- Виктор вы правду скажете мне или нет?! Когда же вы, наконец, поймёте меня? Я же ваш адвокат, защитник ваш; понимаете? За-щит-ник! – по слогам протянул оратор. – И мне правду, прежде всего, знать необходимо! Причём любую правду! Повторяю вам: совершенно любую! Пусть даже самую горькую, но правду! От этого вам же только лучше будет! А вы? А вы в который раз наотрез со мной разговаривать отказываетесь. Ну ладно следователь из вас слово вытянуть не может – так это понятно: категорически отказываясь говорить при допросах, вы думаете таким вот нелепым образом следствие затянуть и от наказания уйти. Хотя позиция ваша здравому смыслу совершенно противна. Ну мне же, а? Ну мне-то можете хоть что-то рассказать? – почти нервно, безнадёжно и разочаровано; повышенным тоном молодой юрист убеждал своего подзащитного по имени Виктор – такого же молодого человека, как и сам адвокат, – рассказать о событиях, которые произошли в недавнем прошлом того.
Однако ожидаемого эффект от пыла юриста не произошло. И, в конце концов, видя полное равнодушие к своим мольбам, защитник прервал пустую речь, не сводя взгляда с подзащитного – словно в очередной раз, предоставляя ему возможность понять, вдуматься в адвокатские слова и прийти к известному положительному решению:
- Виктор пожалуйста поймите меня… Я вам ровным счётом ничем не смогу помочь… если вы всё так же будете отрешены… – от бессилия что-либо доказать – всё не изменяя повышенному тону и при этом слегка вздыхая – после некоторой паузы продолжил молодой адвокат настоятельные уговоры. – Если вы не пойдёте со мною на диалог, то все мои усилия оказать вам действенную помощь сводятся к совершенному нулю! Они попросту тщетны! – развёл защитник руками. – Молчание ваше на руку только следователю! Вы же Виктор категорически отказались говорить и в качестве подозреваемого, и в качестве обвиняемого. Вы отказались говорить и на воспроизведении обстоятельств события преступления; да и на иных следственных действиях повели себя аналогичным образом. А между тем дорогой мой подзащитный, за более чем месяц предварительного следствия, под вас такого накопали!… – для придания пущей значимости сказанному адвокат деловито ткнул пальцем в лежащее перед ним досье по уголовному делу, в котором сидящий напротив него человек фигурировал в качестве обвиняемого. – И всё это благодаря показаниям свидетелей – косвенных, правда, свидетелей… – заметил правовед, – но, тем не менее, свидетелей – показания которых являются доказательственной базой против вас. Прислушайтесь ко мне Виктор – хотя я и говорил вам это десятки раз – но вновь повторюсь. Повторюсь о том, что ваше молчание сыграло положительную роль лишь исключительно для стороны обвинения. и сыграет в будущем ещё большую роль, и такую же положительную для всё того же обвинения, но уже в зале судебного заседания, в котором – и заметьте это Виктор особо – будет окончательно решена ваша судьба. Ну да ладно… – адвокат грустно вздохнул, сожалея провалу всяких попыток повлиять на подзащитного; а затем перевёл тон речи в более спокойное русло. – Вы не хотите рассказывать правды? Да и Бог с ней с этой правдой! Но тогда хотя бы давайте определимся в целом с вашей позицией по отношению к предъявленному вам обвинению. Признаёте вы свою вину или нет? Давайте попытаемся разбить показания свидетелей – те показания, которые носят обвинительный характер против вас, – вновь подчеркивал юрист. – Давайте потребуем проведения очных ставок, проведения дополнительных... – но, не успев закончить этих слов, источавших окончательную усталость и даже некоторый трагизм от совершеннейшего нежелания подзащитным внять их значению, правовед-защитник вдруг услышал раздавшийся в свой адрес вопрос Виктора, от чего удивлённо – а быть может в какой-то степени и растерянно – взглянул на того.
- Уважаемый господин адвокат, – Виктор говорил медленно и спокойно, естественным грубым своим голосом; при этом цепким взглядом впившись в голубого цвета глаза адвоката, – давно ты этим занимаешься? А?
- Этим? Этим – это чем? – уточнял юрист, не понимая сути заданного ему вопроса; и не выдержав режущего взгляда черных глаз Виктора, оторвал свой взор от облика парня.
- Чем - чем?! – передёрнул тот адвоката, повышая на него голос и источая тем самым недовольство. – Адвокатом работаешь! Вот чем! Теперь понятно изъясняюсь?!
- Да какая вам собственно разница? Какое это имеет значение? Что от этого изменится? – с удивлением и одновременной растерянностью переспрашивал собеседник. – Ну… недавно работаю… ну всего лишь год работаю… – но с ответом, удивление защитника сменилось некоторым смущением. - Ну… почти… год работаю… – прерывисто продолжал он пояснять, – но это ничего не меняет… – а в этих словах послышалась даже нотка оправданий. – Свои обязанности перед вами я выполняю в полном объёме, и буду выполнять их до конца. И мне небезразличен исход вашего дела. Понимаете меня Виктор? Совершенно не безразличен мне результат. Я хочу, чтобы... – арестант же всё это время цепко смотрел холодным взглядом на смущённого вопросами адвоката; и вновь не давая высказаться тому до конца – спокойно, и даже с неким безразличием – всё тем же естественным для себя грубым голосом ответил:
- Да ты уважаемый не суетись… Не стоит здесь суетиться… Чего ты…? – вдруг Виктор замолк на несколько секунд, будто подбирая правильные слова, – вы… – изменил он обращение, – господин адвокат суетитесь? Мне противна ваша суета. Зачем мне эта песня о том чего хотите вы? Мне это неинтересно. А вот о том, что вам небезразлично – вот это уже интересно. Может, расскажете поподробнее?
- Ну я ж вам в сотый раз повторяю: исход дела мне не безразличен! Да я, наконец, должен исполнить взятую мною обязанность по вашей защите, – юрист говорил быстро, словно ранее заученными наизусть фразами, – чтобы дело... – но с этими словами наступила пауза. Адвокат опустил взгляд к столу, и в некотором смущении, немного перед тем подумав, продолжил: – Ну, в общем, чтобы дело было расследовано всесторонне и объективно, и при этом были соблюдены все ваши конституционные права. Чтобы вы – ну это конечно я говорю самый идеальный результат… – на сей же раз в адвокатском голосе появилась и толика лукавства. – Так вот: чтобы вы были оправданы и вышли на свободу! – подвёл он помпезный итог своим речам. – Понятно вам это? Доходчиво объяснил? Теперь понимаете меня?
Виктор, выслушав и одновременно оценив сказанное, оторвал цепкий взгляд от облика сидящего перед ним собеседника, поднял лицо вверх, направив глаза к потолку; и тут же последовал тяжёлый его вздох, который был увенчан ответом, наполненным откровенною иронией:
- Понятно господин адвокат. Всё мне понятно. Говорить вы умеете – причём красиво говорить, – заметил арестант. – И много у вас таких было?
- Ну каких таких? – вновь адвокатский взгляд удивлённо окинул Виктора. Угрюмый же парень, поймав сей взор защитника и уловив лёгкую улыбку, скользнувшую по адвокатскому лицу, в свою очередь наигранно улыбнулся в ответ и прокашлявшись уточнил:
- Оправданных и вышедших на свободу – вот каких, – всё тот же пронзительный взгляд вновь впился в адвоката. При этом арестант, широко раскрыв глаза и шипя откровенно наигранно-ехидным голосом, издеваясь над молодым защитником, всё продолжал переспрашивать: – Ну, так много таких подзащитных у вас было, господин адвокат Стрррааахххоооффф? – он показательно протянул буквы в адвокатской фамилии, как будто нарочно пытаясь исковеркать её.
Однако на сей раз ни взгляд Виктора, ни издевательская его улыбка и ехидный голос какого-либо впечатления на господина адвоката не произвели. С полной серьёзностью на лице и пристально глядя в глаза клиента, деловым голосом последовало очередное страховское пояснение:
- Оправдательный приговор – это результат, прежде всего, должного сотрудничества защитника со своим подзащитным и установления между ними искренних доверительных отношений, при которых доверитель рассказывает своему защитнику правду, а все события пересказывает до мельчайшей… – но видно такой ответ вновь пришёлся Виктору не по душе. Он, – сидя по другую сторону стола, на привинченном к полу тюремной камеры табурете, служившим специально отведённым местом для арестантов при общении с ними их немногих посетителей, – резко дёрнулся исхудавшим торсом в сторону пришлого юриста, и пламенно разгневанным криком пресёк его монолог:
- Да ненужно мне твоих нравоучительных рассказов! Я тебя конкретно спросил, а ты конкретно ответь! А речи твои заумные мне не нужны! Понял?! Я не на лекцию твою пришёл! Понятно тебе?! Конкретно мне ответь! Поо-няя-л? Коон-крее-тноо отвечай, – арестант проговорил два последних слова очередной возмущённой речи более спокойным тоном, протягивая их по слогам и всё так же шипя, как ядовитый змей пред своею жертвою – с нескрываемой злобой и призрением.
Слегка оторопев от такого поворота в общении, но, не теряя внешнего самообладания, адвокат медленно приподнялся со стула, двумя руками облокотился о крышку стола; пристальным, и в то же самое время совершенно безразличным взглядом посмотрел в запылавшие гневом глаза возбуждённого тюремного узника, и абсолютно спокойно – и даже с некоторым достоинством – ответил:
- Нет – не было. Но это пока не было. Но всё возможно. Я на это, по крайней мере, надеюсь. Надеюсь, что с моей профессиональной помощью будет оправдан невиновный человек. Верю, что мои знания принесут пользу на практике, как для меня, так и для моих подзащитных. Понял? – он пресёк слова, не отрывая пристального взгляда от Виктора; и уже нарочито улыбнувшись, всё также тихо и вежливо, но в то же время неким пренебрегающим тоном продолжил: – Орать уважаемый на меня не стоит. Я, в конечном счёт, к тебе в защитники не набивался. Да вот статья твоего обвинения, к моему сожалению, требует обязательного адвокатского участия. У тебя Витёк бабок на адвоката нет? Верно? Так тебе ж объяснили, что бесплатного назначат. Вот меня и назначили. Не нравлюсь я тебе? Да? Пиши ходатайство на имя следователя с требованием замены. Да только никто меня не заменит! И лучше тебе Витя прислушаться к тому, что я тебе говорю и потому… начать всё мне рассказывать – если конечно хочешь реальной помощи. Я Витёк искренне к тебе, а ты со мной как? Молчишь, молчишь, молчишь. Тебя и менты били, а ты всё молчишь. Кстати Витёк: и у меня тоже терпение общаться с тобой заканчивается. А вот если бы ты со мной хотя бы говорил…, мне бы историю свою горькую поведал…, всё бы не так было. И никто бы тебя в подвалах ментовских не прессовал, да и по делу другая ситуация была бы. Поверь мне Витя: всё бы не так было, – повторился правовед. – Помнишь знаменитое: «Безвыходных ситуаций нет»? Конечно, помнишь, – отвечал он за арестанта. – Но ты Витя этого понять не хочешь, – не сводя глаз с подзащитного, адвокат вновь уселся на стул. – В общем так Виктор: на сегодня наша встреча закончена. Но ты ещё раз обо всём подумай и приди к какому-то результату, выводу, заключению. То ли ты мне всё выкладываешь, как там было – перед тем как тебя менты взяли – и мы вместе решаем как тебя, – адвокат показательно окинул широким взглядом тюремную камеру, – с этой вонючей хаты тюремной на свободу дёрнуть. То ли ты и дальше играешь в великого немого и… – а статья у тебя серьёзная… – нарочно вставил Страхов это замечание, – ты Витюлька приговорённый пожизненник. Понял меня? И кстати, орать на меня ненужно, – напоследок процедил он сквозь зубы.
Отчасти циничную речь юриста Виктор выслушал откровенно нервно; произведя в ответ презрительно-ехидную гримасу. И подобно всё тому же адвокату – словно издеваясь над его монологом – прошипел:
- Понял – подумаю...
- Во-во Витёк – думай, думай. А главное серьёзно думай. Тебе всего-то двадцать пять, и вся жизнь у тебя впереди. Но её – эту самую жизнь – ты можешь провести в камере для пожизненно осужденных. Потому как в случаи признания тебя Витёк виновным, могут тебе вынести наказание в виде пожизненного заключения. И если приговор во всех апелляционных и кассационных инстанциях устоит – вступит в законную силу – то начать мечтать о свободе ты сможешь этак лет только через двадцать пять, – с ехидцей улыбнулся адвокат. – А через двадцать пять лет, сколько Витя тебе годков будет? Во-во, – не дожидался он ответов от подзащитного, – аж пятьдесят годков тебе будет. И гарантий что тебя через эти двадцать пять лет, – судебный юрист, словно нарочно делал ударение на двадцатипятилетнем сроке, – сочтут неопасным для общества – полностью исправившимся, искупившим и осознавшим свою вину и выпустят на свободу, – у тебя дорогой мой нет. Зато есть у тебя реальная перспектива провести свою жизнь очень скучно и уныло, на железных нарах в холодных, сырых стенах – и ты сам Витёк прекрасно понимаешь какого заведения эти стены. Да и к тому же, смертную казнь Витя у нас тоже никто не отменял. Так что и перспектива пулевой дырки в голове, у тебя Витёк тоже остаётся. Хотя?… Нет. Извини. Ошибся я на счёт смертной казни – не применяют её у нас. Но вот мне, глядя на тебя, кажется, что лучше бы её применяли. Ну, сам Витёк подумай: что лучше? Заживо гнить в тюремных стенах и быть живым трупов? Или всего-то одна секунда, – всего один выстрел, – и нет в твоей жизни этих мучений. Вот такие дела твои скорбные Витёк. Так что думай Витёк, думай. То ли ты даёшь мне возможность попытаться тебя защитить? То ли ты вечный узник этих стен?
Слушая адвокатские наставления и пророчества, Виктор ровным счётом не проявил ни единой реакции на нарисованную защитником картину возможного своего арестантского будущего. Заточённый преступник лишь медленно достал пачку «Marlboro» из кармана надетых на нём спортивных брюк, взял из неё сигарету и спокойным тоном обратился к язвительному на язык правоведу:
- Дайте мне подкурить – а то у меня ни спичек, ни зажигалки…
- В камере покуришь – наша встреча закончена, – резко возразил адвокат арестантской просьбе, подчеркивая тем самым окончательное нежелание дальнейшего продолжения тюремного свидания и всяких досадных разговоров.
- Да ладно вам Дмитрий Аркадьевич… Ну, дайте подкурить. Да и спросить у вас я кое-чего желаю. Правда – уделите мне пару минут.
- Ого, какой же милый ты стал. Поговорить захотелось? А чё ж сразу не решился? А вообще…? – призадумался правовед. – Надоел ты мне Витя. Голова у меня от тебя болит. Уникум ты какой-то. Тебе, наверное, людям нервы нравиться трепать – это видать твоё хобби; увлечение по жизни. Я с тобой уж и так и этак – а ты? То молчишь с тупым видом на лице, а то вот спросить что-то хочешь. Чего тебе нужно? – Дмитрий Аркадьевич с почти незаметным отвращением ухмыльнулся, но достав из кармана зажигалку, подал её Виктору. Арестант же подкурил и немедля глубоко затянулся сигаретным дымом, а выпуская его из своих легких, даже протяжно вздохнул, – с явным расслаблением и удовольствием от получаемой порции никотина:
- Просто Дмитрий Аркадьевич одного я не пойму, – заговорил он. – Вы у меня адвокат бесплатный – то есть работу свою со мною не за деньги делаете? Так? Возитесь задарма; на следственные действия мои ездите; по половине дня на меня убиваете – и это всё бесплатно? Да ещё и рассказываете мне, что справедливости хотите? Искренне помочь мне желаете? Ну допустим, узнаете вы всю правду; выполните – как сами вы говорите: свой адвокатский долг. Оправдают меня, выпустят? А какая для вас от всего этого выгода? От меня ведь господин адвокат кроме слов благодарности ничего не дождешься. У меня ведь нет ничего – совершенно ничего, – уныло заметил парень, впрочем, и сам его голос был наполнен тоской и некоторой безысходностью, но в то же самое время соседствовавших с откровенным безразличием ко всему тому, что происходит с его хозяином. И нотки этого безразличия слышались не только в голосе Виктора, но и что называется: читались в чёрных уставших глазах арестанта.
- Адвокат он на то и адвокат чтобы, таких, как ты – безбашенных и отмороженных – защищать, – с употреблением слега немедленно ответил Дмитрий Аркадьевич. – Ты меня о выгоде моей спрашиваешь? Я тебе отвечу – откровенно и искренне отвечу: выгода мне сейчас от любого дела большая. Мне реклама нужна – чтобы меня люди узнали. А лучшая реклама – это результативность, – причём классная результативность, – моей работы. Ну допустим: вот взялся я тебя защищать, а дело дрянь – всё против тебя. А тут бабах и оправдательный приговор! Да это лучше всякой рекламы по тв, на радио, и в газетах! Сразу молва разлетится! И как это ни цинично звучит, – уж прости ты меня Витя за эти слова, – но такие злодеи как ты – для меня стартовая площадка, путь к успеху и признанию; а через это и к бабкам – квартирам роскошным, мерседесам и всему прочему – всем остальным благам. Понял Витюля? Хотя в чём-то мне тебя по-человечески и искренне жаль. Я ведь тоже человек и чувство сострадание во мне тоже чуток присутствует. Мы с тобой ровесники – я старше тебя всего-то на три годка, – вот поэтому и жалко мне тебя. Вся жизнь вроде твоя впереди, а ты вот в камере, да ещё и с перспективой на пожизненное заключение. Вот так вот дорогой мой подзащитный…
Виктор курил, не вынимая сигареты из стиснутых губ; и всё также – не изменяя известной манере – пристально глядел в глаза адвоката, вслушиваясь не только в слова, которые произносил Дмитрий Аркадьевич, но и в то, как он их произносил – в интонацию его речи; отслеживал всякий его жест и мимику.
Когда же адвокат закончил своё повествование, Виктор потушил окурок, многозначительно причмокнул губами, и вновь резким подытоживающим взглядом прошёлся по облику защитника; снова обращаясь на «ты»:
- Слушай господин адвокат, а почему ты всё это сразу мне не мог рассказать? Зачем ты мне байки и сказки рассказывал о справедливости? Профессиональном долге и чести адвокатской? О какой-то там этике адвокатской вспоминал? Зачем ты здесь Христа Распятого из себя изображал? А я ведь? Я ведь по жизни прямоту люблю! А когда играют предо мной, – ну вот так как ты играл, – я это нутром чую, и от этого противно становится. Тошнит от этого. Вырвать хочется. Думаешь, я на твои мифы о торжестве справедливости повёлся бы? Нет! Не повелся бы! А знаешь почему? – тут Виктор принялся говорить с откровенной и главное презрительной злостью. – А я тебе сразу и отвечу: потому что людям я не верю; потому что нет в жизни справедливости. И правды тоже почти нет! Верить никому нельзя! И ты словами своими лишний раз подтверждаешь это… – арестант замолчал на несколько секунд. – Ладно…, давай…, пока… – начал он прощаться, – тоже я устал от тебя. Отдохнуть хочу. Вот придёшь в следующий раз, и поговорим. Хотя…? Может быть – поговорим. Зови своих конвоиров! Отдыхать хочу! – с этими словами Виктор, уставши, понурил голову.
Нажимая же кнопку вызова конвоя, защитник только и возразил острожному невольнику:
- Вот тут ты ошибаешься Витя. Не моих конвоиров, а твоих конвоиров. Чувствуй дружок разницу…