Простые рассказики о себе.
1) Ничего не хотел писать после очередной пятничной бани с очень неплохим паром. Знатоков хорошей бани не счесть, сколько мужиков, столько знатоков.
На моем веку было множество разных бань, все-таки я с 4 лет в бане и до сегодня без перерыва на обед. Две из них мне запомнились.
Одна была в Аминево, куда мы с моим другом Раилем забрались будучи совсем молодыми, где-то 9-ый класс. А-а, был «Ворошиловский выпуск», т.е. из тюрем выпустили очередную партию всяких уголовников, об этом раструбили газеты и радио (телевидения еще не было), и ВСЯ страна замерла в ожидании (не напрасном, надо сказать) очередной вакханалии всяческих преступлений. Ну, мы с Раилем поехали в его родную деревню, где помогли какой-то бабке поставить забор, а также валяли дурака и здорово подкормились, помнится, только очень вкусным, например, парное молоко с разваренной молодой картошкой и теплым пахучим домашним хлебом-караваем, от которого надо было умеючи отрезать цельное сечение... О, Жизнь! Фантастика для открытых сердец!...
Баню мы подготовили и уже собрались попариться, но тут Раилю взбрело в голову взять в предбанник чего-нибудь вкусненького...Нет-нет, именно зеленого лука с огорода, как лучшую в мире закусь под наш скромный «разлив в шалаше»... Тут его и отловила пчела, ну, просто, пролетающая мимо, по своим делам и видно по недорозумению...Ужалила в общем в глаз (как у Пушкина), а точнее – в веко. Здесь надо сразу к ужаленному месту прислонять чего-нибудь холодненького, желательно, металлического, так как дерево не поможет. Вот Раиль и увидел медный таз, который скромно поблескивал в тенечке, у бревенчатой стенки, взял он, значит этот таз и прислонил (крепко-крепко!) к своему кричащему глазу. Вся беда была в том, что этот тазик цельный день стоял и жарился под каленным уральским солнцем, а полчаса назад решил уйти в тень. Горяч был однако «этот медь». И помог он Раилькиному глазу мгновенно обрести не только обьем, но и боль. Конечно, Раиль матерился на все Аминево, но деревенских не проймешь, у них каждый день если не понос, то золотуха на какого-нибудь жителя. А уж выражения они знали все, как азбуку. Так что, отреагировал только я. Но спокойно. Пойдем, говорю, попаримся, а к утру, говорю, все пройдет. Утром я отвернулся от его морды лица. Это невозможно описать даже сейчас, после почти 60 лет отдаления от Аминево...А как мы там парились я не помню. Помню, на другой день, нас с Раилем сняли с пригородного поезда перед самой Уфой, на станции Дема, как славных представителей «Ворошиловского выпуска», настолько он был ужасен на лицо, да еще в телогрейке (для непонятливых, это – ватник) и я в очках, но на тесемочках и в драном ватничке (для необразованных – это телогрейка). В пригородном поезде нас все смертельно боялись и, несмотря на ужасную давку и тесноту, мы с Раилем ехали до Демы только вдвоем в купе. Вот нас на Деме и снял усиленный наряд милиции...
2) О единственном моем сценическом опыте –дело было в МИФИ, роль советского генерала в антиамериканской пьесе: Зал умирал. Все началось с того, что я в волнении, но играя текст, облокотился на высоченную колонну, скрученную из ватмана. Внутри стоял подсобный помреж Валерка С, державший колонну, чтобы она на упала. Колонну он удержал, а вот от смятия стенки под моим давлением сохранить не смог. Он пытался выдавить бумагу обратно, но я почувствовав, что колонна держит, навалился на нее и расслабился, тем более, что текст позволял: я говорил молодой и красивой разведчице Ире, что она должна обыграть американского резидента легко и изящно... Парень внутри колонны и устал, и отчаялся, поэтому решил выправить бумажную стенку ударом кулака. Это случилось в тот момент, когда генерал, играя глазами, делал комплимент разведчице. Удар пришелся генералу прямо скуле, зал еще не понял ничего, как второй удар откинул генерала от колонны и он, чтобы не упасть со сцены ухватился за какую-то веревку...А она была нужна для транспортировки колонны. Транспортировка началась в сторону зала...А зал был так увлечен действом, происходящим на сцене, что не сразу понял масштаба надвигающейся катастрофы... И колонна со студентом внутри, и со мной, и с разведчицей Ирочкой упала в зал... Однако ж реакция!...на вытянутые руки зрителей. Мы с Ирой лежали рядышком на краю сцены, и она хохотала в голос со слезой. У меня была слеза от второго удара по скуле, но главное я потерял очки и торопливо искал их рядом с собой, то и дело ощупывая Иру в разных точках ее поверхности. Обухов закричал из-за кулис (ревнивец!), прекрывая шум зала «Не трожь, Ирину!», зал окончательно лег, когда я заорал Юрке в ответ, «Да ты что, Обух-ев – мы его так звали в мужской компании - упал что ли, я очки ищу»... «Это ты упал!...Где, где, ты ищешь!!!?...»
Олег Ярковой – он был по пьесе дьяволом, соблазняющим американские души долларом – вышел из-за кулис (черный и с рожками) с другой стороны и громко, и торжественно произнес, обращаясь ко мне – «Очки у тебя под ж-задом». Хохот стоял дикий. Другой Юра Б, игравший американского генерала (он же режиссер), его крупногабаритная морда прекрасно годилась для всего этого, вышел на сцену, сел на генеральский стул и сказал залу: «Если не возражаете, я лучше вам расскажу концовку этой пьесы»... Дело дощло до икоты нашего замдекана. И тут кто-то крикнул: «Наши победили, ур-ра!!!» Зал подхватил - были Ура и аплодисменты...
На разборе полетов мои друзья актеры и режиссеры, да и Валерка тоже сказали хором, чтобы я лучше писал свои стишки, но не лез на сцену – это безопаснее для общества во всех смыслах. Я очень обиделся: «Что стихи такие плохие?»
3) «Альберт Эйнштейн» и абитурентки.
(из серии «невыдуманные истории»)
Возраст такой – воспоминания приходят сами собой, без всяких мозговых усилий... А вспомнил я середину июля 1956 года. Окончен четвертый курс Московского инженерно-физического института, я -пятикурсник. Это уже кое-что. Тройка за все четыре года только по сопромату. Остальное - пятерки и четверки. А сейчас возвращаюсь с каникул (был на шабашке) из Пермской области в Москву немного ранее срока, так как меня включили в состав приемной комиссии смотреть абитурентов, хотя я не понимал в чем заключалась идея декана ТЭФ Виктора Григорьевича К-У, ну, буду я смотреть и разговаривать... А что я могу сказать про человека за пять минут знакомства? Да будь я семи пядей во лбу, все равно без толку. Но приказ есть приказ. И вот я поработал в далекой татарской деревне, где с удовольствием наговорился на родном языке, но к сожалению, моя шабашка была всего три недели, а уже пора в Москву.
На шабашке как? (А это студенческий строительный отряд. Работа не по часам, а по «урокам»). Фундамент коровника надо сделать за три дня и хотя этот фундамент не ленточный, а столбиками, но напрягаться надо было. Потом – деревянную основу пола и стен – за два дня итд. В общем все три недели пролетели как один, в таком напряге, что я весь пропылился и похудел, и голос сел, и ростом меньше стал вроде, и копна нестриженных волос с конской гривой, и не бритый, и вообще скукожился до колхозного состояния. Вот рано утречком помахал я бригадиру и... в Пермь. Ехал на колхозном грузовичке почти до дома, где живут мои любимые родственники, добежал до них, помылся, переоделся, попрощался и бегом на поезд. А ехать в Москву я собирался по-царски, поскольку у меня был купейный вагон, верхняя полка... Это я еще в Москве купил билеты, причем меня специально авансировала бухгалтерия факультета. А вот со стройки я денег еще не получил, кто был – знает. Зарплата после сдачи объекта. Аванс – только на жизнь. Дина - моя любимая сестра - дала мне немного денег «на пиво» и много всякой домашней еды. Так что небольшой кайф себе я мог планировать. По крайней мере армянские три звездочки в рюкзачке у меня лежали. Я расчитывал, что хоть один порядочный мужик еще найдется и мы с ним хорошо посидим, глядя на мир в окно нашего купе.
Я прибыл первым в свое купе, куртку повесил на крюк, забросил рюкзак наверх, сумка с едой разместилась под столиком. Разделся, бросил очки с поломанным металлическим заушником прямо на столик и залег на незастеленный матрац – усталость от восемнадцати дней непрерывной работы впервые начала проявляться сейчас, а ждать белья еще долго - его проводники раздают только когда поезд уже будет в пути. Это тебе не мягкий вагон – там застеленная постель уже ждет пассажира... Сам видел.
Проснулся от шума ввалившейся публики. Провожали трех пермских девочек. Как я понял они, эти вчерашние школьницы, собрались поступать в какие-то московские институты. Их провожала похоже половина Перми. Причем откровенно татарской, мамы и папы общались между собой на татарском. Папы и юноши укладывали их чемоданы по ящикам, мамы в это время теснились в коридоре. Потом юноши и папы вышли в коридор, а мамы сели на нижние полки и начали давать девочкам последние наставления. Как себя вести, как разумно тратить деньги, как готовиться к экзаменам...
Скоро до меня дошло, что девочки и их мамы крайне разочарованы моим присутствием здесь. Одна из мам спросила меня куда я еду и когда выхожу. Она и не предполагала, что я в таком «безобразном» виде могу ехать в столицу. Я не врубился сначала, а тут одна из девочек говорит, дескать, неужели не видите, этот «колхозник» по-русски ни бум-бум. Меня спросили снова, с учетом поправки на безграмотность. Я ответил на татарском, что еду в Москву, к дяде... У меня уже появилось начало легенды и фантазия моя понеслась. Не знаю зачем я начал так, вроде только по своей природной авантюрности...К дяде, говорю на татарском, он работает старшим дворником на каком-то вокзале и обещал меня тоже пристроить. Откуда я? Да из деревни – назвал деревню, где я только что работал. Что делал в деревне? Ну, сначала учился, закончил целых четыре класса, а потом начал работать на конном заводе, с лошадьми. У меня же целых 12 лошадей да еще трое жеребят... И это все правда – есть такой парень в той деревне.
Смотрю у публики тихая истерика. Они на русском, не стесняясь моего прсутствия обсуждают что же делать. Запомнил ведь:
-Ну, и что мы с этим делать будем?
-А, не обращай внимания. Не воняет и ладно. (тут одна из мам чего-то им шепнула, они недолго молчали)
(шопот) – Ну он же не будет весь день лежать, сюда слезет, приставать начнет...
Проводник пошла по вагону – «Провожающие собирайтесь выходить, через пять минут отправление». Началась суета прощания. Я повернулся спиной к людям и снова заснул.
Разбудила проводница. Она собирала билеты и раздавала белье. За комплект белья платили рубль. Я достал деньги, завернутые в газету, из кармана куртки и заплатил. Опять завернул в газету и положил обратно в карман. Наступал тот момент, которого ждут все пассажиры поездов дальнего следования – надо застелить свою койку, переодеться и приступить к приему пищи. Я лежал на спине и смотрел в потолок, чувствуя некую суету в купе. Девушки застелили свои постели, переоделись никак не реагируя на мое присутствие (а мне в дверное зеркало виделось тако-ое!) – у каждой был халатик, и одна из них, моя соседка по верхней полке (Наиля) сказала мне, что они выходят и просят меня быстренько застелиться и потом я могу подняться снова к себе.
Я застелился, переодеться мне было не во что да и не надо было (я был после ванной, а Дина дала чистую майку и спортивные штаны). Открыл дверь купе и сказал опять же на татарском, что я готов. Заходите, дескать, не стесняйтесь. Одна из них фыркнула – Ну, вот, начинается.
Это чисто человеческое качество, присущее (по моему глубокому убеждению) нам, россиянам – только сели на какой-либо нетряский транспорт (поезд или пароход), сразу приступаем к застолью. Любим сидеть у окна, смотреть на проплывающий или пролетающий фильм в рамке окна и кушать что-нибудь бесхитростное, но вкусное. Обычно это холодная курица. Холодная картошка, вареные яйца, летом помидоры итд.
Мои девочки начали готовить свой стол. Поезд уже ускорился до нормальной скорости, стучали колеса на стыках...Здесь же готовилось нечто. Сначала каждая из девочек достала коньяк или бутылку вина, скрытые от родителей, потом они начинали с удивлением обнаруживать то, что им положили мамы. А положили они им от души, начиная с разных пирогов и кончая сырами и колбасами. Девочки пошептались и сделали в мою сторону громадное демократическое одолжение – пригласили к столу. Зря надеялись, я не отказался. Сел за столик, слегка прижав соседку, она было дело дернулась, но что взять с деревни... Продолжаю нагличать, спрашиваю у нее (на татарском, конечно) – Тебя как зовут? – ЗемфирА – отвечает она с ударением на последний слог – Я реагирую - В нашей деревне (безнен аулда) четыре Земфиры. И к той, что напротив – А тебя как? – Фердоус... Имя как раз к ее косе и иссиня черным глазам. Я налил себе в чашку коньяка, взял большой кус пирога (яйцо с луком – обожаю) и начал есть. Чего не люблю, когда чавкают. И хотя хотелось чуть-чуть побезобразничать, все же не стал, а молча ел, запивая коньяком как чаем. Вижу ввел их в шок. Красавица Фердушка спрашивает меня – Ты знаешь, что пьешь? - Я слегка подумал – это водка с чаем. Но вкус плохой, водка лучше. Они засмеялись. Я беру другой кус пирога....
А тебя-то как зовут? – спрашивает та, что соседка. –Альберт-отвечаю я с гордостью и продолжаю как и ранее на татарском. –А вы знаете, что когда-то был великий ученый (галим, значит). Наш мулла не слышал о нем, а училка говорила, что он из Европы. А фамилия его – Эниш...- Здесь я останавливаюсь и обращаюсь с немым вопросом к девочкам. – Эх, деревня – говорит та, что напротив, отводя от рта бутерброд с икрой, в другой руке рюмка с коньяком – Это режиссер был такой Эйзенштейн. Наиля вступается – Девочки, это же о физике Альберте Эйнштейне. –«А кто это»- спрашивает ЗемфирА... Я как бы облегченно вздыхаю и подтверждаю – Да (Айе шул), Альберт Эйншт...Ей-ейн – хором заканчивают девушки. «И чего тебя это так назвали?» - Я отвечаю обстоятельно и не торопясь, не забывая макать хлебной коркой в чашу с икрой и отпивать коньяк. «Дядя в Москве – говорю я на татарском – он главным носильщиком когда работал, то однажды помог какому-то очень важному человеку из Одессы. Толстый был человек и в белом костюме, а говорил он негромко, но каждое слово приказ... «Бери, говорит, все чемоданы и сумки, возьми такси и жди во-он там...» Где я не знаю, но дядя все сделал и ждал. А толстый начальник денег-то не дал, а таксист-то начал нервничать... (Я еще раз залез коркой в икру и отпил большой глоток коньяка из стакана. Девочкам это понравилось, они перестали хотя бы здесь манерничать, тоже начали черпать икру корочкой хлеба)... Через некоторое время, продолжаю я, «начальник» приходит, веселый, шутит, дает дяде большие деньги (дядя говорил, что он столько за неделю зарабатывал) и говорит ему: «Запомни, носило, замечательное имя Альберт по фамилии Эйнштейн из Одессы». Наиля пырснула – «А почему из Одессы?». «Бельмим (не знаю)» – ответил я (ну что, я буду сознаваться, что сочиняю на ходу) – и принялся за перямячи, их по незнанию вся Россия называет беляшами. И продолжил – «Дяде так понравилось это имя, что он и подсказал моим родителям...А что! У нас в деревне были такие папы с мамами, что они называли своих детей революционными именами. Вот сосед, Фаниль-обзый, назвал двойняшек одного Маркс, другого – Энгельс (а это уже была чистая правда о семье из моей деревни Аминево). Бумаги получил на мальчиков... Все бы хорошо, но года через три – четыре вся деревня ожидала что с ним что-то будет, потому что он кричал на них по любому моводу: «Маркс, утри сопли...Энгельс, опять в коровье (бук – говно) наступил...» Девочки мои смеялись до слез...Мы приступили к чаю, а я закончил рассказ: «Вам смешно, а ведь не зря люди боялись. Как-то днем приехали на машине за ним два милиционера и один простой гражданин и увезли его».
В вагонном окне мельтешил калейдоскоп пейзажей, деревень, мелких станций. Я полез наверх спать – это самое лучшее занятие в поезде. Поел - лег на полку –проснулся - почитал - чаек итд до Москвы...
После моего выступления девочки не стали лучше относиться ко мне, тем более, что они пытаясь понять мой рассказ, пробовали некоторые места переводить на русский. Язык мой чистый деревенский. Они устали от меня за этот час и решили хором, причем все время обсуждали меня здесь же в купе, валяясь каждая на своей полке, что я гожусь только для того, чтобы бегать за кипятком. И может быть за продуктами на станцию во время остановки поезда.
И вообще они обсуждали все свои личные дела, успехи, знакомых, своих родственников и планы абсолютно не принимая во внимание, что в купе есть посторонний слушатель. Но здесь надо упомянуть одну банальность – в поезде, где каждый из нас «сосед на час» многие из нас, если не подавляющее большинство с удовольствием рассказывают о себе. Поезд - это некая исповедальня на колесах (кажется в наше время роль поездной обстановки начинает выполнять интернет). Люди рассказывают друг другу немудренные истории своей жизни, рассказывают без утайки и без всякого «приукрашательства». Вот, поговорили. И через сутки навечно разошлись. Вышли на конечном пункте на платформу и айда в разные строны навсегда. Ну то, что я немного безобразничал, придумав свою историю - это исключение из правил. Я ведь понимал, что все это на двое суток пути, ну, чего не повыступать, а дальше мы уже и не свидимся. А влюбляться было не резон, да и не в моем вкусе девочки.
На первой же десятиминутной остановке меня послали за зеленым луком и укропом. О станционных базарчиках писано много. Я могу только с восхищением присоединиться к описанию тех базарчиков, где продают домашние продукты, начиная от вареной картошки, присыпанной жаренным луком и морковью (под стопочку-у-у...), от соленых и маринованных огурчиков и помидорчиков и кончая знатными пирогами со всякой начинкой. Особенно удавались капустные и картофельные пирожки. В общем провинциальная Россия от недостатка денег зарабатывает себе на жизнь на каждой станции по всей длине бесконечных российских железных и речных дорог. Везде, всю жизнь и по сей день!
Но все же я выделил для себя скромную Наилю, мою соседку по второму вагонному этажу. Она сразу одела спортивные штаны и не смущала меня белизной тех или иных частей своего тела. А вот Земфира, что подо мной и красавица Фердоус меня игнорировали странным (для меня) образом. Они разве что не раздевались полностью, а переодевались, ложились спать, выходили в туалет – в максимально свободном одеянии. Я, конечно, смотрел на них впрямую, свесив голову, думал их это проймет...но это их не смущало, «что с этого пня взять». Мне они надоели. В меня они, конечно, не влюбятся, да и мне это не надо. Я обратился к соседке - Наиле: «И куда же вы в Москве? Если некуда, я попрошу дядю, он может чем-нибудь поможет». Земфира внизу прямо-таки закатилась: «У нас тоже дядя есть в Москве, только он депутат Верховного Совета СССР, так что спасибо тебе Эй-Штейн...» Я смолчал. А Наиля продолжила: «Это у Фердоус дядя депутат. Он нас обещал встретить и устроить жить куда-то пока мы разберемся с институтами». «А в какой ин-нстин-тунт (это я произнес по-русски) вы хотите поступить?» -«Фердоус с Земфирой хотят в текстильный, а мне очень хочется в МГУ, на физфак. Но я не знаю даже смогу ли я. Там посмотрим». Тут я себя чуть не выдал: «Ого – воскликнул я – в МГУ!?» - «А ты откуда знаешь МГУ?» - вскинула глаза на меня Наиля. Снизу раздалось: «Ну, он же Альберт, физик». Я сообразил: «А у нас работали студенты из МГУ, коровник строили».
Девушки обсуждали меж собой свои возможности и надежды, а главное почему их тянет одних в текстильный, а Наилю – к физикам. У нее, как оказалось, математика была любимым предметом и она за все время учебы просто не знала что такое четверка, но она понимала, что математика – предмет прикладной, и по ее мнению, лучшим ее приложением была бы физика. Наиля меня покорила, она аргументировала со знанием.
Все бы ничего, но сегодня же случилась какая-то странность в моем путешествии. Буквально через час после нашей посиделки в купе постучали, дверь открылась и в проеме появилась массивная фигура в железнодорожной форме, за этим монументом была видна наша худенькая проводница. «Я бригадир поезда» - объявила фигура – «У вас все в порядке?». Наиля сочла возможным ответить за всех, что все хорошо и у нас послеобеденный отдых. «А вам троим симпатичным девушкам не мешает этот молодой человек?». Я чуть не задохнулся от возмущения, но во-время вспомнил, что не владею русским, поэтому лежал и улыбался всем улыбкой Никулина – балбеса. Разве что не пускал пузыри. Фердоус бросила взгляд на меня и сочла возможным вступиться: «Все хорошо, он не мешает». Бригадир не унимался: «А не от вас ли была просьба переселить парня?». Наиля метнула взгляд вниз и задумчиво произнесла «Возможно одна из мам говорила...А нам все равно. В купе не курит...». «Ну ладно, если что сообщите, мы найдем ему другое место...» и он бережно закрыл дверь. Я лежал и улыбался соседке Наили, нижней Фердочке. Но приход бригадира мне не понравился, что-то здесь не так. Наиля наконец-то взглянула на меня: «Чего ты улыбаешься, тебя же пришли выселять из нашего купе» - «А у меня есть билет, мне дядя прислал» - «О, господи (О, алла!), говорят же тебе, из поезда не высадят, а в другое купе могут перевести». – «А вы мне нравитесь. У вас колбаса вкусная. Я такой не ел. А еще икра (икра по-русски)». «Та-ак – это ЗемфирА – наша провизия тебе понравилась. А еще что?» - «Коньяк» – ответил я совершенно искренне. «Ну что с ним делать!?» - это Фера. Я ее не понял, конечно. Лежу улыбаюсь. «Господи, посмотрите на него, он же лежит и улыбается, ничего не понял» - в голосе Наили сочувствие. Фера опять же на русском: «Поселят к нам какую-нибудь старую тетку, начнет командовать. Этот не храпит, не воняет, носки не пахнут, разговаривает, на станции закусь покупает. Пусть остается». Голос Наили тоже за: «А его картошечка деревенская с морковкой (Дина делала!) очень даже ничего». Земфира смолчала. На том мои девочки и порешили.
Однако затянулся наш рассказ. Реально история получила продолжение в МИФИ, где я проводил собеседование с Наилей, которая не узнала меня, уже стриженного. На собеседовании с каждым абитурентом в те времена сидел один из преподов, обычно - доцент (левый край), представитель деканата (центр) и какой-нибудь общественник, в данном случае от комсомола – я (правый край). На абитурентский стул напротив замдекана очень скромно, но и спокойно, села Наиля, поздоровалась со всеми. Она оказывается была очень симпатична, в поезде мне это не пришло в голову. Я уже приготовился к разоблачению с ее стороны, но она меня не признала просто по определению – я не мог быть здесь. Доцент и замдекана задавали стандартные вопросы из ее биографии, проглядывая ее анкету... Потом, когда они наелись (а это уже был восемьнадцатый поступающий), обратились ко мне: «У тебя, Нариман, есть вопросы?». Да, в общем-то, я хотел бы узнать, говорю ей, куда-нибудь она еще подавала документы, ну, например в МГУ. Девушка повернулась ко мне, но я рассеянно изучал ее биографию, повесив голову на раскрытую ладонь. «Если здесь не пройду, то еще успею пойти в Университет». «Очень правильно» - кивнул я головой – «А почему факультет теоретической и экспериментальной физики, ведь вы же математик, милостию Божьей». «Действительно» - раздался за моей спиной голос нашего декана, незаметно ставшего за нами - «вопрос резонный». «А, кстати, Нариман – обратился он ко мне – где это написано, что она математик божьей милостью». «Да я чувствую, просто». «Ну-ну» - с большой долей скепсиса произнес Виктор Григорьевич. Наиля сказала ему, что у нее «математика действительно любимый предмет». Наш декан ей и говорит, дескать, давайте-ка я рекомендую вас на вычислительный факультет. Я и добавил тут, что на этом факультете самая что ни на есть прикладная математика, это то, что ей (мне так кажется) более всего нравится. «Голос знакомый» - отвечает она в великой задумчивости, в упор рассматривая меня - «а вспомнить не могу». И тут ее осенило: «Альберт! Эйнштейн! Это ты!» Доцент упал головой об стол, замдекана разглядывал меня очень уж хищно, а К-У подошел к Наиле и спросил ее, указывая на меня острым указательным пальцем: «Это и есть знаменитый физик Альберт Эйнштейн?» Я хотел что-то произнести, но декан остановил меня: «Но, но Альберт, мы все прекрасно знаем ваши авантюрные способности, четыре года все же срок, но чтобы...Эйнштейн!...» Наиля заступилась за меня, дескать, он назвался Альбертом при знакомстве, а уж она с подругами добавила «известности». Декан позволил себе улыбнуться в мой адрес (эта улыбка означала, что все это мне даром не пройдет), а Наилю пригласил с собой к столикам вычислительного факультета. Там была вся их комиссия, нашу подопечную тут же оформили в абитуренты. Она блестяще сдала экзамены и (при конкурсе девять человек на место) стала студенткой МИФИ.
Я, конечно, отслеживал ее успехи. Где-то через год на одном из студенческих вечеров она в одном из танцев рассказала кое-что о подругах. Фердоус осталась в Москве – ее дядя решил выдать замуж за знакомого. Земфира уехала в Пермь, но на следующий год вернулась и поступила-таки в Текстильный.
Наиля сегодня известный математик, профессор, несколько лет преподавала в одном из университетов Вирджинии. Ее можно встретить в интернете в физических сайтах и в сообществах художников. У нее две дочери и сын, которого она назвала Альбертиком. В мою честь. Ее муж, мой закадычный друг с самого первого курса, не возражал.
3) Как заноза в пямяти душевное выступление Ширвиндта-старшего. Давеча они с сыном вели передачу об актере Евгении Евстигнееве. Это тот, который «Вечер в Гаграх», чечеточник и много-много других любимых ролей великого актера и артиста. Так, рассказывая о нем, Ширвиндт вспомнил, как Евгений звонил ему раз в неделю во вторник или среду утром и, не выдавая себя, говорил в трубку типа «Готов?». «М-г-м», не выдавая его и себя, отвечал Ширвиндт-старший. И они через короткое время, утром встречались в условленном месте и шли в рюмочную. «Сейчас там грузино-армянско-еврейское что-то, а в наше время в этом полуподвальчике наливали тебе 75 грамм и давали простенькую закусь, типа кильки на черном хлебе». Они не торопясь это выпивали, закусывали, долго обсуждали разные события и потом неимоверно счастливые шли по домам и далее на работу. И так каждую неделю, несколько лет. Вот что вспоминают настоящие люди, а не всякую хрень. Поэтому в этой части Дж никогда меня не понять.
А в связи с этим рассказом я вспомнил Ленинград, где у меня было четыре любимых места, которые я посещал всегда, когда выдавалась командировка. Это (если считать от вокзала) рюмочная на Невской, пирожковая на Невской, Русский музей на Инженерной и БДТ на Фонтанке. Все сплошь интеллигентные места. Рюмочная помещалась тоже в полуподвальчике (я заметил, что многие истинно честные места находятся в полуподвальчиках). Туда ведут три или четыре каменные ступени, ты входишь туда не торопясь, с чувством собственного достоинства. Здесь тебя не унизит жена, поскольку не понимающие сюда не заходят. Здесь тебя НЕ встретит отвратительный застоявшийся запах общепитовской забегаловки. Узенькие всегда чистые полочки вдоль стен – это и столики на уровне «если кушать стоя». Стульев естественно, нет. Нет и пьяных криков. Все чисто, светло и уютно. Мы обычно ходили сюда с Явно (Явно Абрам Хаимович), старейшим Инженером с большой буквы из НИИЭФА, который курировал систему управления ударным генератором. Этот генератор делался для нас и я представлял в НИИЭФА наш ФИАЭ. Мы странно подружились с Явно. В институте я его доставал тысячами вопросов, он мне отвечал немного лениво, явно (Явно!) уставая от моей щенячьей любознательности. Как-то он совсем обалдев от меня, уже днем, сказал мне, что сегодня он поведет меня в комнату отдыха на Невской. Я был страшно заинтригован, и мы попилили, поскольку от НИИЭФА до Невского ехать очень долго... Так я познакомился с водочной. В первое наше посещение я нечаянно оговорился и назвал его отчество «Абрамович», хотя оно было только «слегка созвучно». Он тут же среагировал и за второй 50-и граммовой обратился ко мне Нариману Абдрахмановичу с торжественным словом: «Уважаемый Нариман Абрамхамович...». Я смеялся долго. Так было все сделано красиво, по-Ленинградски. Тут мы и подружились, хотя он был старше меня лет на тридцать. В следующие приезды мы с ним обязательно посещали эту рюмочную, где он просвещал меня в области науки и техники. И много – политики.
Пирожковую я полюбил сразу и навсегда. Таких как я в Ленинграде было миллион и поэтому единственное неудобство состояло в том, что приходилось минут 10 (не более) стоять в очереди. Зато чем ближе ты подходил к прилавку, тем более в тебе становилось убеждение, что скоро будет хорошо. Пирожков было сортов семь-десять. Мясные, капустные, с яйцом и луком, с рисом, с картофелем и жаренным луком, мясные с рисом, грибные...Набираешь целую тарелку с расчетом, что и ужинать будешь пирожками. Видит бог, в этом заведении работали люди, любящие не человечество, а тебя индивидуально. Обожаю мамины пироги, Джульеттину выпечку, Динины растегаи, Лилин большой беляш...Но пирожки из той пирожковой стоят особняком. Они были между домашним и «высшим ресторанным сортом». Как славно после нескольких разных пирогов, слегка осоловевший от большого количества вкуснятины, выйти на Невский и закурить. Сейчас даже в уме не могу совместить эту еду и сигарету. Даже противно подумать. А тогда был кайф.
Русский музей это мой музей. По мне - Эрмитаж официозен (интересен, конечно). А Русский музей уютен. Каждое посещение музея я начинал с зала, где была картина «Дневятый вал». Как-то раз я напоролся на экскурсию, точнее она пришла, когда я сидел и смотрел на картину. Я смотрю картину без задания. Гляжу, потом поверчу голвой туда-сюда бесцельно, потом смотрю детали, потом смотрю, забывая, что я делаю и вообще не видя картины... Как-то я обнаружил, что волны в картине нарисованы неправильно (мне так показалось). Вот я спросил у экскурсовода, которая читала лекцию об Айвазовском – «А почему это волны нарисованы неправильно?». Она не уничтожила меня взглядом, не разразилась на меня, а просто сказала, чтобы я походил вдоль стены и нашел точку, где волны кажутся нарисованными правильно. Она меня зацепила надолго. Свой каждый приезд я искал эту точку и не мог найти нужного ракурса... Это отдельная история, я напишу об этом расказ. В каждом зале музея у меня были любимые картины. Какие же славные вечера я там просиживал. Были картины, которые я начинал рассматривать нечаянно. Помню «Переход через Альпы» Сурикова для меня начался с того, что я вдруг обнаружил, что конь под Суворовым сейчас заскользит и обрушится в пропасть, куда уже на своих пятых точках понеслись русские солдаты. Они скользили вниз с криками и может с воплями страха и восторга. Что они участники такого необычного катания с горки. Эта картина помнится очень большая и вертикальная, так что эффект большой. Эту картину я тоже навещал и всегда испытывал «замирание сердца», глядя на Суворова.
БДТ – театр на фонтанке, о славе которого я ничего не знал, хотя о Товстоногове знал, конечно. В то время. В театр я не ходил на какого-то актера. «Лиса и виноград», «Ревизор», «Пять вечеров», «Ханума», «Идиот»... Последний (Идиот) я невзлюбил, потому что просто не люблю Достоевского вообще. Отношу это к своему невежеству и излишней эмоциональности, но это так. Поэтому, несмотря на то, что там играл сам Кузнецов, больше на него, на Идиота, я не ходил. А ведь в то время там играли и Фрейндлих, и Лавров, Толубеев, Луспекаев, Стржельчик... А Евгений Лебедев, Басилашвили... Какое наслаждение. Но билеты приходилось стрелять каждый раз, потому что в кассе их никогда не было. Места обычно были далеко, но это не мешало потихоньку входит в действо на сцене, забывая обо всем.
Всех четверых разных и очень похожих я люблю и сегодня. Хорошо бы реализовать на старости лет этот квартет «Ленинград».
4) Слово за слово, я вспомнил как мы в начале 90х с Сережей П. (Замдир ИЗМИРАНа в Троицке) пытались сколотить небольшую компанию, чтобы хоть как-то зарабатывать на жизнь. Идеология стандартная – находим идеи, воплощенные до лабораторного образца и продвигаем их в промышленность. Для этого нужны были деньги, мы их пытались собрать занимаясь прямой спекуляцией – перепродажей товаров – для этого был создан «девичий коллектив», ну итд. Какие мы были коммерсанты, менеджеры или просто толкачи (не знаю точного термина, видимо сумма упомянутых) можно судить по одной операции, которую мы совершили с одним изобретателем из Калининграда. Сережа его нашел, пригласил. Тот привез прибор для определения влажности зерновых и прочих сыпучих продуктов с помощю СВЧ прибора. Идея простая, основанная на известном коэффициенте поглощения СВЧ излучения водой... Поехали в одну мощную конеферму представлять прибор. До этого в институте втроем обсудили все достоинстива и недостатки прибора, но при этом забыли уточнить – «а сколько это стоит». На конеферме нас принял сам председатель, попросил своих работников принести разной (но измеренной их методом) влажности зерновые и попросил показать. Менее, чем за 10 минут все восемь образцов были прмерены, влажность показано с точностью до третьего знака. «А мы-то измеряем в течение нескольких дней» - воскликнул председатель. И тут он задал вопрос, который у нас в голове еще не звучал: «А сколько этот прибор стоит?». Коллега из Калининграда тут же и ответил «двадцать шесть тысяч долларов». Председатель приоткрыл окно и крикнул кому-то во дворе, дескать зайди-ка. И вошедшему сказал, чтобы он нас проводил до ворот конефермы и более сюда не пускал. Мы хохотали всю дорогу, несмотря на полное наше поражение. Сережа сказал, что нам всем бизнесом заниматься не надо – противопоказано. На том наша деятельность в умной и хитрой области замерла. «Бизнесом могут заниматься только очень умные люди, а не научные сотрудники» - сказал я, подводя итоги нашего с Сережей бизнеса, на заседании Ученого Совета Дома Ученых города Троицка, отчего весь Совет также изошелся смехом. А какой состав совета – все профессора и академики...
5) Зато (почему «зато»?) вспомнил очередную историю из своей жизни, связанную с ГАИшником (ГИББДишником, если нравится). А воспоминания они проявляются когда сталкиваешься с чем-то из современной жизни. Ну, здесь в Америке меня дважды ловили дорожные полисмены, они настолько вежливы, что не дают (и даже не позволяют!) выйти из кара, а сначала разговаривают с тобой, потом, взяв права идут в свою машину, где проверяют тебя на вшивость по компьютеру. Если ты не засветился, то у себя же в машине они выписывают «тикет», вручают тебе с искренней интонацией сожаления. Но вручают – это повестка в суд, Ты можешь пойти и оспаривать там штраф. Но легче пойти сразу в полицейскую кассу, уплатить штраф (около 90 долларов, в моем случае), а на суд не ходить... И все.
Где-то в начале 80х я, житель города Троицка, автолюбитель с громадным стажем (с 1946 года), получил приглашение посетить следователя «Такогото» Серпуховского района г. Москвы. Если бы инспектора, это еще ладно. А вот следователя... Струхнул я серьезно, но так как никакой вины за собой не чувствовал, в назначенный час явился к следователю. Серьезный такой мужчина, немногословный. Оказывается эта контора взяла под свое наблюдение все автозаправки по Кольцевой. Как они узнали, что три дня назад я заправлялся на перекрестии кольца и Симферопольского шоссе, это уже их техника. Но я совершенно спокойно подтвердил, что да, заправлялся. Мне было задано ряд технических, не провокационных вопросов, я на них старался ответить максимально подробно...Но тут открылась дверь и забежал какой-то капитан, на лицо – бандит, но в капитанской форме. Прямо от двери он начал почти кричать, что «на кольце наши отловили кого-то, там двое из милиции, ждут вот его, но ни одной машины нет». «Где дежурка?» - вопрошал капитан через каждые три слова. Ну, нет, сейчас машин – отвечал мой следователь. –А это что за штатский- показал на меня капитан. –Да по бензину- А дай ка мне его на полчаса – Вообще-то я закончил беседу-. Я было дело хотел показать свою независимость – Мне нужно в институт.- И вообще. Капитан не посмотрел даже на меня – Подписывай пропуск. Взял его, крикнул мне – за мной – и пошел на выход. Я за ним. – Где твоя машина. Я подошел к машине, сел. Капитан устроился рядом и командует. Ставь машину по осевой, включай свет и жми под свой сигнал на кольцевую... Вот это меня очень устраивало. Шикарно промчались. Проехали мимо поста ГАИ на выезде из Москвы. Я высадил где надо капитана и поехал обратно, надо было по приказу жены заехать в магазин. Но меня остановил гаишник, толстый – это ладно, не подтянутый – бог с ним, но заговорил он со мной сквозь зубы. - Куда гнал-то, больше 90 держал.- Я отвечаю – ваш же сотрудник в форме сидел рядом со мной, не заметили, что ли? – Заметили, но права свои покажи. Он взял права, достал оттуда мой талон и не говоря ни слова сделал просечку – Скажи спасибо, не штрафую. Топай, а то начну писать.- Я взбешенный донельзя еду обратно к своему следователю, прохожу к нему (а надо было уговорить еще дежурного) и говорю, что я задание выполнил, но гаишник на выезде из Москвы при моем въезде обратно задержал меня и сделал просечку. Следователь как бы нахмурился – ладно, говорит, я с этим сегодня же разберусь.
А завтра я еду уже вниз по метромосту на Фрунзенскую набережную. Скорость вроде бы чуть только больше разрешенной. Вообще, как отъявленный фаталист, я убежден, что после вчерашнего я еще долго не буду встречаться с представителем ГАИ. Однако сзади пристраивается милицейская «Волга» и дает мне отмашку фарами, чтобы я остановился. Хорошо. На мосту останавливаться нельзя, спускаюсь до конца моста, всем своим поведением показываю, что я понял. Останавливаюсь где положено. И тут из «Волги» выходит мой вчерашний гаишник, толстый паразит. Я никогда, ни у одного родственника не видел столько радости при этой встрече. Гаишник любил меня прямо как свою первую невесту, он расцвел одной большой улыбкой, он пританцовывал на ходу, он был счастлив как глухарь на поле любви, он даже зажмурил на мгновение глаза. Подошел к машине и сказал мне медовым голосом – «Пожалуйста, ваши права, уважаемый водитель». Я дал ему свои автоправа, сопровождая это тоже лучезарной улыбкой. Гаишник достал из-за корочки, в которой хранились мои права, талон, достал свой дырокол и не сдерживая больше своих эмоций начал прокалывать талон не только по полю, но вообще где попало, прговаривая при каждой просечке «Не будешь жаловаться, не будешь жаловаться, не будешь...». Талон этот я сохранил на всю жизнь в специальной прозрачной пленке. За многие годы в последующем меня останавливали еще не менее 10 раз, но каждый раз, когда я доставал свой «дуршлаг», гаишник отпускал меня с богом.
6) Вчера у Стаса был день варенья.
Больших талантов человек. И не без юмора, хотя по жизни это очень серьезный и ответственный товарищ. Так вот, было это в тот год, когда мы купили свою первую машину, «Жигуленка», «Копейку», то-есть ВАЗ 21-01. Прошло месяца два, кажется была осень, но стояли теплые дни... Что-то в двигателе слегка застучало, может быть я как новичок (а Стас-то со стажем) занервничал по пустяку. Но тем не менее, я бегом к богу Стасу и прошу его посмотреть движок. Он, кажется ужинал, мне запомнилось, что прежде чем ответить мне, он облизал ложку и положил ее на газету. Он сказал (до сих пор помню): «завтра у нас суббота, ты проезжай на своем кабриолете мимо окна утречком в 9 ноль-ноль, только просигналь тихонечко, чтобы я знал, когда слушать. Туда проедешь и обратно. Мы спим с открытым окном (к вопросу о теплой погоде), я послушаю и скажу тебе, что там с твоей красавицей (единственно, что не помню – «красавица» или еще как)». Кажется Шура ушла смеяться на кухню. Я ему так верил, что даже не удивился такому способу диагностики болеющего транспорта. Утром проехал туда (би-би), обратно (би-би) и, не беспокоя больше Стасика и Шураньку, поехал по делам, суббота ведь, по дому всегда что-нибудь есть делать. Позже Стас пришел, сказал «у тебя выпускной клапан второго цилиндра» повозился с двигателем моей белой копейки. Завел, послушал, сказал: «Не стучит» итд. Где-то через год я его спросил, он и вправду точно знал, что было с двигателем и он сказал фразу, которую потом включили в фильм «Белое солнце пустыни», он сказал: «Давно это было» («Давно сидим»). Я эту историю про Стаса рассказывал всем при нем и без него. Слушатели восторгались изяществом шоферской байки, Стас улыбался, не мешая мне его возвличивать...
7) Заявка на рекорд Гиннеса – единственный автомобиль «жигуленок» 21011, побывавший на территории Кремля во все времена – мой. И вел его я.
Воспоминания о нескольких выступлениях Володи Высоцкого в нашем Доме Ученых всколыхнули мою память и на гребне этой волны вдруг мелькнула следующая история, которая чуть не провалилась в тар-тары под тяжестью времени. Да-да, сегодня я вспомнил старую историю, которая случилась со мной в 197каком-то году, когда Дом Ученых был очень популярным не только среди троицкого населения, но и среди самих «выдающихся людей». У нас бывали все артисты, актеры, барды, философы (реже), политобозреватели, среди которых блистал Свердлов, родной брат того самого Якова, и потому он казался нам очень смелым. Мы, члены Совета Дома Ученых, были обязаны (по очереди) организовывать и на деле осуществлять приезд и отъезд, доставку до дома, наших почетных гостей. Вспомнил я все потому, что смотрел на Высоцкого и вспоминал, что со своей дачи (36 км, а мы, кстати, сороковой) и обратно он ездил на своем «мерседесе». Его-то привозить не надо было. А вот народную артстку СССР Зуеву встречать пришлось мне. У меня в то время был «жигуленок» 11ая модель белого цвета. Для народной артистки, конечно, это была не машина, но надо отдать ей должное, она не подала виду...Я приехал в какой-то переулок около Арбата, где стояла почти стандартная девятиэтажка, только там каждый этаж был не на 8 семей как у нас, а на две. Причем семья Зуевой (по ее словам – она разговорилась на каком-то этапе дороги) состояла из нее и ее мужа, контр-адмирала. Еще в их квартире жили муж с женой, обслуживающие их. Но Актриса была ими недовольна, к концу поездки даже предложила мне (с женой) это место. Жалко было отказываться, но дел в институте много-много...Она долго усаживалась в машине, на заднем сиденьи, чтобы «не быть под ремнем», а потом сообщила мне самым будничным тоном куда мы должны были поехать еще до Троицка. «Сначала, дружок (!), мы заедем в Большой кремлевский зал, у меня сегодня там номер в концерте, оттуда мы заберем Чичикова и поедем к вам. Куда это, я что-то запамятовала?...(я сообщил)...А, да-да, это где-то не доезжая санатория. А довезешь? ... (с ветерком, отвечал я) – Ну, нет, мне, старой спокойней тихо, чтобы я и подремала, ежели захочу...»
Только на манеже до меня дошло, куда это меня тащит Народная артистка. Большой кремлевский - это же внутри «забора». Я спросил, волнение еще не «задребезжало» меня : «А как мы попадем к Кремлевскому дворцу?». «А через Боровицкие, другие ворота не для нас». Мне стало очень интересно, как это меня будут пропускать туда. А волноваться было и некогда, пролетели Ленинку и выехали на развязку перед Большой каменной, где весь поток машин идет на мост, а далее на Дмитрова итд. Я встал на тот ряд, который для Брежнева (а может был кто-то другой?) и повел свою белую красавицу прямо к Воротам. Сзади что-то засвистело. Зуева не дергалась, значит все ОК, но правда в заднем стекле я увидел милиционера бежавшего за нами, а перед ветровым – милиционера, бежавшего навстречу нам. Точно помню – у обоих руки были где-то около кобуры... Зуева абсолютно спокойна. «Вот здесь – она показала – останови, дружок». Я остановился. Оба мента встретились одновременно около моей машины. Задний рванул мою дверцу, но я еще раньше нажал на кнопку замка. Хорошо, что передний вступил в переговоры с моей мадам, она показала красную книжку (это какое-то наваждение –краснокорая книжка, но так уж было) и «передний» жестом ли, словом ли остановил «заднего». И показал, что я могу ехать в КРЕМЛЬ. И сказал он при этом такие слова : «Это в первый раз на моей памяти, что такая блоха – это он про мой Лимузин – заезжает к нам. (К нам!)». Зуева даже не сделала ручкой им, а только попросила меня, чтобы я немного поторопился.
Молодым не понять. Для советского человека Кремль всегда был чем-то таинственным, вызывавшим жгучее, нездоровое любопытство, но не более. Связываться с Кремлем – упаси боже, исчезнешь и бог не разыщет... А тут дают разрешительную отмашку. Моя машина надулась и стала бронированным ЗИЛом, я сам ехал так медленно как мог, из меня перло – вот мы как, Кремль берем! Зуева подсказывала как ехать, я вел в полудурмане машину, припарковался, вышел, открыл заднюю дверцу, помог Артистке выйти. Машину НЕ закрыл(!). «Проводишь меня» - я взял ее под локоток, мы вошли в здание... «Будешь ждать здесь, тебя вызовут». Я прошел в очень большую комнату, как оказалось с баром (не алкогольным) и со столиками, и с креслами, и с диванами. Там и сям стояли телевизоры, которые показывали одно – сцену. У меня не было столько денег, как там стоило, даже на воду. Я сел и стал ждать. На сцене менялись одни знаменитые лица на другие, то и дело в динамике звучало, что-то вроде «машину народного артиста СССР...к подъезду». Водители поднимались и уходили, заходили другие, шла размеренная за- закулисная жизнь. Назвали мою Артистку, я подал машину - с Зуевой сел уже Чичиков. И я их повез в свой Троицк. Артисты были оживлены, кто-то что-то им сказал хорошее, а может как-то наградили их...Выезжал я из Боровицких, включив полный свет фар. Для меня остановили все движение, я на-пакость пересек все, что можно было пересечь при повороте налево к мосту. По мосту моя машина долго шла одна, только уже на Дмитрова я был охвачен потоком как оно и положено. По дороге в Троицк Зуева похвалила меня с прямотой человека, не заботящегося о том, какое впечатление произведет: «Ты, я вижу, водитель со стажем - (да, уж)- очень бережно везешь...А не хотел бы ты поработать у меня шофером?...» Она перечисляла условия, что будем обязаны делать мы с женой, будет форма, деньги...
Обратно их должен был вести Костик Дмитриев. Так что на концерт я не пошел. А пошел домой. Устал, как никогда.
8) Конечно, здесь требуется продолжение одной не интересной для меня темы – как меня резали в ту осень. Поскольку делали три захода. Итак, помнится это было между осенью и зимой, так как стабильный отопительный сезон еще не наступил, и это стало решающим фактором на том этапе моей жизни. Накануне вечером, после того как врач сказал, что «завтра операция» меня всего измутузили всякими промываниями, таблетками, бритьем лобка, клизмами...я лег спать не особенно волнуясь, так как крепко надеялся на свой находчивый организм – надо только дождаться временного ухода в небытие, а там когда-то наступит пробуждение, и пробуждается боль, терпимая боль, которая, как не странно, располагает ко сну... А пока мой сосед по палате Кузьмич, с которым мы сдружились, пожелал мне удачи на завтрашния день. Утром меня, как и в том моем рассказе (я как-то написал об одной из операций рассказ) полностью оголили, дали длинную рубашку – как психу, только рукава не завязывали – и вкатили укол номер один. Потом повезли по коридору куда – не знаю, где вкатили второй укол, как я понял, когда пошел дурман в голове, что это для отключки во время «резания»... Когда (я не знаю – пришел в себя, проснулся, вышел из-под наркотика) – когда я начал соображать, то прежде всего вспомнил, что мне сделали операцию. Конечно, весь низ живота болит, но как мне показалось от голода. Странное ощущение, вроде всего изрезали, а не чувствую. Острожно повел рукой по животу, откуда-то должна торчать так называемая «дренажная трубка». Не нашел. Чудеса... «Ну, как, порезанный, чувствуешь себя» - Кузьмич присел осторожно, как к тяжело больному, на мою кровать. Я приготовился заорать от движений кровати, но боли не было... Я ему признался, что у меня никогда не было столь чудесной операции, после которой я могу даже шевелить ногами, и вообще... Я начал демонстрировать ему мои двигательные способности, а он мне и говорит, дескать, а ты слазь и походи, коль скоро неймется. «Ну, нет – говорю – шов, то, се». Моя палата все пять человек (я – шестой) повалились от хохота, кто-то бил рукой по спинке кровати, кто-то приплясывая, бегал вокруг меня... Кузьмич ловко ухватил меня за руку и резко дернув, поставил ногами на пол: «Иди, тебя даже не царапнули!». Да, оказывается хирургическое отделение, в целях экономии, сегодня не отапливалось, но медперсонал не знал об этом. Хирург отказался работать, и меня, наркоту медицинскую, отправили обратно в палату, где я и проспал под наркозом... Второй заход был более удачным, так как обошлось без наркоза. Повезли в хирургическую и повернули обратно, так как не было крови, оказывается, моей группы для поддержания операции. И только в третий раз.
9) Вот, помнится, за две недели до Нового Года попал я в аварию и лежал в больнице в захудалом городишке недалеко от Клина. Нас в палате было шесть средней тяжести поломанности мужиков и мы готовились (разными способами) к встрече Нового Года. Все палатные мужики - местные, кроме меня (я из Подмосковья) и все они знали, что родные им принесут всяких "новогодних благ", так что мы "потирали руки". Так оно и случилось-уже днем 31 декабря родственники и жены моих местных принесли гору закуски и самодельных крепких напитков в двух трехлитровых банках и даже небольшую елку, правда без игрушек, но (как сейчас вспоминаю) с наконечником типа сосульки.
Праздник, силами жен, уже начал разворачивать рушники, полотенчики и все яства на них – все это разместили на двух тумбочках, составленных вместе. «Ты, Нариманыч, не грусти по дому то – сказал мне местный лесник Егор Мартьяныч – мы здесь такое жахнем!». «Жахнем» - это его любимое слово. Когда его спрсили, как это его, лесника, родное, можно сказать, дерево, накрыло по горбу. Хорошо – снежная зима, его в снег утопило, а так было бы плохо... «Да уж, жахнуло...»
Так вот, Мартьяныч имел в виду, что ко мне никто не приехал и приехать не смог. Жене я категорически запретил – она с малой дочкой, а ребята...Так это ж семейный праздник. Я был готов к любому варианту. А это очень важно, знаете, себя подготовить.
Однако так красиво готовившаяся встреча Нового Года не состоялась. В палату заглянул Главврач и увидел то, к чему он уже привык за тридцать два года работы в этой самой больнице. Потом, первого вечером, он сказал мне, что у него уже были и не один раз очень неприятные минуты от такой основательной подготовки праздника, особенно Нового Года и восьмое марта.
Заглянул Главврач, осмотрелся, поздоровался со всеми и сказал, что «вы, мужики местные, можете встречать Новый Год дома, если ваши родственники обеспечат нормальную вашу транспортировку к семейному очагу. Одно условие - больше стакана ни-ни». И ко мне: «А ты перебьешся как-нибудь, один». Подумал и добавил: «А я к тебе тетю Настеньку пришлю, она тебя развлечет...». Мара, жена моего соседа Валерьяна, прыснула, за ней остальные сочувственно похихикали в мой адрес. Мы все знали и любили тетю Настеньку, нашу нянечку – она несмотря на свои 65 лет ухаживала за нами как за родными детками... Так что юмор главного был оценен. И ушел главврач с походом по другим палатам.
За час (!) палата опустела. Нашли родственнички и машины, и рабсилу, и "ваще" - всех увезли по домам, оставив мне весь Новогодний самогоно-закусочный букет с елкой для того, чтобы я мог отметиться у Деда Мороза и предстать перед "той" Новогодней Секундой, которая пронзит меня. Только и успели крикнуть – елку не забудь украсить! – пожали руку со всей силой и ...в палате стало тихо. Впрочем, вру, в здании еще пару часов была слышна суматоха. Похоже шла тотальная эвакуация лежащего населения к родным домам.
На весь деревянный корпус из четырех палат, где никого уже не осталось, в дежурной комнате дремали няня и еще дежурный фельдшер по кличке «Клистир». Тетя Настенька пришла ко мне и сказала, - устала я, сынок, за сегодня, так устала, что буду спать в фельдшерской весь вечер и всю ночь. Все же они оба пришли ко мне за час до Нового Года, поздравили с Наступающим, выпили со мной по мензурочке (8 делений), взяли продукции, сколько смогли унести, "если что, дергай звонок" (был шнур от каждой кровати к колокольчику за дверью)и... ушли до утра. Было радио, черная тарелка с очень тихой и душевной музыкой. Не было ТВ и в помине, а это такая благодать! И стоял полумрак, стояла рядом тумбочка с початым самогоном, тарелка с "ассорти", уже налитый стакан и ТИШИНА... Настроение было философское. Вспомнил я, как произошла авария, наш шофер запаниковал, тормознул до упора, и машина сделала шесть с половиной оборотов через крышу по асфальту шоссе.. Вспомнил то, се, пятое, десятое. В таком отвлеченном настроении встретил Новый год с курантами. Выпил водки в одиночестве (первый раз в одиночестве!), закусил парой картофельных вареников..
Наверное, я как вы, - люблю хорошую компанию из любимых друзей, шум общего разговора, гитару моих друзей. И грустные мысли пришли ко мне - ничего себе вам - я у своих за признанного "тамаду", а вот, поди ты, ни одного из друзей со мной нет. Тетя Настенька заглянула – «Сынок, утку надо?» - «Да вроде, не надо». – «Ладно, позвонишь...»
Обиделся я на себя (на себя!) очень жестоко. Не вспомнили, так столько ты и стоишь (хотя телефона нет, а весь месяц до этого мои парни приезжали ко мне каждый день). И принял еще мензурку под селедку с уксусом.
После этого, я начал от нечего делать записывать свои умные мысли – так начался Дневник, который пишу до сегодня... В здании стояла новогодняя тишина, на улице шел несильный снег, снежинки подсвечивались единственным фонарем на всю больницу. Мне казалось, что я вижу каждую из этих веселых и беспечных снежинок, вижу их узоры, слышу их шопот и музыку. Оказыывается и одному иногда не так уж плохо. Поэзия да и только. Было тепло и грустно- лирично....
В стекло над моей головой застучали. Было около четырех утра. Думаю, это местные скелеты домой возвращаются. Но вот в коридоре послышался шум, звуки голосов, и ко мне в палату ввалился подзамерзший Толик Иванов с неизменной своей гитарой. Оказывается он встречал Новый Год с приятелями из Клина, и по хорошему настроению решил, что надо этих проводить друзей из Клина и попутно заглянуть ко мне. Они все втроем решили, что нельзя в такое чудное время оставлять кого бы то ни было в трудностях. За Анатолием улыбалась красавица Снегурочка и протирал заснеженную бороду Дед Мороз. Толик сокрушенно показал мне вывернутый карман (ничего нет), но я попросил его с друзьями, чтобы они проинспектировали тумбочки, накрытые к Празднику. Снегурочка навесила на елку все предметы со всех тумбочек – пузыречки с лекарствами (потом хирург разбирался, где-чье лекарство), ручки и карандаши, два белых тапка легли под елку вместо снега...И мы приступили к делу с мензурками в руках.
Когда Иванов расчехлил гитару и запел нашу любимую «Виноградную косточку», мы тихо-тихо, «пьяненько» начали подпевать, и на этом наш праздник был объявлен открытым. Гитара и песня собирает хороших людей, пришли тетя Настенька с Фельдшером. Дед Мороз с Клистиром принесли на руках еще одного (больше в здании не было) в гипсе, положили на кровать... Снова запели из Окуджавского, теперь - «Давайте восклицать...». Тут мое сердце дрогнуло, шлюз приоткрылся и я пустил по щекам пару слезинок.
В час дня, когда все гости и медперсонал отдохнувшие, каждый на кровати, в тепле и тишине, уже собрались домой, приехали мои москвичи. Обмен впечатлениями плавно перетек в самое любимое застолье – «утро» после встречи Нового Года. Через какое-то время, когда мой пищевой запас исчерпался, а Толик уже пел хриплым голосом, приступили к прощанию «с посошком». Палата была прибрана до полного блеска, чисто. И ни крошки. И ни капли.
Уже затемно началось возвращение моих коллег в родную палату. Их привозили, укладывали, прощались. И уже уходя, жена Марьяныча сказала, что она что-то не понимает, а где все, что мы вам, Нариман, оставили? Две полные банки! Совки со снедью! Вареная картошка с курой в укропе! Селедка маринованная в уксусе! Пирог с рыбой! Капуста квашеная с луком репчатым и подсолнечным маслом! – это уже все жены перечисляли мне с (я вам честно скажу) громадным удовольствием. Не мог же ты один все это!...- Я был не один, а с тете Настенькой...И спросил мужиков – «Ну, что, продолжим1?». «Жахнем»-хором ответили они.
10) Это уже в Америке. Парная. Сидим кто на какой полке. Я всегда на самой верхней, потому что это не пар, а так... Входит Tall Black, громадных размеров бывший баскетболист. Сидим. Потом входит Гарри. Всем говорит – Хай, то-есть «Привет». Увидел меня – заулыбался. Говорит мне не торопясь, зная что я быструю скороговорку не пойму. «Хей, Нарман (именно без «и», так им легче). В прошлый понедельник ты жаловался мне, что нет нигде хотя бы одного душа с холодной водой». Я понял и согласно кивнул головой и даже сказал – йес, оф ко-ос. Tall Black оживился. «Так это и есть тот, кто хотел ледяную воду». Он протянул мне руку, я – ему, благо сидим рядом, пожали руку, он бережно, я изо все сил. Гарри продолжает. «Похоже (it seems) менеджеры решили твою просьбу уважить». «Ну-у (wow)» - удивился я. «А ты, что не читаешь их записки (точный перевод) на дверях?» - «Never». «Ну и зря. Сегодня и еще два дня в душевых вообще не будет горячей воды». Я (в искреннем удивлении): «А мыться?...». Все засмеялись. «Если с шампунем, можно и холодной» - это толстая тетка (вот уж глупость – это посуду моют холодной водой с шампунем). Она всегда сидит внизу и очень редко говорит. Гарри работает на публику –«Ну так как? (So?) Ледяной воды тебе...(дальше непереводимое выражение типа, не только из ушей будет литься)». Все замерли, что я буду делать. А я же всю жизнь, как тот «из будущего» - только назовут цыпленком, а дальше я уже на автомате. И не сдаюсь. Старый, а такой же дурак. Я им и говорю. «Так это же прекрасно. Вы хоть раз в жизни попробуйте как это хорошо. Какой кайф (cool!) и экселлент! Давайте погреемся хорошо и пойдем хоть всполоснемся». Нас 6 человек, включая тетку-стоим в полный рост на верхней поке и паримся. Tall говорит мне через пять минут, что он согрелся хорошо. Все согласились. И мы пошли мыться. Такого визгу, смеха, какого-то ругательства этот бассейн еще не слышал. Я же им сказал, что намылиться обязательно. Вот они, очень доверчивая публика, и отмывались до посинения и гурьбой рванули в джакузи, где было чуть теплее. Позже, когда одевались, все признались, что получили большое удовольствие. Но все же надо без мыла. Я им говорю, в России никто никогда не мылится перед прорубью (буквально “hole in ice”). Просто после парной все ныряют и немного плавают. Тут такое поднялось! «Так ты хотел нас заморозить?» «Ну совсем немного».
Результат. 1) Tall от имени всех написал заявку в администрацию на холодный душ, только одна душевая и только чисто холодная вода. 2) Я теперь читаю все объявления администрации бассейна.
11) Баня – дело святое. Иногда веселое. Сидим в сауне, потому что парная сегодня плохо греет. Человек семь и одна кореянка. Один из мужиков видимо дремлет, остальные обсуждают «президентскую» проблему. Все сошлись в одном, что Маккейн нашел Сару, наверное, от плохой жизни, потому что она... далее сленг- «ни к черту». В дальнем от двери углу на нижней полке седой и видно очень пожилой мужик. Белый. Он, видимо, начал это раговор и активно его ведет. Я сижу греюсь и не встреваю. Я уже могу слушать, понимаю, но участвовать – произношение плохое да и запаса слов не хватает. Разговор иссяк и тот самый, активный, начал подниматься, чтобы выходить уже. А мои мысли около очередного всплеска дочери – она все же хочет купить Субару. Я ей говорю, давай купим все же не с автоматической трансмиссией, а «мануал», ручное переключение скоростей... Тот мужик сначала наклонился с большим кряхтением к полу, затем в этой позиции подался вперед, чтоб его ускорило, затем ему пришлось (чтобы не упасть) начать переставлять ноги. Ноги замельтешили и он пошел, все более выпрямляясь и все более быстро передвигая ногами, в направлении к двери. Я сказал вслух, безотносительно к событию только одно слово:”Auto transmission”. И тут грохнуло. Смеялись все, в том числе и тот мужик, который разгонял себя в пределах сауны. Еще на ходу он повернул голову в мою сторону и сказал, что он уже почти три года на ауто...Черный толстяк со второго уровня крикнул: «Тормози, дверь уже близко», и снова все упали, взахлеб и в лежку... Потом пошли вопросы про двигатель, смазку, Тот что-то отвечал и, наконец, открыл дверь и вышел.
Кто-то из них сказал, что он за этого не голосовал бы, больно уж долго разбегается. Опять смеются.
12) И еще записываю то, что вчера обнаружил в Балли (спортзал с парилкой и бассейном, куда я все время хожу). Есть там такой американец, весь из себя. Вальяжный как гусь-вожак, но, конечно, ему далеко до Анны Кнебекайзе. Иногда здоровались. Иногда он трепался в парилке с кем-нибудь, но в основном молчал. И вот вчера в раздевалке, а его шкафчик напротив моего, он завозился с ботинком и на чистейшем русском языке обматерил его через «мать» и тд и закончил – «блин, этот долбанный ботинок...». Ой, как я хохотал. Да, его зовут Витя.
13) От четырех дней работы со стенами пристройки своего дома ужасно устали руки.
Руки устали, а десны и уголки рта дико болят...Я вспомнил детский веселый мультфильм «Шайбу, шайбу», где две коменды - «наглые» и «мирные» играли в хоккей. Так там вратарь наглых поймал шайбу ртом. Я тоже... Я поднимал под потолок большой кусок (два метра на полтора метра) сухой штукатурки. Работа шла к концу, я уже наподнимался за день и руки еле держали, но это был «последний бой» на сегодня. Я напрягся, но этот plate поехал на меня. В одной руке дрель, я держу этот кусок только левой, он скользит по стенке с самого «под-потолка», разворачивется углом и прямо на лицо... Вот-вот вдарит по глазам или по носу. Я только совершенно непроизвольно открыл рот, причем только для того, чтобы матюкнутся, и угол этого куска въехал в мой рот, разверзив мой рот до ушей. Я стал «человек, который смеется», дико больно в основании языка и в уголках рта. Материться вслух не могу, бросить дрель (очень дорогое мое приобретение) на пол еще не сообразил, движение левой рукой только продвигает штукатуру вглубь моего зева. Мысленно матерюсь и от неимоверной злости начинаю кусать штукатурку, но глотать невозможно... Тут я еще вспомнил как в далеком детстве всякие дворовые урки и пацаны когда задирались, то основная угроза была «Пасть порву». Я тоже пользовался этим дипломатическим приемом, но сейчас... Я чуть не засмеялся. Отпускаю дрель как можно ниже и сбрасываю на пол. Двумя руками уже выдергиваю этот «пис» изо рта и начинаю сплевавать все, что накусал. А саму штукатурку с треском бросаю на пол – колись, сволочь, на мелкие кусочки, Этот «пис» ни на секунду не задумываясь, ребром ударяет по правой ноге и я, наконец, высказываюсь о нем в полном объеме, хотя штукатурка во рту еще перемалывается моими искусственными жерновами. Затем я с криком «Гий-йа-а-а» левой ногой бью по поверхности этого писа, отчего он разваливается на сотни мелких кусков, которые опять же я еще полчаса убирал... Совсем смешно мне стало только поздней ночью, когда я убирал свои челюсти на покой. А Дж я, конечно, не рассказал, коль скоро ожидаю, что она опять начнет мне объяснять, что и как я должен делать в данном конкретном случае. Есть такой вид женской болезни.
14) У нас в апартаментах на берегу стоит дуб, которому точно (судя по старым открыткам, где он изображен) более ста лет. В течение весны и лета он набирает такую мощную зелень, что если даже каждый лист отоваривать по одному пенни, все равно ты будешь миллиардером. И вот осенью этот дуб, согласно законам Природы, начинает раскидывать свои листья по ветру, который дует здесь почти каждый день и кажинный раз в другую сторону. Хорошо, если в сторону реки, тогда листья устилают пляж и прибрежную воду. Но чаще все же на апартаменты, и мистер Харрисон (Дин), хороший мужик темно-коричневого цвета, начинает дуть эти листья бензиновым ветродуем (он отвечает за чистоту дорожек) и загонять их в укромные уголки или на наши клумбы. Но приходит пора и эти листья надо выгребать изо всех щелей и выкидывать в траш-бак. И вот уже вторую неделю мы с Дином вычищаем самые затаенные (и на виду) места и бросаем листья либо в мусорку, либо под откос к реке. Работа тупая, полезная для потения и как упражнение для рук...
Осталось еще на пару дней работы. Дин спросил меня, как я думаю, сколько еще листьев на дубу осталось. Я глянул вверх и сказал первое попавшееся: “Fifty nine”. В это время еще один листочек оторвался от ветки и плавно закружил и потом понесся на главную клумбу. И Дин проследил за полетом дубовой птицы, подумал и поправил меня: “Fifty eight”. И мы попрощались до завтра. А вообще-то он берет перерыв на три месяца. И остальные пятьдесят восемь уберу я. По одной в день.
15) Сделал в двери специально для нашего Микки «окно» из тонкого оргстекла, болтающееся на тряпке – теперь Микки может из предбанника выходить на улицу и наоборот – он головой прет на тонкое невесомое оргстекло и выбегает на улицу. Микки и Дилин Мартик очень дружны и, если Мартик, как породистый забияка, начинает лаять на кого-нибудь или просто в воздух, Микки сейчас же присоединяется к нему. Обычно из нашего дома во двор они выбегают вместе, толкаются, гавкаются беззлобно, а для игры...В этот раз Микки опередил Мартика и рванул к выходной двери, Мартик за ним... Я сижу в предбаннике и одеваю тапочки для прогулки. Мимо меня вихрем пролетает Микки, а так как дверь закрыта, он ныряет в свое окно и исчезает в полумраке, Мартик, бежавший за ним никогда еще не видел такого чуда. Он затормозил перед закрытой дверью (как это делают собаки в мультфильмах), этого мало...Он был ошарашен исчезновением Микки, его пролетом через закрытую дверь. Он повернул ко мне изумленную морду и сказал чисто по-человечески: «Ой-ого...». Он даже сидел не на попе, а подвернув под себя пополамленные задние лапы. Я был поражен Мартиковым изумлением. И смех пробил меня. Давно я так не развлекался... Я взял Мартына за попу и вытолкнул в «оргстекляную» дверь... А в последнее время Мартик, уже как и наша собака, смело ныряет в свою собачью дверь на улицу.
16) Сегодня как и каждый день пошли с Микки в лес. Холодный свежий воздух, бодрит-т его и вообще, так хорошо. Идем, бредем по тропинке и тут шуршание крыльев. Гусиная стая широким клином летит над лесом, видимо, к пруду, где они всегда кормятся. Вдруг раздался одиночный сильный крик гуся, и весь клин плавно, не меняя «конструкции», поворачивает вправо и продолжает свой полет. А ведь как птицы летят в клине, перед каждым из них свободное пространство, ничто не мешает... А я вспомнил дедовский анекдот: летит стая гусей, сильно мощно летит, но есть и молодежь, И вот один из молодых вовсю машет, пыхтит и еле-еле догоняет вожака. «Скажи, вожак, а куда мы летим-то?» -«А хрен его знает»... Мои-то гуси знали куда летели. А вот мы, народы земли русской, не знаем и знать не хотим. Машем крыльями.