ВИКТОРИЯ ВИРДЖИНИЯ ЛУКИНА - http://www.proza.ru/avtor/virdjinia - ПЯТОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ЛАУРЕАТ 25 ЮБИЛЕЙНЫЙ» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
К нам едет тётя Дульсинея, - сообщила я, положив телефонную трубку.
- О-оо! - простонал мой муж, - тогда я в гараж, до упора!
- Нетушки, – возразила я, - и не вздумай её тёть Дусей назвать! Она всё еще ждёт своего рыцаря «печального образа»!
За пару часов я успела покрасить волосы и навести блеск во всём доме. Котов эвакуировала на балкон, замесила тесто для кекса, вымыла зеркала и поставила на пианино тётину фотографию. Муж подмёл в подъезде, в лифте прикрепил искусственную розу, подстриг ногти на ногах и побрился.
Из окна мы наблюдали, как шарообразная тётя, семенила по скользкому тротуару к нашему дому. На ней была бордовая шуба выше колен и зелёная ажурная шаль с бахромой, на голове – невообразимый начёс «пёрышками" и меховые наушники. Одной рукой она прижимала к груди лаковый ридикюль, а другой, с оттопыренным мизинцем, держала дымящуюся сигарету. Накреняясь то вправо, то влево, она балансировала на льду, напоминая "девочку на шаре"
- Зайцы мои! – закричала тётя с порога, - У меня предпенсионная депрессия, надеюсь развеять её с вашей помощью!
- Добро пожаловать, - улыбнулись мы.
- Дайте мне точку опоры, и я переверну ваш дом! - театрально захохотала гостья и крепко щёлкнула моего мужа по носу.
Она достала из ридикюля вязаные тапочки:
- Рюмочку коньяка, кофе и мой любимый шоколадный кекс!
- Я как раз такой испекла, - похвасталась я, - он отлично поднимает настроение!
Дульсинея подошла вплотную к зеркалу: длинный печальный нос, круглые жёлто-зелёные глаза и маленький ротик, обведенный алой помадой. Промокнув салфеткой слезинку, она залпом опрокинула рюмку и, всхлипывая, проглотила половину кекса.
- У-ух! – выдохнула она шоколадными крошками, - Вымоем окна, шторы укоротим вдвое и сошьём ламбрекены, мебель переставим, а кота подстрижём под сфинкса… э-эх, включайте караоке… и коньячка ещё!
К вечеру наш дом преобразился, а мы почувствовали вселенскую усталость. На полу лежали опустошённые коньячные бутылки, пепельницу переполняли напомаженные окурки, а зелёная шаль свисала с люстры, потому, что - так красиво! Один из наших персидских котов, подстриженный тётей почти под ноль, спал, заботливо укутанный ею в бордовую шубу, а вязаные тапочки, залитые кофе, скорчившись, сохли на батарее.
Около полуночи стало ясно, что ночевать Дульсинея останется у нас. Румяная, с поникшими «пёрышками» на голове, она выкатилась из душа, объятая клубящимся паром:
- Зайцы мои, как же я у вас отогрелась душой!
Взбив подушки и заботливо укрыв её меховым пледом, я капнула в аромалампу масло апельсиновых корочек, присела на край кровати и задумалась:
"Да, тётя может довести до белого каления, но мы ей искренне сочувствуем, и стараемся поддерживать в её нескончаемых депрессиях. Сколько себя помню - мы потакаем ей, притворяемся, обхаживаем, в глубине души считая её чудачкой, дамочкой с приветом.
Великовозрастный ребёнок! Взбалмошная, неуправляемая девочка бальзаковского возраста! Всю жизнь одна, в ожидании своего затерянного счастья - трогательно-смешная, молодящаяся Дульсинея!"
Тётушка лежала под цветастым абажуром и отрешённо смотрела в потолок – глаза влажно блестели, рот был очерчен горестными скобками, а в густой чёлке белели пряди, которых я раньше не замечала.
Я взяла её пухлую, всю в диковинных колечках, руку, в свои ладони:
- Тётя...
- Детка, вы не знаете...
- Конечно, мы не можем знать, как тебе бывает одиноко, но...
- Вы совершенно ничего не знаете! – фыркнула тётя Дуся, - Я сама во всём виновата!
Она вынула из ридикюля фотографию: в лучах яркого солнца, у бирюзовой озёрной кромки, прислонившись к пальме, ослепительно улыбался симпатичный темнокожий детина.
- Ты была на сайте знакомств? – я глупо улыбалась и морщила лоб, - А почему именно такой?
- Это Винсент, мы любили друг друга.
- Любили?! Так он реальный? Джинсами у нас торгует, что ли?
Дульсинея села, и обняв подушку, зарыдала. Слёзы катились из её припухших глаз крошечными виноградинками, кружева на ночной сорочке дрожали, а сквозь сжатые губы пробивалась лишь одна жалобно-дребезжащая нота.
Тётя затрясла ридикюлем и, из глубины его, вместе с массой непонятных побрякушек, вывалился тоненький фотоальбом. Я открыла его.
На старой чёрно-белой фотографии, пухленькая девушка с густой чёлкой пела под гитару в комнате студенческого общежития. На стенах – плакаты Бони М и АББЫ, на столе – плюшевый Чебурашка и гора столовских пирожков. Рядом с ней, в белоснежных рубашке и брюках-клёш - высокий темнокожий парень, с тонкой шеей и причёской «одуванчик».
На следующем снимке они сидели в обнимку на фоне городского фонтана, под цветущими каштанами – чёрный кофе и молоко, день и ночь, инь и ян!
Ещё дюжина кадров запечатлела их - то в общественной кухне, с увековеченным тараканом на стене, то в институтских аудиториях, во время сдачи экзаменов, и в новогоднюю ночь – у накренившейся ёлки.
- Это было в моей прошлой жизни, четверть века назад, - спокойно сказала тётя, - поверь, он был лучший, лучше всех на свете!
На последнем чёрно-белом изображении, юные Дульсинея и Винсент склонились над прелестным шоколадным карапузом.
Потом пошли цветные фото:
Возмужавший Винсент с маленькой девочкой на фоне белой мечети с изумрудным куполом.
Девочке уже лет десять и она стоит с отцом у роскошного автомобиля, а вдоль дороги, словно египетские пирамиды - горы арахиса, национального достояния Нигерии.
Винсент с дочкой в квартале ремесленников выбирают ткани, а на натянутых вдоль и поперёк верёвках, словно красочные паруса, надуваются от ветра домотканные холсты синих оттенков.
Девочке лет пятнадцать – пышная красавица в яркой тунике, с кувшином на голове, губы подкрашены, глаза подведены – смеётся, а на щеках чудные ямочки и множество золотых цепочек на шее, внизу подпись: «Мама, я тебя люблю!»
- Тётя, – пролепетала я, - оказывается, мы тебя совсем не знали!
- А никто не знал, это была моя тайна, мой крест, плата за моё малодушие. Я ведь училась в столице и со своей деревенской роднёй не виделась годами. Мне удалось скрыть от всех и мою любовь, и беременность, и рождение Зарии – так мы назвали дочку.
- А твоя мама?
- Я для неё придумала историю про подружку, которая влюбилась в африканского парня, и о том, что она ждёт ребёнка. Мама расплакалась и сказала, что если бы такое случилось со мной, она не пережила бы этого - у неё было больное сердце!
- И ты сдалась?
- Я смирилась, а Винсент уговорил отдать ему ребёнка – каково темнокожей девочке жить в нашей стране? Особенно в те годы! Я согласилась, но поверь, о дочке горевала каждую минуту... и любовь я больше не встретила...
- Сколько ей лет?
- Двадцать три, весной - свадьба! Зовут к себе, но не решаюсь - столько воды утекло, хотя теперь меня ничто здесь не держит – мамы уж год, как нет.
- Как же ты могла столько лет держать ЭТО в себе? - возмутилась я, а потом улыбнулась, -А ведь радость-то какая - у меня есть двоюродная сестра! Ох, тётя, ты превзошла саму себя! Мы планировали в Европу съездить, как "белые люди", а теперь поедем в Африку, в Нигерию твою, я слышала, что там мясо жарят прямо на фонтане горящей нефти!
- Да?! – Дульсинея глянула в зеркало и поправила причёску, - впервые такое слышу!
Скрипнула дверь и мой сонный муж пробормотал:
- Это где ж жареное мясо фонтаном бьёт?! Давайте туда и махнём!
Глаза тёти засияли:
- Зайцы мои!
Словно опереточная прима, она расхохоталась, вскочила с постели и потрепала моего мужа за щёку. Потом тётушка подхватила заглянувшего на шум, лысого персидского кота и закружилась с ним по спальне, грациозно смахивая на пол павлиньи перья, аромалампу, шпильки, брошки и дюжину своих причудливых колечек.
Раскинув руки, я с мечтательным видом плюхнулась на кровать и подумала:
«До чего же я всё-таки люблю свою тётю Дусю-Дульсинею! Ну, как её не любить? Вот и благородный "рыцарь" в узорной многоцветной тоге и с сотней косичек на голове, всё еще ждёт её под благословенной финиковой пальмой! Она - сюрприз, экспромт, непредсказуемость, она – сплошная встряска для таких скучных людей, как мы, это же моя кровинушка! Кстати, красавица Зария тоже моя кровинушка! Вот так номер - нас ждёт Африка! В конце концов, у нас там родня, а мы хотели, как «белые люди», смешно, право! Да что там, Европа подождёт!
А вот тёть-Дусино счастье больше ждать не может, и так, горемычное, заждалось..."