Жора N — мой давний приятель. Красивый, поджарый, по-молодому резковат в суждениях. Похож на отставного ротмистра лейб-гвардии гусарского полка, чисто выбритого, трезвого и в рубашке-поло "Ralph Lauren". Всего на два года старше меня, но я это старшинство признаю, а он охотно прислушивается к моему мнению, что весьма приятно. В начале июня мы сидели на летней веранде кафе и пили замечательный эспрессо. Вот что он мне рассказал.
— Я на днях ждал маршрутку напротив "Детского мира", вдруг вижу — подошла на остановку деваха молодая. Одета — как будто из 70-х пришла: юбка короткая, кофта какая-то хипповая. Но главное — лицо: не красавица, а просто милая, — видно, что характер хороший, лёгкий. Ну, ты меня понимаешь. Чем-то Наташку напоминает, с которой я ходил на каникулах после третьего курса. В общем, клёвая, симпотная, рок-н-ролльная чудоха. Я стал незаметно на неё поглядывать, можно сказать — засмотрелся и даже маршрутку свою пропустил. Я думал, таких уже нет.
Он меня удивил: пожилые женатые мужчины на такие темы обычно не говорят, по крайней мере мы с ним. Всему своё время. Ухлёстывающий за девушкой молодящийся чувачок нашего возраста просто смешон, и конец таких историй печален. К чему он клонит я не понимал.
— Тут подошёл полупустой автобус, она как-то легко и естественно поднялась по ступенькам и обернулась. Ты не поверишь: она на меня посмотрела и, как мне показалось, всё поняла. Ни насмешки, ни осуждения — только понимание! Умная. Сердце стучало, как большой барабан.
Он отпил кофе и закурил.
— Представляешь, — продолжил он после паузы, — я полностью забыл о своём возрасте. Мне было двадцать лет. Захотелось вбежать в этот автобус и ехать неизвестно куда и зачем, лишь бы побыть рядом с ней. И длилось это состояние... секунды четыре, но это были какие-то очень длинные секунды, и не из этого времени, а из нашей молодости.
Потом будто тормоз сработал, и всё стало на свои места — мне опять было шестьдесят четыре года. Автобус ушёл. Я укорил себя за легкомыслие. Для молодых мы — старики. Они не понимают, что это только оболочка, в душе мы — их ровесники, только умные и грустные, знающие, что жизнь пролетает очень быстро. Блин! С какими девчонками я целовался в десятом классе! Обалдеть можно! Тогда я этого не понимал, придурок. А в универе после танцев? Чего молчишь? Вот ты попробуй, опиши всё это словами.
Что я мог сказать? Я его понял и внутренне согласился. У меня ведь тоже были такие моменты. Он был прав: четыре секунды, не больше. Описать словами это невозможно.
На внутренней стороне чашек остался след кофейной пены. Время подвигалось к полудню.
— Ну что — уходим?
т — Пошли.