Моя сладкая Анна, Часть первая

Вместо вступления

Бывает,  наслушаешься каких-нибудь историй и начинаешь грустить. Начинаешь переживать  за  других, как за самого себя. Как будто с тобой всё это случилось. С тобой самим произошло.   Люди рассказывают о себе. О ком же ещё? Про беседы под стук колёс с незнакомыми людьми я говорить сейчас не буду. Эта тема для целого эссе о русской жизни, о русских людях.  Здесь же речь пойдёт о другом.
 Недавно один человек вывалил на меня историю своей несчастной любви, своей жизни, наполненной одной безумной страстью. Да такую, что сильно зацепила она меня. Ну,  просто всю душу исцарапала!  К тому же этот человек вскоре умер. Царствие ему небесное!
 Он пришёл ко мне, потому, что ему обо мне рассказали. Сказал – напиши об этом, если интересно, и начал рассказывать.
Я в то время регулярно посещал одно из наших казанских городских кладбищ. Не с целью насладиться тишиной некрополя, к чему так и не приобрёл склонности. Но, что, конечно, предстоит в ближайшей перспективе!  Нет, просто в поисках дополнительного заработка, подрядился я на зиму убирать снег с кладбищенских аллей. Мне досталась парадная центральная аллея. Соседнюю аллею, ту, что справа, убирал студент - ботаник. Слева – спившийся профессор, специалист по смешению жидкостей.  Хорошее соседство. Будущее и прошлое науки сошлись вместе в мире мёртвых.  А если учесть, что через одного на этом помпезном кладбище лежали профессора и академики, то, волей - неволей проникнешься философическим духом.
 Были на кладбище и другие «академики».  Сначала они проносились мимо на грузовых мотороллерах типа «Муравей», обдавая меня колкой снежной пылью.  Затем я  подобрал оброненную кем-то из работников  лопаты и лома варежку.  Пришёл к ним в натопленную бытовку, возвратил. Хлебнул из благодарственного кубка горячий новогодний спирт.
 Так познакомился я с могильщиками – представителями одной из важнейших  профессий в трагической истории человечества.  Сдружился с этими прекрасными людьми. Протоптал к ним тропинку. Почти все они побывали за тюремным забором, где провели, подчас, немало лет.
 Были  там и другие разные  персонажи, люди нелёгкой  судьбы.  Я сошёлся  с могильщиками, как-то просто. Засиживался у них, порой, подолгу. Подарил всем по экземпляру своей единственной книжки с забавной обложкой и ужасным содержанием.  Бывало, и стишки читал, на грудь слегка принявши. 
Вот кто-то из этих тонких ценителей литературы и посоветовал меня в качестве летописца пожелавшему излить душу человеку.
 Человека звали Виталий. Имя я, понятно, изменил. Как и имя героини нашего рассказа. Пусть будет Анна, подумал я. Почему Анна? Наверное, потому, что вспомнил я в тот момент песенку Майка Науменко «Моя сладкая N». Хорошая такая песенка, одна из любимых у Майка.  Эта песня так и вертелась в голове, пока Виталий рассказывал мне свою грустную повесть. Возможно, это было легкомысленно с моей стороны. Но, разве музыкальной голове прикажешь? Особенно, когда в ней ни царя, ни патриарха.
 Так вот, N созвучно Анне. В общем, Анной будет наша героиня. По-моему, неплохое имя. 
Виталий попросил, чтобы я его выслушал, а потом,   написал об услышанном рассказ. Я ответил, что, конечно, если получиться, то напишу. Он удивился, а что разве может не получиться? Как – то растерялся он в этот миг. Я ему пообещал, что приложу все силы, что постараюсь. Обычно я никому ничего не обещаю, а тут, видя, как всё это очень важно для человека, успокоил его. 
Встреча наша происходила ранней осенью. Стояло бабье лето. Чудесная пора. Я так её люблю!
 Я заглядывал на кладбище крайне редко. Ведь бабьем летом всегда есть чем заняться.  Так, забегал поинтересоваться обстановкой, в ожидании очередного снежного сезона.  В тот памятный день я как раз собирался зайти и, надо же, звонит бригадир могильщиков Юрок. Говорит, что меня ждут. Я и заявился сразу. 
Виталий ждал меня у новой отремонтированной за лето бытовки. Кирпичные стены с неровной кладкой, закрыли тёмными панелями. Теперь бытовка – прибежище живых людей - торчала чёрным мрачным кубом, среди весёленьких зелёных, синих и серебряных, украшенных веночками крестов и прочих памятных сооружений над домами мертвецов.
 Виталий заметно нервничал.  Он был средних лет, среднего роста и средней же внешности.  Волосы его были уже совсем седыми. Весь вид его был каким-то болезненным.  Движения излишне резкими, нервическими. Лицо испитое, со страдальческим выражением.  Нос сплющен, словно у боксёра.
Мы поздоровались. Виталий рассказал, что прочитал мою книжку. Ему  понравилось.  Затем он изложил суть своей просьбы.   Я удивился, если честно, но виду не подал. В руке Виталий держал пакет. Я догадался - это дополнение к рассказу. 
Я пригласил Виталия пройти в одно подходящее местечко, на «моей» аллее. Там мы расположились на заброшенной засыпанной сухими листьями могиле бывшего директора одного из крупных казанских предприятий.  Могилу сделали помпезной, с большой покрытой плитами площадкой, с каменной скамьёй, и с мощными, ныне ржавыми, цепями в качестве огражденья.  Из огромного куска гранита над могилой, на нас, через очки, смотрел её хозяин. Вернее его высеченный в камне барельеф.  Под камнем, на глубине двух метров, в сгнившем гробе, мумифицировалось его тело. Где находился сам хозяин, было одному Богу известно.
Мы сели на скамью. Выпили по одной. Виталий, впрочем, сразу встал и в продолжение всего рассказа присел лишь пару раз, - для процедуры промоченья горла. 
Глаза он по – началу отводил. Глядел поверх меня. На небо, на деревья. Или – на землю, на спаривающихся красных жуков – пожарников, нашествие которых мы переживали.
 Потом же почти не отрывал взгляда, словно заглядывал внутрь меня, желая убедиться, что я его правильно понял.
Я же, как прилип к скамье, так и не вставал больше.  Слушал, делал пометки в блокноте. Быть может, иногда отрывал зад, приподнимаясь, для того, чтобы закинуть подальше в кусты очередной окурок. 
Вот, что поведал мне Виталий. Он, кстати, оказался превосходным рассказчиком. Передаю его рассказ,  обработав хорошенько, по своей прихоти. Добавив красок, дорисовав некоторые картины, как мне они представились.
В общем, получилась авторская версия такая.
А что? Я - автор! Имею право.  Как хочу, так и пишу!
 Что получилось, судите сами. Но, не строго!
 Итак,





«Моя сладкая Анна»

Часть первая

Глава первая,
в которой героиня нашей повести появляется впервые и в весьма нежном возрасте

Не знаю, как у вас, а у меня в жизни всегда было так – сначала встретишь человека в первый раз и сразу выделишь его из прочих. Думаешь – вот ведь человек, какой интересный. Просто так думаешь, без всяких задних мыслей. Потом этот человек исчезает из поля зрения,  ты не встречаешь его больше и забываешь о нём.  Но, не совсем забываешь.  Всё равно о нём помнишь где-то там, на периферии сознания. О прочих же забываешь напрочь. 
 И вот, наступает один прекрасный день, когда ты встречаешь этого человека снова! Таких  встреч всего несколько в жизни.  Даже и единственной может быть такая встреча. И ты понимаешь,  что вот она - рука судьбы! Существует-таки пресловутая судьбоносная ручка! И кто уж тут людей сталкивает Бог или чёрт, не разобрать сразу! 
С Анной так и получилось.  Я встретил её впервые, будучи ещё небреющим усов подростком. Она же была совсем маленькой девочкой – второклассницей.  Мы с ней учились в одной школе. Но, до какого-то момента дорожки наши не пересекались.
 У младших классов, как положено, было своё крыло в здании школы. Нам, семиклассникам, делать там было нечего. Вот я там ничего и не делал.
Но, как-то, мой одноклассник Галкин, по кличке Галка, поведал мне об одном своём странном увлечении.  Как раз начались у него подростковые изменения в организме. Дурная энергия требовала выхода. Ровесниц он, видимо, боялся, или стеснялся, или не знал, как к ним подступиться.  Вот Галкин и повадился ходить на переменах в крыло к младшеклассникам, ловить там девчонок и зажимать их по углам. Расслаблялся он так.
Точнее даже - не девчонок, а одну девчонку – Лидку,  весёлую толстушку. Каким-то образом Галкин отобрал её из среды сверстниц.  Она, смеясь, от него убегала.  А когда он  распускал руки, то и кусалась.
Про это всё мне Галкин рассказал, пуская слюнки. Прыщавое, вечно лоснящееся  лицо его приобретало мечтательное выражение.
 Я пошёл с Галкиным на большой перемене, интереса ради, взглянуть на его похождения. Пока мы шли по школьным коридорам, он наставлял меня:
- Они все глупые, лови любую и щупай. Но, некоторые плачут, этих отпускай сразу, а - то они  учителям нажалуются. А есть те, которые соображают, что ты от неё хочешь. Вот Лидка соображает, когда я её под лестницу затаскиваю, некоторое время стоит и не сопротивляется. Приятно ей! Но, недолго. Потом опять начинает царапаться и кусаться. А когда убегает, всегда смеётся!
- Да, не собираюсь я никого щупать! – отвечал я.
- Зачем тогда идёшь со мной? – спросил Галкин, щурясь подозрительно.
Галкин был мутным, подозрительным, никому не доверяющим типом. В классе с ним никто не дружил, кроме меня. И, возможно, его бы и били, как бьют всех тех, кого не любят в эти бескомпромиссные годы. Но, всем было известно, что Галкин - псих. Более того -  мстительный псих, который ничего не забывает, никого не прощает, никакой обиды. Пусть даже и прошло уже две, или даже три четверти учебного года!
Я сидел с ним за одной партой. И он меня терпел, и даже считал за приятеля.  Со мной он был разговорчив, а с другими не очень.
- А зачем она убегает, если ей приятно? – задал я Галкину встречный вопрос, стараясь съехать с неприятной темы.
- Ну, как зачем, чтобы показать, что она хорошая девочка, - ответил Галкин.
- Кому показать? Тебе? – не унимался я.
- Ну, может и мне, чтобы плохого про неё не подумал, - отвечал Галкин на ходу. – А может и своей подружке, которая всё время крутится рядом.
- А как ты можешь подумать про неё плохоё? Ты ведь сам к ней пристаёшь? И что это  за подружка? - засыпал я Галкина вопросами.
- Достал уже! Что ты за человек? Всё сам увидишь, – отмахнулся Галкин, морщась. – Постой, Карл идёт!
Мы остановились у стенгазеты, делая вид, что с интересом читаем «Пионерскую правду».
 Высокий сгорбленный физрук, по кличке Карл, в синем шерстяном спортивном костюме, с болтающимся свистком на толстой красной шее,  в разношенных скрипящих румынских кроссовках «Томис», с классным журналом под мышкой  и баскетбольным мячом в руках прошаркал позади нас в сторону учительской. 
У Галкина были свои резоны не попадаться Карлу на глаза. Недавно мы играли со сборной седьмых классов соседней школы. Соседи, как известно, самые  заклятые друзья! Сражение было  бескомпромиссным. Но, в самом конце игры, при счёте два – два, из-за зазевавшегося в защите Галкина, мы пропустили обидный решающий гол.  Карл тогда чуть свисток не проглотил от гнева. Ребята же, зная характер Галкина, на него особенно не наезжали. Однако меж собою мы решили к играм его больше не привлекать.
Подождав, когда Карл отойдёт достаточно далеко, мы понеслись по коридору и прибежали в корпус младших классов. Поднявшись на второй этаж, мы оказались в большой зале, по которой бегали орущие резвящиеся дети! У меня голова пошла кругом от криков и суеты.
Но, Галкин не терялся. Взглядом охотника, он быстро высмотрел Лидку. Хотя, неизвестно ещё, кто кого высмотрел. Лидка сама подбежала к нам и, высунув язык и прыгая на одной ноге, принялась дразниться. Она и впрямь была толстушкой - веселушкой, и не прочь порезвиться!
 У Галкина же были свои игры. Он, схватив Лидку за руку, потащил её в сторону лестницы. Там были две такие огромные двери, до самого потолка, всегда распахнутые. Вот за одну из этих дверей он и толкнул невинную девочку. Однако начинающий маньяк так и не смог приступить к своим грязным инсинуациям.  Ловкая чертовка выскользнула, упав на четверинки, и выскочив за спиной у растерявшегося Галкина. Прыти в ней было – хоть отбавляй!   
 Лидка снова прыгала, дразнясь. Галкин разозлился. Охота не задалась! Уязвлённый пионер покраснев, как его галстук, принялся носиться за Лидкой по всему этажу. Я же, не без удовольствия, наблюдал, как вертлявая девчонка,  раз за разом оставляет моего одноклассника в дураках.  Она, ловко уворачиваясь и постоянно меняя направления, легко уходила от него по невероятным траекториям. Неудачливый преследователь никак не мог ускориться, то и дело натыкаясь на высыпавших на перемену второклашек.   
Тут я заметил, что наблюдаю за увлекательной корридой не один. Рядом со мной стояла девочка лет восьми – девяти. Сначала я не обратил на неё никакого внимания.  Мало ли малышни тут носится? Но девочка не носилась, а просто стояла рядом, с интересом глядя на опасную погоню.
 Я пригляделся и обомлел. Какая же она была красивая! Ну, просто сказочная фея. Или кукла, но живая. Волосы у неё были золотисто – соломенные, завязанные сзади в тугую косу. Кожа лица светлая, а брови тёмные. Глазки – пуговки глядели с необыкновенной живостью, и как-то слегка испуганно.
И забыл я перед ней и про Галкина, и про Лидку.
- Как тебя зовут? – спросил я у девочки.
- Аня, - ответила та ангельским голоском.
- В каком ты классе учишься?
- Во втором «А».
Я не знал, о чём ещё спрашивают у девочек. Подумал и спросил о чём ближе:
 - Ты читать любишь?
- Люблю, - ответила Анна.
- И что же ты читаешь?
- «Поднятую целину», Михаила Шолохова - ответила Анна. – Вчера дочитала первый том. А сейчас начала второй.
Мне понадобились усилия, чтобы скрыть удивление.
- И как, нравится тебе? – поинтересовался я. 
- Очень! – отвечала удивительная девочка.
Я хотел ещё о чём – нибудь спросить у этого чудесного создания, но, видно, время вопросов и ответов пока не пришло.
К нам подбежал запыхавшийся Галкин.
- Это Лидкина подружка, - сказал он мне, указывая на девочку. - Теперь Лидка никуда не денется!
С этими словами он захватил Аню в заложницы, и поволок её к выходу на лестницу.
Я растерялся от такой бесцеремонности.
- Оставь её! – крикнул я Галкину, придя в себя.
  Лицо Галкина вытянулось от удивления. Однако девочку он не выпустил, и даже потащил быстрее.
- Отпусти её! – завопила Лидка, подпрыгнув на месте. 
Галкин, недоумённо переводя взгляд с Лидки на меня, и нехорошо ухмыляясь, достиг выхода.  Втолкнув на лестничную площадку новую жертву,  он, внезапно, захлопнул обе входные двери у нас перед носом.
Мы с Лидкой бросились к дверям и вместе налегли на них. Галкин – здоровый бугай – подпёр двери с другой стороны.
- Давай с разбегу! – предложил я Лидке.
Раскрасневшаяся толстушка кивнула в ответ нежданному союзнику.
- Вот в эту! – я указал на одну из половинок.
 Мы, отступив несколько шагов, разбежались и врезались точно в центр препятствия.
Далее произошло ужасное!
 Галкин поймал нас на старом школьном трюке.  Дверь легко распахнулась и мы, подвластные силе инерции, (как я узнал накануне из урока физики), вылетели на лестницу. Я, споткнувшись, рухнул на площадке. Лидка же, (обладающая меньшей массой), пролетев чуть дальше, не удержалась и (подвластная силе земного притяжения) покатилась по ступенькам вниз. Прямо под ноги поднимающегося по лестнице Карла! Тот шёл проводить урок физкультуры у первоклашек. Лидка, скатившись к ногам физрука, завопила от боли  и обиды. Карл, выронив от неожиданности мяч,  запрыгавший вниз по ступенькам, поднял Лидку на руки.
 Распрямившись, с плачущей девочкой в руках, Карл с недоумением посмотрел наверх и увидел нас: меня, сидящего в нелепой позе на полу, потирая  ушибленную коленку, и Галкина, держащего за шиворот маленькую ревущую школьницу.  Растерянность в его глазах мгновенно сменилась другим нехорошим  выражением.
 Я догадался в этот миг, что безмятежное течение школьных дней окончено!
Примерно через час мы с Галкиным вышли из кабинета директора. В руках мы держали дневники, с приглашениями родителей в школу. Это было самое страшное, в школьной иерархии наказаний. За этим приглашением могло последовать и исключение из школы. Или, что ещё страшнее, исключение из пионеров, которое могло вообще поставить крест на дальнейшей судьбе советского человека. Ведь если ты не пионер, то тебя и в комсомол не принимали. А не комсомольцу, было практически невозможно поступить в институт. Один был путь – в рабочий класс! Который так повсюду воспевали, но в чьи ряды со школьной скамьи никто не рвался.  Да и вообще, ни откуда не рвался! 
Подлый Карл сначала надавал нам тумаков. Особенно досталось Галкину. Потом же отвёл нас к директору, вернее к директрисе.
Директриса была удивлена без меры, увидев  меня в роли нарушителя дисциплины.  Я был, до той поры, у неё на хорошем счету. Проводил школьные политинформации. Призывал американцев разоружиться.  Но, меры наказанья она мне изменять не стала.
 Я представлял, что ждёт меня дома! К каким последствиям всё это приведёт, если узнает отец. Я был подавлен, и на взводе, одновременно. В такие моменты не до дипломатии.
- Ты и в футбол так играешь, - заявил я Галкину прямо. – Из-за тебя кругом один сплошной облом!   
- Что?! – Галкин остановился. Лицо его приобрело свирепое выражение.  Я наступил на его больную мозоль. Но мне было уже по барабану!
В общем, мы пошли за школу, разбираться. Но, там курили старшеклассники, и мы перенесли разборки на потом.
 Потом не наступило никогда! Ибо началась канитель с родителями и педсоветами. И папа Галкина, - начальник автобазы, - перевел (перевёз) сынка в другую школу.
 Я же, как обычно, оправдался по всем пунктам.  Но, это уже совсем другая история.
Через два неполных года и я покинул родную школу, поступив в медучилище. Поступив безо всякого рвения, по протекции, по настоянию всей своей большой медицинской родни.
 С Анной же я больше в школе не виделся. Однако наше «потом», ожидало нас, сокрытое завесой лет!

Глава вторая,
в которой судьба сводит вновь наших повзрослевших  героев

Ко дню, когда судьба свела нас с Анной вновь, и бросила в горячие объятия, прошло двенадцать лет.
Три олимпийских цикла!
Мне стукнуло двадцать пять.  Анне исполнилось двадцать. Отличный возраст для новой встречи!
Я много что успел, к тому моменту в жизни, как мне казалось.  Отслужил в армии. Окончил медицинский институт. Получил диплом стоматолога и приступил к практике.
К тому времени не только мы изменились. Всё вокруг изменилось кардинально. Уснули как-то граждане в одной стране, проснулись же совсем в другой. А некоторые, и вовсе, очутились в одночасье за границей. Герои вдруг сделались врагами, умные – дураками, и наоборот.
Те граждане, что пошустрее, принялись  обогащаться. Я тоже держал нос по ветру. Сначала я работал в районной стоматологической больнице. Потом, понабравшись опыта, задумался, а не начать ли частную практику?  С одним товарищем – коллегой мы открыли, на свой страх и риск, собственное медицинское дело. Назанимали денег. Товарищ продал  папин «Москвич». Мы купили старое  зубоврачебное кресло, инструменты, материалы; кое-что и стырили, признаюсь, с прежних мест работы. Арендовали номер в гостинице «Совет», что находилась в самом центре. Вывесили вывеску. Одну из ста, налепленных у входа. И, начали работать!
Помню, как мы просидели весь первый рабочий день, маясь от безделья до вечера. Клиентов не  было. Никто не желал лечить зубы. К нам в кабинет заглядывали лишь те, кто ошибались дверью, или для того, чтобы справиться, где - что находится в огромном здании. В основном искали туалет.  Гостиница была уже почти - что не гостиница. Может быть, часть номеров, на верхних этажах и сдавалась постояльцам.  Внизу же всё были арендовано под офисы, конторы, парикмахерские, массажные кабинеты, пункты приёма ваучеров и выдачи разноцветных акций лохам - согражданам. В самом конце длиннющего коридора, как раз возле туалета, и располагался наш импровизированный  зубоврачебный кабинет.
Так вот, в тот первый вечер трудного своей пустотой дня, решили мы с коллегой распить, с расстройства, коньячок. Коллегу звали Александр. По-нашему это будет Санёк, Шурик или Санька.   Коньячок, как помню, тоже звался «Александр». Вернее, это был не коньячок, а греческий бренди. Ужасно дорогой, но очень вкусный.
 Греция, тогда, до вступления в Евросоюз, была богатой процветающей страной. Всё было в ней!
Мы пригубили только по одной, восторженно оценивая вкус. Как вдруг дверь приоткрылась, и в проёме возник престранный тип.
Вошедший был высоким, полным молодым человеком, с вьющейся густою шевелюрой, в тяжёлых роговых очках, оседлавших прямой римский нос, со здоровым играющем румянцем на холёном полнощёком аристократическом  лице. Одет он был в льняной костюм, измятый сильно, как и все льняные костюмы. Под мышкой он сжимал, такую модную тогда,   барсетку. Набитую под завязку так, что  до конца она не закрывалась.  Несмотря на  представительный вид, заметно было, что вошедший был ещё очень молод.  Скорее всего - студент.
- Что это тут у вас? – спросил вошедший, с интересом оглядывая наш номер - кабинет.
- Не желаете, ли вставить пломбу? Или можем удалить любой  вам надоевший зуб! – гостеприимно встретил я «студента». 
- Да вы стоматологи! – вскричал «студент».
- Да, мы стоматологи! – ответил Санька, в тон ему. – Заходи, не стой в дверях.
- Борис, - представился вошедший. – Протягивая нам с Санькой, по очереди, белую холёную ладонь.
Так как мы выпили с коллегой, пока что только по одной, нам не составило труда заметить, что Борис был уже на короткой ноге с Бахусом.  Эпоха одноразовых стаканчиков ещё не наступила. Поэтому я предложил Борису в качестве кубка, кружку для полоскания дёсен. 
Борис пришёл в восторг от бренди.
- Ребята! – закричал он, вертя в руках опустевшую  бутылку. – Где вы купили эту прелесть? 
- Пойдём, покажем, - предложил, желающий продолжить, Санька. 
- Теперь я угощаю, мужики! – понял намёк Борис, хвастливо распахнув барсетку.
Мы с Санькой обомлели. Барсетка была набита деньгами. Они там еле умещались.
  «Вот так студент!» - подумал я.
Вечер складывался явно удачнее дня!
Мы двинулись с Борисом в Центральный гастроном. Благо он находился в двух шагах.
Напомню, всё это происходило в центре Казани,  любимой нашей, дорогой!
Борис  щедро отоварился в нескольких отделах, отказавшись от наших скромных взносов. Он в этот вечер был в ударе! Мы возвратились под высокие лепные своды нашего кабинета. Там, расположившись уже более основательно, мы перешли и к беседе более основательной, располагающей к сокровенным душеизлияниям.
Излить же было что. Мы с Саньком рассказали Борису о нашем предприятии. О том, как бегали, оформляли бумаги, давали взятки чиновникам, решили тысячу вопросов, заплатили грабительскую  аренду за полгода вперёд и вот – пока что тишина! Клиентов нет!
- Будут у вас клиенты! Я вас научу! – заявил Борис уверенно. – Запомните, ребята! Реклама – двигатель торговли!
Я незамедлительно записал на обложке журнала для приёма пациентов, потрясшее меня выражение.
Затем, вошедший в раж,  Борис прочёл нам лекцию о предпринимательстве. О том, как начинать и как вести бизнес. О дебите, и кредите, и о положительном сальдо. Рейтинг Бориса в моих глазах достиг неслыханных высот! Мы все втроём, чтобы не расставаться, ещё раз прогулялись до гастронома и обратно. Борис за всё платил. Он был невероятно умён, неслыханно щедр, и, судя по всему,  чертовски удачлив в жизни! Счастливчик учился в аспирантуре университета, состоял учредителем в нескольких  фирмах. Имел красавицу жену, и уже год, как стал отцом.  В какой – то момент я сделался  уверен, что Борис самый великий человек из всех когда-либо встреченных мною!
Как мы расстались, помню смутно, но, вот это чувство величия Бориса оставалось со мною и на следующее утро.
В то утро мы с компаньоном, не смотря ни на что, явились на работу, без опозданий. Как и  договорились накануне. Сей подвиг, было решено отметить небольшою дозой разведённого медицинского спирта.
Тут появился и Борис. Он был помят и несколько растерян. От спирта он не отказался. С собой Борис принёс большую стопку бумаги и коробку фломастеров. Он сообщил нам, что сейчас будем писать объявления. Мы сочинили и утвердили текст. Затем, каждый в своём углу, как школьники на уроке рисования, мы принялись выводить красивые буквы разноцветными фломастерами. Я хотел было изобразить вырванный зуб, который другие, здоровые зубы, несут на носилках на кладбище. Однако Борис убедил, что это лишнее. Всего у нас получилось около полусотни объявлений.
- Теперь пойдём расклеивать, - сказал Борис. 
По идее, надо было каждому двигаться своим маршрутом. Но, мы решили, что вместе весело шагать по просторам родного города. У нас с собой было две банки. Одна с клейстером.  Вторая  со спиртом. Клейстера оставалось полно. Зато другая банка стремительно пустела. Последние объявления мы выверяли относительно поверхности земли, при помощи наполненного стакана, служившего нам уровнем. Почему – то это стало для нас очень важным.
Второй рабочий день прошёл насыщенно, и главное, с пользой.
В конце дня Борис и говорит:
- Возьмите мою жену к себе работать! Она сейчас в декретном отпуске. Окончила два курса на лечфаке.
- Да у нас и пациентов – то нет пока, - удивлённо ответил Санёк. 
- Пациенты будут! Отбоя у вас от пациентов не будет! – уверенно заявил Борис.
Мы с Саньком переглянулись.
- Ну, может, пока - на неполный рабочий день, - неуверенно предложил я.
- Конечно, на неполный! Пусть практикуется. А если ещё и денег заработает немножко, то я буду только рад!
В общем, решили мы, что завтра Борис приведёт к нам свою жену на просмотр.
- П-пусть справку принесёт об окончании двух курсов, - сказал Санёк, икая.
Мне стало неудобно как-то. Борис же подтвердил, невозмутимо, что это просто необходимо в нашем деле. И что жена все справки принесёт.
Итак, минула ещё одна пьяная ночь. Наступил новый день. День, которому предстояло изменить всю мою жизнь!
В то утро я, наконец-то, с третьей попытки, опоздал на работу. Не помню, что уж там случилось. Или кран потёк, или кошка родила. Но, в общем, пришёл я на пару часов позже.
И что я вижу! В коридоре, у нашей двери, сидят на стульях несколько человек. А из-за двери   доносится зубодробительный звук нашего боевого сверлильного станка!
Войдя в кабинет, я увидел Саньку, сидящего у зубоврачебного кресла, и заглядывающего в рот пациенту. Рядом с ним стояла девушка в белом халате. Лицо  было наполовину  закрыто марлевой повязкой.   
Санёк, отвлёкшись на минуту, шепнул мне:
- Принимай пока тех, кто в коридоре.
- А как? Кресло то одно, - ответил я ему громким шёпотом. 
- Посвети лампой. Посмотри пока так. И главное, раскидай их по времени, чтобы не ждали, - коллега сделал мне гримасу, означающую:  «не тормози!»
- Анна, помогите, Виталию, - обратился Александр к девушке в халате.
Девушка, поставив лоток с  чистыми инструментами на столик возле кресла, послушно подошла ко мне.
Я взглянул на неё. Что-то в её скрытом облике показалось мне знакомым. Однако начался приём. Всё завертелось. Мы посмотрели всех желающих. Поставили диагнозы. Расписали пациентов по времени.
Наконец, ближе к обеду, наступила у нас передышка. Очередной пациент ожидался, где-то,  через час. И уже трое болезных оставили у нас свои денежки, в качестве авансов, и в качестве залога «качественного безболезненного лечения с  использованием современных импортных  материалов»! О чём гласили наши красочные объявления, сдвинувшие с места торговлю медицинскими услугами.
- Посмотри, нет там больше страждущих? – спросил Санёк устало, когда последний пациент покинул нас.
Я выглянул в коридор. Там было пусто.
Умыв руки, я вернулся в наш номер – кабинет.
Санёк и наша новая медсестра сидели за столиком и разливали чай. Анна сняла маску.
Анна сняла маску!
 Сколько раз в жизни будет она снимать, надевать, менять передо мной маски! Но, это было в первый раз. И этот первый раз был незабываем! Я сразу узнал её. Конечно, она изменилась за прошедшие годы.
 От маленькой худенькой девочки не осталось и следа. Всё сделалось большим и вовсе не худым. Так что девочкой, там уже давно не пахло! Как рассудил я, со свойственной мне по молодости лет циничной наглостью.
 Всё изменилось, понятно, в сторону увеличения.  Белый халат, например, с трудом сходился на груди у нашей новой медсестры. Однако выражение  живости во взгляде, подмеченное мной, ещё тогда, при первой встрече, осталось прежним. 
Пора пришла описать нашу героиню, наконец. Ибо возрастные метаморфозы в дальнейшем скажутся на ней не сильно.
Анна была среднего роста. С фигурою, быть может, и не столь совершенной, с точки зрения строгих фигурных критиков, коими являлось большинство моих друзей. Но всё же – с замечательной фигурой! Её все замечали. Особенно большую грудь.  Волосы у нашей героини были светло – русые, прямые. Она их заплетала в косу, или сооружала длинные хвосты. Черты лица были приятные, спокойные. Немного выделялся носик. Но это даже шло ей. Всё шло ей. Было всё к лицу.

Итак, мы сели пить чай. Разговорились. Сначала  обсудили график работы. Кому и когда заступать на трудовую вахту. Даже целую таблицу нарисовали на последней странице нашего бортового журнала. Затем перешли к общим вопросам. 
Тут Анна и вывалила на нас первую сенсацию! Речь зашла об её муже, о Борисе. Я стал им восхищаться. Анна же и говорит, отставив чашку:
- У меня семейная трагедия!
Я это запомнил. Я ещё тогда отметил, что она сказала «у меня», а не «у нас».
- Что случилось?!
- Мы разводимся!
Мы с Александром удивились, помню, очень. Стали спрашивать: зачем и почему?
Тут наша новая коллега поведала всю правду о муже. Оказывается, Борис был прожектёр. Со слов Анны, её муж постоянно влезал в различные проекты, и всюду прогорал. Деньги же ему ссужал его любимый дядя – финансовый воротила, банкир и биржевик. Борис был должен дяде по гроб жизни. Хорошо ещё, что тот не требовал немедленной отдачи всего долга. Из-за проблем с деньгами Анна и вышла на работу. Оставляя сына, которому шёл второй год, у своей мамы.
На эту новость, мы с Саньком лишь развели руками. Впрочем, удивляться времени не было. Начались трудовые будни. Дела наши медленно, но верно, пошли в гору.

Глава третья,
содержащая сцены купания в песке и полоскания в двух водах

К тому времени, я как-то неожиданно, влюбился в Анну.  У меня это никогда не заржавеет! Особенно, когда красивая деваха постоянно трётся рядом. Сначала это был дежурный флирт. Потом же я почувствовал взаимное влечение. Улыбки становились откровенней. Случайные прикосновенья длились дольше.  А, вскоре, перестали быть случайными, сменили географию. И, море чувств разлилось, забурлило. По морю заходили волны страсти! И вдруг затихло всё – как в ожидании цунами! Я так желал, и так боялся этого момента! Анна же и вовсе трепетала.
- Я никогда не изменяла мужу! – говорила она. – Никогда!
И не понятно было, что же в этом «никогда»? Желание оставить всё, как есть. Или стремление к новым неизведанным чувствам.
Разгадка наступила скоро.
 Был жаркий летний день. Я сдал свой пост коллеге Александру - Шурику. Анна уже закончила свою полдневную работу. Мы вышли на раскалённую городскую улицу. 
- Пойдём, поедим мороженое,  - предложил я, вытирая шею платком. – Хочешь пятьсот эскимо?
- Эх, искупаться бы! – сказала Анна вместо ответа.
- Конечно! – оживился я. – Поехали на пляж.
- Нет, не могу на пляж, – ответила Анна. – Купальника с собою нет.
- Я знаю одно отличное местечко, - ответил я, подумав. – Там можешь искупаться и в белье.
- А можно искупаться голой? – спросила Анна, улыбаясь. 
- Можно! В том месте редко кто бывает! – ответил я, стараясь быть невозмутимым.
Я имел в виду место в черте города, под названием Пески. Там издавна намывали песок для городских строительных нужд.  Я с детства полюбил бывать там, блуждая меж огромных гор песка, и даже прыгая с них в воду. Глубина на Песках была приличной. Вода - чистейшей. И главная изюминка сего места – постоянно меняющийся пейзаж. Песчаные горы, то появлялись, то исчезали. Казалось, что он блуждают вдоль залива. Ведь более блуждать там было некому. Лишь редким самосвалам, чайкам, диким псам, да ветру, что звенел меж дюн! Место было пустынным. Оно находилось за промышленной зоной. За разными складами и базами. Жилья там практически не было. Немногие казанцы знали, да и знают об этом романтическом уголке.  А я знал!
Вот в это чудесное место и пригласил я изнывающую от жары приличную девушку. Анна сразу согласилась, к моему удивлению и радости.
Мы вышли на Кольцо, – большую площадь в центре, - и увидели, как с горочки спускается трамвай «двоечка». Он - то нам был и нужен. 
- Бежим! - крикнул я Анне. Мы понеслись вниз, в подземный переход. Сначала я держал Анну за руку. Однако вскоре она высвободилась, и побежала, придерживая груди.  Ибо эти, во всех смыслах выдающиеся части тела, вошли от бега в резонанс, и девушку начало болтать из стороны в сторону.
 Я, вскочив на заднюю подножку переполненного трамвая, не позволял ему захлопнуть двери, придерживая их плечом. Народ стал возмущаться!
 Ох, уж этот наш народ! Тогда он возмущался тем, что наш красный трамвай из запорожской стали, собранный на рижском вагоностроительном заводе, чересчур долго стоит на остановке посреди широкой улицы. Сейчас же - тем, что слишком медленно движется в тесном потоке, за рулём собственной красивой иноземной машины с кондиционером (выключенным, для экономии бензина) и пластмассовыми элементами кузова.
Вскоре Анна, быстрым шагом поднявшись по ступеням перехода, вспорхнула в трамвай. Я убрал плечо. Дверь захлопнулась. Мы тронулись, наконец. Трамвай дёрнулся, и нас прижало друг к другу, как магнитом!
Прижало всех, конечно, в этом вагоне. И сзади, и с боков на меня навалились разнокалиберные пассажиры.  Но, я чувствовал только Анну. Разгорячённая недавним бегом и жарою, девушка припала ко мне всем своим горячим двадцатилетним телом. Я обомлел! Всё продолжалось не долго. На следующей остановке вышло пол – трамвая. Мы даже смогли сесть, и ехать сидя, и смотреть  в окно. По мне же, лучше бы никто не выходил, и ехали бы в тесноте!
Мы вышли, за остановку до порта. Я повёл Анну к Пескам. Сначала мы шли по пыльной улице, без тротуара. Мимо нас проезжали большие машины: фуры, самосвалы, бетономешалки, в общем, всё то, что ездит по подобным окраинным улицам. Это была самая неромантическая часть пути.
- Куда ты меня ведёшь? – вопрошала Анна, морщась от пыли и выхлопных газов. – Что это за ужасные места?
- Сейчас всё изменится в лучшую сторону! Всё неузнаваемо преобразиться! – отвечал я ей, сплёвывая пыль и прибавляя шаг.
Наконец  бесконечный мрачный бетонный забор на миг прервался, и мы нырнули в амбразуру, выходящую в сторону солнца. За забором, постепенно удаляясь от него к речному заливу, тянулась роща из больших деревьев. Меж деревьев петляла тропа. Я называл её тропой Хо Ши Мина. По аналогии со скрытой во вьетнамских джунглях партизанской дорогой жизни. Мы двинули по этой тропе.
- Вот это уже лучше! – повеселела Анна. - Тут очень хорошо! 
И вправду, высокие деревья сходились над тропой вершинами, образуя огромный зелёный  коридор. Здесь не было жарко. Порхали птицы и птички. Игра тени и света от пробивающегося меж листьев солнца, превращала тропинку в живую переливающуюся мозаичную змею. 
- Я хочу пописать! – заявила вдруг Анна, остановившись и выпятив губки, словно маленькая девочка.
Тогда я ещё только привыкал ко всем этим её штучкам.
- Так сделай это! – ответил я, стараясь быть невозмутимым, словно бывалый вьетнамский партизан. 
- А где? – спросила Анна.
- Прямо на дороге, - ответил я. – Садись и делай своё дело!
- А если там, в кустиках? – указала Анна на обочину тропы.
- Туда нельзя! Там змеи!
- Ой! Какой ужас! – воскликнула девушка, поверив в обман. – Тогда иди вперёд и не подсматривай! – послала она меня по направлению.
- Да, больно надо! – ответил я, и двинулся вперёд.
- Да, кстати! – вдруг сказал я громко и сделал вид, что поворачиваюсь.
- Не смотри! – завизжала Анюта.
- Ладно, потом посмотрим! – сказал я.
Анна догнала меня и стала колотить по спине. Я припустил от неё по тропе. Вскоре мы выбежали из рощи и остановились, как застыли. Пред нами открылась великолепная широкоформатная панорама.
Зрелище впечатляющее! На синем полотне речного залива, отделённого от бирюзового неба тёмной изломанной полосой портовых кранов-чудовищ, возвышались огромные сверкающие горы жёлто-золотого песка. Меж круч виднелись отражающие небо заводи и лужи - озерца. На одной из вершин забылся в полуденной дрёме одинокий оранжевый экскаватор. В небе, распахнув широкие крылья, парил в тёплых восходящих потоках пепельно-серый орёл. Синхронные стрижи забрались ещё выше, оттачивая красоту полётов.  Белый теплоход уплывал вниз по Волге в сиреневую даль. Над этим всем светило солнце, которое в те времена, казалось, ярче!
- Обалдеть! – воскликнула Анна. Она скинула туфли и, босиком, побежала к дюнам.
Я порадовался, что смог угодить девушке в эстетическом плане. Хотя, какая тут моя заслуга?
Мы подошли к самой воде. Раздевшись до  трусов, сложивши аккуратно брюки и рубашку, я прыгнул в воду. Вынырнув и обернувшись, я увидел, как Анна в нерешительности касается воды босою ножкой. 
- Вода тёплая! – крикнул я ей. – Залезай, не бойся!
- Холодная! – ответила Анна.
- Ничего не холодная! – возразил я. – Это с жары так, кажется только. Раздевайся!
- Раздеваться, да? – спросила Анна игриво. – Прямо сейчас?
- Ну, хочешь, так купайся в платье! Можешь и туфли надеть!
- Остряк вы! – ответила девушка, со вздохом, и принялась снимать платье через голову.
Тут уж и я вздохнул, набравши воздуха побольше, дабы не пойти на дно!
 Анна снимала платье не торопясь. Сложное сооружение из заколотых, и собранных в морской узел волос мешало ей. Она просовывала голову сквозь расстёгнутый ворот, задрав подол над головой. Всё её тело, - кроме головы, как я уже заметил, - открылось предо мною! 
Анна осталась в одном нижнем белье. Бельё это, нежно – розового цвета сплошь из затейливых полупрозрачных кружев, лишь номинально прикрывало тело. Все недостатки, при таком раскладе, завуалировались, стали не видны, и, даже, кое - где превратились в их противоположности. 
Я, очарованный пловец, так и впился взглядом в это обнажившееся предо мною тело, покачиваясь на волнах!  Дыхание моё  перехватило, не то от холода воды, не то от зрелища невиданных красот.  Подобные чувства испытывал, наверное, Беллинсгаузен, впервые увидев пред собою в окуляре зрительной трубы Антарктиду. Загадочную и таинственную. Взгляд открывателя шарил по невиданным доселе изгибам береговой линии, осматривал с волнением возвышения, пытался заглянуть пытливым взором в темноту провалов, дорисовывая в воображении, то, что срывалось от взора.
 Я был подобен отважному капитану, только не отважен! Вся моя прыть куда – то подевалась, при виде белоснежной красоты чужих берегов! Увы, чужих! Ибо у нашей Антарктиды был уже свой первооткрыватель! 
Раздевшись, и бросив платье небрежно поверх моей одежды, Анна зашла в воду по коленки.
- Бр – р, какая холодная вода, - сказала она.
- Ничего не холодная! – ответил я, отстукивая зубами «Танец с саблями». 
- Посмотри на себя! У тебя же губы посинели! – сказала Анна, услышав дрожь моего голоса и приглядевшись. – Выходи, давай!
Я, не смотря на холод, не мог выйти сразу, по понятным причинам. Пришлось нырнуть поглубже, и подплыть к самому берегу. Вынырнув, я оказался прямо у ног Анны. У её обнажённых ног. Пришлось еще, и отжаться от песчаного дна несколько раз, к удивлению девушки.
- Отжимайся на берегу! Быстрее согреешься, - посоветовала она, недоумевая над моим странным поведением.
Я повторил упражнение на берегу. Уже без особого энтузиазма.
- Всё же надо окунуться, - сказала Анна, после некоторых раздумий.  – Очень жарко. 
- Далеко не заплывай! – предостерёг я юную купальщицу. 
Анна, взвизгнув, окунулась по плечи. Потом оттолкнулась и поплыла сажёнками, на удивление быстро. 
Отплыв на достаточное расстояние, Анна повернулась и поплыла обратно в том же темпе. Вдруг она замедлила ход.
- Что случилось? – крикнул я девушке.
- Ногу свело! – срывающимся голосом  прокричала в ответ юная пловчиха. – Плыть не могу.
- Что?! – закричал я. 
Ответа не последовало. Да и сам вопрос был риторическим. Я задавал его, уже вбегая в воду.
Никогда ещё не плавал я так быстро! Если засечь время, то, наверняка, был бы зафиксирован мой личный рекорд!
Подплыв к Анне, я перевернул её на спину, как учили. Поднырнул под девушку, и мы поплыли к берегу, как бутерброд, или как плавающая Кама – Сутра.
У берега Анна вдруг оттолкнулась от меня, смеясь.  Девушка выскочила на берег, нормально опираясь на обе ноги!
 Я обомлел! Нет – я рассвирепел! Ведь я воспринял всё за чистую монету! Потратил столько сил моральных и физических. Замёрз, устал, переживал!
 Выскочив на берег, я стал носиться за обманщицей. Она попыталась вскарабкаться на дюну. Но, оступилась и упала. Я, схватив девушку за ногу, потянул её к себе. При этом не удержался сам и рухнул. Рухнул прямо на беглянку! Наши лица оказались рядом, на какой-то миг. Прерывистое дыхание Анны, её вздымающаяся под кружевным гипюром грудь, и остальная грудь, не уместившаяся под полупрозрачным прикрытием, лицо в песке и близкие полураскрытые губы, и – взгляд, горящий взгляд: всё это вкупе унесло мне крышу!
 Во взгляде Анны было то, за что не жаль отдать и Самарканд, и Бухару. Как написал поэт намного раньше живший!
 Я, потерявши голову совсем, привлёк девушку к себе и поцеловал её в сахарные губки. Даже не в сахарные, а в Сахарные! Ибо губы наши были в песке, который мы подняли тучами, носясь по дюне. Песок скрипел на зубах, на пальцах. Застёжки лифчика с трудом раскрылись, забитые песком. Чуть не порвались, отяжелевшие от мокрого песка, трусики. Руки, пытающиеся оттолкнуть стыдливо, осыпаемые яростными поцелуями, вновь покрывались прилипающим песочком.  Мы, словно змеи, сплелись в песке. Как дети, играющие в песочнице в странные игры, пока нет рядом взрослых, мы не знали меры. Мы пили сладкий мёд свободы, из бочки, содержащей ложку солёного песка. Мы зарывались, ввинчивались в дюну, желая сохранить безумный жар в песке. И даже умереть в объятиях друг друга, накрывшись покрывалом из песка.
 Анна закричала! И впилась мне в плечо зубами, как гюрза! И яд проник в меня, с моей смешавшись кровью. Я забился в предсмертных конвульсиях, и замер, умерев. Потом воскрес. Родился снова. Стал новым человеком. 
 Песочные часы перевернулись и новый начали отсчёт! 

- Теперь я из тебя верёвки буду вить! – сказала Анна, найдя в песке свои трусы и лифчик.
«Ну – ну!», - подумал я. – «Посмотрим!»
Вслух же произнёс:
 - Смотри, какая туча! – и указал Анне на северо-западную часть неба. 
Там почернело всё. На тёмном фоне ярко проступили чайки и барашки волн. Солнце светило по-прежнему ярко, неся земле тепло и свет. Однако туча – чёрный крокодил, уже нацелила свою разверзнутую пасть на наше беззащитное светило.
- Теперь зови меня Анюта, - сказала девушка, не отвлекаясь на погоду.
- Анюта, - произнёс я.
- Да, Анюта! Так нравится мне больше!
- Анюта! – повторил я. – Какое сладкое звучание!
- Я и сама сладкая! Не так ли?
- Конечно! - подтвердил я. – Вот только вся в песке.
- Стряхни! - попросила Анюта, повернувшись ко мне спиной.
Она оставалась обнажённой, держа в одной руке своё бельё, другой пытаясь стряхивать прилипший к телу песок. Узел из волос развязался, наконец, и волосы девушки разметались по плечам и спине. Я, собравши золотые волосы песчаной нимфы в руку, стал протирать ей спину. 
- Нет, лучше смыть водой, - предложил я Анюте. – У тебя вся спина в мелком песке.
- Не хочу больше лезть в эту холодную воду, - Анюта зябко повела плечами.
- Постой! – вспомнил я. – Тут же было озерцо!
Я сомневался потому, что озерцо, искусственно намытый водоём среди песка, я видел больше месяца назад. Пейзаж за это время, вроде бы, остался прежним. Однако озерцо могло исчезнуть – уйти в песок, иль испариться.
Я влез на дюну и увидел, что озеро на месте.
Сбежав с кручи, я собрал всё одежду, взял Анюту за руку, и мы перевалили через гору. Затем спустились к озерцу. Там был такой небольшой грот в нижнем глиняном пласте, образовавшийся от напора закачиваемой воды. Напротив, торчала идущая по дну труба, через которую и закачали воду в озеро. Сейчас, когда уровень воды упал, грот оказался на поверхности, просох и выглядел, естественной пещерой. Мы сложили в него нашу одежду и обувь.  Сам водоем был размером с половину футбольного поля. Большим, но мелким. В самом глубоком месте – по грудь. Вода была тёплой, у берега почти горячей, словно в ванной. Анюта пришла в восторг. Она с удовольствием плюхнулась в нагретую солнцем воду. Я - вслед за ней. Тратить время на раздевание не пришлось. Ведь мы так и не удосужились одеться после «бури в пустыне». Болтаясь меж землёй, водой и небом, в чём мать родила.
- Это просто сказка! – воскликнула Анюта, смыв с себя песок. Она промыла волосы, распустив их во всю длину.
Я, взобравшись на трубу, развесил для просушки наше мокрое бельё, прижав его камнями. Лифчик и разноцветные трусы реяли, как флаги на ветру.
Затем я снова прыгнул в озерцо. Анюта подплыла ко мне.
- Умеешь плавать на спине? – спросил я её.
Анюта легла на спину и принялась смешно болтать руками и ногами. Я подхватил девушку на руки, поддерживая. Мой поплавок напрягся снова,  отдохнув! Анюта, улыбаясь, тёрлась об него спиной.
- Смотри! Солнце-то вот-вот исчезнет, – я показал купальщице на небо.
Как раз приближался драматический момент. Сверкающий, как бритва, край чёрной тучи, закрывшей половину неба, подполз к солнцу. На солнце набежала дымка. Потом оно ещё виднелось, словно мутное пятно. И вот пропало.  Скрылось за мрачный занавес. Сразу усилился ветер. Надвигалась буря.
- Пора валить! – сказал я Анюте.
Девушка, вместо ответа, взяла меня за поплавок. Я притянул её к себе. Анюта развернулась и повисла у меня на шее, обхватив ногами под водой. Торпеда угодила точно в цель. Мы начали свой танец, вспенивая воду. 
Тем временем, в небе загрохотало, и пошёл дождь. Ветер усилился и перешёл в шквальный. Грохотало уже безостановочно. Сверкали молнии, летя к земле. Дождь полил стеною.
- Выходим! – зашептал я Анюте в ухо. – Опасно находиться в грозу в воде.
- Не останавливайся! – прокричала Анюта, и, разжав руки у меня на шее, откинулась на воду. Амплитуда наших движений возросла. Голова Анюты, порой оказывалась под водой. Её тело скользило взад – вперёд, подобно рыбе, или же другой - какой обитательнице вод. Русалке? Да, русалке! Она была русалкой в этот миг. Белое тело рассекало воды, ритмично двигаясь в безумной скачке. Груди, словно бакены, болтались вслед за телом. Торчащие соски, как перископы, то появлялись над водой, то исчезали.
Дождь перешёл в град. Градины, величиной с крупную дробь, стали больно бить меня по спине.
- Выходим! – произнёс я вновь. На этот раз - намного громче.
- Не останавливайся, если ты не трус! – в ответ прокричала Анна.
Я бы и рад был, но никак не мог закончить этот страшный морской бой. Торпеда всё никак не хотела взрываться, как я не старался. И, вот ведь, какие дела, оставалась всё это время в самой полной боевой готовности! Град нещадно сёк меня.  Сделалось темно, как ночью. Температура воздуха упала до минусовой. Казалось, наступает конец света!   
Тут раздался сильнейший разрыв грома, прямо у нас над головами. Я подумал, что молния ударила в трубу, и что мощнейший смертоносный заряд небесного электричества прошёл сквозь наши соединённые тела. Анюта вскрикнула, задрожав и изогнувшись дугой. Мне показалось, что меня пронзает ток! Девушка разжала ноги и замерла, как будто стала бездыханной. Я приподнял Анюту, над водой. Взгляд её бессмысленно блуждал по моему лицу, и даже, будто сквозь меня смотрел куда-то в темноту. Я принялся трясти её.
- Ты чего, дурачок? – спросила она у меня, спокойно. – Сейчас это пройдёт.
- Что с тобой?
- Полный живот стрекоз и бабочек! – ответила Анюта, каким-то бредом.
Я забеспокоился, было.
Однако Анюта затем произнесла, вполне осознанно:
 - Выходим скорее. Побежали в пещеру!
Мы, наконец, выбрались из озера и, пригибаясь под дождём и градом, добежали до нашего укрытия.
В гроте было сухо. Одежда и обувь не намокли.  Мы прижались друг к другу и сидели так молча. Сейчас бы я молился. Тогда же просто замолчал, и был безмолвен необычно долго для себя.
Вскоре дождь стал затихать. Мы выбрались из нашего убежища. Вновь начались поиски белья. Нашёлся лишь набитый песком лифчик. Трусы, как видно, улетели на противоположный берег.  Я надел брюки. Анюта натянула платье на голое тело, засунув мокрый лифчик в сумку.
Мы двинулись в обратный путь. Поднявшись на вершину дюны, Анюта обернулась и сказала:
- Хорошее место! Будем заходить сюда почаще!
Порыв ветра задрал подол её платья. Я сделал вид,  что поражён, закрыл лицо руками и отвернулся. Анюта засмеялась, так искренно, что я не удержался и рассмеялся вместе с ней.
Ветер смеялся вместе с нами. Видно, было над чем.

Глава четвёртая, 
в которой наши герои совершают волшебное и истерическое путешествие
 Итак, начиная с того памятного дня, мы с Анютой стали тайно встречаться. Можно было бы сказать, что мы сделались любовниками. Но, это не было так. Любовники, на мой, возможно, устаревший взгляд, это люди, которые любят друг друга. У нас же никакой любви не было! Во всяком случае, в том значении, в каком я понимаю это, затёртое до дыр, слово. И то, чем мы занимались, называть любовью могут лишь ограниченные в средствах выражения носители английского языка.
- Давай делать любовь! - предлагают они друг другу.
 -  О, ес! Давай заниматься любовью!
Сразу представляется какая – нибудь американская научная лаборатория, где учёные в белых халатах выводят из пробирок различные виды любви. В разных отделах занимаются любовью. В каждом – своей разновидностью.
Потом, в экспериментальном цехе, делают любовь,  согласно заданным параметрам.
Получите патенты, доценты – импотенты! 
У нас же, для каждого блюда - своё название.
«Богатая и могучая русская языка!», - как говорил молодой чукотский поэт, участник съезда северных писателей в Ялте (Крым, Россия), вспоминая обращённый в его адрес монолог загорелой блондинки, которую он попытался взять за локоть на тамошнем пляже. 
Есть в русском языке слово «блуд», обозначающее конкретные действия.  Вот этим блудом мы и  занимались с Анной. Блудили, блудодействовали, трахались и … можно продолжать.
Какая тут любовь? Только похоть, ничего личного!
Ну, это я так, загнул для красного словца! Люди ведь не скоты. Им чувства подавай! Ведь если долго трахать одно тело, то оно уже не будет для тебя чужим. Влюблённость, конечно, присутствовала. У меня – так точно!
Но, что влюблённость, пред любовью?
А что такое настоящая любовь, я, наконец, познал в то время. Это отдельная история. Мы к ней ещё вернёмся. И к Анюте это не имело никакого отношения.
Анюта приезжала ко мне в гости на грохочущем трамвае. Тогда я жил с родителями. Утром они разбегались по работам. Младший брат шёл в школу. До обеда я был дома один. После обеда ехал на трудовую вахту, во вторую смену, которую Санёк, семейный человек, мне с радостью уступил. У Анны же, вообще, был плавающий график. Приходила, когда хотела. Ко мне она приезжала пару раз в неделю, с какой-то маниакальной регулярностью. Делала перерывы, лишь когда того требовала природа. Потом – снова вперёд!
Меня это, конечно, радовало! Но, не так, чтобы я с ума сходил от счастья. 
Анюта звонила в дверь. Я открывал, отложив книжку в сторону. Мы пили чай на кухне. Потом шли ко мне в комнату. Я даже врезал в дверь замок, на случай если младший брат придёт из школы раньше обычного. В комнате у меня повсюду валялись пластинки и конверты от них. Я ставил на проигрыватель какой-нибудь диск. В колонках раздавался треск иглы, потом начинала играть музыка. Как правило, тяжёлый рок. Я врубал музыку погромче, чтобы соседи не слышали нашу возню. Пока Анюта раздевалась, я курил в форточку, стряхивая пепел за окно. Я любил, чтобы она ждала меня уже абсолютно голой, накрывшись одеялом. Когда наступили холода, я иногда сначала грел руки у неё под мышками. У меня в комнате стоял такой старинный советский продавленный диван, со скрипящими пружинами. Я его даже не раздвигал никогда. Влом было возиться. Мы умещались на одной половине. Сначала мы по очереди ныряли под одеяло, делали друг другу приятное. Никогда не подсматривали. Бывало, я даже исхитрялся класть поверх одеяла конверт от диска, что играл в этот момент, и переводить названия песен с американского на татарский.
«Я занимаюсь любовью, а не войной!» - вопил высоким голосом, из обеих колонок, заокеанский вокалист.
«Это точно!» - соглашался я про себя, и лез, кряхтя, под одеяло. Наступала моя очередь демонстрировать, на что способен мой язык!
Потом мы начинали кувыркаться на диване. Но и не так уж, чтобы как-то особенно и разнообразно. Меняли три – четыре отработанных комбинации произвольно. Нам этого хватало выше крыши!
Всё шло чинно, по заведённому ритуалу. Всего мы совокуплялись по три раза за встречу. Порой не верится, друзья! Но, лишь время ограничивало количество заброшенных шайб. В перерывах Анюта просила рассказать ей «сказку». Это означало, что я должен был придумать на ходу, какую-нибудь грязную историю. В этих историях должны были участвовать наши общие знакомые. Желательно женщины, которых принуждают к сексу в самых неожиданных местах. В подъездах, на пустынных пляжах или за гаражами.  И желательно, сразу несколько мужчин: солдат, пожарных или милиционеров. Я что – нибудь придумывал, стараясь не повторяться. Что было с каждым разом всё труднее. Анюту эти «сказки» заводили очень сильно. Так - что приходилось ублажать Анюту языком разными способами. После всего, мы снова пили чай. Потом Анюта ехала домой. Я на работу, или по делам. Такой вот регулярный чемпионат!
 Как относился я к этим встречам? Мучила ли меня совесть? Ведь я знаком был с мужем Анны.
Отвечу так. К встречам я относился положительно, но не ценил их высоко. Конечно, это очень помогало в плане разрядки - физзарядки, молодому цветущему организму. Но, все эмоции и чувства у меня были – в другом месте.
Насчёт же мужа – да, сначала я чувствовал себя немного виноватым. Совесть моя, если не спала, то находилась в дрёме, при чём – в сладостной.  Анна успокаивала меня. Она говорила, что скоро разведётся с мужем. И что у них давно уж нет любви. Бедный Борис, жалел я бедолагу! Но, ведь он сам во всём был виноват. Он не любил Анюту, с её слов. Был сущим домашним тираном. Порою позволял и рукоприкладство! Как жить с таким?!
В общем, совесть моя окончательно уснула, в убаюкивающих объятиях Анюты. Я не хотел ни видеть, ни слышать ничего, зарывшись головой меж её грудей!
Ещё меня беспокоило, как бы Борис не узнал про наши встречи. Хотя Анюта была «дневной красавицей», и всегда успевала вернуться и встретить мужа дома. Но, бывает всякое!
 Однажды мы оказались на грани провала. 
К тому времени я начал помаленьку попивать.
Клиентура наша росла.  Деньги пёрли. Мы купили второе зубоврачебное кресло, и наняли знакомого врача, старика (ему было уже под пятьдесят!) Василича,  убедив оставить загибающуюся районную поликлинику. 
Семьи у меня не было. На личном фронте не складывалось. Будущее было в тумане. В прошлом, если продолжать на той же волне, был то ад, то рай.
Наши встречи с Анютой, всегда проходили в трезвом состоянии. Но, в тот день я был с похмелья. Была уже зима, кстати. Я уснул с приоткрытой форточкой, и окно в моей спальной покрылось узором из инея. Анюта вошла с холода,  раскрасневшаяся, в своём смешном двустороннем зелёно-красном пуховике.
 Не спешите завидовать, сегодняшние болелы «Рубина»!
Тогда они только появились – эти пуховики. Шили их  кыргызы во внутренней Монголии, что в Китае, по лекалам привезённой из Индии десятилетней давности «Бурды», а продавали на вьетнамском рынке в Казани марийские женщины в памперсах под лыжными штанами с начёсом. Через некоторое время, весьма недолгое, пух и перья сваливались вниз, и пуховики приобретали форму перевёрнутого конуса. В таких пуховиках и летом было холодно. Во всяком случае: по ночам, за городом, у речки. 
- Что с тобой? – спросила Анна, взглянув на меня.
- Вчера мы что – то лишканули, с друзьями, - ответил я упавшим хриплым голосом, поднося её холодные пальцы к  своим дрожащим губам. 
- Может быть, хочешь опохмелиться? Давай, я схожу за пивом! – предложила Анна.
Я до того дня никогда не опохмелялся. Не имел такой привычки, мужественно борясь с похмельем, как говорится «в сухую».
В этот раз я тоже отказывался, поначалу, но Анна настояла. Она сказала, что не стоит издеваться над организмом. 
Вскоре Анюта притащила авоську с полу – дюжиной  зелёных и коричневых бутылок – «чебурашек». Я открыл две бутылки открывалкой в виде гитары, с облупившейся эмалью и погнутым грифом. 
Мы выпили с любезной гостьей пива. Мне сразу сделалось хорошо. Выпив, Анюта стала заводной! Я потащил её, было, в свою комнату, на любимый диванчик.  Но, она воспротивилась.
- Нет! – заявила подвыпившая девушка, сверкая глазами. – Давай, в комнате твоих родителей.
- Да ты, что! – запротестовал я, было. – Нельзя там. Это же святое!
- Нет ничего святого! – взбесилась Анюта.  – Я хочу там! Только там!
После этого она направилась в комнату родителей, толчком открыла дверь, и рыбкой нырнула на широкую кровать. Я вошёл вслед за ней. Со стен на меня смотрели мои детские фотографии. На одной меня принимали в пионеры. На другой, я принимал присягу, с «калашом» в руках, на фоне белых гор.  Мне стало не по себе. Видя, что я всё ещё пребываю в нерешительности, Анюта стала срывать с себя одежду. На пол полетели джинсы, вязаный свитер и бельё. Вскоре девушка осталась в одних толстых  шерстяных носках, что я вручил ей по-приходу вместо тапок. Она сидела, слегка откинувшись назад, посередине родительской кровати. Зрелище, прямо скажу, непривычное. Обычно это место занимала кошка. Анюта вытянула свою точёную ножку в мою сторону.
- Снимай носок! – скомандовала она.
Я подошёл и снял.
- Теперь целуй пальчики! Давай – давай! Не стесняйся.
Я нагнулся и понюхал.
- Не бойся, у меня от ног не пахнет, - заявила Анюта.
- Где ты этого набралась? – спросил я, недоумевая.
- В порнухе насмотрелась! Недавно муж принёс новую кассету. У дяди взял. Там всё делают только ногами, - объяснила Анюта.
- Это фильмец про безруких инвалидов что ли? – удивился я.
- Какие инвалиды?! Деревня! – рассмеялась Анюта. – Там такие извращенцы, которые любят ножки, пальчики, пяточки, ступни и что там ещё есть на ногах?
- Мозоли, - ответил я.
Анюта выругалась матом! По-пьяни  позволяла себе.
- Какие мозоли?! Ну, что ты гонишь? Ну, вот я тебе сейчас покажу.…  Да ты что застыл, как чучело? Раздевайся!
Я разделся.
- Да у тебя не стоит, даже! – закричала Анюта. – Как я тебе буду показывать, если не стоит.
- Ничего мне не надо показывать! – запротестовал я. – Чем больше мне хотят что-то показать, тем больше у меня не стоит.
- Надо! Надо показывать! – Анюта икнула, отрыгнувшись пивом. – А то ты так и останешься сексуально отсталым и непросвящённым.
- Да и ладно! – упрямо ответил я.
- Будешь целовать мне ножки?! – в голосе Анюты звучали уже нотки нетерпения и негодования.
- Ну, если ты так хочешь.
- Целуй!
Я поцеловал Анюту в середину ступни.
- А-а-а!!! – закричала Анюта, и стала прыгать на кровати.
- Что с тобой?! – спросил я, испугавшись.
- Я кончила! – ответила моя сумасшедшая подружка, давясь заразительным смехом. Более того, она бросила в меня подушку.
Я запустил в неё подушкой обратно. Анюта увернулась. Тогда я попытался достать её плюшевым медведем. Медведь летал превосходно! Так уж заведено у нас в стране. Он угодил в створку стоящего рядом с кроватью трюмо. Створка захлопнулась, снеся по дороге все мамины флаконы, пудреницы, и стаканы с карандашами, для утреннего рисования лица.
Мне стало не до смеха. Я полез всё это собирать и расставлять, как было. Анюта мне подсказывала, свесившись с кровати, где что лежит, куда что закатилось.
Вдруг мне послышался, какой-то шум в прихожей. Хлопнула входная дверь.
- Кто – то пришёл! - зашептал я Анне тревожным шёпотом.
- Ой! – вскрикнула она и, слетев с кровати, принялась хватать и спешно надевать свои повсюду  разбросанные вещи.
Я оделся быстрее, чем в армии, при подъёме! Что не удивительно. Трико и майка – это вам не военное обмундирование.
Со страхом вышел я из спальной, и тут же вздохнул облегчённо. Пришёл братишка. Это было намного лучше, чем пьяный папа, или отпросившаяся с работы страдающая мигренью мама. Братишка только снял пальто и расшнуровывал ботинки. 
- Постой! – сказал я ему. – Хлеб кончился. Сгоняй за хлебом.
Младший брат посмотрел на меня с удивлением.
- Я же вчера вечером купил хлеб и батон.
- Всё уже съели! Иди, купи ещё, – я буквально вытолкал озадаченного школяра, подав ему пальто и сунув деньги.
Испуганная Анюта выглянула из спальной. Я живо начал прибираться в комнате родителей. Анюта помогала. Мы заправили постель. Всё разложили по местам, как было. На всякий случай я открыл форточку. Занавески закачались на весёлом морозном сквозняке. 
Оставаться дома вместе с Анной, при младшем брате, было уже как-то стрёмно. Расставаться нам тоже не хотелось.  Поэтому мы, допив остатки пива, отправились в волшебное мистическое путешествие!

Кабаков  тогда приличных было мало. Всё было дорого.  Везде сидела гопота.  Поэтому, в те времена, ходили люди чаще в гости. И пили у друзей, в их комнатах или на кухнях.
Рядом с моим домом жил некто Вольдемар, работник морга. Вот к нему мы и направились, с Анютой.  Вольдемар оказался дома. Он жил один в бардачной двухкомнатной квартире. Родители его развелись, и разъехались по новым семьям. Сестра вышла замуж и тоже упорхнула.
 Нашему приходу Вольдемар был удивлён и сдержанно обрадован. Обрадован потому, что просто рад был меня видеть, к тому же, под ручку с красивой девушкой. Сдержанность же его объяснялась тем, что как раз в эти дни он был в завязке, т.е. не употреблял алкоголь. Что не исключало потребление иных  веществ. Да – да! Мой друг лечил больные нервы, используя наркотики. Не тяжёлые, конечно. Было у него в аптечке некое вещество, название которого я не буду тут употреблять. Его он регулярно вкалывал себе. Не в вену, правда, а в мышцы. Обычно, в задницу.
Вольдемар был осторожным и осмотрительным наркоманом. Потом он, кстати, слез с наркотиков, и перешёл к банальному бухлу.  Но - это серединный путь для тех, кто выжил.
Мы  с Анютой завалились запросто к нему. Разделись в прихожей.
- Есть что-нибудь выпить? – спросил я у хозяина.
Вольдемар посмотрел на меня критически. Но, учитывая, что я был не один, лишь покачал лохматой головой. Потом достал напиток эскулапов – медицинский спирт.
Мы выпили. Закусили макаронами и рыбными консервами.  У нас завязалась живая беседа за столом на кухне. Анюта интересовалась, как это можно работать в морге? Вольдемар рассказывал о прелестях своего труда.
Работу он свою любил. И прямо за столом её живописал!
Вдруг Анюта посмотрела на настенные часы и ахнула! Пора уже ей было собираться домой. Девушка попыталась встать. В тот же миг она испытала на себе предательское действие спирта. Я сам через такое проходил. Когда желаешь встать, а не можешь! Ноги становятся словно ватные. При этом голова работает нормально. Соображаешь, что и как, а вот тело не слушается. Оно уже в плену у огненного духа, вызванного из небытия средневековыми алхимиками.
- Что со мной? Я не могу подняться! – спросила Анюта испуганно.
- Я где-то слышал, что если выпить ещё одну рюмку, то скованность пройдёт, - ответил я, потянувшись к пузатой колбе.
- Не надо ей больше пить! – запротестовал  Вольдемар, убирая колбу подальше.
- Давай, помогу тебе подняться, - участливый хозяин, взяв Анюту за талию, попытался приподнять её из-за стола.
«Получил-таки доступ к живому телу, потрошитель!» - подумал я, не без досады.
Анюта, наконец, приподнялась. Вольдемар, не убирая рук с её талии, проводил пьяную девушку в прихожую. Мы там оделись и обулись, и я, подумав, попросил у гостеприимного хозяина на посошок.
Это был, как потом окажется, ключевой момент вечера!
Вольдемар принёс мне рюмочку и бутербродик с рыбкой. Анюта, посмотрев, потребовала себе тоже.
Хозяин от щедрот налил и ей.
- Пройдитесь немного по морозцу, - посоветовал он нам. Пару остановок. Сразу в транспорт не садитесь.
- Да, да! – ответил я. – Спасибо, друг, за всё!
Вольдемар пожал мне руку на прощанье и долго целовал Анюту в щёки.
Мы вышли из подъезда на мороз. По совету Вольдемара мы пошли по тротуару, вдыхая бодрящий морозный воздух.
Вдруг Анюта и говорит:
- Охота писать!
Я тогда уже привык к тому, что если она чего-то   желала, то не стеснялась говорить об этом. Обо всех физиологических процессах и желаниях их удовлетворить.
- Где же это сделать? – начал я соображать, вертя головой. – Может быть там, за гаражами?
- Нет, холодно! У меня замёрзнет всё!
- Ну что ж, остаётся только в подъезде! – сделал я заключение, к которому многие читатели могут отнестись с возмущением. Да я и сам бы сейчас такого не позволил. Тогда же – тогда позволил.
- В этом? – указала Анна на ближайший подъезд.
- Нет, туда только что зашли жильцы. Давай вон в том, где лампа не горит у входа.
Мы подошли к крайнему подъезду хрущёвки. Тогда никаких замков на подъездных дверях не было и в помине, ни кодовых, ни электронных. Я заглянул в подъезд, в нём было тихо и пусто. Пахло кошками.
- Заходи! – позвал я Анну. – Давай по-быстрому вот здесь, у двери в подвал. А я постою на улице,  поохраняю.
Я вышел и стал ожидать подружку, высматривая, не идёт ли кто? Короткий зимний день катился к своему закату. Во многих окнах зажигали свет. Я задумался о сотнях разных судеб. О людях, что мелькают за стёклами. Счастливы ли они? Что их тревожит? Любят ли они друг друга?
 И о прочей пьяной ерунде ещё я размышлял.
Вдруг я спохватился.
Анюта что – то всё не появлялась.
Я заглянул в подъезд и спросил:
- С тобою всё в порядке?
- Не-ет! – отозвалась Анюта, всхлипывая, из подъездного полумрака.
- Что случилось? – удивился я.
- Не скажу, - ответила Анюта, плача.
- Почему же? – я пришёл в смятение, не зная, что и думать. 
- Мне стыдно! – продолжала канючить Анюта.
Я, наконец, разглядел её силуэт, возле батареи.
- Прекрати! Говори, что произошло?
- Я обсикалась! – заревела моя пьяная подружка.
- Как это? – недоумевал я. - Не успела снять штаны что ли?
- Я их вообще забыла снять!
Я выругался и стал соображать, что делать дальше. Явиться домой в мокрых штанах Анюта не могла. Время ещё было не позднее. Поэтому было принято решение вернуться к Вольдемару и просушить штанишки. Не теряя  времени, мы пустились в путь обратный.
Вольдемар был удивлён нашему возвращению. Он как раз готовился принять вечернюю дозу. Достал заветный пузырёк и кипятил свой именной шприц с золотой иглой на газовой конфорке. Пришлось ему отложить процедуру.
«Золото, а не человек!» - подумал я тогда.
Когда Анюта, прямо в прихожей, сняла вместе с пуховиком, сапогами и шапкой, ещё и свои вязаные штаны, у Вольдемара глаза полезли на лоб!
Анюта сразу проследовала в ванную. Оттуда донёсся шум воды.
- Чего это она? – спросил хозяин.
- Решила дать тебе в благодарность за угощение, - ответил я. – Сейчас подмоется и вперёд! Я пока на кухне посижу. Ты мне только спиртику накапай.
- Сейчас! Не жалко спирта! – говорил Вольдемар, вытаскивая из холодильника дрожащими руками заветную колбу.
Махнув рюмашку, я рассказал опешившему хозяину, на ушко, что произошло. Тот посмотрел на меня совсем уж ошалело. Потом мы стали сдержанно смеяться. Скоро сил сдерживаться у нас уже не осталось! Меня прорвало, и я  разразился гомерическим хохотом. Помню, у меня даже заболел живот от смеха.
- Сволочи! – Анна выскочила из ванной разгневанная. Она услышала наш смех, сквозь шум льющейся воды. – Надо мной смеётесь?
Вольдемар разинул рот, глядя на Анюту с голыми ногами. Свитер она сняла, чтобы не намочить, и оставалась лишь в кофточке и трусах.
Я еле успокоил девушку. Вернее она сама мгновенно успокоилась, увидев кипячёный шприц.
- О, это что? – спросила любопытная Анюта.
Вольдемар улыбнулся:
 – Это ракетоноситель! Он выводит на орбиту. А иногда и в глубокий космос.
- Вольдемар, ты что наркоман? – спросила Анна напрямик.
Тот возмутился:
  – Ничего себе! Я же не говорю, что ты алкоголичка, раз пьяна сегодня. Вот и я, так скажем, экспериментирую иногда. 
Потом он рассказал нам о своём любимом «лекарстве». О том, что оно безвредно. Врал, конечно! Скорее всего, себе врал, в первую очередь.
- Хочешь попробовать? – спросил он Анну.
- Давай! – сказала та, кивнувши головой в ответ.
- Вы что, с ума сошли? - вмешался я. – Вольдемар, зачем ты её провоцируешь? Она, ведь, заводная!
- Ничего не будет страшного! Я сделаю ей
небольшую дозу, – настаивал наркоман - просветитель, вытаскивая из холодильника упаковку шприцов. – Вот берём самый маленький шприц, и набираем самую маленькую дозу. Эффекта хватит на пятнадцать – двадцать минут.
- Давай, набирай! – поддакивала Анна. – Хочу попробовать!
Я понимал, уже, к тому времени, что лучше не становиться на пути желаний Анны. Глаза её горели вожделенно, заворожено глядя на манипуляции хозяина квартиры.
- Разрешите, - сказал Вольдемар, указывая Анюте на её полуоголённый зад.
Анна, жеманно повернувшись, выпятила попку.
- Мало того, что пьяница! Так ещё и наркоманкой решила заделаться, - выпалил я, неожиданно для себя начиная злиться.
- Да ладно тебе! – не совсем вовремя влез Вольдемар.
- Ты что ли её домой потащишь?! – вспылил я.
- Провожу я вас, не беспокойся, дружище! – сказал Вольдемар примирительно. – Да нормально всё будет! Ничего с ней не произойдёт.
- Коли! А то передумаю! – закричала Анюта.
Её блистательный зад дрожал, как баллистическая ракета перед стартом.
Вольдемар примерился. Для чего-то сдвинул на  бок и так уж номинально прикрывающие попку трусики. Зачем – то хлопнул Анюту по месту укола ладонью. Затем воткнул, наконец, шприц в одну из лучших частей молодого тела. Я увидел, как толкаемая поршнем прозрачная жидкость исчезла в теле Анны.
Наступила тишина. Мы с Вольдемаром уставились на Анну. Анна  сидела, молча на табурете.
- Чувствуешь что-нибудь? – спросил у неё наркоман – любитель.
- Спать охота! – ответила Анюта, зевая.
Никакого эффекта волшебный укол не произвёл. Вернее был эффект, но не такой, как ожидался. Анюта стала засыпать. Она закрыла глаза и засопела, положив голову на стол.
  - Это бывает, когда мешаешь вещество с  алкоголем! – заявил Вольдемар. – Эх, зря пропала доза, - добавил он, сокрушаясь.
 – Не потому, что жалко тратить, - пояснил он, спешно. - А потому, что Анна так ничего и не испытала!
Мы отвели Анюту на диван и уложили её спать, накрывши пледом.
Потом ещё немного посидели с хозяином на кухне. Мне тоже захотелось спать. Я спросил у Вольдемара, не обидится ли он, если и я отправлюсь на часок в объятия Морфея?
- Во сколько разбудить вас? - спросил участливый хозяин.
- Давай через часок, - ответил я, посмотрев на часы.
Было начало пятого, и если бы Анюта прибыла домой и в шесть, то ничего страшного. Не поздно ведь!  Заодно и протрезвела бы слегка. И штаны бы к тому времени просохли.
- Хорошо, разбужу вас через шестьдесят минут, - пообещал Вольдемар.
- Тебе не будет скучно? – спросил я, укладываясь.
- Не беспокойся, я найду, чем заняться.
Я пристроился на диване за Анютой, и почти мгновенно вырубился.

Проснулся я от того, что кто-то сорвал с меня плед. Открыв глаза, я некоторое время не понимал, где нахожусь. И кто это стоит передо мною, нависнув сверху, как скала.
Наконец раздался голос. Знакомый голос. Да, мы же у Вольдемара, вспомнил я. Только потом я врубился в то, что говорил Вольдемар. А тот вопрошал громко и как-то утробно:
- Ты кто такой? Вы кто такие? Чего вам надо от меня?
Я посмотрел на хозяина, и в тот же миг с меня слетели сон и большая часть хмеля.
Тот, кто смотрел фильмы про вампиров, может припомнить, как преображаются укушенные этими крылатыми тварями бедолаги. Ещё недавно были они люди, как люди. А потом – бац! Один короткий укусик, и несчастный кардинально изменяется, превращаясь в кровососа.
Вот так и Вольдемар. Внешне он был всё тот же прежний Вольдемар. Но, странный блеск в его глазах, и необычное поведение говорили о том, что это уже не он. Или же совершенно не он. Или же, это было нечто  совсем иное! Всё бы ничего. Ведь все мы изменяемся в процессе жизни. Но только вот в руках преображённый Вольдемар сжимал большой тесак для резки мяса! Наверняка приволок его из морга, где им разделывали трупы. 
- Ты что, дружище Вольдемар, не узнаёшь меня! – вскричал я в ужасе.
- Не узнаю! Кто ты такой? – взглянул он в мою сторону исподлобья.
- Это же я, твой друг Витёк! – ответил я дипломатично и тактично.
- Ты не Витёк! – вскричал Вольдемар. – Ты его дух! Причём, тлетворный!
- Какой такой тлетворный? – ответил я, отодвигаясь, и сел на Анну невзначай.
 - А – а – а – а!!! – закричала та, подскочив, и тоже просыпаясь!   
Заметив её, Вольдемар встал в позу смертельного убийцы, подняв свой томагавк над головою.
- Не бойся! Тебя я не убью! – зашипел мне Вольдемар. – Но эта тварь заслуживает смерти!
Я содрогнулся. За Анютой я больших грехов тогда не видел. Но разве влезешь в голову наркомана, в момент, когда он пребывает в двух мирах одновременно?
- О, боже! Помогите! – закричала проснувшаяся Анюта.
Она мгновенно врубилась в происходящее! Врубишься тут! Как не рубиться, коли жизнь весит на тонком волоске?
- О Боге вспомнила? – зашептал Вольдемар зловеще. – Сейчас ты перед ним предстанешь!
Одержимый дьяволом хозяин сделал ещё шаг вперёд. Тут вдруг в полоске света на полу, падающего наискосок из кухни, появился  любимец Вольдемара, проснувшийся кот. Задравши хвост, он принялся мяукать. 
Вольдемар, дёрнувшись на внезапное движение, тщетно пытался сфокусировать взгляд. В этот момент он произнёс страшное выражение, которое мне не забыть до конца своих дней: 
- Уберите движущуюся мёртвую плоть!
Силясь разобраться с движущейся плотью, он встал ко мне вполоборота и опустил руку с  топориком.
Это был шанс!
Я понял: или сейчас, или никогда!
Как снежный барс в прыжке, как рысь, свалившаяся из густых ветвей, как ниндзя, появившийся из тени, я бросился на Вольдемара! Сбил его с ног, и налег на его вытянутую руку с топором. Вольдемар упал, как подкошенный. И в тот же миг из-под него раздался дикий нечеловеческий крик! Нечеловеческий потому, что это орал придавленный нашими телами кот!  Как только выскочил сплющенный, как камбала котяра, подскочила Анюта. Она, упав коленками на руку Вольдемара, пыталась разжать его ладонь, держащую страшное оружие! Всё тщетно! Вольдемар сжал руку мёртвой хваткой! Видать, он научился ей  у мертвецов. 
Тогда Анюта впилась зубами в руку железному человеку. У того из ладони брызнула кровь.
Вольдемар завопил от боли и, наконец, разжал ладонь.  Анна, завладев ещё тёплым мечом, вскочила на ноги. Она была страшна в сей миг! С растрёпанными волосами. С ужасным топором в руке. В трусах и лифчике. И, самое страшное, меж губ её сочилась кровь! Кровь поверженного вампира! Я, находясь под впечатлением от всего происходящего, подумал, что сейчас она снесёт ему башку одним ударом!
Вдруг Вольдемар заговорил:
- Как долго это продолжалось? – спросил он, хоть и дрожащим, но своим обычным голосом.
- Вольдемар, с тобою всё в порядке? Ты пришёл в себя? Ты прежний? – накинулся я на приходящего в себя космонавта с расспросами.
- Не в порядке! Я истекаю кровью! – застонал поверженный бедняга.
Мы переглянулись с Анной.
- Не будешь больше топором махать? – спросил я у Вольдемара.
- Витёк, перевяжи меня скорее! – закричал тот в ответ.
Анюта включила свет в комнате, и мы вскрикнули одновременно. Пол был залит кровью! Мы подхватили хозяина квартиры под руки, усадили, промыли рану на руке перекисью, обработали и перебинтовали. 
Благо, ведь медики!
Спустя полчаса, мы втроём пили чай на кухне.
Вольдемар теперь мог брать чайник, не боясь обжечься – рука была перевязана в несколько слоёв. Свойство его вещества было в том, что оно как-то быстро отпускало! Он даже не выглядел помятым. Вот только рука.
Анюта нарезала тесаком батон. Она была уже почти трезва!
- Всё, больше никогда не буду употреблять вещество! – заявил Вольдемар.
- А я никогда не буду пить спирт! – вторила ему Анюта.
Забегая вперёд, скажу, что обещания свои они сдержали. Вольдемар остановился перед гранью,  отделяющей его от пропасти. Быть может, в этот вечер мы спасли его. А может и не мы. Но, с нашей помощью он убедился в пагубности наркотического зелья.  Вот, правда, приналёг он впоследствии на тот самый спирт, от которого отказалась Анюта.
Анюта никогда потом не употребляла спирт и даже водку, а перешла к напиткам благородным – вину и коньякам.
Один лишь я никому ничего не обещал! Что толку в этих обещаниях? Даже, напротив, я так перенервничал, что потребовал налить себе ещё!
Анюта хмыкнула, а Вольдемар налил. Что ему оставалось делать?
Часы пробили полночь.
- Мне домой надо! – прошептала Анюта. – Что будет дома? Что будет?!
- А что будет дома? – поинтересовался Вольдемар. – Родители строгие?
- Меня дома ожидает муж, который полдня и полночи сидит один с ребёнком.
 - Какой муж? Ты что, замужем? – изумился Вольдемар.
Когда мы объяснили ему, что почём, наш друг заявил твёрдо:
- Надо вести Анну домой!
- Да, будем собираться! – сказала Анюта, и пошла в ванную комнату.
Через мгновение растерянная девушка вышла с мокрыми штанами в руках.
- Штаны упали с батареи, и не высохли! – сообщила она упавшим голосом.
Я оторопел.
- Ничего страшного, я дам тебе свои джинсы, - сообразил находчивый хозяин.
Потёртые «Мальвины» оказались Анне впору.
Мы оделись, толкаясь, в прихожей и втроём двинулись в путь. Это сейчас - кругом такси. Тогда же, что ты! Мы потопали пешком.
Анюта проживала в престижном районе. Если по прямой, то километров пять. Мы шли, хрустя снежком, перебрасываясь короткими фразами. Мороз крепчал. Улицы были пустынны. Ни машин, ни людей. Фонари горели, через одного.
На полпути мы пересекли большую площадь имени Вахитова, революционера, расстрелянного белочехами, за то, что он не хотел пропустить их в Чехию. Там, вокруг площади, стояли телефонные будки. Тут видно спирт во мне сказался. Сначала видимо замёрз. А  после отогрелся при ходьбе. Я схватил Анюту за руку и потащил в одну из будок.
- Что ты делаешь? – удивилась Анюта.
- Мы так с тобой сегодня и не трахнулись! – заявил я удивлённой девушке.
- И что?! – та не могла понять, чего я хочу от неё.
- Вот здесь мы это и сделаем! – пояснил я.
- Ты с ума сошёл!! – закричали они с Вольдемаром в два голоса.
- Не говорите мне такие страшные вещи! Сами вы безумцы! Не говорите мне: нет! Не обламывай меня, Анюта! – вскричал я на всю площадь. – Я всю жизнь мечтал совокупиться зимней ночью с прекрасной девушкой в телефонной будке.
- Отстань, от девушки, маньяк! – запричитал Вольдемар. – У нас совсем нет времени!
- Уж кто бы говорил! – набросился я на постоянно меняющегося товарища. – Маньяк это ты! Причём вооружённый.
- Да я сейчас, вообще, домой пойду! – разозлился Вольдемар. – Чего я, собственно, вас провожаю?
Представив перспективу одинокого возвращения по незнакомому району, я присмирел. К тому же я заметил, что Анюта слегка надулась на такое моё поведение.
Более задержек в пути у нас не было. Вскоре мы пришли к дому Анны.
Мы вошли в подъезд, не запираемый, как и большинство подъездов в городе.
- Я пошла! Спасибо вам за всё! – сказал Анюта на прощанье, дрожа от холода и страха.
Мы с Вольдемаром прослушали снизу, как отзвучали её шаги по лестнице. Затем открылась и закрылась дверь в квартиру. В подъезде наступила тишина. Стало слышно, как булькает вода в горячих батареях отопления.
- Пойдём! – сказал мне Вольдемар.
- Подожди, - ответил я товарищу. – Дай обогреться!
Мы стали греть руки на радиаторах отопления, между первым и вторым этажом.
Вдруг вновь открылась дверь, и сверху раздались шаги. К нам спустилась Анюта. Она уже переоделась в домашний халат тапочки. В руках она держала джинсы.
- Спасибо большое! – сказала она Вольдемару, возвращая ему штаны.
- Как там Борис? – спросил я.
На мой вопрос Анюта лишь рукой махнула неопределённо, и снова двинулась наверх, словно поднималась на эшафот.
- Пойдём, пора уходить! – настаивал Вольдемар.
- Ещё минутку! Дай согреться! – я сунул руки между батарей, как ранее совал их Анне под мышки.
- Ну, хорошо! Ещё минутку, - согласился Вольдемар.
Напрасно он послушался меня! Хотя, чему быть суждено, того уже не миновать!
Вдруг всё пришло в движение в подъезде! Раздался странный нарастающий гул, как будто поезд выезжает из туннеля. Мне показалось, что и воздух сам заколебался. Загудели перила. Задрожала лестница. Я непонимающе уставился на Вольдемара. Тот, изменившись в лице, уже в который раз за этот вечер,  прошептал побелевшими губами, несколько странноватую для него, да и вообще странную фразу:
- Лишь бы топора не было!
Тут до меня дошло, наконец, что нам грозит новая опасность!
С верхних этажей летел Борис, на крыльях праведного гнева! Он, наконец, предстал пред нами. Был вид его ужасен. Лицо раскраснелось! Ещё бы! Кто потерпит, чтоб его жена пришла домой средь ночи, в чужих штанах! И после этого, набравшись наглости, вернула бы штаны кому-то.
На пути Бориса возник несчастный Вольдемар, воодушевлённый отсутствием топора. Но, дело, всё же, было плохо! 
Весь гнев Борис обрушил на моего несчастного товарища. Подобный, сходящей с гор лавине, он смёл беднягу на своём пути, прислав ему прямой удар в лицо.
Вольдемар был сильный человек. Но, лёгкий! 
Он совершил полёт с площадки между этажами, прямо вниз, до первого этажа. Преодолев по воздуху это короткое расстояние, он врезался головой в почтовый ящик одной из квартир. Как только дверь не вышиб? Ящик смялся, как пивная банка! Голова, впрочем, осталась цела! И она соображала!
Неизвестно откуда, по-моему, из-под подкладки,  Вольдемар извлёк огромный шприц.
  - Этот шприц наполнен трупным ядом, вирусом СПИДа, и вакциной гепатита Бэ! – закричал он на весь подъезд. -  Подходи, сука! Не пожалеешь!
Борис отпрянул в ужасе. Он, не смотря на гнев, соображал, что жизнь дороже.
А далее, началось контрнаступление Вольдемара. Он двинулся, поднявши шприц над головой, на потерявшего кураж Бориса. И вскоре они пробежали мимо меня в обратном направлении. Меня они почему-то не заметили. Я был словно человек – невидимка! 
Уж я не знаю, чем закончилась погоня. Но, вскоре Вольдемар вернулся. Он опустился сверху, как с небес.  Вольдемар победитель! Со слегка помятой физиономией. Сжимая очередное страшное оружие в руке. Борис сокрылся от него. Судьба Анюты оставалась неизвестной.
- Теперь пойдём! – сказал Вольдемар приказным совсем уж голосом.
И я повиновался. Как же по-другому?
Мы снова вышли на мороз. И по морозцу, двинулись обратно. Светили звёзды, там, где не горели фонари.  По-прежнему было пустынно и тихо.
- Что это за страшное биологическое оружие у тебя в шприце? – спросил я у Вольдемара.
Вопрос этот был задан где – то на полпути домой.
Мой друг рассмеялся, и улыбнулся странною улыбкой:
- Ты не поверишь, что там.
Я выдержал глубокомысленную, или же бессмысленную паузу.
- Там то, чего боятся все агрессоры Земли! Там то, что разгоняет злые силы! В моём шприце закачена известная всем мёртвая вода!
Я вздохнул, пытаясь уловить его петляющую мысль, и далее уже, мы молча шли, до самого конца пути!   
- Прости меня, мой друг! – сказал я Вольдемару, при прощании.
Он снова, как-то странно улыбнулся.
- И ты прости меня, - сказал он мне.
- За что?
- Да так! – ответил Вольдемар. – Возможно, я прошу прощенья и авансом!
Я удивился. Но лишь настолько, насколько оставалось сил на удивленье в этот бесконечный  день. На снежной площади, мы хлопнули друг друга по рукам и разошлись.
Вот собственно и всё, что было в этот день!
С волнением я ожидал, что приготовит день грядущий. Но это моё привычное состояние! Я ожидаю каждый новый день со страхом. С утра я прячусь в складках одеяла, высовывая свой короткий нос. Я жду, что этот мир с цепи сорвётся! Что двинется он на меня войной! Я слаб, мне страшно! Я боюсь всего! И лишь стаканчик, гранями сверкая, меня поддерживал в те дни!
 Как, впрочем, и сейчас!

Конец первой части