Инженерная мысль
«Инженеры делятся на четыре категории:
А – аристократы.
Б – бюрократы
В – вредители
Г – молодые специалисты».
Старинный довоенный анекдот
Бородатый проектировщик тоже носил стопки по восемь плиток, напоминающие своей, устремленной к земле, массой, о том, что, даже возносясь в молитвах к горним высям обители Всевышнего, где все невесомо, и ангелы наполняют светозарный эфир своим пением, где нет груза грубой материи, нам нельзя забывать об упрямой и тяжкой природе мира, в коем до срока, мы обречены пребывать.
Увесистые плитки давали ощущение разнонаправленных векторов, влечения и к тому, и к другому и сдерживающую это влечение энергетическую смычку между ними.
Вместе эти оси с косой смычкой, напоминали «Зиг» руну, виденную им два дня назад в интернете, и наполняли инженера бодрым сознанием постижимости смысла бытия.
Придавало сил и воспоминание о том, как месяц назад, когда ныне широкая, полностью распустившаяся листва платанов, была похожа на набольшие нежно-зеленые, с белизной мела, комочки, Эвксинский в разговоре с ним и с отцом Валентином у входа в вагончик, вдруг поднял лицо и указал на прилетевших стрижей в покрытом морским туманом белом небе.
— Если верить Овидию, древние римляне отмечали праздником весенний прилет ласточек.
Правда, батюшка не воспринял это, как невинный факт.
— Римляне? Это где Папа сидит: Вот, пусть Римский Папа и празднует. А мы, конечно, ласточкам рады, но водку по этому поводу пить не будем. У нас пьянству – бой, заканчивая беседу, скороговоркой виньетки-прибаутки, бессмысленной, но придающей уверенности в себе, просипел пастырь и пошел в алтарную часть вагончика.
«Причем здесь водка? Стрижи и водка?.. Впрочем, нашему юному иерею простительно, молодой специалист, все-таки…», - и Витя ясно понял, что эти изгибы его похмельно-покаянного бытия, со стоянием у пластиковой стенки и пением, крестными знамениями он вскоре прекратит.
Они и изначально были нелепы, и все-таки было во всем этом и что-то подлинно религиозное и трогательное, оправдывавшее нелепость и юродство, теперь Витя ясно видел это соседство, комедии, всякий раз наблюдаемой им в церковном вагончике и вокруг него, рядом с истинной верой, чудесно и непонятно откуда появившейся в проектировщике. Это-то и бодрило Витю.
Он знал, что вскоре оставит и попа, и прихожан, но, при этом, сохранит веру. Тогда Витя в очередной раз сделал усилие, что бы в уме своем не обозвать попа кубанским дубом.
А сейчас у него мелькнула мысль о соединении руны с византийским крестом, что правда потребовало бы удлинить крест к низу, так, чтобы «Зиг» мог полностью в него вписаться, и еще ножка у креста осталась.
Понимая, что варьируя со священным символом Восточного христианства и языческим крюком, он впадает в смертный грех ереси, инженер прервал еретические раздумья о графическом гибриде.
В конце марта его коллега Заваркин, так же искушая, будто невзначай, прямо в общем кабинете с высокими потолками здания начала пятидесятых годов, предложил ему, как это случалось не раз, рюмку водки, настоянной на чесноке и горьком перце.
Пили по случаю того, что был закончен основной объем работы в расчетах ростверков на пятьдесят втором, семьдесят третьем, и сорок восьмом пикетах плана проекта дороги «Объезд курорта».
Закусили зеленым горошком и Краковской колбасой с хлебом.
После пошли в шашлычную над речкой, под платанами.
Там еще выпили водки «Махно», то же с перцем.
Появились цыгане. Витя, так звали проектировщика, пел с ними «Нет, не тебя так пылко я люблю».
Запой продолжался три дня.
После, не прошло и двух суток, как состоялась помолвка дочери.
Пили со сватьями, и Витя еще двое суток был никакой.
Когда ему позвонил коллега Заваркин, он, не слушая собеседника, говорил в трубку: «Так, Илья, я пьян в драбадан, я в запое. Ты понимаешь. «Меня нет. Я за тысячу лет. Я давно дал обет, никогда не являться в такой ситуации…», Все.
Соври что-нибудь Звонареву… Или так и скажи: соскочил с рельсов! … В общем, что хочешь, то и говори, и… не жалей заварки!».
По мере принятия удачных инженерных решений, с армированием грунта, буронабивными сваями и расчетов ливневых лотков в кюветах «Объезда города» последовали еще три пьянки.
Самое неожиданные, - в кафе «Яхта» или в «Пеньках», «Бревнах», «Дровах». - так в народе называли это заведение, потому что дизайн его помещения являл собой спилы бревен, во множестве наклеенных на стены, - он, Витя, однолюб и примерный семьянин, схлестнулся с какими-то шалавами.
Нет, иногда он грешил, но заранее наметив цель, и потратив некоторое количество сил и времени на ее завоевание, как это было с секретаршей Ларочкой.
После знакомый венеролог, обследовав проектировщика, успокоил его: оргия прошла без последствий.
Но Витя понял: в последнее время им руководствует враг рода человеческого.
И вот, когда жена и старшая дочь ушли на работу, (младшая училась в Томске), он, как был в белых коротких трикотажных трусах и мятой футболке, надел очки, встал посреди комнаты лицом на Север, по ошибки приняв это направление за восточное, и сотворил молитву об избавлении от пьянства.
Помолившись, он посмотрел в трюмо.
В солнечном луче колечки густых волос на ногах светились золотом.
«Вот, сам стал, как черт». – Подумал Витя, и по тому, как в промежуток занавесок падает утренний свет, догадался, что перепутал Север с Востоком.
Витя понял: враг снова перешел в наступление. Вспомнив о дзюдо, о президенте Владимире Владимировиче Путине, он решил поддаться, что бы использовать силу противника для победы над ним.
Пропустить неприятия вперед, а затем окружить и уничтожить фланговыми ударами.
Он осторожно пошел на кухню, раскрыл морозилку высокого холодильника, где была спрятана на треть полная бутылка водки, - прямо под носом у жены, между двумя бройлерными цыплятами для жарки «Зори Ставрополья». Витя допил водку в два захода, помянув, добрым словом губернатора Курощупа, так как закусывал густо посоленными ломтиками настоящего кубанского помидора, сочного, душистого явно выращенного в живой земле.
То, что помидор, не есть гидропонная турецкая гадость, но истинный степной розово-алый удалец, Виктор аналитически вычислил на ярмарке, куда в субботу ездил за овощами.
В ящике у торговавшего овощами мужика, помидоры были переложены газетами УстьЛабинского района.
Похмелившись, Витя передумал звонить Заваркину, - предупредить, что он и сегодня «поработает дома». То есть, первую половину дня он отоспится на тахте, включив новую версию «пинкфлойдовской» стены, на своем огромном ЖК мониторе, а потом, может быть, действительно, не щадя себя займется вычислениями или вздремнет, а после поработает.
«Пожалуй, зажую амбре по дороге жвачкой, поеду в контору, заберу на флэшку свои важнейшие файлы, и…».
Однако по дороге на работу в маршрутке он задремал, проехали нужную остановку, и проснулся, когда «ГАЗель» проезжала мимо Храма-вагончика, увенчанного куполом-тюбетейкой.
Сначала, проектировщик не понял, что это такое. Давным-давно, в детстве такие домики или что-то похожее на них он видел картинках книжки про Незнайку.
Но в следующую минуту усидев у ворот двух пожилых женщин в платках, догадался, что это церковь. Не то, что бы Витя узрел, в своем сне и пробуждении возле этой церковки-времянки, некий промысел, но легкое дуновение свыше, смутный позыв все же ощутил.
Знамение и предначертание можно было обнаружить и в том, насколько Витины, более чем скромные, сведения о христианстве, его недооформленная религиозность, вера-времянка, схожи с обшитым полосатой пластиковой пижамой вагончиком, украшенным синей чалмообразной импровизацией, с крестом на макушке.
Последнее обстоятельство как-то расположило Витю к вагончику, и он выйдя из маршрутки, направился к церковной ограде…
В то утро Отец Валентин, стоял у навеса-кухни, - мать Тамара троюродная сестра генерального спонсора Челидзе, благословила приходу пять банок маринованного фейхоа, и пастырь принимал подношение, давая наставление матушке Ольге и матушке Кларе, храмовой поварихе.
Степенно и осанисто он обернулся к помятому мужчине лет сорока пяти в очках, шагавшему к нему непринужденной нецерковной походкой и с интересом оглядывавшим дворик: накрытую полиэтиленовой пленкой разобранную коробку передач «Жигулей» возле сетки, беспощадно подмявшую бурьян, набожных женщин-активисток и самого священника.
— Вы что-то хотели, мужчина? - Быстро отец Валентин.
— Я… Да, как вам сказать, святой отец, хотел. Хотел бы… вообще-то я сегодня выпил, немного грамм сто пятьдесят.
— Выпимши, сюда нельзя. В пьяном виде в храм Божий вход воспрещен.
— Извините, тогда я пойду…Извините.
Витя, сделавшись серьезней, кивнул, и пошел к выходу. Но священник остановил его.
— Ну, раз уж, пришли тем более, мы не в храме. Что вас привело?
— Именно это: в последнее время я пью все чаще и чаще. К врачам, скажу честно, я еще не обращался. Нет, вру, с венерологом общался…
— И правильно, что не обращались. У вас не перелом, не язва желудка, не дрисня прошибла, извините за выражение. Вас бесы крутят.
— Вот… Я тоже так подумал. Может быть, причина где-то в высших сферах?
— Не в высших, а нижних, в адском пекле причина, куда вас увлечь хотят. Как вас зовут?
— Виктор Владимирович можно просто Виктор. Смеренный грешник Виктор.
— Виктор, вы кто по профессии?
— Я инженер-проектировщик.
— Очень хорошо! Протрезвеете - приходите. Тем более мы начинаем строительство нового храма.
Священник указал рукой на склон между роддомом и четвертой больницей, где разрослись алычи с только-только развернувшейся из почек, зеленой и красно-вишневой листвой, видневшиеся за улицей Баянова, сквозь усыпанные бледными хлопьями распускающейся листвы платанов.
Витя взглянул в ту сторону и подумал: если там будет стройка, и начнут пилить алычи, надо не забыть прихватить себе пару поленец. Их благородная сдержанно-темная древесина, с сиреневым оттенком, прекрасно пойдет на ручки для ножей, производством которых он мечтал заняться, ибо еще в ранней юности страстно полюбил холодное оружие.
— Вот там, на бугорке, хотим строить каменный больничный храм Святого Пантелеймона целителя, - сказал Отец Валентин, выдерживая небольшую паузу, дабы узнать, как на это отреагирует хмельной гость.
— Послушайте, может быть, я и слегка пьян, то есть, я действительно выпимши, как вы сказали, каюсь. Но здесь мочижины, это участок выхода грунтовых вод. То есть, грунтовые воды тут по склону высачиваются то там, то сям. Поэтому вам понадобиться дренаж. И обязательно подпорные стенки, перед храмом…
— Так, Виктор Владимирович, я прошу вас, протрезвейте. И потом приходите. Мне вас, как специалиста, очень хотелось бы послушать.
Отец Валентин заподозрил, что пахнущий водкой Виктор желает блеснуть своим профессионализмом.
Но он-то, Отец Валентин, был уверен, что без чьей-либо помощи построит храм на месте этого языческого хоровода кудрявых алычей. Потому что у себя на родине, на Кубани, в городе Кропоткине, он с отцом, с кумом отца Михалычем и братьями Дмитрием, и Борисом большим пьяницей, успешно выстроили сарай, небольшой свинарник и курятник, которые, слава Богу, стоят без всякого дренажа и подпорных стенок.
Может быть, этот синяк просто лапши ему на уши навешать хочет?
— А, как специалист, вы мне поможете одолеть эту заразу. Ка-ак, - Витя икнул и качнулся, - Как вы, сказали, прошу прощения, вампиров, чертей…
— Бесов, прости Господи.
— Именно.
— Что в наших силах – сделаем. Ольга! Матушка Ольга! –Крикнул священник в дверь вагончика. - Принесите, пожалуйста, иконку: «Неупиваемая чаша».
Отец Валентин вручил Виктору иконку, уверив, что она защитит его от пьянства.
И не смотря на то, что Витя в тот день еще выпил, а еще через день пил на дне рождения Маринки, жены Заваркина, через пять дней он снова пришел в храм, трезвый, и слегка безумный.
Дело в том, что более часа он провел в оружейном отделе магазина «Охота-рыбалка», в подвале пятиэтажки по улице РККА, где беседовал с большим хитрым, и очень вежливым хозяином и продавцом Андреем, родом со Ставрополья, из линейных казаков.
С полчаса говорили о милых сердцу Виктора ножах и кинжалах. Затем Андрей снимал со стен и показывал на прилавке арбалеты, похожие одновременно на насекомых и музыкальные инструменты. Подробно, в мельчайших деталях продавец разъяснял устройство и возможности оружия.
— А вот, смотрите, пластиковые плечи у этого арбалета снимаются… - заговорчески ласково и вкрадчиво, выдерживая выразительные паузы, говорил Андрей. - Их можно спокойно усилить.
— Можно рессорой
— Можно рессорой…
— Можно маклюрой или кизилом
— За маклюру не знаю, но усилить можно, потому что плечи рассчитаны на силу шестьдесят килограмм, а замки у этих арбалетов выдерживают сто двадцать килограмм…
— А это, что за монстр? – Витя указал на большой черный блочный арбалет.
— Этот арбалет стреляет и шариками, и стрелами, и дротиками. Видите, в эту трубку сверху засыпаются стальные шарики, шест миллиметров. Тут, в затворе стоит магнит, он фиксирует шарик.
— А этот, маленький?
— А этот метров на десять стреляет, не больше.
— Детский.
— Да, как сказать. На близкое расстояние лупит неплохо. Я с него дома, на базу, гусей стрелял, что б не пачкаться.
Витя, словно вино, пил сведения об оружие, хмелея и наслаждаясь, замирал в оружейном очаровании и снова заводил разговор с замечательным продавцом.
— Да-а, взять такого красавца по фазанам стрелять…
— А здесь фазанов нет. Не водятся.
— Да, я знаю. Что не водятся. Это я так, к слову. Кстати, возле конторы Нижне-гениохского лесничества, - там ученые мужи сидят, научный отдел, проектировали водосток, довелось общаться с как его?.. … Абхазская фамилия… Главный специалист по птицам.
— Орнитолог называется.
— Точно, орнитолог Так он рассказывал, что когда здесь жили гениохи, до покорения Побережья государем –императором нашим Николаем Павловичем, фазаны в здешних местах водились.
А когда гениохи ушли в Турцию, фазаны тоже исчезли, потому что эти птицы живут не в лесах, не в лугах, а на краю леса: на опушках, в перелесках.
— Ну да, на Ставрополье они по лесополосам водятся.
— Когда гениохи ушли, все их поля, сады стали зарастать.
То есть, исчезли места проживания фазанов, а сними и сами и сами фазаны. Лет 40 тому назад, в советские времена, в здешних местах попытались восстановить популяцию. Завезли две тысячи птиц, колхидских фазанов.
К тому времени снова появились, вот, эти пограничные зоны между лесами и чайными плантациями, садами… И по началу, орнитолог говорит, фазаны начали приживаться. Сстали находить гнезда, появились кладки яиц.
Но... При гениохах не было ни такого огромного города, ни сел, ни дачных товариществ, с отходами помойками, свалками...
— А как это все: город, помойки, поселки, повредило фазанам?
— Не сами по себе город, села и помойки, а то, что из-за них, вокруг расплодилось огромное количество шакалов. Охотоведы и зоологи утверждают, что в сравнении с теми временами, поголовье шакалов невообразимо выросло. И шакалы сожрали фазанов вместе их яйцами.
— А знаете, почему еще, кроме свалок и помоек, шакалов так много развелось? –заговорчески, вкрадчиво понизив голос, спросил Андрей.
— Почему?
— Потому что Национальный парк здесь устроили. Людям шакалов стрелять не дают.
— М-может быть.
— Не может быть, а так оно и есть.
Затем Андрей прочел содержательную лекцию о пневматическом оружии, так же снимая со стены винтовки-переломки разных моделей, показывал, как они заряжаются. Рассказал кое-что о винтовках с накачиваемыми резервуарами, их мощности, кучности стрельбы, и о том, что с такими ружьями надо быть осторожнее, - случается, что резервуар взрывается.
— Если капелька масла в резервуар попадет, может взорваться. Эффект дизеля. Даже, если в цилиндр, такой, вот, простой переломки попадет чуточку масла, - выстрел намного сильнее, и дым идет, но от этого манжета портиться.
— А зачем же масло туда лить?
— Ну, зачем… - усмехнулся Андрей. – Лить масло туда нельзя, ни в коем случае, но у нас, же, как? Кашу маслом не испортишь…
После разговора с продавцом, Витя, выйдя из магазина, на секунду остановился под свежей, шапкой зеленого кружева алычи, достал сигарету и не в силах противостоять магии оружия, отправился почему-то в храмовый вагончик, к отцу Валентину.
Там во время службы он успешно подпевал приятным баритоном хору из пяти старушек, управляемым статной, мощной супругой священника Алевтиной. Вот, уже два месяца Виктор появлялся в вагончике, подпевал в хоре и помогал отцу Валентину, «молодому специалисту», как он про себя называл священника, в богослужении.
Временами к этому «клирикализму» он относился, как собственному чудачеству, право на которое он заслужил долгими годами инженерного труда.
Когда плитка была разгружена и уложена в большой серый куб, он снял рукавицы и пошел мыть руки.
Стоявший рядом священник вздохнул полной грудью, оглядел плиточный надолб, по сигаретному запаху уловил подошедшего справа Петра, ощутив мимолетные, поэтому особенно ценные, секунды беззаботного отдохновения, и по-хозяйски решил их не транжирить.
— Ну, слава тебе, Господи, управились. Всегда бы так, Петро, молодец, хорошо организовал сегодня дело. Так-то в хозяйстве и требо.
— Так, я хочу сказать вам, батюшка, вы бы мне платили тысяч пятнадцать. Я бы уже чисто конкретно к вам в церьковь завхозом пошел.
— Пятнадцать тысяч?! Охо-хо! – священник сипло и изобразил смех. – Ты мне скажи, где такие деньги платят. Я сам пойду туда на работу. Хоть плитку разгружать… Так, а где наша журналистка, молоденькая девушка тут была, вы не видели?
«Жаба давит кубанца крестопузого», - решил Петро Вовочкин.
Между тем из-за вагончика вышла Покаместова, и как раз в этот момент в ворота широкими шагами едва ли не вбежал осклабивший Рябошапко.
Опоздал! Опоздал! Простите батюшка! – Заблеял набожный краевед, теряя в наплыве чувств способность выговаривать слова. - Спешил плитку раз-гу-зи-ить. Спеши-ы-ы-ы … не успел, батюшка, простите…
Рябошапко по-женски махнул ладошкой согнутой в локте и прижатой к боку руки.
«Наверно, юродивый,» - подумала Покаместова.
— Ничего, ничего, сын мой. – просипел батюшка, благословляя краеведа, и. подставляя ему руку для поцелуя. - вас другая работа ждет. Вот, Ольга – журналист из газеты «Народная печать». Прошу вас побеседовать о первых христианах в наших местах об Иоанне Златоусте. Это наш историк-краевед, экскурсовод Рябошабко. – Обернувшись к Покаместовой, сказал отец Валентин. – Я вас очень прошу выслушать, что он вам расскажет. А мне надо ехать, - важная встреча. Идите прямо в вагончик, сядьте, побеседуйте.
— Ы-ы-ы, здравствуйте, - осклабившийся Рябошапко, шагнул вплотную к Покаместовой, слегка наклонив голову, так близко, будто собираясь ввинтить свою физиономию ей в лицо и обдал отвратительной вонью изо рта.