Необъяснимые явления присутствовали в жизни людей всегда. И особенно - во время войны, когда невероятное напряжение сил, боль, отчаяние и ужас миллионов людей поневоле начинали влиять на окружающую реальность, порой забрасывая несчастных в реальность чужую. Именно такое произошло с лейтенантом танковых войск Вермахта Клаусом Штейнле. Этот случай, парадоксальный во всех планах, стал известен лишь благодаря немецкой пунктуальности и педантичности – о всех странных случаях офицеры были обязаны докладывать непосредственному начальнику рапортом. Далее, в зависимости от того, что было написано, на рапорт клался гриф «совершенно секретно» и он отправлялся в подразделение военной разведки. А в некоторых случаях копия документа шла и в самое таинственное учреждение Третьего Рейха – институт «Аненербе». Сейчас стоит только сожалеть – сколько необъяснимых случаев происходило и с русскими солдатами. Но теория воинствующего атеизма не позволяла и рта раскрыть, не то чтобы написать об этом командованию.
…Зима 1941-го года выдалась морозной и снежной. Метель случалась почти ежедневно, превращая любые дороги в непроходимую снежную целину.
Танковый батальон растянулся в длинную вереницу. Машины надсадно ревели, перемалывая гусеницами крупнозернистый снег и двигаясь вперед не быстрее черепах.
Клаус Штейнле, командир танкового взвода, не смотря на пургу, сидел на броне, рядом с раскрытым люком. Задача была простой – не сбиться с курса, держаться за впереди идущей машиной, смутные контуры которой еле-еле виднелись сквозь снежную круговерть.
Выстрела он не услышал. Внезапно рвануло где-то сбоку - ярко полыхнуло пламя, и чудовищный удар взрывной волны швырнул офицера далеко в сторону…
…Клаус пришел в себя от холода – он лежал, почти целиком зарывшись в сугроб. Метель кончилась. Танк стоял в десяти шагах, из пробоин в броне поднимались завитки черного дыма.
Голова болела ужасно – сказывалась полученная контузия. Лейтенант, кое-как утвердившись на ногах и утопая в снегу, добрался до подбитой машины.
Экипаж был мертв. Тех, кого не задели осколки, убила внутри корпуса взрывная волна. Его спасло лишь то, что он сидел на броне.
Клаус огляделся вокруг. Белое безмолвие. Снег лежал ровным, нетронутым полотном. Ни единого следа.
Куда подевался батальон?
Штейнле недоумевал. Ведь это более тридцати машин! И если был бой, то где следы этого боя? Сколько бы не мела метель, укрыть без остатка последствия сражения невозможно!
Клаус не знал что делать. Попытка связаться по радиостанции на фиксированной частоте с командиром батальона не удалась – эфир оказался пуст, лишь шипение помех.
Лейтенант извлек останки погибших, снял с тел смертные медальоны, награды и документы. Их он обязан передать в штаб.
К его огромному удивлению, танк оказался на ходу – взрывом заклинило башню, механизм заряжания орудия оказался поврежден. Но детонации боезапаса не произошло – сейчас Штейнле возблагодарил Бога за почти пустую боеукладку.
Усевшись за рычаги, лейтенант тронул тяжелую машину с места, погнав по ранее проложенному маршруту. Несколько раз он останавливался, прислушиваясь, в надежде уловить звуки работающих двигателей ушедшего далеко вперед батальона. Но все, что он слышал – лишь ватную тишину. Она давила на мозг, вызывала невольную панику. В сознании сами собой возникали мысли – нет никакой войны, ты один в мире. Только ты и ледяное снежное безмолвие…
В такие моменты Клаусу становилось страшно до дрожи – он боялся, что поддастся этому беззвучному голосу и навсегда останется здесь. Тогда он прыгал на место механика и запускал двигатель, басовитое гудение которого прогоняло из сознания предательский шепот.
Он ехал несколько часов. Упала темнота, и Штейнле совершенно потерял ориентировку. Он уже двигался наугад, включив фары, грубо нарушая требования светомаскировки. Иногда, в неверном, желтом свете, ему показалось, что вокруг все как-то неуловимо изменилось. Дорога стала ровной, сугробы исчезли, словно бы их кто-то расчистил, а пару раз в свете фар мелькнули темные пятна неповрежденного асфальта. И это во время войны, когда каждый метр земли и дорог изрыт разрывами и гусеницами танков!
Когда забрезжил серый рассвет, Клаус падал от усталости. Но то, что проявилось из мутной дымки, заставило лейтенанта впасть в ступор.
Танк стоял на въезде в город; до первых зданий было не более пары километров.
Это была Москва.
Сначала он не поверил собственным глазам, решив, что уже начал грезить наяву от усталости. Выбравшись из танка, Клаус умылся пригоршней снега. Ледяное прикосновение принесло мгновения бодрости.
Да, перед ним была русская столица. Он видел подобные дома на фотографиях, которые показывали всем офицерам в штабе – фюрер обещал устроить парад в поверженной Москве.
Но как он мог попасть сюда, преодолев рубежи немецких войск и, что вообще невообразимо! – укрепленные рубежи русских, на которых находились тысячи солдат и сотни единиц техники?!
Как такое возможно, когда на подступах к Москве простреливался каждый метр, а русские стреляли по всему, что движется со стороны противника?!
Как?!
Простой вопрос загонял в тупик.
Ответа не было и быть не могло.
Но была Москва, совсем рядом.
Клаус забрался в танк, наскоро сжевал остатки сухого пайка и запил скудный завтрак несколькими глотками «шнапса» из фляги. Алкоголь быстро впитался в кровь, вызвав состояние легкой, ничем не обусловленной эйфории. Усталость исчезла.
Иного выхода не было – оставалось самому проверить, как он оказался в Москве и куда подевались рубежи обороны.
Лейтенант запустил двигатели и медленно тронулся вперед.
Москва поразила его своим видом сразу. Вернее, машины, стоявшие у обочины дороги. Их было много – целая вереница, занесенные снегом.
Штейнле вновь вылез наружу, прихватив автомат – мало ли что. Клацнув затвором и держа оружие наизготовку, он подошел к ближайшему автомобилю. Несколькими широкими движениями смахнув снег, Клаус принялся рассматривать открывшееся чудо.
Машина сверкала глянцевитой, темно-синей краской – на корпусе ни царапины. Приземистая, с плавными обтекаемыми формами, она напоминала фюзеляж самолета в миниатюре – это единственная ассоциация, которую смог найти лейтенант. Странного вида фары напоминали раскосые глаза насекомого.
Клаус шагнул дальше, не забывая посматривать по сторонам. Вокруг было пустынно и тихо.
Следующий автомобиль оказался темно-красным, таким же блестящим, словно бы только что сошел с конвейера завода. С огромным удивлением Штейнле различил знакомую эмблему на решетке радиатора.
Он потер ее ладонью, освобождая от наледи.
- «Фольксваген», - фраза вырвалась сама собой.
Минуту, Клаус стоял, мучительно вспоминая виденные машины этой марки. Но то, что всплывало в сознании, не шло ни в какое сравнение со стоявшим рядом автомобилем – низким, похожим на жука, с плавным контуром, сверкавшим глянцем.
Голова шла кругом. Он понимал, что случилось что-то необычное, из ряда вон выходящее.
Клаус вновь огляделся. Ни души вокруг, лишь ветер гонит легкую поземку, закручивая ее маленьким смерчем. Разгадка крылась где-то там, в заснеженной русской столице.
Лейтенант вернулся к танку, забрался внутрь. Взревев двигателем, машина лязгнула гусеницами и медленно двинулась вперед.
Брошенных машин стало попадаться все больше. Они полностью заполонили обочины по обе стороны шоссе, а иногда попадались и посередине дороги. В этот момент Клаус увеличивал ход, и тридцатитонная машина с хрустом сминала автомобиль как консервную банку. И вот что интересно – машины «шли» из города! Все до одной!
Люди бежали на автомобилях от чего-то страшного и смертельно опасного. Эта догадка лишь разожгла любопытство лейтенанта и обострила огонек тревоги.
Он уже миновал городскую черту. Москва поражала немецкого офицера все больше и больше. Особенно здания.
Один раз Клаус остановил бронированную машину только для того, чтобы рассмотреть окружавшие строения.
Здания из бетона и стекла рвались ввысь. Казалось, они подпирают собой небо – верхние этажи терялись в мутно-серой дымке. И, главное, вокруг никаких разрушений, никаких следов боев, авианалетов и прочих неизменных атрибутов осажденного города.
Штейнле высунулся из люка по пояс и завертел головой, придирчиво рассматривая стоявшие рядом дома-великаны.
Зрение не обмануло его – здания действительно оказались целы и невредимы. На огромных, во всю стену, окнах ни трещинки.
И еще одну странность заметил лейтенант – вокруг не было не только следов войны; не было вообще ничего, напоминающего о войне!
Никаких портретов Сталина, указателей бомбоубежищ и бравурно-трубных лозунгов, которыми так любили мозолить глаза коммунисты.
Ничего этого не было. Перед ним высился сугубо мирный город – опустевший и брошенный.
Лишь обилие рекламы резало глаз. Она была везде, буквально на каждом углу и квадратном метре стен в виде плакатов, надписей, транспарантов - больших и малых, кричаще-ярких и невзрачно-серых.
Клаус не владел русским языком и не мог прочитать написанное. На мгновение он даже усомнился – а Москва ли это? Может, его, волею злодейки-судьбы, вообще занесло куда-нибудь на край света?
Спрятавшись обратно в надежное бронированное нутро танка, он минуту раздумывал.
Нет, ошибки быть не могло. Хоть и переводчик из него никудышный, но прочитать слово «Москва» на дорожном указателе на въезде он сумел, благо потрепанная книжка русско-немецкого разговорника все еще валялась в кармане куртки.
Загадки росли как снежный ком.
Клаус лишь покачал головой и тронул танк вперед.
На этот раз ехать долго не пришлось. Через сотню метров гигантский автомобильный затор заставил лейтенанта нажать на тормоз.
Сотни машин заполонили все пространство улицы. Продираться сквозь эту механическую свалку на танке было бы себе дороже, и Штейнле решил продолжить путь пешком.
Покидать боевую машину не хотелось – броня создавала атмосферу защищенности. Но рисковать единственным исправным транспортным средством он не мог.
Клаус выбрался наружу, поудобней пристроил автомат на плече. Кобуру с «парабеллумом» сдвинул на живот, чтобы всегда была под рукой. Подумав, прицепил на пояс подсумок с тремя запасными магазинами к автомату – патронов никогда не бывает много.
Выбравшись на тротуар, он двинулся в путь, решив обследовать ближайшую пару кварталов до наступления сумерек.