Это было в последний день пребывания в Париже. Пять дней, которые мы провели здесь с Володей Рыбаковым, - слишком малый срок, чтобы толком посмотреть этот знаменитый город. И еще более малый для того, чтобы из жалких командировочных, которые нам выдали в журнале «Проблемы мира и социализма», выкроить что-то для покупки подарка жене. Тем более, что мы забрели в магазин русской книги, и там у нас разбежались глаза от литературы, которую хотелось приобрести. Я купил Булгакова – «Собачье сердце» и «Зияющие высоты» Зиновьева, в результате «свободных средств» у меня осталось всего 80 франков, то есть, примерно, 20 американских долларов по соотношению цен того времени (это был 1979 или 1980 год). Не привезти подарка из Парижа, ну, просто смертный грех, а искать что-то всерьез при оставшихся деньгах было смешно. И я решил, что поражу воображение супруги флакончиком знаменитой Шанели №5.
Как раз в том книжном магазине мы с Володей умудрились потерять друг друга. В гостиницу на Площади пирамид из Латинского квартала я шел один, пешком, и по дороге заглянул в магазин, названый почти по имени библейского героя – Доброго Самаритянина. Только либо из феминистских побуждений, либо из коммерческих, либо просто нашли остроумное, в самом деле, решение, - короче, назвали его Самаритянка. Нижний этаж одного из многоэтажных зданий этого огромного магазина оказался, кажется, целиком отведенным для парфюмерии.
Сплошь знаменитые фирмы! У каждой некое свое отдельное пространство, этакая огороженная территория, квадратиком, стОроны которого частью открыты и представляют собой прилавки. Ищу Шанель. Вот она, родимая! «Бери Шанель, иди домой!» На мраморном что ли прилавке, во всяком случае, очень таком твердом, выстроились в ряд флаконы и флакончики, от огромного до крошечного. Подхожу со стороны самого большого, по-моему, на литр, а то и на два! Милая девушка-продавщица ласково улыбается, думает, наверное, что купит вот прямо сейчас сей мужественный мачо этот здоровенный пузырь!
На нем и цены нет. А интересно, сколько же стоит. Пытаюсь спросить, поскольку не знаю французского, на известном мне немножко немецком, помогая, естественно, руками понять мой лепет. И… как-то задеваю от волнения этот самый большой флакон, да так что он падает со звоном на тот каменный, по моему впечатлению, прилавок! По всему телу моему проходит дрожь от звона, а девушка спокойно и приветливо улыбается, мол, ничего такого не случилось, и ставит громадину на место, как ей положено стоять. А я не знаю, конечно, цены, но, интуитивно чувствуя ее, прикидываю, хватило ли бы имущества всего нашего посольства, чтобы расплатиться за этот флакон, если бы он разбился, а потом моего имущества, чтобы расплатиться с посольством.
Слава Богу милосердному, все осталось цело, И я, отодвигаясь уже от прилавка чуть дальше, начинаю рассматривать ценники на меньшие посудины. Иду, иду все дальше, отталкиваемый от каждого пузырька ценой, и дохожу до конца, до самого крошечного флакончика, ну просто с наперсток в объеме, на котором написано 120 франков. А у меня 80. Вежливо, как мне кажется, раскланиваюсь с девушкой, у которой такие железные нервы, бормочу «пардон, пардон», и ретируюсь…
И начинается мое путешествие от прилавка к прилавку, где я разглядываю такие злобные, я бы сказал, цены, что настроение мое стремительно падает. Но наблюдательные французские продавщицы, кажется, догадались, почему я так пячусь от каждого прилавка, пытаясь улыбаться, но молча, и они тоже молча или тараторя что-то недоступное мне, с неизменными ослепительными улыбками, начинают действовать. И уже не просто жестами в воздухе, а хватают меня за руку и прыскают нечто из каких-то баллончиков на эту руку, показывая, мол, понюхай. Соображаю, что они предлагают: мол, если у тебя, парень, нет денежек на духи, так купи вот этот замечательный спрей, убедись, какой у него великолепный аромат!
Одна, другая, третья щедро поливают меня из этих баллончиков, мне как-то и выдергивать руку у столь любезных красоток неловко. Но я ищу духи – известной фирмы и доступные, соответствующие моим «свободным средствам». В конце концов, нахожу нечто вполне достойное и по известности и по объему посудины, не с наперсток, а главное – ровно укладывающееся в мой лимит – 80 франков.
В гостинице сразу встречаюсь с Володей, он ждет меня на первом этаже, у рецепции, взволнованный, что я куда-то пропал. Добродушный человек, он не ругается, а подбегает ко мне, искренне радуясь, что я нашелся, хватает за руки, словно здороваясь. И вдруг:
- Ты что – у проституток был? (По правде говоря, назвал он их чуть грубее)? Ты так благоухаешь, что другого представить не могу!
Этот же вопрос мне сразу задала жена, как только появился дома – не в грубом, правда, варианте. Ну,а в грубом – все сотрудники редакции, с кем встретился даже не в день возвращения, а и через неделю. Зря говорят, что спрей быстро выветривается!
Поймут ли те мои давние страдания наши сегодняшние счастливые туристы?