Смерть за смертью
20 октября
Ночь для Торвальда показалась мучительным испытанием, и наутро он решительно не понимал, как сумел ее пережить. Он практически не спал, а когда проваливался в беспокойный поверхностный сон, его начинали терзать кошмары, происхождение которых, как казалось ему, уходит корнями своими в древность столь глубокую, что даже и миров еще не было во Вселенной. Он просыпался в холодном поту и хватался за чашу с водой, оставленную кем-то у его постели, и долго и много пил, пытаясь заглушить страшную сухость в горле и зудящие отголоски сна. Он не помнил, чтоб когда-нибудь спал так беспокойно. Не смотря на то, что он уже вышел из того возраста, когда сон крепок и безмятежен, юношеская потребность много спать не оставила его, но сейчас он чувствовал себя словно стариком, которого мучает бессонница и воспоминания о своих непростительных деяниях. К утру все же сон сморил его и уже более ничто не могло вытащить его из оков кошмара: ни железная воля, ни желание бодрствования. Проснулся он около полудня с головной болью и беспокойными мыслями. Его ожидали неотложные, важные дела, он помнил об этом так, как будто список всех дел всегда маячил у него перед глазами.
У порога жалобно заскулил Денни, упрашивая хозяина выпустить его на прогулку. Торвальд открыл псу дверь и оглядел лес: все ловушки были на месте, как и амулеты, как и оружие. Но его мало волновало это теперь, когда он встретил демона-полубога в своем доме, способного преодолеть все то, что он собирал и лелеял долгие годы. Ему было немного обидно, хоть он и утешал себя тем, что без сообщника-человека проникнуть к нему в дом демону бы не удалось.
"Но к черту все это, - подумал Торвальд , - Сначала найду парочку старых газет и отыщу там имена погибших женщин"
Он быстро позавтракал и спустился в подвал где хранилось все то, что давным-давно потеряло для него цену. Там, однако, всегда царил строгий порядок, совсем как в библиотеке, оттого-то и отыскать нужный материал было довольно просто. С внушительной стопкой газет Торвальд уселся за стол все в том же самом подвале. Он просматривал рассыпающиеся в руках листы и вырезал нужное, прикалывая к прибитой над столом доске, и так постепенно выстраивал мозаику из дат, имен и событий. Он был так увлечен, что оторвался от своего занятия только лишь тогда, когда нестерпимый голод свернул его желудок. Тогда охотник скоро и плотно перекусил и вернулся к распутыванию дел прошлого. Работа была завершена нескоро, но по окончание Торвальд остался доволен результатом: перед ним проявилась вся картина смертей и их странная сверхъестественная связь, которую остальные либо не замечали, либо не хотели замечать.
За четыре года четыре беременные женщины утонули в пруду. Все они были красивы как на подбор, высокие и худощавые, что осины, и даже, как показалось Торвальду, когда он рассматривал черно-белые фотографии, все с одинаковыми светлыми глазами. Лица всех женщин были пропорциональны, белы, особенной формой выделялись глаза. Две утопленницы и вовсе были горожанками, две другие жили за городом, одна из них была матерью Торвальда. Мужья погибших имели рост выше среднего, внушительное телосложение и наилучшую репутацию. Все обожали своих жен, воспитывали от них детей. Торвальду страшно было представить их горе: он собственными глазами наблюдал за тем, как умирал его отец, и теперь вспоминать об этом и думать было просто невозможно.
Женщины умирали на последнем или предпоследнем месяце беременности, из четырех детей спасен был только Джаред, и то никто не знал, каким чудом удалось это сделать. Женщины умирали примерно в одно и то же время: в первые дни сентября, жаркие и пыльные. Несчастные случаи ли это были, убийства или самоубийства никто так и не выяснил. В один голос члены семей погибших утверждали, что утопленница ждала своего ребенка, любила его, еще не родившегося, берегла себя и молилась за здравие малыша. Торвальд и сам помнил, как мать глядела на свой округлый живот и гладила его и смеялась, когда ощущала движения растущего внутри нее существа. Она ждала его появления на свет с таким трепетом и восторгом, что особенно мучительно было принимать ее уход из этого мира. Торвальд всю свою жизнь терзался мыслью о том, что несчастная мать перед смертью не смогла даже коснутся своего малыша, даже увидеть его, даже почувствовать, что он сделал первый вдох. Она, быть может, видела его и рыдала слезами счастья от того, что он жив, но была тогда уже за гранью жизни, осязания и видимости.
Ничего полезного более Торвальд не нашел. Он решил, что теперь, когда он разузнал кое-что о погибших женщинах и их семьях, можно и наведаться в гости к кому-нибудь из них. Да, он порешил на этом. К тому же, семья первой погибшей жила в одном из маленьких уютных поместий, недалеко от того графства, где рос Торвальд и его братья, недалеко от их тихого и уютного домика, от виноградной лозы, плетущейся по забору, от нежных цветов, от пыльной дороги, по которой проезжали экипажи и повозки. Сказочная природа... Торвальду не забыть старого дома. Никогда.
Он собрал все необходимое из выбрался из хижины. Лучи солнца, с трудом пробивающиеся сквозь густые кроны столетних деревьев касались его светлой кожи и волос цвета пшеницы и сена и проникали в глубину холодно-серых, что серебряные пули, глаз. Тени вычерчивали на одежде и коже причудливые узоры, постоянно меняющиеся вслед за направлением ветра. Солнце постепенно клонилось к западу, и Торвальд подумал, что, возможно, не успеет добраться даже и до первого жилища до заката. Но вот лес начал редеть, и вскоре Торвальд увидел вдалеке маленькие поместья, подрумяненные с одного бока солнечной кровью. Лучи заката расползались над ними по небу, что огромные щупальца, и угрожающе опускались все ниже и ниже, и горизонт, чуть видимый из-за рассыпанных по холмам поместий, почернел. Торвальд ощущал близкое присутствие грозовых туч, наплывающих медленно и незаметно, и сердце его стучало в такт надвигающейся бури. Но до этого было еще далеко: часть неба была чиста, и лишь только зарделась всплесками последних лучей уплывающего за горизонт солнца.
Торвальд вышел из леса и побрел по полю. Мягкий, исколотый дождями, подсушенный ветром и солнцем, распаханный дерн рассыпался под ногами и тихо шелестела ботва; мельчайшими жемчужинами переливались капли последнего дождя, застрявшие в густых пирамидах паутины, что затянула жухлые листья; Дрожали паучьи сети, и проблески тончайших нитей колыхались как будто в отчаянии на ветру, цепляясь о скрюченные, сморщенные стебли, обрываясь. В глубине шершавых стеблей тоскливо и звонко кричала какая-то птица из тех, что строят на земле свои гнезда, и крик ее был похож на плач столь отчаянный, что казалось, у нее едва ли достанет сил закончить этот реквием.
Смеркалось. Тишина становилась особенной, особенно нежен становился воздух, и шелест листьев стал звонче, и ветер с новой силой задул в спину. Позади качал кронами лес, шелестел и стонал. Между стеблей будто пробегали призраки, проскальзывали летучие мыши, и тени сов едва ли были видны в темном небе, в небе по-осеннему сером, потерявшем свой прозрачно-черный шелковый цвет, свою летнюю теплую глубину и необъятность космоса, чистого и открытого, такого далекого и вместе с тем невероятно близкого, огромного, но существующего в каждой пылинке и зависящего от каждой слезы. Вселенная будто бы уменьшилась в одно мгновение, но вместе с тем расширились просторы Земли, и необъятной свободой наполнилась душа Торвальда, и странно и восторженно подскочило его сердце. Он остановился посреди поля и закинул кверху голову, подставив лицо ветрам, и долго смотрел в небо, раскинув руки в стороны и вдыхая глубоко и жадно воздух, напоенный сухим ароматом стеблей и влажностью вод, и несущейся откуда-то пыли, и нежно веющей из лесу терпкой прохладой. Чувство удовлетворение, покоя, блаженства... Тонкая грань эфирного счастья, пойманная в сети печали... Ему не хватало этого вдоха, этого простора, этого одиночества, этой волшебной отрады; легким стало тесно в груди от частого глубокого дыхания, но сердце, напротив, облегчилось, и будто бы вынесло холодным воздухом все из него ненужное и утомляющее, кроме извечных жизненных идей.
Идти в дом к людям было уже поздно. Заметно похолодало. Запахло морозом, и будто бы земля оледенела. Торвальд двинулся дальше. Он знал, что стоит ему перейти поле и он увидит дорогу, ведущую прямиком к трактиру, в котором он сможет заночевать. Путь предстоял недолгий, гораздо больше времени ушло бы у него на возвращение домой. Он подтянул сумку и двинулся дальше.