Я потерял счёт во времени. Потерял ориентиры, цель своего движения. Люди мне уже неинтересны. Я чувствую опасность, исходящую от них, и стараюсь не задевать их своим присутствием, не становиться причиной, объектом их внимания. Почему я раньше этого не замечал? Люди в этом мире - далеко не главная вещь. Я часами могу смотреть на небо. Если мы когда-нибудь встретимся с Санькой, я расскажу ему про небо. Нет, я попрошу у него краски и покажу ему это небо. Я хотел бы унести небо в свой рисунок. Да, я скучаю. И эта тоска по моему миру растёт во мне. Мне больно, но мне приятна эта боль: она томная и ласковая.
Если опустить глаза, можно увидеть много замечательного, окружающего меня. Кроме человека, вечно спешащего куда-то, присутствуют существа, которым я интересен. Вот песик нежно ткнул своим мокрым носом мне в колено. Я от неожиданности присел и погладил его по жёсткой шерсти. Мне, как и ему, приятны эти движения. Мы общаемся, глядя друг другу в глаза. Пса окликнули, и он убежал, оставив мне светлое ощущение общения.
Я было уже пожалел, что вырвался в этот мир - я поспешил с этим. Этот мир прекрасен. Я забываю про холод, что сковывает меня, когда я любуюсь падением листьев. Они медленно летят, выписывая пируэты. Я тоже мог бы это нарисовать.
Красота. Именно красота окружает людей. Почему они это не замечают? Как они могут жить без этой красоты? Они наступают на упавший лист, что только сейчас закончил для меня своё волшебное представление. Нет, это не ветер всколыхнул и приподнял надломленный лист, это агония красоты под кинжалом равнодушия.
И я понял, что люблю. Я люблю этот мир и ни за что уже не покину его.
Единственное, чего я боюсь, это то, что я забуду Саньку. Забуду, как он выглядит. Я потеряю связь с людьми навсегда. И теперь, закрыв глаза, я восстанавливаю в памяти образ создателя. Я бережно храню его в памяти, не давая ускользнуть ни единой мелочи. И чудо - я уснул! И видел сон...
Мы с Санькой шли, пробираясь через высокую траву. Вокруг ни деревьев, ни людей. Только бескрайнее небо надо головой и море трав, цветов, кустарников, через которые нам пришлось идти. Мальчик срывал для матери цветы, и я ему помогал. Это было бесконечно долго и торжественно. И вот впереди появился женский силуэт. Санька взял меня за руку и потянул за собой. Я вздрогнул и открыл глаза. На меня смотрел мой создатель. Рядом была его мать.
Это приятное чувство домашнего уюта. Первое утро, когда я не мёрз. Я пил горячее кофе и разглядывал кухню. Осторожно, краем глаза следил за движениями хозяйки, которая хлопотала вокруг. Я привык не смотреть людям в глаза и не показывать им своих эмоций. Сейчас мне это делать было невероятно трудно. Я чувствовал себя замечательно! И тут этот прекрасный мир стал рушиться.
— Ты хочешь стать для Саньки отцом? Ты знаешь, что это такое?
— Я хочу быть ему другом.
— Но ведь он принимает тебя за отца. Ты понимаешь это?
— Хорошо, я буду ему отцом.
— Для начала прочти вот эти письма. Чтобы кем-то стать, надо иметь хоть какое-то представление о том, кем ты должен стать.
Я смотрел на пару пожелтевших от времени конвертов и не смел пошевелиться.
— Надеюсь, хотя бы читать ты умеешь?
— Да.
— Санька утром просыпается поздно, так что у тебя есть время.
Хлопнула дверь, и я остался один на один с тенью того человека, которым я хочу стать.
Дрожащими пальцами я вскрыл первый конверт. Круглый ровный почерк располагал к чтению. Тон пишущего сразу насторожил. Приказной, жёсткий. И мне предстоит быть таким? Я читал обвинения, предназначающиеся матери Саньки, и мало что понимал. Понимал одно: этому человеку не нужны были эти двое. Ни эта женщина, ни ещё не рождённое дитя. Далее я читал угрозы. Не появляться, не напоминать о себе, сгинуть в пространстве и времени. Как же так? Это таким должен быть я? Ни за что на свете!
Я брезгливо отодвинул письмо от себя, будучи не в силах перечитать его. Это письмо нужно уничтожить. Оно опасно: невозможно предсказать реакцию Саньки что последует после прочтения этого письма.
Я с опаской смотрел на второе письмо. Я понимал: медлить нельзя - мальчик скоро проснётся. И открыл второе письмо.
Стало многое проясняться. Письмо было написано намного позже, чем первое. Тон пишущего заметно отличался. Это была грусть. Но я не мог, не хотел принимать её за чистую монету. Вадим писал сыну. В свое оправдание он рассказывал о своём детдомовском детстве. Писал, что находится в заключении. Просил понять и простить его в будущем. И теперь уже он не будет напоминать о себе ни во времени, ни в пространстве...
Я аккуратно сложил письма, положил в жестяную коробку и поставил на верхнюю полку, на прежнее место, где они хранились до меня. Значит, смысл в этом был, и я не вправе их уничтожать.
Я снова сел за стол, смотрел на остывший кофе и молча слушал тишину.