Каждый, кто познал неволю,
Понимает, каково
Оказаться в этой роли –
Привыкать к душевной боли
И желать лишь одного:
Глубже в раковину скрыться,
Ночью – в сено с головой
От отчаянья зарыться,
Лишь бы как-нибудь забыться,
Сохранив себя собой.
А Хозяйка содержала
Подневольных «жеребцов»,
И сама дрессировала –
Выводила, объезжала
Четверых своих «самцов»:
Первый звался Игогошей.
Он давно всё осознал.
Этот пони был хороший –
И послушный, и надёжный,
И Хозяйку обожал.
У второго парня было
Имя «Серый». Понибой
Он был грустный и унылый,
Ел овсянку через силу,
Был почти не выездной.
Третий пони отзывался
(Иногда) на кличку «Мент».
Он брыкался и лягался,
Бунтовал и порывался
Убежать в любой момент.
А Лошарик стал четвёртым
В этой тройке «лошадей»:
Добрый – Сломанный – Упёртый,
Исключённый, будто мёртвый,
Из числа живых людей.
Парень помнил то мгновенье
В день, когда Она сама
Изучала пополненье
И пришла под настроение
К наложению клейма:
«Ты смотри, какой красавчик!
Превосходный экземпляр:
Невоспитан, глупый мальчик,
Но зато какой образчик,
И притом ещё не стар!
Как зовут тебя? Алёшка?
Как банально! Значит, так.
Лоханулся, дал оплошку,
И считай, осталась в прошлом…
Погоди-ка… Это знак!
Буду звать тебя: «Лошарик»,
Хоть тебе не по душе.
Не вертись, а то ударю!
Ох, недёшево ты, парень,
Обошёлся Госпоже!»
А потом – огонь и слёзы,
Нынче пряник, завтра плеть,
Уговоры и угрозы,
Всем шипы, Хозяйке – розы,
Жить нельзя и умереть.
Госпожа прекрасно знала,
Как притягивает взгляд!
Каждый раз, как выезжала,
То нарочно надевала
Сногсшибательный наряд:
Тут корсет и амазонка,
И ажурные чулки,
Сапоги из кожи тонкой
И прозрачная юбчонка,
Кружева и каблуки;
Как пройдёт, как обернётся –
У Лошарика тогда
Всё внутри перевернётся,
Сердце бешено забьётся
От желанья и стыда.
После – в парк («Скорей! Скорее!»),
Шагом марш, потом – в галоп.
Там всегда в конце аллеи,
Средь фонтанов и скамеек
Есть укромный уголок.
Плоть восстанет, как пружина,
Но реальность такова:
Госпожа недостижима,
Даже если одержима,
И притом – всегда права.
Потому так горько-сладки,
Даже если вопреки
Нежеланию «лошадки»,
Те мгновения разрядки
От ласкающей руки.
И измотанный, плетётся
Он обратно вдоль дорог…
А наездница смеётся,
И истома отдаётся
Тихой дрожью между ног.
С Госпожой не угадаешь:
«Ах, негодник! Обнаглел?
Что себе воображаешь?
Позабыл, кого катаешь?
Ну-ка, вихрем полетел!»
А потом, уже в загоне
Начинает напевать,
Как в насмешку над тихоней:
«Распрягайте, хлопцы, коней,
Та лягайте почивать»…
Так вот сделался любимым
(Даже где-то знаменит)
Наш Лошарик, стал ценимым
И почти необходимым.
В общем, стал он – фаворит.
Только грустным стал поэтом
Бывший молодой бунтарь,
И душа его при этом
Осенью, зимой и летом
Каменела, как янтарь.
Тяжкий груз былых ошибок
Заставлял его страдать –
Правильный он сделал выбор
В день, когда ещё что-либо
Можно было выбирать?
И всё чаще, ночь за ночью,
Он с тоскою вспоминал
Пленницу в оковах прочных,
Ту, которой не нарочно
Убежать он помешал.
*