Ида никогда не была наглой или чересчур самонадеянной девушкой. И уж вовсе она не была развязной, равно как и безгранично уверенной в правильности всех своих поступков она тоже не была.
Но чем-то ей понравился этот домик. Он ведь и вправду был неплох. Небольшой, компактный, двухэтажный. Просто немного запущенный и обветшалый.
Ида энергично взялась за дело. Начала она с того, что открыла настежь все окна, которые только были в доме, даже маленькое окно на чердачке. Вообще-то это был тайный чердачок, где домик хранил свои самые сокровенные мысли и воспоминания… Но Ида ведь этого не знала.
Она пробиралась сквозь мусор, пыль и паутину, двигала заскорузлые задвижки и впускала воздух, впускала жизнь.
Домик сопротивлялся, но молчал. Наверное, ему было страшно. И интересно. Откуда взялась эта Ида и почему она так себя ведёт? Но, повторимся, она ведь вовсе не была наглой и слишком самонадеянной. Ей просто хотелось сделать что-то хорошее для домика.
А дальше было вот что. Ида достала где-то подразбитую колымагу и прикатила на ней прямо под бок к домику. И сама, своими руками, стала вытаскивать весь крупногабаритный хлам, который там успел накопиться. Какие-то диваны с протёртой обивкой, трёхногие стулья, дверцы от холодильника (их почему-то оказалось несколько), унылый письменный стол из ДСП и ещё много, очень много чего. Неведомо как, но ей удавалось одной загружать это всё в колымагу и увозить в неизвестном направлении. Домик понимал, что больше он никогда не увидит ни одну из этих вещей.
Потом Ида наряжалась. В резиновые сапоги и бабушкин платок. И в таком виде она убиралась в домике. Собирала паутину по углам, подметала, местами скоблила. Домик смотрел и удивлялся. Больше всего его поразили резиновые сапоги. Зачем они ей понадобились, ведь в нём вовсе не было воды? Потом он рассудил, что, видимо, очень уж он был грязный и запущенный – и, наверное, Ида боялась лишний раз где-то замараться или оцарапать свои стройные ножки с тонкой кожицей.
А потом Ида сняла со стен фотографии умерших людей. Это были хорошие люди, и сами по себе фотографии были красивыми… удачный свет, ракурс, но… Но ведь этих людей уже нет на свете. Ида протирала фотографии тряпочкой и складывала в отдельную коробку. Домик не уследил, куда она дела коробку, но фотографий он тоже больше никогда не видел.
В этом самом месте домик решил, что, пожалуй, уже слишком. Уж слишком далеко всё зашло… Он – домик – он же не её собственность… Почему она позволяет себе трогать его фотографии?
И он даже хотел на неё как-то повлиять. Например, позвать привидений, чтобы напугать Иду. Но это ведь какое дело… Не совсем простое это дело. Допустим, найдёт он пару-тройку страшных привидений. Даже, допустим, она их убоится… Привидения – они ведь жутко ненадёжные товарищи. Возьмут да и поселятся там навсегда. А этого бы домик очень не хотел. Он сам их боялся. Домик ведь знал, что он уютный. И уж кому-кому, но привидениям он точно мог бы понравиться… Стали бы потом летать по углам или устраивать по ночам свои привиденческие вечеринки. Жуть.
Поэтому он не стал экспериментировать. Решил просто подождать. И тут, на его удачу, на том самом тайном чердачке обнаружилось мышиное гнездо. Можно даже сказать, настоящее гнездище. Так вот и бывает. Думаешь, что у тебя лежит что-то очень важное и нужное, а оказывается, что у тебя там, банально, мыши.
Домик злопыхал. Мол, они-то и совладают с упрямой Идой. Но Ида оказалось девочкой и не из робких. Она принесла с собой резиновые перчатки. Мало ей, видите ли, было резиновых сапог!
Она поднималась на чердак, осматривалась, вздрагивала от каждого шороха… а потом решительно приподнимала какой-нибудь завалявшийся свёрнутый половичок. (Зачем там вообще лежали эти половички?) С визгом отбегала, оглядывалась… Стучала палкой по стенам… В общем, совершала какие-то непонятные манипуляции… Наверное, она просто не знала, как правильно нужно ловить мышей. Разве девушки хватают их руками в перчатках? Глупости какие-то.
Потом она вдруг пропала… Домик облегчённо вздохнул… С другой стороны, ему стало как-то даже немного грустно. Даже неуютно без неё. А потом и вовсе стало обидно. Ну как можно было бросить его из-за каких-то мышей!
Но, видимо, он ещё совсем не знал Иду. Она вернулась. С бочкой и разной длины палочками крест-накрест. На одной из палочек – пришпиленный громадный кусок сыра. Втащила всё это на чердачок, установила палочки на горловине бочки и… ушла. Появилась только на следующее утро. Убрала крестовину, осторожно заглянула в бочку и даже помахала зачем-то опрометчивым зверушкам, успевшим кувыркнуться в бочку до её прихода.
Домик наблюдал за ней. Ида плотно закрыла бочку крышкой и спустила её с чердака. Потом вынесла из дома и погрузила всё в ту же знакомую домику колымагу. Домик догадался, что она выпустит мышек где-то очень далеко от него.
Да, интересно было бы представить себе эту картину… Вот Ида останавливает машину где-нибудь на берегу реки, вот она вытаскивает из кузова сей ценный груз… Открывает крышку, неловко пинает бочку свей резиновой ногой и с диким визгом отбегает обратно к колымаге. Потом смотрит из кузова, как последняя хромая мышка уползает в кусты, после чего подбирает и бочку, и крышку от неё.
И домик вдруг понял, что ему уже нравится эта странная девушка. Она вдруг показалась ему милой и даже нежной. Она была аккуратна с его мышками. С ЕГО мышками!
Он стал помогать Иде. Каждый день он ждал её прихода. Встречал распахивающимися дверями, говорил с ней ветром сквозь открытые оконные рамы. Он даже назвал её красивой. Ида улыбалась. И домик знал, что ей хорошо в нём.
А Ида всё не оставляла свой многомесячный труд. В двух комнатах она уже успела ободрать старые обои от стен. Она мыла полы, а потом, на уже высушенные, наносила свежую краску. Ещё она покрасила все деревянные рамы.
Домик насвистывал для неё весёлые песенки.
Ида – вы только представьте это! – сделала для себя спальню. Трудно обвинить домик в том, что какая-то комната в нём самом может быть им больше любима. И тем не менее домик мог бы поклясться, что его душа – в спальне Иды.
Это была комната на втором этаже. Небольшая, но светлая, с окном почти на всю стену, которое переходило снизу в широкий деревянный подоконник. Ида обила всю комнату вагонкой, от пола до потолка. Вагонка вкусно пахла сосной, и домик уже решил, что не может быть ничего лучше этой уютной комнаты, напоминающей о лесе и лете.
Но он ошибался.
Ида заказала себе широкую кровать с тугим матрасом. И это был первый случай, когда из-за неё в домик пришли посторонние люди. Они собрали кровать, втащили матрас – и Ида быстренько вытолкала их прочь, хоть они и напрашивались упрямо «на чашечку кофе».
Чуть позже появилась прикроватная тумбочка.
А ещё чуть позже Ида застелила ложе свежими простынями цвета слоновьей кости, поставила на широкий подоконник горшок с неведомым цветком – и стала жить в домике.
Она просыпалась, когда солнечные лучи сквозь незанавешенное окно касались её щеки, сладко потягивалась под уютным одеялком, открывала свои глазки и сразу же улыбалась домику. Потом выползала из объятий кровати, облачалась в просторную рубашку и шла гладить цветок в горшке. Открывала окно настежь, оглядывала полянку и с наслаждением вдыхала окружающее. Домику казалось, что она питалась воздухом: такое он доставлял ей удовольствие. И травинки… они приветственно махали Иде, раскачиваемые тёплым ветерком. И все другие растения на полянке с нескрываемым любопытством тянули к ней свои разноцветные головы. И даже маленькие воробушки, казалось, радостно щебетали при её появлении. А домик был весьма горд собой…
И это всё - комната в дощечках по стенам, распахнутое окно, незаправленная постель и Ида, сидящая на деревянном подоконнике рядом с заморским цветком, солнце, - всё это возвращало домик куда-то. Наверное, возвращало его в самого себя. Это было чем-то настоящим. И это-то и было самым лучшим.
Но домик не задумывался о «лучшести» или «хужести». Он ведь… влюбился. А какой бы вы могли предложить конец истории лучше, чем этот?
Июль – август 2014 г.
Художник: FN.