Ashes and Snow

Сакура Киномото
просто эмоциональный высер расшатанных нервов.
Вдохновение - Патрик Кесседи Ashes and Snow

Холодная смерть. А она другой и не бывает. Когда все вокруг замирает, и сердце больше не стучит. Ртом ты делаешь последний вздох, глотая воздух, который холодный. Ты больше не нужен этому миру.

Снег падает и падает. Покрывает твое замерзшее тело. Ты сдался. Сказал нет бесплодной борьбе с миром, с самим собой. Уходишь туда, откуда не возвращаются.

Может быть кто-то вспомнит о тебе, о том, как ты хотел сделать мир лучше. А впрочем, никто. Никому не интересно, что лежит и разлагается в холодной земле. Чье тело поедают черви, превращая в мышьяк останки и существо в трупный газ.
А когда-то светило измученное солнце над твоей головой. Теперь только вечная ночь. Ее покровы ласково встретили тебя. Они навечно укроют тебя от жестокого мира, в котором ты был лишним.

Ненужным.

Брошенным.

Отвергнутым.



Только равнодушный ветер потреплет цветы за кованными воротами, места, где прокаженные люди находят последний приют, где измученные души бродят в полумраке собственного бессилия. Отчаяние стало твоим вторым именем, если не первым.
Ты просто был брошен на борьбу в этот мир. Одно сердце, истекающее рубиновой кровью против тысячи масок лжи.
Снег укроет тебя. Он надежно заметет следы к твоей могиле, чтобы никто не нашел. Не потревожил снова тебя. Отвратительные птицы будут петь, предвещаю весну. Они всегда вызывали дрожь по твоему телу.

Воспоминания. Круг из боли и крови, обожженной плоти. Когда-то ты был не один. Неважно, как далеко сейчас то существо. Или близко. В полуметре рыдает горькими слезами, сокрушаясь о неправедности своего бытия. Он такой же сдавшийся, потому что принял. Потому что отверг. Потому что забыл, что ему было тепло не от измученного солнца. Его грела другая душа. Та, которая сейчас бредет в полумраке собственного обмана. Та, которая сдалась смерти и ночь приняла ее в свои объятия.

Ты не можешь сказать, становиться ли он ближе, или отдаляется от тебя. Ты потерял реальность, которую знал. Почему? Уже не вспомнить, но чье-то лицо, в которое ты заглядываешь. Возможно, если бы он повернулся к тебе. Ты бы смог, это бы стало проще – вспомнить. Это напомнило бы тебе лицо, которое ты потерял. Твое собственное.

Мы все приходим с земли. Мы все уходим в нее. Как птица роняет перья, душа роняет кровавые слезы. Она тихонько рыдает в углу этого мира. Перья из пепла. Ее белоснежное оперение превращается в огонь. Огонь превращается в кровь. Кровь превращаются в кость. Кость превращается в разум. Разум превращается в пепел. Пепел превращается в снег. И начинается новый круг.

Пепел-перья-огонь-кровь-кость-разум-пепел-снег.

До бесконечности.

Пепел…он так похож на снег, который падает на твою мраморную плиту. И холодно. Смерть – это всегда холодно.
И может быть, завтра стало бы лучше. Солнце перестало бы быть измученным, а по венам заструилась новая кровь. День стал бы теплее. Но ты уже сдался. Слишком устал.

Гонимый.

Безлюдный.

Странный.

Но добрый.

Последнее время серый пепел, что когда-то был твоей белоснежной душой, заменил тебе все. Ты не помнишь реальности, что была до этого. Только чье-то лицо. Оно, кажется, принадлежало тебе. Или нет.

Молоко. Ты помнишь его вкус. Ним вскормила тебя мать. Или та усталая женщина была Тенью.

Твоя белоснежная душа сожжена до тла. Там только пепел, который сдерживается хрупкой, полуразрушенной оболочкой гнилой плоти. И она исчезает. И пепел твоей души разлетается по ветру.

Он образует причудливо-уродливый узор на снегу. И снова холодно. В конце остается только серый пепел на белом снегу. Ну, может быть еще равнодушный ветер…