После того, как предательски переметнувшийся на сторону басурманскую Алексашка покинул родное царство, минул уж целый месяц.
Михайло-мастер, Онотоле да барыня остались втроем супротив всей нечисти, что на родном подворье скопилась.
Не отчаивались они, пытались жить да работать по-прежнему, да без Алексашки всё не так было.
И подшутить не над кем стало, и языком зацепиться да разогнать пустяк какой никто не мог, да и просто в столб упереться лбом да ноженьками перебирать никто, кроме Алексашки не мог.
Чай опять же никто не заварит, не подаст, барыню не выгуляет в час дозволенный.
Так и проходили дни, в тоске да ненужных хлопотах, что отвлекали от стройки великой Михайлу-мастера, а строил он ни много, ни мало, а хоромы с крышей да за городом, холопа Онотоле от мыслей о рыбалке великой, что была задумана еще год назад, а барыню от трудов всех оставшихся, весьма немалых.
Только хитрый левый боярин никак угомониться не мог, и все пытался разведать, что да как промеж этих друзей-то происходит.
И так подкатит с утра, и этак с обеда войдет в горницу, где честные люди пищу откушивают, но разговоров уловить никаких не мог, ибо хоронились от него и мастера и подмастерья и холопы.
Про боярыню и говорить не приходится - страсть не любила она левого боярина, только что не плевала ему вслед как нечистой силе!
А был среди них всех, как мы помним, смутьян Максимка.
Ох и трудный был человек!
И грамоту об образовании получил, и хоромы небольшие, но уютные, справил, и даже бабу себе встретил, не молодуху, но в крепких еще годах.
Вроде что еще надобно? Живи да радуйся!
Да не тут-то было!
Хотел чего-то смутьян Максимка боле того, что имел, хотел, да сам не понимал чего.
И стал он с барыней да мастером и холопом проситься в богоугодную лечебницу, дабы помощь помогать оказывать люду страждущему.
Только вот той барыне не надобен был смутьян в подручных-то!
Языком Максимка был слаб, характером скверен, в споре каком мог разболтать чего не надобно болтать никому и никогда, особенно левому боярину.
Ибо тот боярин стыда не имел, и мог нагадить всем из радости подленькой, тихой да неразумной.
И так и этак барыня объясняла Максимке, что не требуется рвение его никому.
Да и главного Максимка-смутьян не знал.
А друзья не раскрывали ему тайну великую, ту, что Алексашка хоть и работал на басурман, но тосковал по Родине и в лечебницу ездил исправно, службу нес не за рубли золотые, а за совесть.
Ну и сосиской в тесте да кофе горячим не брезговал, не то не был бы он Алексашкой.
Вот и Михайло-мастер толковал с Максимкою, что не просто попасть к ним, барыня все в руках своих держит, не пустит она просто так никого в тесный круг заговорщиков, надобно смекалку да прыть молодецкую показать.
Смутьян и на то согласен был, да опять не ладен он лицом и статью для барыни был!
Все, куда не сунется он, закрытым оказывалось.
Холоп Онотоле брался образумить Максимку, да кто его послушает, хоть и стар был Онотоле, как Седой Урал, да Максимке та старость не в уважение была.
Мол, возьми его и все в повозку самоходную, что до лечебницы каждый пятый день седмицы Михайло-мастер гонял.
А тут коварный левый боярин решил обманом всех извести!
И написал грамотку подметную, что назначен Максимка-смутьян ездить тоже в то место лечебное заместо покинувшего пост Алексашки-бестолкового.
Холоп Онотоле, хоть и сед, да не слеп!
Узрел ту грамотку, да барыне тут же все и показал.
Ох и взыграло ретивое!
Ух и закрутила юбками барыня, каблуками застучала, ух и вызверилась!
Слова непотребные вспомнила, да устроила самосуд над левым боярином!
Куда ему худосочному супротив нее.
Уступил, конечно, слезу смахнув, да не покаявшись, что жуликовать вздумал.
Так и остался Максимка-смутьян не при делах важных, государевых.
Расстроился, разговаривать стал мало да все больше по делу.
Про лечебницу не поминал, с барыней разговоров не вел, вообще ее замечать перестал.
А ей то что?
Одна гора с плеч, уже и славно.
Да и не нужен ей никто окромя мастера Михайлы, да Онотоле-холопа и Алексашки-перебежчика.
Больно уж у них ладно дела получаются.
Не след такие отношения рушить, след беречь!
В том и мораль и жизненная правда.