Начало: "Слово двух свидетелей" http://www.proza.ru/2014/07/10/946
Предыдущая часть: " РАЗДЕЛ ХХІV. Доказательная инквизиция " http://www.proza.ru/2014/08/19/1311
Короткевич В.С. (26 ноября 1930 — 25 июля 1984)
РАЗДЕЛ ХХV. Бог наш — огонь, какой поедает
(Евангелие от Иуды)
(перевод с белорусского языка)
Не давайце святыні псам.
Мацей, гл. 7, ст. 6
Последнего из пяти давно привязали к столбу. Комиссарий давно уже бросил мрачные слова отпущения:
— I nunс, anima anceps, et sit tibi Deus misericors (1).
Пылали, тянулись к небу, рвались в него пять огней.
Четверо на кострах молчали. Седой мужчина смотрел на солнце, которое приближалось к горизонту. Теперь он не боялся ослепнуть. Это солнце исчезнет, а другого он не увидит. Хоть бы умереть раньше, чтобы еще не исчез теплый бог.
Господин Коцкий дрожал всем телом и не мог сдержать своего страдания: огонь уже лизал его ноги, закрыл его выше коленей. Крупные, как боб, слезы катились из голодных, жалостных глаз. Баба извивалась в огне, насколько позволяли цепи, но молчала, и струйки крови сплывали из закушенной губы.
Мужчина-убийца обвис. Может, не держали ноги, а может, хотел скорее задохнуться, чтобы закончились страдания. Но голова была поднята независимо. Он смотрел в глаза судьям, как дантовский Фаринато, с презрением к самому огню.
Только хозяин, словно не веря себе, водил глазами в разные стороны. Даже сюда, в то место, где стояли апостолы, иногда нестерпимо наносило огненным жаром. Что же было тем?
Клубилось, крутило, ревело. Словно в золотисто-кровавых воронках стояли пять человек. Огнистые яркие птицы иногда отрывались от своего гнезда и летели в розовые сумерки.
Христос чувствовал, что иногда, когда повернёт ветром пламя в его сторону, у него потрескивают волосы. И все же он не отступал.
«Боже! Боже мой! Спаси маленьких. Спаси угнетенных, спаси даже бродяг и плутов, ведь отняли у них достойное сожаления жильё и могут отобрать даже дорогую одним им жизнь, когда не позаботятся они о ней сами. Боже, так брось ты в них перуном! И бейте же их, люди, плюйте на них, пинайте ногами! Куда же это я попал, и стоило ли даже распинаться за таких обезьян?!»
Он чувствовал, что сходит с ума, что смешивает себя и их и тысячи других.
В это время что-то приглушено бухнуло. Нестерпимо запахло паленым и навозом. Скрытый огнем чуть не до шеи, убийца откликнулся ужасным криком. Потом он сжал зубы и, почти крича, стал мерно читать что-то, похожее на молитву:
— Отродье ада... Сыновья Велиала... Потомки дьявола и суки из монастыря... Истинно говорю: среди зверей хищных на первом месте — поп, на втором — начальник и только на третьем — тигр.
Голова его упала. Женщина уже обвисла, по-видимому, угорев. Седой молчал.
На лицо Христа лучше было не смотреть. По лицу Фомы видно было, что он совсем одурел. Глаза зажмуренные, кулаки сжатые. После он с надеждой раскрыл глаза — столбы были на месте.
И тут вдруг завопил хозяин:
— Так я же из рачительности! Я же из усердия! Неужели и мне расплата?!
— И тебе, — негромко сказал Христос. — Не оговаривал бы, если бы верил чисто.
Хозяин словно только тут заметил его и вспомнил об обещании:
— Христос! Спаси меня! С-спаси меня, Христос!
— Истинно говорю тебе, сегодня же воздадут тебе по желаниям твоим, — тихо повторил школяр.
— Я же че-ло-ве-ек!
Раввуни не мог больше терпеть этого. Он посмотрел на Юрася и ужаснулся: глаза у школяра были безжалостные.
— Вспомнил, — сказал Христос. — Свинья видит звёзды только, когда ей пнуть в рыло.
Подбежала собака, радостно посмотрела на костер, понюхала, завиляла хвостом.
— Христос, — надсадно сказал Фома. — Я сейчас не вытерплю. Я оскотинился. Сейчас залаю, на все четыре стану и...
— К-куд-а? — схватил его Братчик. — Тебе нельзя. Ты... человек.
Фома очевидно бесновался. Бесновался и последний живой на костре, шляхтич. И вдруг он, по-видимому, нашел для себя какой-то выход, пока не погаснет сознание:
— Боже, если ты есть! Намучил уже, хватит! Отдаю тебе душу мою!.. В раю, так в раю. А в аду, так в аду — на все твоя воля. Только помести ты нас вместе, чтобы не кляли мы тебя... Единственных, что ради меня... А я ради них... Друга моего... Дочку... Меня... Курочку беленькую. Неправда это, что душа у нее маленькая и небессмертная... Она ради... более, чем многие... Курочку не забудь!
В следующий момент господин Коцкий перестал быть.
...Ревело, крутило, несло. Огонь разгорался все ярче, и страшно было думать — почему? Страшно и бесполезно. А от столов монотонно бубнил и бубнил голос:
— Святого апостола нашего Павла к евреям послание...
Христос чувствовал, что он умирает. Исчезло солнце.
— Они погибнут, а ты останешься; и все обветшают, как ряса...
Исчезло солнце.
— Но как сам он вытерпел... так может помочь и тем, кого обольщают...
Тьма стояла в глазах.
— Потому что Бог наш есть огонь, который поедает.
Рвался, рвался в небо огонь.
(1) Так иди же, грешная душа, и пусть сжалится из тебя Бог.
Продолжение "РАЗДЕЛ ХХVІ. Чёрная месса" http://www.proza.ru/2014/08/20/1110