Наступил выходной день для всей семьи, но зима не отступила: выла метель, сильные порывы ветра секли лицо льдистым снегом. На улицу не выйдешь – никакой радости. Небо в тяжёлых свинцовых тучах; не день – а вечер.
В квартире включили свет. Это днём-то! А Таня предложила свет выключить, а зажечь свечи: красивые, фигурные, цветные в подсвечнике, которые остались от Нового года.
Так и сделали. Стало хорошо: за окном пурга, а здесь – тепло, уютно, свечи…
- А что в это время делали в деревне? – спросил Серёжа.
- В это время – это зимой? Или в конце февраля?
- В конце февраля.
- Начиная с Рождества, по всей России шли свадьбы. До самой масленицы, которая к нам подкатится через две недели. А конец февраля… Начинали готовиться к севу зерна.
- Зимой?!
- Да, да – именно зимой. Крестьяне выносили посевное зерно на утренний морозец (говорили: на три утренние зори); считали, что зёрна чуть примороженные, чуть «тронутые морозом», дают лучший урожай.
- Закаляли зерно, - сделал вывод Серёжа.
- Но выносили на мороз и лён и пряжу, для того, чтобы нитки были ровными и белыми.
- А как так получалось?
- Не знаю. Но люди это делали, а, значит, и верили, что толк будет. Где-то в конце февраля – Власьев день. Люди ходили друг к другу в гости, но главное то, что начинались торги по продаже скота. А вечер двадцать восьмого февраля был вечером «окликАния звёзд». ОвчарЫ – пастухи овец – вечером смотрели на звёзды и говорили определённые слова. Делали они это для того, чтобы появилось в хозяйстве больше ягнят – детёнышей овец.
- Это правда? – удивилась Таня.
- Правда, что такие слова произносили. А добавляли ли эти заклинания ягнят, я не уверен. А пастухи верили. Они были суеверными…
- Верили в сверхъестественную силу, - вспомнил Серёжа.
- Молодец! А окликАние звёзд – древний обычай. И пастухи исполняли этот обычай. Что ещё делали в конце февраля? Занимались своими обычными ежедневными делами: ткали, пряли, плели лапти, чинили обувь и инвентарь у весне… А дети помогали старшим. Вон, Миша, сын Ивана Ермолаевича, крутился во дворе, в хлеве возле скотины. Кстати, в какую школу отдавали учиться Мишу: прихОдскую, зЕмскую или частную?
- В зЕмскую, - сказала Таня. Ей нравилось это слово.
- В частную, - возразил Серёжа, - потому что Иван Ермолаевич учителю деньги платил за обучение.
- Да, пожалуй, что частная. Но в частной школе никогда не бывало столь много учеников, сколько было в классе. Значит, это зЕмская школа, которую содержали и крестьяне и зЕмство.
- Ага! – ликовала Таня. – Я угадала!
- Угадала, а не доказала, - возразил Серёжа.
- Успокойтесь. Я сейчас вам прочту, как выглядела зЕмская школа. Из воспоминаний учителя зЕмской школы.
Папа взял, видно давно подготовленную книгу и открыл на закладке.
«Теперь несколько слов о школьном здании. Рядом с комнатой учителя помещалась кухня таких же размеров, как и учительская комната. Двери из комнаты и из кухни вели в коридор, где дети раздевались. Многие незнакомы были с вешалкой и клали одежду прямо на пол; так же поступали и малыши, не могшие пользоваться вешалкой и боявшиеся просить старших учеников, не говоря уже о стороже или учителе.
Первая группа скоро – на примере товарищей – познакомилась с назначением вешалки – и это было целым событием для ребят! Раз навсегда избавлялись они от необходимости класть одежду на пол или просить помощи старших, которые смеялись над малышами.
Из коридора дверь вела в классную комнату, площадью в шестьдесят четыре квадратных аршИн, где помещалось семьдесят-восемьдесят человек».
- Серёж, включи, пожалуйста, торшер: мне плохо видно. Спасибо.
- А что такое «аршИн»? – спросила Таня.
- Это устаревшая мера длины, как и верстА. Семьдесят сантиметров. Вот столько, примерно. - И папа развёл руки в стороны. – А шестьдесят четыре квадратных аршина… - Папа задумался, сосредоточился… - Это, примерно такая же комната, как и ваш класс. Только класс этот в школе был один, и в этом единственном классе занимались семьдесят-восемьдесят учеников.
«Впечатление получалось от комнаты этой ужасное: чёрные от грязи полы, не мывшиеся по целым месяцам; выбитые во многих рамах стёкла; печь, угощавшая при каждой топке учеников и учителя дымом и головными болями; поломанные парты, которые ремонтировались самими учениками – где гвоздик вобьют, где верёвочкой к стенке привяжут – и стоит себе; доски пола, прогнившие и проваливавшиеся под ногами, грозя оставить кого-либо калекой, - вот картина, какую я застал в школе».
- Вот такая зЕмская школа. Потом, постепенно, этот учитель всё наладит и отремонтирует. А пока нужно было записывать и приглашать учеников в школу.
«Просматривая список записавшихся в школу детей, я удивился, что из Жданова, деревни с двадцатью дворами, поступили только два мальчика. Между тем, по наведённым мною справкам, в деревне было около двенадцати-пятнадцати детей школьного возраста. После некоторого раздумья я решил отправиться в Жданово и постараться убедить крестьян отдавать детей в школу. До Жданова было четыре версты, и я пригласил в попутчики молодого рЕгента местного церковного хора – малоразвитого, но симпатичного молодого человека».
- Регент – дирижёр, руководитель церковного хора, - объяснил папа, опередив Серёжу с его вопросом.
«В большинстве домов моя проповедь была встречена холодно, почти враждебно. Мне говорили, что и без меня они знают, что хорошо учить детей, и если не учат, так, значит – нельзя, не могут, что я только дразню детей, которые плачут, учиться. Другие просто запирались от меня, и я понимал их мотивы (причины): не хотели, чтобы я бередил (тревожил) их раны! Только в двух-трёх домах я встретил радушный приём: меня не знали куда посадить, не садились при мне, бросали работу. Они говорили, что вот, мо, рожь посадим, справим (купим) одежонку и отправим в школу Ваську или Настьку, что и всем хочется учить детей, да не могут: не то что в школу, на двор выйти не в чем, по очереди ходят.
…Мы недаром проходили в Жданово: три новичка из Жданова пришли записываться на следующий же день».
- Ребятам из этой школы попался хороший учитель: школу отремонтировали при его содействии, в игры с детьми играл, уроки вёл интересно. Вот послушайте.
«Иной раз прямо-таки диву даёшься, до чего скУдны (малы) детские понятия! Вот, например, я спрашиваю: «Кто такой итальянец?» Говорят»Он на тальянке (гармошке) играет». Когда я разъяснял детям, то им становилось не только смешно, но и досадно… Однажды я спросил малышей, как зовут Николая Чудотворца (имя святого). Отвечают: «Апостол Пётр, Алексей Божий человек» и т. д. Я обращаюсь к среднему отделению, тоже не знают. И только в старшем отделении нашёлся один из всех, который сказал, что Николая Чудотворца зовут Николаем, а апостола Петра – Петром, и т. д.»
- Пап, пап! А апОстол - это кто? – спросила Таня.
- Апостолы – ученики Христа, после смерти его проповедовавшие христианство, учение Христа.
- Па, я не понял: что, и старшие и младшие – все занимались в одной комнате и сразу? – спросил Серёжа.
- Да, я же говорил. Первый, второй и третий класс. Автор называет классы «отделениями»: младшее, среднее, старшее.
- А какие уроки были в зЕмской школе?
- Чтение, письмо, математика и закон Божий. Это – основные уроки. А были ещё: и старославянский язык, пение, чистописание. Закон Божий вёл местный священник, а все остальные уроки – один учитель. Вот как он проводил урок математики.
«С каждой новой задачей внимание притуплялось… Становилось ясно, что необходимо было расшевелить мозг, и я диктовал: «Мальчику один год, его сестре три года. Сколько им обоим будет через два года?»
- А сколько будет? – спросил папа у Тани и Серёжи. – С Таней понятно: ей нужно взять ручку и бумагу и решать. Она устно не сможет посчитать. А ты, Серёжа, можешь. Так – сколько?
- Шесть! – выкрикнула Таня, показывая загнутые пальцы.
- А ты, Серёж?
- Восемь…
- А теперь слушайте дальше.
«Наконец, подняты все руки, все хотят отвечать, тянут руки так, что порою кажется, вот-вот оторвётся рука.
Спрашиваю. Отвечают: «Шесть».
- Ага! – крикнула Таня.
«Нет, неверно!» – говорю я. На лицах детей изумление. Часть рук опускается. Проходит минута. «Шесть, шесть», - несётся со всех сторон. «Нет!» - повторяю я. Дети почёсывают затылки… Опять заработали пальцы, зацарапали грифели, а результат всё тот же. Пробовали угадывать: «Пять», «семь»…
Я объяснил задачу. Дети поняли, что споткнулись они, попали в западню, и начинали весело смеяться, говорили, что я не проведу их больше – будут осторожнее».
- Так – сколько?! – не выдержала Таня.
- Серёжин ответ правильный: восемь.
Серёжа заулыбался.
А папа продолжал.
«Теперь в течение двух-трёх дней они были очень внимательны, с ответами не торопились – искали подвоха в задачах. Мы уже проходили вычитание. Снова ряд задач усыпляет детей, и новая задача поджидает их: «На крыше сидело десять воробьёв, охотник убил четырёх из них, сколько осталось?»
Папа посмотрел на ребят. Таня снова стала загибать пальцы. А Серёжа улыбнулся и сказал:
- Четыре.
Папа продолжал.
«Дети, не долго думая, ответили: «Шесть». «Нет!» - бросал я. Дети возбуждались, встряхивались, подскакивали на местах… Одна минута поверки – и тот же ответ. «Плохо, плохо вы считаете, осталось четыре, остальные улетели!»
- А-а, - поняла Таня.
Папа с Серёжей рассмеялись.
«Посмеявшись, мы снова принимались за работу.
Таким образом внимание всегда настороже – зато, когда малышам удаётся решить такую задачу с подвохом, нет предела детской радости».
- Только для Тани, как для младшей группы, задача с подвохом, задача на сообразительность. Из урока этого же учителя. Внимание, Таня! На столе горело девять свечей. Я погасил две. Сколько свечей осталось?.
Таня глянула на оплывшие в подсвечнике свечи, подумала и радостно воскликнула:
- Две!
- Молодец! Сообразительная девочка. А мы вовремя не погасили наши свечи и они сгорели все. Гаси остатки.
Таня и Серёжа погасили свечи, стали трогать пальцами оплавленный воск.
- После метели – всегда морозно и солнечно, сказал папа. – Я думаю, что завтра мы сможем сходить на лыжах.