Отец сидел на завалинке, украдкой поглядывая на маму, вприсядку вонзающую в рыхлую землю луковицы красно-оранжевого цвета. Периодически запускал руку в карман ватника, доставал четушку, делал пару глотков и быстро убирал обратно. Тепло тут же разливалось в его душе и бытие – неустроенное, тревожное, холодное – уходило в иной мир, оставляя отцу лишь счастье безмятежности, покой сна наяву и радость общения с лучшим собеседником – самим собой.
Я так и не принял его образа жизни. Не смог понять почему сильному, здоровому, счастливо женатому мужику нужно было на закате жизни заливать несуществующую, как мне казалось, печаль спитным, превращаясь в финале своего, достойного уважения Создателя, пути, в никчёмное, вызывающее лишь жалось, но не сочувствие существо. И, как только представился случай, я уехал. Надолго. Навсегда. Далеко. Очень далеко. В край сумеречных ночей обской губы.
Отец не был плохим человеком. Честный, простой, работящий он – главный бухгалтер горхлебпищеторга миллионного советского города с такими христианскими данными – был не в масть, растаскивающей государство на дачи и квартиры, коммунистической номенклатуре. Поэтому ушёл и чуть позже запил. От неверия и недоверия, от непонимания соседей, родственников и знакомых, от невозможности даже своим собственным примером обуздать, образумить окружающих.
Мама писала, отец очень расстроился, когда узнал, что я взял фамилию жены. «Одним Ивановым меньше, одним больше...», - думал я, - «какая разница!? Фамилия отца лишь обуза... Пустая тара». Да и жену сильно любил. На маму очень была похожа. Веселая, женственная, заботливая и при этом образованная, в меру серьезная и не желающая сидеть без дела, казалось, несгибаемая, упрямая, целеустремленная, всегда добивающаяся своего.
Вскоре отца не стало. Собутыльники в прямом смысле проломили ему тяжелым инструментом дворника голову в подвале хлебного магазина, где он подрабатывал ночным сторожем по протекции мамы. «Я изменил свою фамилию», – полагал я тогда, - «значит изменил и судьбу. Я и мои дети будем жить по другому, по-своему. Мы обязательно будем счастливы!»
Родился Славка, – высоколобый юный мыслитель, потом Танюха, – озорная с глазами дикой морской сини девчонка. Мир для меня закрутился юлой, раскручиваемой такими знакомыми и родными детскими ручками.
На севере всё совсем иначе. Тепло часто проносится мимо, лишь ненадолго притормозив у порожка. Маленькие кустарники и высокие сосны жадно впитывают лучи редкого солнца. Широкие реки и узкие тропы в болотистых поймах отражают небесную лазурь, превращая мир в полу-реальное пространство. Долгая капель развешивают на крышах домов и козырьках ряды прозрачных как слёзы младенца сталактитов.
Славка очень обожал мороженое. И даже в пятидесятиградусный мороз любил облизывать холодное белое лакомство, завернутое в хрустящий стаканчик. А когда не было мороженого, - грыз сосульки. Мы ругали его, говорили что это опасно, что может заболеть, но тайком от всех сынок продолжал поглощать замерзшую кристально чистую воду.
Воспаление лёгких. Слабый детский организм, нехватка солнца, витаминов. Болезнь прогрессировала быстро... Если бы не Таня, наверное, бы сошли с ума. Она как громоотвод поглощала ласку и заботу, предназначенную и себе и своему старшему, но еще совсем маленькому братишке. А через год супруга решила взять на воспитание мальчика из детского дома.
«Здесь нет вашего сына», – честно и цинично произнесла заведующая детским домом, услышав о трагедии, произошедшей в нашей семье, – «приходите через неделю. Вам нужно хорошо подумать. Брать ребёнка на воспитание сейчас я вам не рекомендую».
И всё же мы его взяли. И имя у него было... Славик...
Всем сердцем любили его, совсем крохой найденного на помойке за рынком. Таскали игрушки, книжки, завели собаку, ходили гулять всей семьей, катались на горках, ездили на море, когда была возможность... и покупали мороженое. Столько, сколько бы не попросил. Берегли его как могли.
Да не уберегли. Наркомания... Яд, растлевающий душу. Славки вновь с нами не стало. А вскоре не стало и жены. Остались только мы с Танюхой.
Я много думал о том, что совершил, пытаясь изменить мне предначертанное. Уехал, сменил фамилию, решив, что это поможет изменить написанное на роду. Постарался забыть обо всем, что напоминало мне прежнюю жизнь. С сестрой и братом после смерти мамы почти не общался.
- Я женюсь, – однажды сказала Таня, тихо подойдя ко мне и присев на край кресла.
- Как его зовут? – спокойно спросил я.
- Андрей..., – как то странно произнесла она.
- А фамилия?
Таня замолчала.
- Что-то не так? – спросил я.
- Пап, ты не обижайся...
В голове просвистели мысли о самом худшем, – он иностранец и вскоре увезет мое единственное сокровище куда-нибудь далеко-далеко и я останусь совсем один в этом чужом и холодном мире.
- В общем, я буду... Иванова.
Я взглянул на дочь. Взрослая совсем. Впереди целая жизнь. Кто знает какой она будет? Можем ли спланировать или предсказать судьбу? Что предстоит пережить дочке? Мне не хватило терпения в свое время, не хватило понимания, любви к отцу и заботы. Хватит ли ей сил прожить эту жизнь, не от чего не убегая, встречая, посылаемое сверху, с благодарность, смирением и любовью?
- Видимо, всё возвращается на круги своя..., – прошептал я, глядя в окно, и улыбнулся, еле сдерживая слёзы, – будьте с ним счастливы. И будьте терпеливы друг к другу.