Иногда по воскресеньям или по праздничным дням мы ходили в гости к Галкиным, которые жили от нашего Свиносовхоза в сторону Дукчи - по пути в школу и по дороге на Магадан.
С Галкиными мы дружили семьями, больше всего мне запомнилось, как мы приходили к ним. У Галкиных было трое детей, две дочки - Таня и Ира, первая немного младше, а вторая немного старше моей сестры Светланы, и сын Виктор - заметно старше своих сестер. А я –на два года младше сестры Светланы.
Отец рассказывал мне потом, что их отец, Федор Иванович Галкин, пострадал за внедрение сельскохозяйственной науки, за подлинно «высокие» технологии тех времен. В конце тридцатых годов в возглавляемом им колхозе в Краснодарском крае проводили производственные испытания новейшего и, как ожидалось, эффективнейшего, «большевистского», способа сева зерновых - прямо с самолета, как в последнее время в Советском Союзе осуществляли опыление и подкормку полей.
Ожидалось, что с наземными сеялками теперь будет покончено навсегда, как с наследием царского режима…
Но при испытаниях, то ли летчик поднял самолет слишком высоко и неточно выдержал курс, то ли вдруг поднялся ветер – но, в результате, отсеялись прямо в лесополосу, что привело к определенным потерям посевного зерна и стало квалифицироваться, как явное и намеренное вредительство…
И Федора Ивановича сделали козлом отпущения. Да, наверное, и местные селяне посодействовали - конкуренция сельских кланов в тех местах была и тогда...
В итоге, краснодарские чекисты отчитались наверх о разоблачении еще одного заговора врагов народа, и после некоторых мытарств по Северному краю европейской части Советской России попал Федор Иванович на Колыму…
Семью он обрел уже, будучи здесь - как это и случалось у счастливо выживших старых и опытных «политических» зэков (в том числе, и у моего отца).
В некоторые воскресенья или праздничные дни в доме у Федора Ивановича взрослые устраивали коллективные дружеские обеды, переходившие в ужины, на которые мои родители тоже приносили всякие вкусности.
Мой отец собственноручно варил пиво, для чего проращивал на подоконниках нашего дома и в своей маленькой конторке на свиноферме ячмень, в небольших количествах утаенный от хрюшек. Пиво обычно получалось не очень крепкое – сказывалось низкое качество ячменя, невысокая температура брожения и отсутствие зрелого материковского хмеля (местный не успевал достаточно вызревать даже в благодатной курортной котловине на реке Талой). Поэтому он добавлял в свое пиво немного магазинного спирта для крепости. И с этим однажды у него вышел конфуз.
Пиво как-то раз получилось ну совсем некрепкое, да еще и кислое, а спирта в доме в этот раз почти не было, и отец придумал пустить это пиво на окрошку - вместо кваса. Кое-какая зелень для приготовления окрошки у него была - он также выращивал на подоконниках зеленый лук, укроп и петрушку. Яйца, тоже очень необходимые для окрошки, у нас водились - курочки исправно неслись, спрятанные зимой в усиленно утепленном курятнике, а коротким летом выгуливавшиеся на жарком летнем колымском солнце. С мясом, свининой, перебоев никогда не случалось. Еще было много соленой и копченой рыбы, особенно красной, но она в окрошку обычно не идет.
Так вот, сделал отец окрошку на этом «квасе».
Но даже и попробовать сам еще не успел, как на крыльце показался Скряга – его прямой непосредственный начальник, чиновник местного управления Дальстроя, одного из подразделений Маглага. И Скряга уже громко стучится в дверь.
В тех местах двери всегда крепко запирали изнутри на крючок или на засов, в любое время дня и ночи. (И решетки на окнах были толстые – не от медведей, которые там тоже водились, а от бандитов.) Отец пошел открывать.
А надо сказать, Скряга отличался всегда очень хорошим аппетитом, был всегда «как с молотьбы», говорил отец. И как «нюхом чуял» всякие застолия. Тут ему и была сразу предложена новоявленная окрошечка… Под красную рыбку и икорочку. Да еще и жареной картошечки со смальцем отведать.
(Картошка была своя, отец успевал выращивать ее коротким магаданским летом в своем огороде, который он каждую весну вскапывал между нашим домом и рекой Магаданка. Предварительно сильно проращивал зимой на подоконнике сохраненные при очистке картошки ее семенные «глазки», потом высаживал получившуюся рассаду в грунт, обильно удобрял в междурядьях привозимой на телеге в бочке навозной жижей - и клубни картошки получались очень крупные.
Отцовская картошка была превосходного вида, вкусная во всех приготовлениях. И ежегодно брала призы на сельскохозяйственной выставке в Магадане).
Спиртного отец на стол не поставил, потому что спиртного уже не было – остатки спирта в сохранившейся бутылке как раз ушли в «квас».
Из всех откушанных отцовских блюд Скряге больше всего понравилась окрошка, очень понравилась и он попросил добавки. Отец налил ему еще полную миску, кастрюля почти опорожнилась. Но, с быстрым причмокиванием и восхищенным оханьем опорожнив и эту порцию, Скряга запросил «окрошки» еще.
Отец вылил остатки окрошки в его миску прямо из кастрюли. Скряга доел и это. Глаза его очень повеселели, он уже не смог вспомнить, с каким таким важным поручением приходил к отцу. И вдруг постепенно начал сползать под стол…
Но тут, кстати, опять раздался стук в дверь, прибежал посыльный со свинофермы, сообщить, что одна свинья поросится. С помощью посыльного отец извлек Скрягу из-под стола, где тот уже было освоился и засыпал, похрапывая. Одели его, обули, нахлобучили шапку и вывели на улицу, на мороз.
На свежем воздухе Скряга быстро пришел в себя и сразу заявил восхищенно: «Ну и окрошка у тебя, Сергей - я такой отродясь не пробовал!» И потом часто повторял эту фразу при встрече с моим отцом. Секрет этой окрошки отец ему так и не открыл.
Но вернемся к Галкиным. Нас, детей, за общий стол обычно не усаживали - накрывали нам отдельный столик в другой комнате, где мы и играли и ели. Периодически наша мамка и тетя Оля, мама Галкиных, нам что-то со своего стола приносили горяченького, только что приготовленного. Очень вкусные пельмени, свиные.
Мы жили в Свиносовхозе, где работали наши родители. Там частенько прирезывали какую-нибудь свинку, мясо разрешалось работникам приобретать по себестоимости, так что пельмени были чисто свиные. Еще было сало соленое, на разный лад (но его я не любил с детства).
Мне особенно запомнились у Галкиных вареники с ягодой. Ягода была местная, собираемая нами с родителями собственноручно под ближайшей сопкой, за рекой Магаданкой, разная – и брусника, и голубика, и морошка, и жимолость и шикша… С добавлением сахара – вкуснотища!
В грибной сезон на столе появлялись блюда из сыроежек, другие грибы там не водились.
Однажды очередные вареники мне так понравились, что, когда все дети на них живо набросились, я правой рукой быстренько увлек один вареник себе в рот, а другой вареник на общей тарелке инстинктивно прикрыл левой рукой. И так повторял неоднократно, пока моя хитрость не была замечена и подвергнута всеобщему осмеянию.
Этот произошедший со мной случай тоже часто вспоминали наши родители, как и историю со Скрягой и «окрошкой».
Иногда приносили нам на столик и заморские фрукты. Яблоки – каждое завернуто в тончайшую китайскую папиросную бумагу, и сами из Китая. В отличие от яблок, присылаемых изредка в посылках родственниками «с материка», благоухавших головокружительным садовым ароматом родных мест, яблоки из Китая не имели запаха и совершенно не выдавали своего присутствия, находясь в доме.
Очень редко приносили апельсины, тоже китайские, мало поступавшие в магазинную продажу. Крайне редко – арбузы. По всеобщему уговору арбузы взвешивали в магазине отрезанными кусками, как сыр - из-за дороговизны и дефицитности – всем хотелось попробовать… Поэтому для восполнения витаминного голода отец покупал в дом на зиму одну или две больших жестяных банки с витаминами и выдавал нам дозированно.
Однажды отец стал приносить с работы завернутые в газеты груды конфет и печенья - понятно, что из хрюшкиного меню. Но по качеству и по виду они совершенно не походили на свинячий десерт, только немного подмоченные – печенья и слегка слипшиеся – конфеты. Но вполне съедобные и для человеческих детей. А по количеству - почти без ограничения.
Потом мы узнали, что это были неожиданные «дары моря» - в магаданском порту взорвался и затонул пароход, стоявший у причала на погрузке–выгрузке, из которого выгружали продукты с материка, в том числе - конфеты и печенье, а загружали разные диковины местного производства, наверное - свинину из Свиносовхоза и, конечно – золото.
Из-за золота, наверное, и произошел взрыв, может быть – чтобы скрыть его недостачу. А подмоченные морской водой продукты пустили на подкормку хрюшкам, подмешивая их в обычные корма. Но при взрыве кое-что перемешалось…
Отец рассказывал потом, что к нему в то время забежал как-то рабочий из кормокухни и показал украдкой нечто, завернутое в тряпицу. При этом спросил шопотом: «Ты не знаешь, что это, Сергей?» Отец посмотрел на предмет в тряпице – кусок грязного тусклого металла, вроде бронзы, исковерканный весь. Ответил, что не знает, что бы это могло быть. «А я знаю! - воскликнул радостным шопотом рабочий: Это – золото!»
Отец понимал, что золото – это очень опасно и никому об этом не сказал тогда. Но, видимо, с кем-то еще поделился своей радостью этот легкомысленный человек, потому что через несколько дней его нашли убитым за углом кормокухни. Была милиция, следователи, золото и убийцу не нашли...
А за столом у Галкиных тем временем разворачивалось представление. Главным актером и душой компании всегда был наш отец. По образованию и по призванию литератор, он инсценировал всякие интересные и смешные истории из классической литературы, а наиболее полюбившиеся «народу» - неоднократно, так сказать, «на бис».
А еще в таких случаях всегда с ним была его неразлучная спутница мандолина. Публика желала петь… Опять же под руководством отца начинали с патриотических (не помню каких), затем пели сибирскую, про Садко. «Прощай любимый город» - никогда не пропускали. Все это сопровождалось великолепным отцовским аккомпанементом «тремоло» на мандолине - из соседней комнаты казалось, что играет необыкновенный духовой или смычковый инструмент.
Наверное, вспоминая юность, отец под собственным сопровождением с грустью пел знаменитую украинскую песню «Карии очи, чорнии брови! Тэмни як ничка, ясьни як дэнь…»
Затем, чтобы немного потрафить нашей мамке и подбодрить ее, он обязательно заводил всех на исполнение русской песни «Тройка» с соответствующим акцентированием: «Еду-еду, еду к ней, еду к ЛЮБУШКЕ своей!..» (Нашу мамку звали Люба). Мамка смущенно и грубовато отмахивалась, но видно было, что она очень довольна оказанным вниманием…
А больше всего мне нравилась в его исполнении, совершенно потрясала мою детскую душу своей какой-то генетической памятностью, украинская песня «Мисяц на нэби, зиронькы грають, тыхо по морю човен плывэ …».
Он пел ее нежным тенором от всей своей души, наверное, вспоминая при этом юные годы, свою большую музыкальную малороссийскую семью, жившую среди роскошной природы недалеко от Белгорода, семейный оркестр, благодатные вечера на любимой родине, которая осталась где-то далеко на материке, в невозвратном прошедшем времени…
Тему этой песни он иногда исполнял и на пианино, которое стояло в «красном уголке» управления свинофермы, без слов она звучала тоже потрясающе…
Заканчивалось это самодеятельное хоровое и вокальное исполнение, а с ними и - званое застолье, обычно веселыми народными песнями: Галкиными - родными казачьими кубанскими, и отцовскими - казачьими днепровскими, запорожскими, черкасскими.
Потом были танцы. Для этого в обеденной комнате сдвигались в свободные углы столы и стулья. Кавалеры приглашали дам и скупо кружили их вальсом в весьма тесноватой комнате по деревянному щелястому полу. Отец опять «давал» музыку и поэтому почти не танцевал. Играл обычно «На сопках Манжурии», «Осенний сон» и какие-то вальсы из Шуберта. Вальсы перемежались танго, не помню какими.
В окончание танцевальной части званого ужина отец, бывало, плясал гопака. Это очень буйный танец, он еле помещался в комнате, и под неожиданные резкие гиканья, сопровождавшие эту лихую пляску, с выбрасыванием ног вприсядку, страшно тряслись столы и шкафы в углах комнаты и ужасающе звенела посуда. Мы испуганно и восхищенно выглядывали из двери своей соседней комнаты.
Обычно завершало товарищеский ужин великолепное отцовское тремоло на мандолине – попурри на темы многих спетых и еще не спетых песен, - под которое женщины мыли посуду, а мужчины приводили меблировку комнат в нормальное состояние.
Домой шли гуськом: впереди отец, обычно со мной на шее, сзади него - моя сестричка Светлана, а позади, еле поспевая, и все время одергивая нас - наша мамка.
Но однажды после такого нашего похода случилась большая беда. Мы уже были по кроватям и почти спали, а отец вышел на улицу подышать воздухом. Вдруг рядом с домом раздался свист, отец машинально на него ответил. И тут из тьмы внезапно кто-то налетел на отца со спины, нанес ему несколько ударов ножом и убежал… Сначала сгоряча отец не почувствовал боли и ринулся за налетчиком, но раны были глубокие и силы быстро оставили его. И он повернул к дому. Еле добрался до крыльца, пошатнулся, упал на ступеньках, совершенно изнемогая, и начал звать на помощь. Но его голоса было почти не было слышно…
Мамка, услышав непонятный шум, каким-то сверхъестественным чувством поняла, что случилось страшное, и, в чем была, выскочила на крыльцо, где обнаружила истекающего кровью отца. Он дышал всеми ранами и при этом у него изо рта шла кровавая пена… Изо всех сил она попыталась затащить отца в дом, но это ей не удалось. Тогда она стала кричать во весь голос. На счастье рядом проходил сосед. Он быстро сбегал на вахту, вызвал скорую помощь и милицию. Отца увезли, уехала с ним и мамка. Сосед остался с нами, запер накрепко двери и мы стали ждать.
Под утро вернулась наша мамка, заплаканная и сразу постаревшая, и обреченно прошептала, что папку нашего убили… Машинально взяла какие-то вещи и опять ушла в больницу. Мы со Светланой громко заплакали, потом пришла соседка, обняла нас и тоже заплакала вместе с нами. Так прошло какое-то время.
Потом на пороге появился сосед. Лицо его было радостное. Он сказал, что папка наш выжил, его увезли в Магадан, сделали операцию, и ему стало лучше. «Очень крепкий организм у вашего папки!»
Полное выздоровление отца затянулось примерно на месяц. Вернулся он из больницы побледневший, похудевший, но бодрый. Потом мы видели у него на спине страшные большие выпуклые розовые шрамы. Говорили, что раны входили прямо ему в легкие и весь вдыхаемый воздух выходил через них. В магаданской больнице раны зашили и дыхание постепенно нормализовалось. А до сердца совсем немного оставалось…
Рассказывал, что к нему в больницу приходили следователи и не раз. В конце концов, выяснилось, что нападал на отца беглый заключённый, любовник уволенной отцом накануне того дня работницы свинофермы, которая плохо исполняла свои обязанности. У нее был большой падеж поросят, и наш отец ее неоднократно предупреждал. А еще она была неоднократно уличена в хищении молочных поросят. А свистел перед нападением на отца приятель любовника, у которого тот скрывался. Свистел, чтобы отвлечь внимание отца в момент нападения.
Вспомнили, что за несколько дней до нападения этот любовник-бандит приходил прямо к нашему дому, разобраться с отцом. Но отца тогда не было дома, он как раз незадолго до этого отлучился, прихватив с собой и Светлану, на вечерний обход в свинарники. Мы были с мамкой одни в доме.
Бандит очень сильно стучал во входную дверь дома, казалось, что он ее вот-вот и разобьет, и все кричал, чтобы к нему вышел отец. Мы с мамкой тогда сильно испугались и забились в дальнюю комнату, спальню, там были самые толстые решетки на окнах. И дверь подперли стульями. Но все равно стуки и крики бандита доносились и туда, и я все предлагал мамке самый верный, на мой взгляд, способ спасения – спрятаться под кровать.… А мамка все молила Бога, чтобы отец и Светлана не возвращались домой, пока бандит здесь. Потом проходившие мимо люди увидели бандита и прогнали его.
На работе отца очень ценили - благодаря его руководству, свиноферма была одним из самых прибыльных предприятий Дальстроя, не считая золотых приисков – снабжала мясом Магадан и весь регион. Несмотря на статус заключенного, а потом и «пораженного в правах» на пять лет после окончания срока, отца неоднократно награждали грамотами, вещевыми и даже денежными подарками. А в 1953 году даже разрешили полугодовой отпуск с поездкой на материк, впервые за ушедшие пятнадцать лет, в родные края – со всей семьей!
Сейчас на месте Свиносовхоза значится поселок Снежный, «Снежка» - как называют его местные. Выращивают ли там свиней – не знаю. На космоснимке видны длинные корпуса, по расположению похожие на прежние свинарники.