В жизни, если она не кончается, то всегда происходят какие-то изменения, возникают ассоциации. Так недавно у одной здешней писательницы прочитал миниатюру о старике, оставшемся в одиночестве на старости лет. Я, по своей мужланской тупости, рубанул со всего плеча, мол, очень часто такие одиночки сами виноваты в своём положении.
Писательница кротко ответила: Не всегда.
Тоже верно. А если оглянуться и посмотреть вокруг? Редкий мужчина живёт в семье. Большинство семей не полные. Женщина всё тащит на себе. А порой и не тащит, плюёт на всё, и уходит в загул. И тогда — бедные дети! Вынуждены сами становится на ноги. Кому-то и удаётся, но память о пьянице-отце до конца жизни с ними, не могут простить, и старик жалуется соседям, как ему одиноко. А о чём ты думал до этого?
Ну да, это прелюдия. Вчера вечером у меня в квартире раздался телефонный звонок. Надо сказать, что мне почти никто не звонит, все звонки к жене, но в квартире никого кроме меня, поэтому взял трубку, благо, руку протянуть.
Голос сразу узнал. Анна. Родная сестра Мокрины, к которой приезжала из Украины лет пятнадцать тому назад, чтобы ухаживать за своей старшей сестрой, заодно и наследство от неё получить: двухкомнатную квартиру и все накопления. До этого Мокрина и племянника вызывала к себе с той же целью, хотела ему автомобиль купить, чтобы он возил её на дачу — любила ковыряться в земле: всё выращивала, засаливала, мариновала и продавала в столовые. Охотно брали. Всё вкусно. Вот так и накапали денежки за долгую жизнь, которая научила быть экономной.
Племяш приехал из Украины в одном трико, жаловался на безденежье. И ему Мокрина сразу же купила костюм. Неделями всё ждала, когда же он начнёт устраиваться на работу, а он и не думал о ненужном ему, смотрел телевизор, да по шесть раз в день спешил на кухню, отъедался после голодной жизни. Мокрина едва успевала готовить ему и на стол подавать. И как-то захотелось ей племяннику костюм почистить, заодно и в карманы заглянула, а там денег на три костюма.
Обидно стало Мокрине, что её за лохушку принимают, и прогнала его обратно на Окраину. Потом списалась с сестрой Анной, которая тоже жаловалась, что ей жить негде, и та приехала.
Обо всём этом более подробно у меня в мемуарах написано, но их почти никто не читает: история-то растянута во времени, а в этой миниатюре она спрессована и заитожена. Тольятти строил весь СССР — все это знают. Вот, и из Батуми приехавшие, давно друг друга знают, и часто ходят в гости, вспоминая, как же им хорошо жилось в субтропиках, и, как же им здорово повезло вовремя оттуда уехать! Это — миллионный выигрыш в лотерею. Я так жене и говорю: Считай, что мы однажды очень крупно выиграли, время смотались из Грузии.
Моя жена присматривала за Мокриной, и была рада, когда к ней приехала младшая сестра, и отныне обе не могли обходиться без моей жены, все любят поговорить, а Вика больше слушала, как старушки перемывают друг другу косточки, вспоминая прежние обиды. Стоит одной выйти из комнаты, как одна начинала Вике жаловаться на сестру.
Нам было ясно, что они долго не уживутся. Так оно и случилось, Анна вернулась на Окраину, изредка вспоминает о Вике, вот и сейчас позвонила в Тольятти.
— Вика на даче. Она всё лето там. Не так жарко. Приезжает домой, когда пожелает. Как вы там, на Окраине поживаете?
— Всё хорошо. Сын купил квартиру. Но, одиноко. Скучно. Поговорить не с кем.
— Я рад за вас.
— У меня печное отопление, не централизованное. Всю зиму тепло, а летом прохладно.
— Война вас не беспокоит?
— Нет. Я же в Николаеве, а это триста километров от Одессы. Ой, что у нас творится, Слава! Всё время мобилизация. Мне так одиноко, поговорить не с кем. И с Мокриной, ты же знаешь, какой у неё характер? Она же украинка! А я всю жизнь в Грузии прожила, там другие люди, отзывчивые. Ты знаешь, я сколько лет живу здесь и ни одного хорошего человека не встретила.
— А Мокрина когда приехала в Батуми?
— В 1939 году. Ещё до войны.
— Так и она, выходит, всю жизнь там прожила.
— Да, ей было 17 лет. Слава, ты не беспокойся, у меня очень дешёвый тариф, я могу часами общаться. Девять копеек в минуту. Как поживают ваши внучки?
Надо сказать, я никогда не втягивался в разговор старушек, отдавал пальму Вике, она отдувалась за всех, да и ей было приятно поговорить о общих знакомых, обсудить прошлую и нынешнюю жизнь, а у меня свои интересы, отшельнические. Вот и сейчас почувствовал, что вечер может затянуться надолго, сказал:
— Аня, Вика приедет в пятницу, или в субботу. Вечером позвоните, и она вам всё расскажет, и поговорите всласть.
Закруглил разговор и попрощался, раздумывая: Вот тебе и нищая Окраина! Девять копеек за междугородний разговор! С нас же дерут три шкуры. Впрочем, я и это точно не знаю, Вика больше общается по скайпу, а мой единственный друг юности обиделся за то, что я пишу неправду об Окраине: он-то её знает, там живёт, а я сужу со стороны. Он, как бы, не помнит слова Есенина, что большое видится на расстоянии. У него своя правда, у меня своя.
Окраинский вопрос всех развёл в разные стороны. Мы строили Вавилонскую башню — СССР, и вот, на двадцать третьем году нам дали разные языки, мы не в состоянии понять друг друга, жена — мужа, сын — отца. Просят хлеба, а ему в руку кладут кирпич.
Ставрополь-на-Волге