Одесские корни. Начало. Роман. Том 1

               
                ОДЕССКИЕ КОРНИ
                НАЧАЛО

                Роман
                Том 1



       До северного берега Чёрного моря оставалось не более трёх дней пути. Кони притомились, отказываясь тянуть фуры, покрытые тентом от степной жары, дождей и прочих вывертов природы на длинном пути от южного берега Балтийского моря до северного берега Чёрного моря, гружёные разнообразным скарбом и членами большой семьи. Три подводы, запряженные на вид тощими болезненными лошадьми, тянули этот странный обоз по пыльной безлюдной степи Причёрноморья. В самом начале пути, когда только выезжали из пределов Литвы, за подводами лениво тянулись две запасные лошади, но в дальней дороге многое пришлось претерпеть, в том числе те две запасные лошади тоже ушли, как выкуп. Хорошо, что оставили остальных. Вынужденные путешественники недопонимали, зачем их снаряжают в далёкий и трудный путь, запрягая в подводы доходячих, больных на вид, лошадей. Потом поняли, что специально им подобрали, якобы подыхающих от болезней лошадей, чтобы на них не позарились дорожные грабители.
     - Мама, а почему называется Северный берег, а едем всё время на юг? – спросил Берл-сын, у Сары.
     - Спроси у папы, он лучше знает, - ответила уставшим голосом мама.
     - Мне некогда, я занимаюсь лошадьми, - не поворачивая головы, бросил мужчина.
     - А почему это море называется Чёрным? – не унимался парень.
     - Точно не знаю, но поговаривают, что якоря, опущенные на глубину, становятся черными. Почему, не знаю. И вообще, отстань со своими вопросами, - нервно ответил отец.
     Долгая тяжёлая дорога, медленно тянувшие подводы лошади, дневная жара, волнения в дороге с нападе-ниями,  ограблением, обманом  отряда  сопровождения,   погружали Моше в тяжелые думы.
     Зачем согласился он на это странное и опасное путешествие. Жил, относительно спокойно в своём Вильно, работал, торговля шла хорошо, семья, дети, и поддался на авантюру.               
     Но так сложились обстоятельства. Странный пожар на его главном складе, большой урон имущества, смерть младенца в семье, всё это навалилось на Моше.  Разговор с паном Пшебыльским не выходил из головы. Почему выбрали именно его, Моше из Нагартова, купца, уважаемого человека, для этой миссии. Путешествий он не боялся, наоборот, любил новые места, людей, новые языки, обычаи. Бывал с большим удовольствием в Скандинавии, разъезжал по Европе, торговал, заводил новые деловые связи. А тут - куда, в далёкую Турцию, в логово непонятных людей, законов, обычаев? Время для этого выбрали смутное, тревожное. Может быть, и выбрали это время именно из-за этого. В деле управления польским государством русский посол в Варшаве стал гораздо важнее, чем продолжавший сидеть на престоле Станислав Понятовский. Нетрудно догадаться, что большинство польских шляхтичей это положение никак не устраивало. Они ожидали случая, чтобы вывести страну из-под российской сферы влияния. В последние пару десятков лет восемнадцатого века, казалось, настал благоприятный момент. К этому времени Россия нахо-дилась в тяжелейшей ситуации, она вынуждена была вести войну на два фронта: в 1787 году началась война с Турцией, в 1788 — со Швецией. Шведский флот угрожал Петербургу.
     Только начинался 1791 год.
     - Пан Нагартов, - обратился пан Пшебыльский к Моше, - на Вас смотрит всё человечество, Вы – спаситель народный.
     - Какой же я пан, уважаемый пан Пшебыльский, я простой еврей.
     - Не прибедняйтесь, дорогой Мойсей. Во-первых, Вы не простой, а всеми уважаемый гражданин подвластной Польши, успешный купец, знаток языков и культуры Европы, можно сказать, полиглот. Ну, кто из знакомых мне образованных людей знает столько языков. Не припомню, сколько Вы их знаете?
     - Трудно сказать, не считал. Что подразумевать под словом – знаю? Твёрдо знаю: еврейский, немецкий, польский, ну – русский, так - скромно, древне-еврейский (в основном для молитвы), арамейский, греческий, латынь. Это мы учили ещё в детстве. Немного – по-испански. С женой пытаюсь говорить на шведском, она сама из Кёнигсберга.
     Попадая в новую страну, с незнакомой языковой и культурной средой, Моше, в первую очередь, узнавал и выучивал несколько фраз на местном языке, не так, как некоторые купцы. Их интересовало – сколько, что и почему так дорого? Местных людей это настораживало. А Моше интересовали, как будут слова, «Я пришёл к Вам с миром», «Мне интересно узнать, что хорошего есть в Ваших краях, чем можете похвастаться?» Это сразу располагало к нему местных деловых людей.
     - У нас хорошая картошка, - отвечали ему.
     - Прекрасно. Это второй хлеб.
     - У нас густые леса, - отвечали ему в других.
     - Очень хорошо. Дышать легко и строить есть из чего.
     В других местах:
     - У нас много фруктов разных произрастает.
     - Изумительно.
     - Чистая вода в источниках.
     - Вода - основа жизни. Как вам повезло с местом вашего проживания, и т.д.   
     Моше расхваливал достижения их страны и в  ответ с азартом рассказывал, что в его стране - тучные стада, урожайные поля, прекрасные ремесленники и строите-ли. «Чем мы можем Вам угодить, чем можем с Вами торговать, обмениваться». Его принимали радушно.
     «Смогу ли, - мучили Моше думы, - справиться с дипломатической миссией, или кроме этого задания, главное было в разведке позиции Турции в отношении Польши? Многое наговорил мне пан Пшебыльский.   
     Постараться войти в доверие к двух-бунчужному паше Ахмету, влиятельному человеку в Турции, начальнику  крепости Гаджибей, выведать у него про возможное сотрудничество Польши и Турции против России. Всего и не припомню. Хотел записать, получается, не велели. Всё, что запомню, то и хорошо. Записи могут попасть в чужие руки, тогда не сдобровать ни мне, ни моей семье». Долго и тщательно маскировали всю семью для далёкого и опасного путешествия. Самое трудное было с дочерьми. Пробовали и так и этак. Остановились на том, что младшую, Берту, переодели в мальчика-подростка. Остригли коротко, подрезали длинные пушистые ресницы, как опахало, когда она моргала. Сколько слёз пролила она над своими длинными отрезанными волосами. А волосы действительно были красивыми. Вьющиеся светлые волосы, красивые голубые глаза, вся в маму. Северная кровь. Да, мама, Сара, и не была по крови иудейка. Её отец, Даниель Девидсон, принял иудаизм. Она и стала его родной религией. Его жена, Двойра, без единого колебания приняла веру мужа. Вот и стала истинно шотландская семья из Швеции евреями. В жизни всякое случается. Двойра была от ро-ждения совсем не Двойрой, была она Доротти, потом приняла имя Дора и стала именоваться Двойрой. Отец не менял ни имени, ни фамилии. Он рассказывал исто-рию, якобы передаваемую из поколения в поколение (правда  ли  это, никто  не  знал), что  его предки были  испанскими евреями, бежали от преследований в Анг-лию, потом перебрались в Швецию, когда собирались и из Англии их выгнать.               
     Так и скитались евреи по миру. Эрец Исраэль – Вавилон – Испания – Северная Африка - юг Средиземного моря - Север Европы – Центральная Европа – Восточная Европа - Ближний Восток. Вот и получилось рассеяние евреев по всему миру. Прошли столетия. На севере – блондины, на юге – чёрные.  Языки совершенно разные – от древне-еврейского до испано-язычного (ладино), немецко-еврейского (идиш), язык горских евреев Кавказа (джуури) и помесь еврейско-арамейского с различными языками проживания на просторах земного шарика.
     - Дорогая моя Бетти, любимая моя Бет, - увещевала Сара свою рыдающую дочь, - волосы – не ум, отрастут. Всё возвратится на свои места, как только доберёмся до места.
     - А где то место, и доберёмся ли, - не унималась рыдающая дочь.
     Жену загримировали под древнюю старуху, покрасили волосы, сделав их седыми, пристроили горб под платьем на спине, одели в старые рваные одежды. Мужчин одели в такое же тряпьё. Убрали все признаки еврейства, бороды, пейсы, характерную одежду, книги, записки, письма на древне-еврейском, мало ли что может случиться в дороге. «Бежит бедная семья от голода и нищеты в поисках лучшей жизни». Со старшей сестрой, Виолеттой, было сложнее. Под мальчика она никак не подходила. Думали-гадали и переодели её в цыганку Азу, приставшую к семье в дороге нищенку. У неё были темные, даже можно сказать, чёрные глаза, совсем не похожие на родительские. Гадалки говорили, что с тёмными глазами люди упорны, выносливы, но в кризисных ситуациях раздражительны.               

     И в действительности, Виолетта была на редкость самостоятельная девушка,  не  дававшая  спуску  ни  одному  молодому человеку, если тот пытался заигры-вать с ней, тем более, если этот молодой человек ей не нравился. Надели на неё пёстрое платье, монисты из блестящих монет, волосы покрасили в непонятный (серо-буро-малиновый) цвет, смазали каким-то клеем и волосы приобрели немытый, отвратительный вид, на плечи набросили цветастый платок и всё это было ста-рым, грязным на вид, обшарпанным и представляло странный праздничный наряд давно состарившейся и обветшалой одежды настоящей нищенки с остатками былой цыганской роскоши. Заставили её выучить не-сколько наиболее распространённых слов на общепри-нятом цыганском языке: Ромалы - цыгане, привет - бахталес, здравствуйте – дубрИдин, добро пожаловать – мишто явьЯн, добрый день – дэвЭс лачО, спасибо – наис, спокойной ночи – лачи рят, как ты поживаешь - Сыр ту дживЭса, как тебя зовут – сыр тут кхарэн, меня зовут Аза– ман кхарэн Аза, извини – прОсти.
     - Можно просто язык сломать и в голове всякие дурные мысли. Как я всё это выучу? – жаловалась Виолетта. – А волосы можно мыть? – с тоской спрашивала она. 
     - Выучишь. Если жить захочешь, - наставлял отец. – А волосы помоешь, когда доберёмся до места, надеюсь, благополучно.
     Ему самому все эти штучки-дрючки были в тягость, на старости лет перерождаться - для него каторга.
     Особенно Виолетте понравилось гадание. Опытная цыганка, которую пригласили к Виолетте, провела с ней несколько занятий по простому цыганскому гаданию, подарила колоду старых потрёпанных карт, выглядевших настоящими, бывалыми в разных передрягах на жизненном пути «бывалой» цыганки.
     - В гадании самое главное заманить человека, чтобы он захотел или был вынужден погадать, - наставляла Виолетту опытная гадалка Кала. - Первые же слова, об-ращенные к этому человеку, имеют огромное значение:
например «Миленький ты мой, ты давно хочешь узнать своё будущее, я расскажу тебе что было, что будет, чем сердце успокоится. Позолоти ручку, она тебе всё рас-скажет. Не уходи от твоего счастья».
     Поток слов гадания производили на Виолетту неизгладимое впечатление. Она много раз раскладывала карты и приставала к каждому, чтобы погадать. Поначалу, всем  членам  семьи это нравилось, но потом всеми силами избегали настойчивых просьб, даже требований – погадать.   
      Выглядело вполне правдоподобно, если не считать искусно оборудованные подводы. В стенках подвод тайно заложили золото, ценные вещи, подарки турецким властителям. Моше удалось уговорить уложить в потайное место небольшой молитвенник. Хорошо подготовили их к дальнему и опасному походу. На дорогу снабдили водой, продовольствием, котлом для варки пищи в дороге, кормом для лошадей.
     - По Литовской земле до границ Жечи Посполитой вас будет сопровождать, и охранять конный отряд, - продолжал пан Пшебыльский, - там места не очень спокойные, на дорогах разбойники шатаются, промышляют, чем попало. Дальше, по нашим сведениям, в это время пойдёт обоз чумаков  с солью, с ними договорено, что Вас прихватят. С ними безопасно, они дорогу знают и имеют хорошие связи с тамошними земельными хозяевами. Что касается дороги по степям южной Краины, то там дело обстоит похуже. Единственно, если Вы с запорожцами договоритесь, тогда обстоятельства улучшатся. Нам не удалось с ними переброситься депешами.  Вам следует  добираться до крепости Гаджибея, кто её называет ещё Ели-Дунья. Неважно название, это крепость на берегу Чёрного моря, хорошо укреплённая крепость. Обоснуетесь там на короткое время или на длительное. Свяжитесь на месте с евреями. По нашим сведениям, если они не устарели, в крепости Гаджибей или рядом в поселении, живут две еврейские семьи, Симантов и Клюшно. Они из Греции. Живут там давно. А вот ещё одна семья – не то Хальф, не то Кальф. Они  - из Крыма. То ли татары, то ли караимы. Вроде тоже евреи. Подробности связи с нами, деньги, ценности, которые пригодятся в пути и на месте, снаряжение и прочее, получите у пана Скобы. Он сам разрабатывал эту операцию. Желаю успехов и благополучного возвращения, уважаемый Моисей из Нагартова.

                * * *

     - Дорогой Жуль, как это Вы, такой симпатичный, можно сказать, просто красивый и успешный гражданин, оказались с нами в одной компании? – с вопросом обратилась Сара к попутчику, импозантному молодому человеку с огненными, глубокими, умными и проницательными чёрными глазами, имеющими, несомненно, ещё и магическое влияние.
     - Скорее Вы оказались в моей компании, а не я в Вашей. Это длинная история, но вкратце… Пану Пшебыльскому очень не понравилось, что я ухаживал за его женой.
     - Ухаживали?
     - Мягко говоря. Она мне нравилась, а она сходила с ума по мне. Не давала прохода, открыто, не стесняясь окружающих, висла на шее. И кончилось тем, что меня хотели выслать из Польши. Пшебыльский придумал поездку в турецкие края, чтобы подальше отправить меня от своей жены. А тут действительно организовывалась экспедиция в те далёкие края, вот и пристегнули Вас ко мне или меня к Вам, и отправили. Пшебыльский и не такие деньги выложил бы на экспедицию, лишь бы я  «с глаз долой - из сердца вон». Комиссия в самом деле очень важная и опасная. Так что, лёгкая прогулка не предвидится. Готовились обстоятельно. Вам может и удастся вернуться в Польшу, со временем, если у Вас там остались родственники или другие интересы, а мне – никогда. Смерть мне там. Умирать не хочется в мои молодые годы. Ничего – поживём.
     - Так Вы, дорогой Жуль – русский Казанова?
     - Скорее французский, а Джакомо Джованни Казанову я читал и штудировал много раз по-французски ещё до перевода его двенадцати томов на русский. Надо сказать – великий человек. Кто говорил, что он аферист, кто считал его гением, а кто называл его просто бабником, ни одной юбки не пропускал. Думаю, что всё не так. Он – просто большой молодец. Прожить такую красивую жизнь, столько приключений, что, иногда, кажется, что он придумал множество историй для хвастовства. Но я знавал немало хорошеньких и о-о-очень знатных женщин, которые восхищались Джакомо и не стеснялись подробно рассказывать о его похождениях и с ними и с их подругами. Может и они хвастают?
     - Ладно. Будет время, расскажете что-нибудь из его мемуаров, - вступил в разговор Моше.
     - Почему мне так везёт? Куда ни кинь – всюду евреи. Брось камень – попадёшь в еврея, - не то задумчиво, не то спрашивая собеседника, говорил Жуль.
     - Вы, господин Жуль, никогда не бывали в Африке?
     - Нет.
     - Если бы Вы были в Африке, то увидели бы всюду негров. Куда ни кинь – всюду негры. Не удивляйтесь, если  в больнице  увидели  бы больше больных, чем на
свадьбе. Так устроена жизнь. Вам, видимо, приходилось больше бывать в местах скопления евреев, в местах оседлости, где разрешено было селиться евреям. Уверяю Вас, они не самые плохие люди на земле и нечего в них камни бросать. Как это мне попадаются в жизни Жюли
и Жюли. Жюль Прэвэ, Жюль Верн, Жюль Портэ – сплошные жулики, одно жульё.
     Жюль Прэвэ не понял шутки Моше.
     - Уезжаете Вы от родных могил, от родственников, - обращаясь к Саре, спросил Жуль, - или никого не осталось у Вас. Всё своё везу с собой?
     - Да, родственники есть и много, в Польше и в других местах, - задумчиво произнесла Сара, - у Моше четыре брата и две сестры. Пинхус Нагартовский в Польше, Хаим Гартман – в Германии, Саул Нагар в России и Самуил Гор - в Северной Америке.  У моего отца два брата и три сестры, у матери – два брата и сестра  - большая семья разбросана по миру.
     - Что ж это не сидится им дома, а разбрелись по миру? – спросил Жуль, - аж до Северной Америки добрались. Что они там искали? – не унимался Жуль.
     - Свободу искали для себя и для других. Сэма увлёк туда Тадеуш Костюшко.
     - Это тот самый бунтарь-сорвиголова, которого искали по всей Европе?
     - Он не бунтарь, а борец за справедливость. Долго рассказывать.
     - А у нас масса времени. Рассказывайте, пожалуйста, я очень люблю захватывающие истории с войнами, погонями, любовью, женщинами и побед над ними, а то и крупными поражениями. Женщины такие. Ну, как вам сказать, загадочные, если можно так выразиться.
     - Любви там мало, больше войны и крови. А Вы почему не в своей благословенной Франции? Так и они – ищут  лучшей  и  справедливой  жизни, - отпарировала
Сара.
     - Что же с Костюшко? Вы обещали рассказать, - не успокаивался Жуль.
     - Старший брат моего Моше, Самуил из Нагартова, учился в Рыцарской школе с Тадеушем Костюшко. Это теперь Тадеуш Костюшко - известнейший в мире поляк — американский генерал и при жизни превратился в символ, стал Человеком-Польшей. Родился он, кажется, в 1738 году в имении Сехановичи, возле литовского Бреста. Костюшко, называл себя «литвином» - из Литвы. Его предки перешли в католичество. Отец дослужился до полковника. Когда сыну исполнилось девять лет, он отправил его и старшего сына в школу монашеского ордена, а в 17 лет посылает в только что открывшуюся Рыцарскую школу кадетов короля Станислава Августа. Вот там и встретились Самуил Нагартов с Тадеушем Костюшко и подружились на многие годы. В школе готовили молодежь для военной и государственной службы под началом писателя и вольнодумца пана Чарторыского. Воспитание было западноевропейское. Жесткая дисциплина и свобода мысли, давала возможность кадетам иметь собственное мнение на мир и общество, на крамольные мысли, которые отвергали вмешательство Бога в развитие общества, освобождение крестьян от феодалов, масонство. Чего там только не было. Вот такая Рыцарская школа. Воспитывала вольнодумцев.
     Жуль с наслаждением и вниманием вслушивался в красивую речь симпатичной и, видно, хорошо образованной, женщины.
     - Я Вас внимательно слушаю, продолжайте, пожалуйста, - произнёс Жуль.               
     - После окончания школы, - продолжала Сара, - оба друга были направлены во Францию, где провели почти пять лет, совершенствуя свои познания в военном деле:
фортификации, артиллерии, тактике, архитектуре, рисунке, живописи, экономике и, конечно, в женской логике. Возвратившись на родину, они не могли найти места на военной службе — армию после раздела страны сократили. На одном из светских раутов Самуил знакомит Тадеуша с воеводской дочкой Людвикой Сосновской, с которой был знаком ещё с детства. Отец девушки отверг неустроенного и не высокородного шляхтича. Сам король отказался помочь влюблённым, и она согласилась на побег, но побег не удался. Безутешный Тадеуш уехал далеко, за границу, в Америку, уговорив и Самуила поехать с ним, а его избранницу отдали за богатого князя Любомирского. В далекой Америке шла война за независимость. Оба друга пришлись по душе американскому начальству. Образованные энергичные молодые люди, очень нужны были сражающейся армии. Конгресс назначил Тадеуша инженером по фортификации в ранге полковника в действующую армию, а Самуил, стал Сэмом и становится помощником начальника штаба армии по боевому обеспечению. Вскоре Костюшко вносит большой вклад в знаменитую победу американцев под Саратогой. Друзья входят в окружение видных военачальников, ими интересуется Джордж Вашингтон, с которым Костюшко сотрудничает как главный инженер крепости Вест Пойнт, где одно время располагался штаб американской армии и служил Сэм. Тадеуш дружил с Томасом Джефферсоном. А когда он становится главным инженером армии генерала  Грина и принимает участие в боях, он успешно руководит от-дельными операциями. У моего дяди Сэма я видела   документы, подписанные самими генералами. «Один из наиболее полезных и дорогих мне товарищей по оружию был Костюшко, — писал Грин в послании Конгрессу. — Усердием и деятельностью немногие могли с ним сравниться, а превзойти его не мог никто». А в письме к Конгрессу Линкольн писал: «Полковник Костюшко... обратил на себя внимание и снискал похвалы всех, под чьим командованием служил». Чрезвычайно ценил его заслуги сам Вашингтон. Костюшко присвоили звание генерала, а будущий первый       президент преподносит ему пистолет, перстень и шпагу с надписью «Америка и Вашингтон своему другу Т. Костюшко», а Сэму - тоже именной пистолет. Тадеуш     становится членом организованного ветеранами войны Общества цинциннатов и кавалером ордена Цинцинната (по имени доблестного и верного гражданскому долгу римского патриция), председателем которого был  сам Вашингтон.               
     - Да. Интересно, - задумчиво произнёс Жуль, - а злые языки, чего только не тараторят про Костюшко.               
     - На то они и злые, - отметила Сара.

                * * *

     - Подъедем ближе к Гаджибею, будет спокойнее, там больше русских войск под командованием Суворова, - успокаивал Сару галантный Жуль.
     - Неужели это тот самый Александр Васильевич Суворов, сын нашего Кенигсбергского генерал-губернатора, - вздыхая, повторяла Сара, - ну и хват! Как мал наш мир. Каких-то двадцать лет тому этот самый Александр Васильевич, тогда – просто шустрый молодой офицер небольшого роста, ухаживал за мной. Надо же. Как время расставляет всё по своим местам.
     - И чем закончилось его ухаживание?
     - А тем, что сейчас я с Вами на подводах по ужасной дороге тащусь в незнакомую Турцию.
     - Не столько в Турцию, сколько в её владения на северном Причерноморье. Как Вам показался Суворов?
     - В нашем кругу всё ходили слухи, что Александру Васильевичу выпала «честь» немного пошпионить за известными людьми. Мы тогда жили в Кёнигсберге, чудесном земном раю. По сравнению с Петербургом и Москвой – это был замечательный город. Что говорить?! Представляете, Петербург в те годы тонул в болотных испарениях на костях своих строителей,  Москва погибала от неприятных запахов без канализации, а вот Кёнигсберг был чист и аккуратен, столицам впору позавидовать. Восточная Пруссия, оккупированная российской армией, вот-вот должна была быть присоединена к Российской империи.               
      - И чем же это всё кончилось, я имею в виду Суворова? – не унимался Жуль.    
     - Рассказывали в кулуарах, на разных раутах, на приёмах все подробности этой истории. Связался генерал-губернатор Василий Иванович Суворов со своим сыном, который служил в то время в Петербурге и наказал ему прибыть в Кёнигсберг и втереться в местную масонскую ложу, чтобы выведать их намерения в отношении России.               
     - Зачем это нужно было России, не пойму, - сокрушался  Жуль.
     - По сведениям, которые были у русского начальства, знатные люди Восточной Пруссии могли готовить удар в спину русскому войску с присоединением Восточной Пруссии к России. Вот и следовало это уточнить, чтобы во время устранить возможные осложнения. Говорили, что Александр Васильевич прекрасно справился с этой задачей.  Все подробности мало кому известны, но всё же.               
     - А нам очень интересны все подробности, – ехидно подмигнул Жуль.
     - Прибыл Суворов в Кёнигсберг и прямо, не заезжая к отцу, направился в масонскую ложу. Те были уведомлены петербургскими братьями о его визите.           Кёнигсбергские братья-каменщики из ложи «К трем коронам» были снисходительны к молодому Суворову не только потому, что при встрече он подавил их своим напором. Им было прекрасно известно, чьим сыном является. А напора у него было предостаточно.
     Принимая Александра Васильевича в свои ряды, они хотели обезопасить ложу от преследования со стороны российских властей. Потому никаких формальных доказательств принадлежности его к обществу вольных каменщиков Петербурга от русского офицера не потребовали. А зря. Масонской ложи Петербурга «Три звезды», на которую ссылался Суворов, не существовало в природе. Она была плодом его воображения, оказавшимся чрезвычайно удачной уловкой.
     Мало того, если бы члены ложи «К трём коронам» хоть немного знали о взглядах и чувствах молодого офицера, они немедленно разгадали бы в нём тайного агента. Александр Васильевич никак не мог стать масоном. По свидетельству людей, знавших его хорошо, он исполнял все религиозные обряды, строго держал посты, молился, клал земные поклоны перед образами, крестился, входя в покои и садясь за стол. Сам читал Апостола во время церковной службы и пел в церковном хоре. С возрастом стал писать духовные сочинения. И хотя российская православная церковь достаточно терпимо относилась к масонам, поскольку среди них было немало представителей благородных семейств и императорского дома, для истинно верующих они были неприемлемы в принципе.
     Два месяца кёнигсбергские масоны числили Суворова в полном смысле слова своим, о чём не без гордости было сообщено королю Фридриху. Когда же выяснилась правда, пришло время устыдиться собственной близорукости и неуёмному тщеславию: как же, сам сын генерал-губернатора... Однако масоны вольно или невольно отомстили Суворову. Факт посещения им масонской ложи, как правило, оставляемый без комментариев, позволил в дальнейшем причислить Александра Васильевича к Братству вольных каменщиков. Рассказывают, со слов самого Суворова, что у особняка из серого камня он спешился.  В этом здании располагалась масонская ложа «К трем коронам». Он  опасался разоблачения, но решил действовать безоглядно, с уверенностью в собственном превосходстве. Эта тактика в дальнейшем станет его излюбленной стратегией. Ошеломить - уже полдела, а там тебе и виктории. Суворова встретили почтительно. Проводили в зал, окна которого были убраны полотнищами темно-вишневого цвета с вышитыми на них золотыми масонскими символами. Плиты каменного пола были расчерчены геометрическими фигурами. По углам огромного зала горело множество свечей. Новоприбывшему попытались учинить допрос, но он перехватил инициативу и сообщил, что является членом петербургской масонской ложи «Три звезды» (это название он придумал мгновенно на месте по аналогии с их названием «К трём коронам»), что разделяет взгляды вольных каменщиков и, в связи с тем, что отныне будет служить в Кенигсберге, желает стать своим среди братьев из местной ложи. Тем более что он наслышан, сколь серьезные и умные люди собрались в ней.
     Напор, с которым он это произносил, оказал поистине магическое влияние на собравшихся масонов. Тут же были проведены соответствующие ритуалы, и ложа «К трём коронам» пополнилась новым членом – Александром  Васильевичем Суворовым. Его сразу возвели в пятую, высшую, степень посвящения с присоединением звания «шотландский мастер», новичок становился вровень с руководителями ложи.
     Несколько часов спустя Суворов покинул масонскую ложу и прямиком отправился к отцу, генерал-губернатору, на доклад. Его приняли в кабинете отца, где собрались по этому поводу  руководители  края, незамедлительно, выслушали  со вниманием. Он обстоятельно поведал обо всём, что ему удалось узнать. Да, говорил он, членами ложи являются виднейшие граждане Кенигсберга. Да, у ложи есть связь со злейшим врагом России – прусским королём Фридрихом. Да, члены ложи с настороженностью воспринимают порядки, установившиеся в Восточной Пруссии. Да, они собираются по мере сил защищать своих членов путем высшего покровительства и денежных подкупов. Нет, никто из них не является прямым пособником Фридриха, мечтающего о расчленении России; никто не отправляет ему донесения разведывательного характера; никто не собирается устраивать заговор против новой власти. Посему, резюмировал он, воспринимать масонов Кенигсберга как враждебную силу, на его взгляд, оснований не имеется. Свое поручение он полагает выполненным, и просит разрешения отбыть в действующую армию.
     Такое дозволение было дано, и Александр Васильевич Суворов в следующие месяцы принял самое активное участие в кампании против пруссаков. Главнокомандующий Петр Александрович Румянцев обратил внимание на отважного кавалериста и представил его к очередному званию. О чем и сообщил отцу бравого вояки - генерал-губернатору Кенигсберга, Василию Ивановичу Суворову.
     Вот так закончилось пребывание Александра Васильевича в Кёнигсберге.

                * * *

     Сколько ни собирайся в дорогу, но когда-нибудь наступает час отправки. Вот и наступил день  начала долгого похода. К дому мелкой рысью подъехал отряд вооружённых всадников, человек 25, прикинул Моше. Вооружены. Бравые ребята. По обмундированию – польские уланы. У них настроение хорошее, перебрасываются шуточками. По всему видно, что засиделись они в казармах.
     - Пан Михаль, - обратился к Моше старший отряда – Хорунжий Стах. Сопровождаю Вас в дороге.
     - Спасибо, - ответил Моше, обратив внимание, что тот назвал его странным именем – Михаль. – Мы готовы в путь.
     - Но прежде следует расплатиться с нами заранее. Потом будет сложнее, в дороге, - продолжил хорунжий.
     Моше с некоторым неудовольствием взглянул на хитрую физиономию командира отряда сопровождения, полез в карман, достал купюру в пятьдесят злотых и протянул её хорунжему.
     - И это всё, что следует за Вашу безопасность? – с недоумением спросил кавалерист.
     - Если Вы желаете больше того, что я Вам дал, то я, с Вашего разрешения, спрошу у пана Пшебыльского позволения уплатить сколько положено, - парировал Моше.
     Хорунжий спрятал купюру в карман и, повернувшись к отряду громко скомандовал: - Малой рысью, за мной, марш, - а сквозь зубы процедил, - жидовня!
     «Да, - подумал Моше. - Ещё и не тронулись в путь, а уже неприятности». Не мог он предвидеть, какие неприятности их ждут впереди. Это и не неприятности – так – пылинка на пыльной дороге.
     За конным отрядом двинулись в путь и подводы. Конники всё быстрее удалялись от обоза. «Что ж это получается, - думал Моше, - какая же это охрана». Отряд временами замедлял шаг, а то и останавливался, поджидая растянувшиеся по дороге подводы.
     На одном из привалов, когда стоял чудесный безоблачный и тёплый день, а легкий ветерок разносил смесь приятных запахов свежей травы, полевых цветов, близкого леса, Моше обратился к старшему по охране:
     - Уважаемый пан Стах, мы втягиваемся в густой лес, может быть, вы часть  всадников поставите сзади подвод для лучшей охраны?
     - Указывать мне Вы не имеете права, - резко ответил ему хорунжий. - И так доедете до своего места.
     - Думаю, что пан Пшебульский будет не очень доволен Вашим поведением и исполнением его указаний.
     - А пан Пшебыльский мне не начальник. У меня своё начальство – полковник Свиридский. И свидимся ли мы с Вами, ещё бабка надвое гадала.
     Моше пожалел, что затеял этот разговор. Не стоило сориться с охраной. Вёрсты убегали назад, медленно ли быстро, но дорога вела вперёд. Привал, отдых, дорога и снова привал.               
     В одной из густых чащ на привале повстречался с ними старый человек с клюкой в руке, разыскивая старшего. Хо-рунжий пояснил Моше, что нужно рассчитаться с местными «хозяевами» за пользование их дорогой. Всего-то – бочку воды, провианта на 25 человек и 200 злотых, иначе заберут всё, что есть, без разбора. Моше расплатился полностью, подозревая, что хорунжий, не мытьём, так катаньем, часть своих денег заработает.
     «Да Б-г с ним, - решил Моше, - от него не отвяжешься просто так».
     - Завтра подойдут чумаки. Поедете с ними дальше, - резко сказал Стах, обращаясь к Моше, не глядя ему в глаза. Отряд развернулся и рысью покинул место привала.
     - Вот пройдоха, - не сдержался Жуль, - подлость заложена в людях и трудно её преодолеть, если наказания за это не последует.
     - Отец, почему уехали всадники, - спросил сын,  - охрана нам уже не нужна?
     - Дорогой мой Бералэ, разве это охрана – живодёры. Раньше или позже, но зло и подлость, будут наказаны.
     - Наивный Вы человек, господин Моисей, - вмешался Жуль, - если бы любое зло было наказано, то под наказанием оказалось бы большая часть человечества.
     Ночь на привале прошла спокойно, никто их не тревожил. К утру вновь появился тот же старик с клюкой и обратился  прямо к  Мошэ: - Так что, будем расплачиваться или дальше будете тянуть с расчётом?
     - Вам, что, хорунжий Стах не передал деньги и провиант? – недоумённо спросил Мошэ.
     - Он сказал, что Вы расплатитесь вчера вечером. Но никто ничего не передавал.
     - Вот подлец! – в сердцах выпалил Мошэ. – Ладно, получите свой выкуп. Сколько я Вам должен?
     - 100 злотых и не мне должны, а общине нашей за сохранность дороги и спокойствие в пути.
     «Да, - подумал, Мошэ, - ну и сволочь, этот Стах».
     - Скажите, скоро пройдут чумаки по этим местам? Говорили, что они должны недалеко проходить от этих мест, - передавая деньги старику, спросил Мошэ.
     - Завтра их ожидаем в двух верстах отсюда. Можете спокойно выехать завтра утром на большак. Вас никто не тронет, заверяю Вас. Он спрятал деньги за пазуху и скрылся за деревьями.
     Рано утром подводы медленно начали движение по лесистой дороге. До большака оставалось не более вёрсты. Вдруг с деревьев посыпались люди. Как они там прятались на высоких деревьях, как прыгали с огромной высоты прямо на коней, запряженных в повозки, трудно представить. Шум, крики: «Стой! Руки вверх! Всем сидеть по местам!». Нападавшие, мужики, кто в обычной крестьянской одежде, кто в меховых жилетах на голое тело, а кто в вычурных одеждах, не понятно какой моды и откуда, размахивали длинными пистолями, оголёнными саблями, заострёнными вилами и рогачами.               
     - Кто главный?! Выходи! Быстрей!
     На последней подводе сидел Жуль, и вся картина показалась ему каким-то волшебством, как во сне, но всё это было наяву, в самом деле. Нападение разбойников с большой дороги. Рядом с ним стоял один из нападавших, крупный       мужик в лёгком тулупе-безрукавке и папахе, держа в руках вилы на длинном деревище, угрожающе помахивая:               
     - Сидеть смирно, не шевелиться, а то заколю, - угрожающе кричал он Жулю. Находчивый француз сразу же смекнул, что следовало бы отвлечь разбойника.
     - Смотри, на том возе баба прячет бриллианты, не найдешь потом, - торопливо указал на передний воз Жуль.
     Бандит метнулся к впереди стоящему возу, забыв о своём назначении следить за последней подводой. Жадность превысила остальные человеческие чувства. В это же мгновение Жуль скатился с подводы, ловко перевернувшись, оказался за кустарниками и, вскочив на ноги, быстро умчался в сторону большака, преодолевая мелкие заросли и огибая большие деревья.
   Тем временем разбойник с большой дороги подбежал к подводе, на которой сидела Сара, в шоке от такого оборота. Бандит подскочил к ней и, разрывая одежду на ничего не понимающей женщине, кричал:               
     - Где бриллианты, где ты их прячешь, сука.
     Сара, в недоумении раскрытыми от ужаса глазами, смотрела на разъярённого бандита. А он рвал на ней платье, юбку, платок, ничего не находя.
     - Убью, стерва, давай драгоценности, - не унимался бандит.
     На его крики обернулись все и члены семьи Нагартова и многие разбойники.
     - Что случилось, - обратился к нему один из нападавших, видно старший.
     - Да ничего, эта стерва прячет где-то драгоценности, - ответил тот.
     - Разберёмся. Знай своё место, оставь её. Все равно это всё наше, раньше или позже.
     - Мы же расплатились полностью сегодня утром за дорогу и за нашу безопасность, так чего же Вам ещё надо? -   
     Моше обратился к старшему, как он считал, к тому, кто отдавал команды.   
     - Что ты морочишь голову. С кем расплатились? Первый раз тебя вижу. Думаю - и последний, - уверенно отпарировал старший.
     - Понимаете, милейший, - ответил Моше. – Сегодня утром к нам приходил, когда мы были на привале и отдыхали, старый человек в тулупе с клюкой и потребовал выкуп и сказал, что можем ехать спокойно и безопасно на большак на встречу с чумаками, когда мы полностью расплатились.
     - Не знаю никакого старца с клюкой, не крути мне голову. Заберём всё, что у Вас есть и может быть, отпустим Вас на все четыре стороны, если будете мирно себя вести, а если что, всех пустим к праотцам на встречу с любимыми родственниками, - ехидно бросил старший.
     Моше краем глаза увидел, как Жуль спрятался от разбойников и подумал, что может быть он их как-нибудь выручит, хотя не очень понимал, как это можно сделать в таком положении. Кругом толпа вооружённых и очень агрессивных людей, но всё же решил потянуть время.
     - Уважаемые, не знаете ли Вы пана Пшебыльского из Вильнюса? – обратился к разбойникам Моше.
     - Не знаем никакого Пана Пшебыльского.
     - А пана Скобу? – не унимался Моше. Так он спрашивал старшего, из нападавших разбойников, оттягивая время. Разбойники начали шарить по подводам, выискивая ценные вещи, отшвыривая сидящих на подводах и выбрасывая вещи на землю.
     Жуль выбежал из леса на большак, огляделся вокруг и увидел вблизи движущийся обоз, как видно, чумаков. Бегом бросился к ним навстречу. Добежав до переднего воза, запинаясь от перехватившего дыхания, выпалил:
     - Помогите. Разбойники напали на нас. Мы из Литвы. Вам должны были о нас сообщить. От пана Пшебыльского.
     - Где они?
     - Там, - указывая пальцем, - ответил Жуль, - в лесу.
     - Братцы! Оружие! Швыдко! Впэрэд за паном! – встав в  полный  богатырский  рост  на  возу, громко  скомандовал батько-атаман, сняв с головы широкополый брыль, указывая ним в сторону леса.
     С возов повскакивали человек пятьдесят молодых здоровых парней с оружием в руках. У кого пистоли, у кого сабли наголо, у кого крепкие дубины, и кинулись за Жулем, быстро бежавшем впереди шумной ватаги. Волы, как ни в чём не бывало,        попрежнему медленно тянули возы, не обращая никакого внимания на суматоху, поднявшуюся вокруг. Видно, они к этому привыкли за годы странствования по чумацким дорогам. Да и самим чумакам это было не в диковину.

                (Совсем не лирическое отступление)

     Шел пятый год Семилетней войны. Мощная антипрусская коалиция (Россия, Франция, Австрия, Саксония, Швеция) заставила возмутителя европейского спокойствия Фридриха II перейти к обороне. Особенно чувствительным ударом стало сражение при Кунерсдорфе. После битвы у короля не было ни армии, ни артиллерии. Только несогласованность действий союзников спасла короля от краха. Ради мира Фридрих готов был пожертвовать Восточной Пруссией, ещё в начале войны оккупированной русскими войсками.
     1 января 1761 года в Кенигсберг прибыл новый генерал-губернатор, Василий Иванович Суворов. Он имел чин генерал-поручика и звание сенатора (отнюдь не бедный и разорившийся дворянин, как писали советские историографы про родителей Александра Васильевича Суворова – примеч. Автора). Императрица Елизавета доверяла ему как человеку, преданному интересам России, ценила в нём талант крупного администратора. Знаток финансов и специалиста по тайным розыскным делам, Василий Иванович Суворов, конечно, был осведомлен о  роли масонов в закулисных играх той
поры. Декларируя стремление к просветительству и заботу о личном совершенствовании, многие масонские ложи прямо или косвенно участвовали в политических интригах. Ну, вот хотя бы такой подлинный исторический документ: «Я, Николай Репнин, клянусь Всевышним Существом, что никогда не назову имени Ордена, которое мне будет сказано почтеннейшим братом Шрёдером, и никому не выдам, что он принял от меня прошение к представителям сего Ордена о вступлении моём в оный, прежде чем я вступлю и получу особое позволение открыться братьям Ордена. Князь Николай Репнин. Генерал-аншеф Российской службы».
     Это - клятва перед вступлением в масонский орден. В ней полный генерал русской армии клянется в обете молчания. Кому? Бывшему капитану прусской армии брату Шрёдеру, как мы сказали бы сейчас - прусскому резиденту в России.
     Понятно и естественно, что Василию Ивановичу, как губернатору, хотелось познакомиться с настроениями кёнигсбергских вольных каменщиков. Приехавший на побывку сын как нельзя больше подходил для этого… Операция закончилась полным успехом. Русским нечего было волноваться, что в Кёнигсберге кто-то всадит им нож в спину, но, увы, всё в одночасье пошло прахом. После кончины дочери Петровой, Елизаветы, вступивший на престол Пётр III приказал прекратить боевые действия против Фридриха, перед которым преклонялся.
     Незадачливый племянник Елизаветы не только заключил мир со злейшим врагом России, но и вернул прусскому королю все завоеванные земли и сделался его союзником. Суворов старший был смещен с поста генерал-губернатора Восточной Пруссии и назначен губернатором в Сибирь. Это была почти ссылка, которая закончилась с восшествием на престол Екатерины II. Василий Иванович был повышен в звании,  пожалован в генерал-аншефы, а приехавший в это время в столицу Суворов-сын  получил-таки долгожданного «полковника» и был назначен командиром одного из пехотных полков, расквартированных в Петербурге. Конечно, это было признанием, прежде всего, его военных заслуг. Однако ни одна военная кампания не обходится без надлежащим образом, поставленной разведки. Случай с кёнигсбергскими масонами показывает, что Александр Васильевич Суворов проявил себя и на этой стезе.

                Граф Суворов-генералиссимус
                (Лирическое отступление)

     Кто смотрел в прошлые годы советский кинофильм «Суворов», вспомнит, что в фильме Суворов – герой России, Генералиссимус, представлен простым сельским жителем. Уйдя в отставку, якобы из-за несогласия с политикой Царицы, он поселился в своей маленькой деревушке и жил в простой сельской хате с глиняным полом. Это очередной миф советского кино, так же, как и штурм Зимнего дворца в фильме Михаила Ильича Ромма «Ленин в октябре», снятого в 1937 году. Никакого штурма Зимнего массой революционных войск и в помине не было. Небольшой отряд вооружённых моряков без единого выстрела вошёл в Зимний дворец, охранявшийся женской ротой, сверг временное правительство. В первоначальном варианте отснятый фильм «Ленин в октябре» не содержал эпизодов штурма Зимнего дворца. Михаила Ромма заставили доснять фильм, вставив в него «знаменитый» штурм Зимнего, когда огромная революционная масса солдат и матросов штурмом берут Зимний дворец, твердыню российского правительства и государства, создавая величественную картину Великой Октябрьской социалистической революции – (иллюзию, а не быль – примеч. Автора). Потом эта, выдуманная от начала и до конца, на многие годы стала «действительным историческим символом» - факт революции. К сожалению, мало кто уже помнит, что первый в России по званию генералиссимус Суворов тесно связан с суздальской землёй. Разве что вспомнят, как командовал он суздальским полком. Между тем, здесь на древней земле находилось его родовое имение.
     В своей биографии, Александр Васильевич Суворов в 1786 году для включения его в четвёртую часть дворянской родословной книги, писал: «В службу я вступил пятнадцати лет в 1742 году, лейб-гвардии Семёновского полка «мушкатёром». В ней Суворов упоминает среди своих родовых вотчин сёла Менчаново и Кистыш, расположенные в непосредственной близости от Суздаля. Обе вотчины достались ему от отца, Василия Ивановича Суворова – человека во многом замечательного и даже выдающегося, память о котором Суворов свято пронёс через всю жизнь. Известно, что в походах он не расставался с плащом, подаренным ему отцом.
       В биографии Василия Ивановича Суворова XVIII век, век блестящих талантов и выдающихся личностей, отразился наиболее ярко. Сын войскового писаря и крёстник Петра Великого, он начал службу у Императора денщиком, одновременно выполняя роль переводчика. Ему принадлежит перевод труда знаменитого полководца и военного теоретика Вобана «Основание крепостей». При Анне Иоанновне он занимал пост военного прокурора. Вместе с Умановым производил следствие в печально знаменитом деле Долгоруких. После окончания русско-прусской войны его назначили генерал-губернатором завоёванной части Пруссии. Это была первая военная компания, в которой участвовал его сын и отличился, как блестящий и храбрый офицер. 
       В 1762 году Василий Иванович принимал участие в низложении Петра III. Интересно, что Александру Васильевич Суворову тоже предлагали участвовать в заговоре против Павла I, но  он  отказался, так как понятие патриотизма  для него  противостояло идее  внутренних гражданских конфликтов.      
     В конце жизни Василий Иванович становится сенатором. В селе Кистыш до сих пор возвышается, выстроенная на средства Александра Васильевича Суворова, церковь. Центральный алтарь церкви освещён в честь Василия Великого, святого, покровителя отца. Ранее считалось, что храм был построен в 1793 году. Такая точка зрения принадлежала знатоку истории В. Добронравову. На сегодняшний день существующие данные говорят о том, что церковь была построена значительно раньше, в 1782 году. Некогда у церкви были три предела. К центральному, примыкали два боковых – в честь Александра Невского – святого, покровителя самого  Александра Васильевича и Ильи-пророка.
       Рядом с селом Кистыш село Вишенки, некогда принадлежащее князьям Прозоровским. Когда Александру Суворову исполнилось 40 лет, по настоянию отца он женился на Варваре Ивановне Прозоровской, от которой было двое детей, дочь Наташа и сын Аркадий. По настоянию отца Наталья Александровна вышла замуж за брата знаменитого екатерининского вельможу Валерия Зубова, Николая Александровича и умерла в войне 1812 года.
       Александр Васильевич Суворов был не просто истинно, он был истово верующим. «Молитесь Б-гу! От него победа, - писал он в знаменитой солдатской       памятке, позванной «Наукой побеждать», - Б-г нас водит. Он нам генерал».
       Сын Суворова, Аркадий, по печальному стечению обстоятельств погиб в реке Рымник, при которой его отец увенчал себя славой в 1811 году. Он, как и отец, был военным и, будучи совсем юным, пятнадцать лет отроду, участвовал вместе с отцом в Итальянском походе против Наполеона.

                * * *

     С громкими криками, ворвались чумаки в лес, сметая всё на своём пути, кусты, мелкую поросль. Ошеломлённые лесные разбойники повалились на землю, побросав пистоли, сабли и вилы. В одно мгновение всё успокоилось, разбойников повязали, пленных освободили, награбленное имущество вернули на свои места. Все расселись по подводам, а кому не досталось места, пешим ходом, не торопясь, выходили из леса. Как только подводы с нашими путешественниками выехали на большак, они увидели приближающийся длинный обоз чумаков. Это было величественное зрелище. Сколько смог видеть глаз, до самого горизонта, тянулись возы, запряженные волами, медленно вышагивающими по степи. Тяжелые неповоротливые возы, груженные мешками с солью, царственно плыли на Запад по тугим ковыльным волнам, ведомые мощными широколобыми волами. Волы грациозно двигались без понукания и без особенной натуги, поматывая большими головами в деревянном ярме и похлёстывая себя по крупу хвостами, отгоняя надоедавших слепней. На переднем возу гордо восседал чумацкий голова, пан-атаман, или, как называли его земляки – пан-господарь, а за спиной его, вцепившись в мешковину когтистыми лапами, восседал крупный петух, символ удачи чумацкой, с зеленым хвостом, сверкающим на солнце изумрудным цветом. Головные волы мерно ступали, опустивши долу вызолоченные и приукрашенные разноцветными ленточками рога, тоже примета на счастье в длинной дороге.               
     Подводы съехали на обочину, уступая дорогу чумацким возам.
     - Здравствуйте, уважаемые, - обратился Моше к людям, сидящим на первом возу.
     - Здоровеньки булы, - отозвался  им пан-господарь, лежащий на мешках. – Не вы ли господин Нагартов?
     - Да. Это я и попутчики, - не хотел он говорить, что это его семья.
     - Нам известно про Вас. За третьим возом пойдёте с нами. Петро грымни там, шоб место уступили.
     Последовала громкая команда. Четвёртый воз слегка притормозил, и три подводы вписались в медленно двигающийся обоз. Чумаки расселись по своим возам, и вся кавалькада продолжала движение, как будто бы ничего не случилось.
     Сара лежала на подводе, тупо глядя в небо. Она никак не могла прийти в себя, её била мелкая дрожь. Она не реагировала на обращение мужа, дочерей. Моше не знал, что предпринять.
     - Пан-атаман, - обратился Моше к, ехавшему на первом возу, чумаку, - нет ли среди вас лекаря или знающего лекарское дело человека, жена в обмороке от случившегося.
     - Петро, - обратился пан-атаман к, сидевшему на соседнем возе, парню, - дай жинке кружку здорового питья.
     Тот проворно спрыгнул с воза, нацедил в кружку светло-розовой жидкости из бочонка, лежавшего на краю воза, вынув предварительно из него чоп, и поднёс его Саре. Та неохотно начала пить, приподняв голову на подводе.  И о чудо, после нескольких глотков ожила, посмотрела по сторонам и с удовольствием допила остаток жидкости.
     Моше с удивлением смотрел на жену и всё думал, «что же это за чудодейственное питьё дали его жене», но спросить было неудобно. Только потом он узнал, что чумаки всегда в дорогу брали с собой в большом количестве народное лекарство-настой из трав, известное им с древних времён. Это лекарство помогало и от простуды и от ран и многому ещё от чего.
     Дорога тянулась по бескрайней голой  ровной степи, лишь  ковыль-трава слегка  покачивалась  бархатными волнами от дуновения ветерка. Фактически дороги как таковой не было видно, волы двигались по степи, как будто бы знали дорогу. Медленно двигающийся чумацкий обоз был, конечно, более приятный, чем путь по лесистой дороге с кочками и колдобинами. Двигались с раннего утра, как только поднималось солнце, до средины дня, когда солнце начинало припекать. Чумаки делали привал, натягивали тенты над возами, укрываясь в тени. Спали, варили еду, курили, переговаривались, давали отдых волам. Как только солнце начинало садиться за горизонт, и жара спадала, обоз двигался дальше, до наступления полной темноты. И так день за днём, преодолевая сотни и сотни вёрст в сухое и не очень холодное время года, чумаки зарабатывали себе и своим семьям на жизнь, да ещё и выделяли часть средств военной общине чумацкой.

                (Лирическое отступление)
                Чумаки

     Чумаки играли первую и незаменимую роль в торговых отношениях Украины и составляли важный класс людей. Название «чумак», по одному источнику, происходит от слова «чум», что значит «ковш», которым путники пили воду во время долгого пути, по другим источникам – от татарского слова «чумак», что значит «извозчик», третьи источники связывают это слово со словом «чума», потому что украинские торговцы часто заражались в пути чумой и заносили её в Запорожскую Сечь и Украину, а в персидском языке «чумак» означает дубину  с  набалдашником  (в Малороссии её называли кийком) – это человек, отправляющийся в извоз с кийком в руке на случай нападения разбойников. Какое из этих толкований наиболее правдоподобно – решить  нам трудно, на  то нет никаких материальных указаний, существуют только филологические толкования. Чумаки представляли собой зачаток национального малороссийского купечества, основанный на началах чисто товарищеской ассоциации. Их можно назвать прототипом самого купечества на днепровском Низу, ибо первые чумаки были и торговцы, и промышленники, и вместе с тем отличные воины. Это был тип здоровых, выносливых людей, которых справедливо сравнивают с бедуинами Ближнего Востока. В Запорожье чумаки составляли между собой «артели», а как воины входили в состав низового товарищества и всю прибыль платили от промысла в войсковой скарб и возмещали свои убытки войсковой казной. По весне разъезжались чумацкие обозы, снаряжённые «харчами» и возглавляемые передним возом с сидящим на нём «батьком-атаманом, паном-господарем». Чумакам везде оказывали радушный приём, для безопасности пути их часто сопровождали конвойные, которым чумаки платили особый «ралец». Как правило, одни обозы отправлялись на Дон за рыбой, другие – за солью, не забывая о мерах предосторожности, на них могли напасть харцызы, а татары принуждали оплачивать переправы даже там, где воды совсем не было. А ещё можно было заразиться чумой, против которой чумаки измазывали себя дёгтем, может отсюда пошло слово чумак – чума. Кроме крупной торговли с турками, поляками, украинцами, новосербами, жителями Крыма, чумаки вели обычно мелкую торговлю внутри Сечи. Предметами торговли были епанчи, сёдла, стрелы, луки, стремена, сабли, удила и др. Кроме Сечи, торговля производилась в паланках – сёлах на речках Кальмиусе, Буге, Днепре. Чумацкая торговля была популярна и уважаема, была честна и сопряжена с опасностями для жизни. Дождавшись первой соли и погрузив её на фуры, рано утром чумаки отправлялись в путь. Первый  дневной переход  продолжался до начала
жары. С началом жары чумаки распрягали волов, кормили и давали им «роздых». После того как жара спадала, чумаки продолжали свой путь дальше, до темноты. Ночной отдых был недолгим, как и летняя ночь. С окончанием утренней зори всё начиналось сначала. Осенью, когда становилось прохладней, гружёные солью фуры двигались весь светлый день безостановочно. Неизменным правилом чумаков было давать отдых волам на вечернюю и утреннюю зорю, в это время и сами и их корм освежались от росы. Если это правило нарушалось, то волы начинали тощать и слабеть, у животных начиналась «жёстокая каменная болезнь», излечить которую чумаки не могли. Одним из неудобств, с которыми сталкивались чумаки во время своего путешествия по степи, был недостаток питьевой воды. Несмотря на то, что вдоль соляных трактов были вырыты колодцы («копани»),  скапливающаяся в них вода в большинстве случаев была солоноватой и не всегда могла использоваться для питья людьми и скотом. Поэтому, в засушливые периоды, отправлялись в путь чумаки, они брали на каждые 4-5 фур, одну фуру, на которой устанавливали бочку с питьевой водой. Основой их торговли была соль. Лиманы и их берега всегда привлекали людей. Здесь было самое удобное место для поселения, и если взглянуть на карту, то вокруг каждого из них увидишь целый ряд рыбацких посёлков. Фактически за счёт рыбалки кормилась большая часть Заднестровья. Кроме того, издавна в лиманах добывали соль. Она была дорогим продуктом и чуть ли не главным предметом экспорта из Украины. Соль из Куяльницкого лимана, считавшаяся самой качественной и «солёной», почти  всю её вывозили в Западную Европу и Польшу. Именно на солёные черноморские лиманы снаряжали свои обозы знаменитые чумаки. Поездка за «белым золотом» было делом трудным и опасным. Нередко на чумаков нападали разбойники, соляные обозы грабили и турки. Зато успешно доставленный из Крыма или Причерноморья обоз соли был целым состоянием.
     Высокая стоимость этого продукта стимулировала развитие соляных промыслов, их постоянное расширение. Однако, сложность состояла в том, что в XVII—XVIII веках соль была «Божьим промыслом». Иными словами, люди были вынуждены ждать милости от природы. В засушливые годы соли добывали в несколько раз больше, чем в дождливые. Бывало, что вода в Куяльницком лимане в дождливый год настолько опреснялась, что ожидать выпадения толстого солёного осадка не приходилось. Некоторые старались строить искусственные бассейны для выпаривания соли и организации постоянных промыслов. Южные бассейны быстро развивались, настолько прибыльным оказалось соляное дело. Само производство «белого золота» выглядело так: на глинистой почве берегов лиманов строились бассейны. Из глины делались валики между сообщающимися бассейнами, а вода из лиманов перегонялась в эти бассейны. Такая вода называлась «рапа», что означает раствор, близкий к насыщению. Тонкий слой воды в подготовленном бассейне испарялся, а солёность её постоянно росла. При постоянном увеличении плотности рапы от жаркого солнца, из неё «уходят» посторонние примеси, в основном углекислый и сернокислый кальций. После этого в бассейнах за 20-30 дней выпадала почти чистая поваренная соль, рапу спускали и приступали к промывке и выволочке соли, которую складывали в высокие грязно-белые бурты. Они были долгие годы одной из самых  характерных примет Черноморских лиманов. Полученная таким образом поваренная соль достигала высокой чистоты. Чисто «Белое золото»!

                * * *

     Дорога дорогой, но всё хорошее когда-то кончается. Чумаки уходили на Запад, а нашим путешественникам следовало двигаться дальше на юг, к Черноморскому побережью. Наступил день прощания. Пан-атаман тепло попрощался с Моше, пожелал ему хорошей дороги, спокойно добраться до места назначения и дал ему несколько добрых советов.
     - Двигайтесь только в светлое время суток, останавливайтесь там, где есть тень. Теперь вам по дороге будут попадаться небольшие рощицы, там и отдыхайте. На третий-четвёртый день пути войдёте во владения казаков. Обратитесь к атаманам Чепыге или Головатому, кто из них попадётся. Они вам помогут, только не уточняйте, что вы из Польши. Мы-то с Польшей торгуем, а они с Польшей воюют за Россию.
   Три дня пути прошли спокойно, никто наших путников не тревожил, не нападал. Кони шли медленно, но без особых неприятностей. Запасы воды  заканчивались, людям давали пить только по одной кружке в день, берегли воду для коней. Нужно было срочно искать источник пресной воды.
     - Папа? Ну, где те казацкие владения? Мы уже три дня плетёмся по этой безводной пустыне, в дороге, а их всё нет и нет? – хныкая, обращался к отцу, сын.
     - Ничего не случается просто так. Значит ещё не доехали. Вот, когда доедем, тогда и будут казацкие владения.
     Моше и сам немного волновался, действительно, три  дня  пути  остались  позади, а казацких селений не видно и никаких признаков жизни, одна голая степь. По дороге попадались небольшие рощицы. Они манили к себе утомившихся путников, но Моше торопил семью, надеясь  в скором времени  добраться до каких-нибудь поселений. Но приходилось останавливаться. Рощицы - только одно название, четыре-пять чахлых деревца - и вся рощица. Хоть небольшая, но тень. Располагались на привал, распрягали лошадей, сами засыпали тяжёлым сном, даже не хотелось разводить костёр, чтобы приготовить еду. Вся надежда была на скорые казацкие поселения. Только к концу пятого дня пути начали попадаться небольшие деревушки в три-четыре хаты. Людей вокруг не видно, только несколько коз лежали в тени небольшого дерева. Подъехали к крайней хате, окликнули хозяев – никого. Моше сошёл с подводы и постучал в небольшое оконце. Никто не откликнулся. Направился ко второй хате, постучал – никого, в надежде хоть в третьей хате найти человека, но из хаты вышла женщина. Чёрная широкая юбка почти до земли, цветастая кофта, замотанное белым платком на голове, закрывавшим всё лицо, оставляя открытыми только большие чёрные глаза сквозь щёлки платка.
     - Хозяюшка, - тихо и ласково произнёс Моше, - здравствуйте.
     На что женщина ответила красивым низким гортанным голосом:
     - Здоровеньки булы.
     - Где мы можем встретиться с атаманами Чепыгой или Головатым?
     - От там, - и показала рукой направление, - трохы выдно шлях. Так и идьте.
     - Далеко до них.
     - Не, не дуже. За день доидэтэ, колы шагом.
     - А водицы можно у вас напиться? – с мольбой в голосе спросил Моше.
     - А чого не можна, зараз напою вас и коням трохы дам.
     - Спасибо большое, вы наша благодетельница.
     - Да цэ и е боже дило, - ответила женщина и быстро скрылась в хате, чтобы принести воды.
     Напились и люди и кони, постояли немного помахали руками приветливой хозяйке и двинулись в путь, ожидая скорого конца длинной дороги. Дети хныкали, Сара сидела молча, понурив голову. По всему было видно, что она настолько утомилась, что даже  не могла высказать крайнюю усталость и неудовольствие.
   Вот так и медленно двинулись подводы в поисках быстрого, ожидаемого отдыха по едва видной дороге, как показала им благодетельная женщина. Дорога то проявлялась отчётливо, то исчезала. Моше нервничал, боялся сбиться с пути. Когда дорога исчезала, подвиды двигались прямо в надежде вновь встретиться с отчётливой дорогой. И когда слабое напоминание дорожных следов появлялось вновь, большей радости всей кавалькады не было предела. Забывали про усталость, не хотели ни пить, ни кушать, лишь бы быстрее добраться до цели. Они забывали, что до цели оставалось ещё много всяких возможных трудностей. Большая надежда на казаков придавала сил.
     Моше обратил внимание, что дорога стала проявляться отчётливее, на дороге появилась колея, пыль дорожная указывала на то, что этой дорогой пользовались больше и чаще. Даже кони стали двигаться резвее. Впереди привал и отдых. Всё почувствовали это. Небольшие хуторки, появляющиеся по сторонам дороги уже не привлекали путников. Только вперёд и вперёд. Справа о  дороги появилась сторожевая вышка. Когда подъехали ближе, увидели, на верхней площадке вышки казака, а под ней, в тени сидели трое казаков, подстелив под себя овечьи бурки. Увидев приближающиеся подвиды, один из лежащих на земле приподнялся и громким голосом спросил на мало понятном языке:
     - Далеко путь держите?
     Догадавшись о сути вопроса, Моше ответил: - Мы к вашим начальникам Чапыге или Головатому.
     Услышав знакомые фамилии, не удивившись, что уставшие путники так хорошо разбираются в местной иерархии, один из сидевших на земле, встал, подошёл к передней подводе, уселся на неё и приказал:
     - Вперед.
     Подводы тронулись в путь. Довольно скоро въехали в населённый пункт, то ли большое село, то ли городок. По обе стороны разбросаны были дома, коновязи с лошадьми, люди, в основном мужчины, сновавшие в разные стороны, кто с поклажей, кто налегке. Жизнь кипела вокруг. 

                * * *

     Дорога-дорогой, а голову постоянно сверлили мысли, не давая отдохнуть. Моше перебирал и хорошее и плохое, всё время оценивал прожитые годы, был сам себе и прокурором и защитником и судьёй.               
     - Папа, что же это такое, едем-едем и ничего нет, ни людей, ни селений, ни этой знаменитой крепости? Забыл, как она называется.
     - Гаджибей, - злобно ответил Моше, - ты перестанешь ныть, как малое дитя.
     - Во-первых, я не малое дитя, во-вторых, ты говорил, что до этой крепости, опять забыл, как она называется, а-а вспомнил, Гаджибей, осталось два-три дня пути?  Где твои три, я уже не говорю, что два дня пути. Мы тянемся по этой мёртвой пустыне бесконечное время.                - Всё будет в своё время. Земля хоть и круглая, как шар, но конец пути будет, должен быть, а пару дней туда-сюда, не в счёт, - благодушно ответил отец, поглаживая курчавую голову сына.
     - Папа, смотри, к нам едет человек на осле, - окликнула дочка, сидящих боком друг к другу отца и брата.
     - Да, действительно, дорогая, человек на осле. Мы тут заболтались и не смотрели на дорогу.
     Совсем близко, по дороге ехал пожилой человек. Понукая осла, произнося непонятные слова. К тому, он ещё постоянно слегка подгонял осла маленькой палочкой. Потом Моше узнал, что эта палочка носила странное к понуканию осла знакомое слово, стимул. Когда передняя подвода сравнялась со встречным человеком, Моше вежливо, как только он мог, произнёс:
     - Уважаемый, не подскажете ли, сколько ещё нам двигаться до крепости?
     Встречный недоумённо смотрел на Моше. Он понял, что человек не понимает, о чём его спрашивают. Моше продолжил спрашивать на всех ему знакомых языках. Ничего не происходило, человек по-прежнему покачивал головой, собираясь тронуться в путь.
     - Гаджибей, - выпалил название крепости, куда они держали путь. Он и сам не ожидал, что вспомнит это трудное название.
     - О-о-о-! – с радостью произнёс человек, глубоко выдохнув накопившийся в лёгких от напряжения воздух. Он развернул осла и показал направление на крепость Гаджибей. После этого он всё время показывал рукой правее, показывая на заходящее солнце. Помахивал он правой рукой вперёд и потом немного  правее, повторяя непонятные слова:
     – Алга, алга. Унга, унга.
     Моше показалось, что он понял, что хотел сказать ему  человек,  глубоко  поклонился  доброму  человеку, тронул лошадей, продолжая двигаться по дороге, по которой они ехали раньше, до встречи с человеком на осле.
     - Я думаю, что этот человек показывал вперёд и правее, произнося два непонятных нам слова, но показывая при этом рукой вперёд и правее, - произнёс Жуль тихим проникновенным голосом.               
     Все с недоумение повернули головы к нему. Последнее время Жуля вообще не было слышно, он погрузился в себя, практически не участвуя в разговорах, от еды отказывался. Это тревожило всю семью Нагартовых. Жуль мало реагировал, не отвечал  на все просьбы и обращения к нему.
     - Жуль, Б-же мой, Вы заговорили. Я уже, грешным делом, подумала, что с Вами что-то нехорошее случилось. Хвала Всевышнему, Вы заговорили, - повторяла вновь и вновь эти слова Сара, поглаживая по-матерински плечо Жуля. Тот только убирал плечо, смущаясь такого тёплого отношения к нему.
     Лошади шли по прямой, но Моше принимал правее и правее. Небо темнело, наступали сумерки, а потом и ночь.
     - Думаю. что лучше было бы остановиться, сделать привал, а на рассвете двинемся дальше, осталось совсем немного, - посоветовал Жуль.
     - Хорошее предложение, - вставил Моше.
     Кавалькада остановилась, распрягли лошадей, раздали им корм, сами развели костёр, приготовили ужин, раздали остатки воды. Ночь прошла мгновенно, так подумали горе путешественники, собрали пожитки и двинулись в путь, в последний остаток тяжелого пути.
     - Земля! Земля! – закричала Берл. Он стоял во весь рост на передней подводе, наблюдая за бескрайней голой землёй. Все обратились к далёкому горизонту. Действительно, если  присмотреться, то на горизонте чётко различалась крепость на высоком холме. Лошади задвигались бодрее, вроде и они поняли крики радости путешественников. Начали встречаться люди, небольшие хуторки. Герои нашего рассказа не обращали никакого внимания на окружающих. Только вперёд, чтобы достичь такой желаемой цели. Приближались к красивой и величественной крепости, но почему-то стоящей на высоком берегу. А перед крепостью – вода.
     - Папа, почему перед крепостью вода. Вода не похожа на море? – сыпала вопросы не унимающаяся, всё ещё наряжённая цыганкой, Виолетта.
     - Подъедем ближе и узнаем, - неопределённо ответил Моше. Он и сам не мог понять, почему перед крепостью вода, довольно широкая.
     На берегу то тут, то там раскинулись военные биваки. Солдаты сидели и лежали на земле вокруг костров. В стороне стояли в козлах винтовки. Мирная, спокойная картина. Прямо перед подводами оказался военная палатка. Рядом со входом палатки стоял офицер, внимательно всматривающийся в приближающие подводы.
     - Уважаемый офицер, извините, не разобрал вашего звания, - обратился к офицеру Моше на французском языке, понимая, что этот язык должны были знать офицеры русской армии, - как нам перебраться на тот берег, поближе к крепости Гаджибей?
     - Никак, - произнёс офицер, улыбнувшись во весь рот, - потому что это не Гаджибей, а уважаемая крепость Аккермани. Представьте себе, что эту крепость значительно труднее было взять, чем Гаджибей.
     - Не понимаю, мы двигались в сторону Гаджибея. Мы сбились с пути? – с досадой сказал Моше.
     - Вполне возможно, - ответил офицер, - крепость Гаджибей значительно восточнее, вдоль берега Чёрного моря.
     - Что же нам делать? У нас кончились все продукты,  вода, мы страшно устали. Мы двигались от самых казаков, практически, без остановки.
     Моше упустил тот факт, который ему известен, что крепость Гаджибей уже не турецкая, а русская, что они двигаются от самой Прибалтики по поручению польского правительства. На всякий случай у Нагартова была и другая легенда. Они бегут от трудностей жизни из далёких земель. Ищут лучшие места для спокойной жизни.
     - Мы же не варвары, накормим и напоим. Распрягайте коней, отведите их подальше, чтобы не паслись рядом с нашими конями, стреножьте, охраняйте их, разведите костёр и ложитесь отдыхать. Да женщины пусть спят на подводах, мало ли что, кругом мужчины, всякое может случиться.
     - Большое спасибо, дорогой человек, - Моше не мог определить звание офицера, он просто не знал чины и звания российских офицеров.
     - Вам к подводам принесут еды. Спокойной ночи.
     - Извините, - Моше говорил с большим акцентом с офицером по-французски, - не подскажите нам, как добраться до крепости Гаджибей?
     - С удовольствием окажу помощь хорошему человеку. Кстати, у вас там есть родные, близкие, знакомые?
     - Нет, так получилось. Никого на белом свете.
     - Зачем же ехать в крепость Гаджибей, оставайтесь здесь, возле крепости, рядом, много населённых пунктов, есть работа, можно и жильё найти.
     - Нет, спасибо за помощь, но нам лучше было бы попасть в Гаджибей.
     - Хорошо. Ранним утром двигайтесь на Восток, не теряя с виду Чёрное море и за день доберётесь до Гаджибея.
      Следуя всем советам бывалого офицера, расположили подводы тесно друг к другу, плотно поужинали принесенным солдатом ужином – всем полные котелки
вкусной и питательной каши, большие ломти хлеба и огромный чайник сладкого чая. Женщины расположились на средних подводах, мужчины распределили время дежурства у лошадей и заснули мёртвым сном.
     Ранним утром, как только немного рассвело, тронулись в путь. К удивлению, Моше отчётливо увидел дорогу вдоль моря, видно многие так и ездили из одной крепости в другую. К вечеру они благополучно, без особых происшествий, добрались до крепости Гаджибей. Действительно, эта крепость была значительно меньше и не такая величественная, как Аккермани,  но всё же это был конец тяжёлого, изнурительного пути. Слава Всевышнему, все добрались живыми. Что же их ожидает на новом месте? Семья и не думала всю дорогу о том, как их встретит новое место жительства. Моше понимал, что возвращение домой просто невозможно, да и вряд ли это необходимо.
     Дорога привела прямо к воротам крепости. Величественную картину представляли сами ворота, кованные толстенные деревянные сваи, скорее, чем просто доски. Но что это – ворота были закрыты, хотя замков и не было видно. Моше понял, что ворота закрываются изнутри. Что же делать, как попасть внутрь, не ночевать же на открытой местности, вокруг ни одной души, ни одного домика.
     - Папа, а как же нам попасть в крепость? – обиженным голосом произнёс сын, как будто отец виноват, что крепость закрыта основательно.
     - Никак я не мог предположить, что крепость закрывается на ночь на крепкие замки, - разводя руками, ответил Моше. - А, вот кто-то едет на осле, может он нам поможет, хотя бы посоветует. - Милый человек, не подскажете, как нам попасть внутрь крепости?
     Проезжий посмотрел недоумённо на Моше и безразлично пожал плечами и двинул  дальше, не обращая внимания на призывные возгласы человека, сидящего на подводе. Моше догадался, что человек не понял вопроса. И повторял свой вопрос всё громче и горче, обращаясь к удаляющемуся седоку верхом на осле. Моше повторял вопрос на всех знакомых ему языках, пока не обратился к нему на греческом. Седок остановился, удивлённо посмотрел на обращающегося к нему человека, минуту подумал и ответил с сильным акцентом, но вполне понятном греческом языке:
     - Можно попросить охранников крепости впустить вас, но нужно им заплатить три золотых, - ответил человек, подтвердив своё предложение привычным жестом по поводу денег.
     - Хорошо. Пожалуйста, помогите нам, - сказал Моше и протянул ему три золотых монеты.
     - Подождите тут. Я доберусь до охранников, они откроют ворота, и вы попадёте внутрь. Никуда не уходите, они могут открыть ворота на несколько минут.
     Повстречавшийся человек понудил осла, который не очень хотел двигаться, всё же пошёл и через мгновение скрылся за поворотом крепостной стены. Минуты ожидания длились чесами, как казалось нашим путникам, но ворота всё не открывались. Совсем  стемнело, можно сказать, наступила ночь, а ворота не открывались. И только тогда Моше понял, что его крепко надули. Ладно – три  золотых, большие деньги, но они остались ночью под открытым небом возле крепостных ворот. Куда двигаться, где можно найти приют, не понимали они.
     - Думаю. Что нам следовало бы двинуться за ослом на осле, - пошутил младший сын.
     - Ты ещё остришь, это хорошо. Значит нам не так страшно, - не сдерживая смеха, заявил глава семейства.
     Развернув лошадей, двинулись подводы медленно в темноту. Проехав немного, всё же остановились и решили  переждать  короткую  ночь  там, где их застала темнота. Оказалось, что это самое верное решение. Прошло немного времени и на Востоке посветлело небо. А за этим – и быстро светлеть. Занимался новый день. Обманутые путники оживились. Они уже не вспоминали про те три золотых, на которые их надули, как простых дурачков. Предупреждение на будущее. Жизнь учит. К удивлению, они увидели почти рядом землянки и полудома, те же землянки, только зарытые наполовину в землю. Сзади них остались, тоже совсем близко, стены крепости. Действительно, крепость не выглядела грозным сооружением, хотя взять её русской армией было не так-то и просто.
     - Папа, смотри, люди, - радостно закричал Берл, размахивая руками.
     Из землянок вылезали люди, разминая кости после короткого сна. Вначале решили возвратиться к крепости, надеясь на то, что ворота там уже открыли, но передумали, понимая, что внутрь крепости их не пустят.
     - Дорогой человек, - обратился Моше к первому попавшемуся мужчине             по-гречески, - не могли ли вы подсказать, где мы можем  приютиться на ночлег, пожить немного, пока не обзаведёмся своим жильём.
     - Пока тепло и дождей нет, можете располагаться просто на свободном месте возле домов или дальше, - ответил мужчина на ломаном греческом и удалился.
     - Вот тебе и приём на новом месте, - подавленным голосом сказала Сара.
     - Ничего, могло быть и хуже, - ответил расстроенной жене глава семейства.
     Немного развернули лошадей и, проехав десяток-второй саженей, расположились на свободной площади. Вокруг на довольно приличном расстоянии от  них не было ничего, что могло бы помешать им занять свободное пространство.
     - Думаю, что здесь можно занять приличное место и никому не мешать, - твёрдым голосом хозяина  сказал Моше.    
     - Может быть нужно у начальства попросить разрешение занять место возле крепости, - вставил Жуль. Всё время он молчал, не то подавленный происходившим, не то расстроенный виденным.
     - Вначале мы займём место, а потом разузнаем, где и как можно расположиться. Как мне кажется, на этой земле пока нет никакого порядка. Ну, что, начнём копать землянки? – обратился к членам семьи Моше. Он считал, что Жуль, пока, тоже член семьи, если он сам не думал иначе. Что будет с ним, покажет время.               
     - Первым делом приведём себя в порядок, примем нормальный вид. Хватит Берте ходить подростком, вернём ей нормальный вид молодой красивой девушки, а дорогую Виолетту вернём из цыганского мира в наш, сегодняшний. Первым делом оборудуем котёл и приготовим еду на завтрак и на обед, а дальше посмотрим, что нам делать дальше. Я понимаю, что сидеть без дела нам не удастся.
     - Что же ты собираешься готовить, если нет продуктов, - горько вставила Сара, - и воды-то нет, не видно нигде ни колодца, ни речки. А топить чем будем?
     - Ты много вопросов сразу поставила. Люди же как-то живут рядом. Не могут же они жить без воды и продуктов. Из продуктов у нас ещё кое-что осталось, с этого и начнём. Ты, Сарочка дорогая, забыла, что у нас припасён мешочек крупы и немного муки. На первый раз хватит. Жуль, разузнай, где люди берут воду.
     - Уважаемый Моше, я не знаю греческий, как я с ними буду разговаривать, - извинительным тоном произнёс Жуль. 
     - Вода по-гречески будет «неро»,  где - «оттоу», спасибо -  «сас эфхаристо». Выучи и повторяй, тебя поймут, если не сразу, то при повторении.
     - Господи, так можно и язык сломать.
     - Не волнуйся – он без костей, не сломается.
     - Что-то наш Жуль запропастился, - не выдержав долгого ожидания завтрака, вставил Берл.
     Прошло много времени, пока Жуль вернулся с котелком вода. Вся семья вопросительно обернулась к нему, не понимая, где это мог он так долго добывать воду.    
     - Вы не можете себе представить, вода от нас в хорошую версту, а может быт и больше. Далеко, в лощине течёт небольшой ручеёк, там и берут воду жильцы окружных селений. К этому ручейку стоит целая очередь. Никогда не думал, что за простой водой придётся так долго  стоять в очереди. Да и ходить до этого ручейка – целый поход, а я принёс только один маленький котелок. Думал, пойду, разузнаю и принесу несколько котелков воды.
     - Ладно, не унывай, главное ты узнал, где вода. Сейчас мы заварим крепкий чай и позавтракаем, чем Б-г послал, - громко сказал Моше.
     - Где это вы достанете китайский чай в этой глуши. Уверен, что местные жители не слыхали про такой божественный напиток, - вставил Жуль, - это напиток очень зажиточных людей.
     - А мы и есть зажиточные люди, и чай у нас похлеще, чем китайский. Мы приготовим заварку из сбора моей любимой мамочки (слава ей небесная), она была большой мастерицей по сбору, сушке и приготовлению чаёв. У меня всегда в запасе были и есть мешочки с сухими травами, места мало занимают, и большое удовольствие представляют, да и здоровья прибавляют, - авторитетно произнёс целую тираду Моше.
     Позавтракали не очень плотно, но вкусно, может от голодухи, сидели возле потухающего костра, задумчиво всматривались в слегка вспыхивающие коренья догорающего костра.               
     Эту проблему кое-как решили на первый раз, а что будет потом, отбрасывали в сторону, не имея желания заглядывать далеко. Задумчивую тишину прервал Жуль:
     - Что это мы сидим, как будто нет у нас дел? Давайте за работу.
     - Мы не сможем копать землянки, лопат у нас нет, - неуверенно произнёс Берл, самый молодой из мужчин.
     - Понимаете, дорогие вы мои, копать мы сможем, в крайнем случае, попросим у соседей на время лопаты, они чем-то копали. Но потом всё равно придётся строить более приличное жильё. Так может сразу построим лучше? – спросил Жуль, обращаясь к Саре.
     - Думаю, что Жуль прав, тем более, что назвал нас дорогими, а это многого стоит. Я права?
     - Как всегда, моя дорогая, - сказал, поцеловав жену, Моше, - и что ты предлагаешь? – обратился он к Жулю.
     - Копать землянку нецелесообразно. Не миновать в скором времени дожди и зальёт эту землянку,  там и морозы. Что будем делать? Даже полуземлянка не выдержит выкрутасов природы. Строить нужно сразу домик, ну, может быть халабуду, чтобы мы могли надёжно защититься от всяких неприятностей, - закончил длинную по-французски тираду Жуль.
     Все сидели молча, не имея ничего ни за, ни против. Ни одной стоящей мысли, ни у кого не было. Никто из членов семьи Нагартова не имел представления, как и чем строить дом. Они жили в прекрасных кирпичных домах Кенигсберга со всеми удобствами, даже в Москве и Петербурге таких прелестей не было в то время.
     - Предлагаю, - многозначительно заявил Жуль, - пойти к берегу моря и посмотреть, нет ли там поблизости глины. Когда мы ехали сюда вдоль моря, я обратил внимание, что по дороге встречались крутые высокие  берега, нависающие над морем, а в тех крутых берегах может быть глина.
     - Зачем нам та глина? – спросил Моше.
     - Я видел когда-то на юге Франции, как сельские жители складывают дома из глины и даже из земли.
     - Не может быть, чтобы из земли. Может из глины и возможно, не знаю, не видел и не пробовал, - авторитетно высказался Моше, - но сходить можно. Вы пойдёте сами?
     - Я пойду с Жулем, - вставил в разговор своё слово Берл.
     - И я пойду, посмотрю на южное море, - сказала Виолетта.
     - А чем хуже всех я? – обиженно высказалась Бет.
     - Так и пойдёте все, оставите нас наедине, - расстроено сказал Моше.
     - Не наедине, а вдвоём, - почти хором все громко сказали, не сговариваясь, и захохотали.
     - Ладно, идите, но ненадолго. Возвращайтесь быстрее, - подобрел Моше, поняв единство мнений у большей части семьи.
     - Папа, мы же можем поехать на подводе, коней помоем, если будет возможность и нагрузим подводу глиной, как сказал Жуль, - не совсем понял Берл, что такое глина, - но доверяю знаниям и сноровке Жуля.
     - Ты молодец, сынок, правильно подумал, ещё правильнее предложил. Именно так сделайте. Хвалю тебя за находчивость, если и дальше так пойдёт, то станешь большим человеком.
     - Спасибо, папа. Рад стараться.
     Снарядили подводу, привязали к ней остальных лошадей, разместились желающие побывать на море, и не торопясь, двинулись в сторону моря. Управлял Жуль. Утро было не очень жарким, солнце немного припекало, с моря дул приятный ветерок. Запах моря чувствовался всё больше и больше, по мере приближения к нему. Оказалось, что море находилось в нескольких сотнях саженей. Обогнули крепость и оказались на краю обрыва.  Обрыв оказался достаточно высоким, чтобы спуститься к воде. Постояли в раздумье, постояли и начали решать, что делать. Предложения полились, как из ведра, как говорят.
     - Предлагаю вернуться домой, - авторитетно заявила
Виолетта.
     - Зачем мы сюда поехали? – обиделся Берл.
     - Поищем удобное место, чтобы спуститься к морю, - заявил Жуль.
     - Самое правильное решение, - вступила в разговор Берта.
     Так и решили, постараться найти удобное место для спуска к морю. Двинулись вдоль обрыва. Двигались медленно, разглядывая возможный спуск к морю. Кто ищет, тот всегда найдёт. Невдалеке появился пологий спуск к морю. Даже на глаз было видно, что спуститься в этом месте не представляется возможным. Спуск действительно был пологим, но не на столько, чтобы спустить к воде подводу, запряжённую лошадьми. Думали, думали и решили попробовать спуститься к морю самим. На эту затею пошли Жуль и Берл. Подводу с лошадьми и двумя девушками оставили наверху.
     - В любом случае, когда потребуется наша помощь, кричите громко и мы немедленно поднимемся наверх, - назидательно наставлял Жуль девушек.
     - Нам страшновато, что вы уходите и оставляете нас одних, - пожаловалась Виолетта.
      - Ладно, спускайтесь вниз, мы подождём, - успокоила мужчин Бетти, - будем громко кричать, - усмехнулась она.
     Спуск был не таким уж простым. Пологий, казавшийся с первого взгляда, спуск, представлял собой оползневой участок крутого обрыва, местами очень трудный для спуска. С большим трудом Жуль и Берл спустились вниз, оказавшись у самой воды. Маленький уютный пляжик, закрытый с двух сторон скалами, уходящими в море. Берл скинул рубаху и штаны и голяком кинулся в море.  Удовольствие от тёплой воды, ласкового моря, невероятной радости, Берл закричал во всё горло:
     - Ура! Мы в раю. Жуль ныряй сюда, - и глубоко нырнул, всплыв через несколько саженей.
     Только Жуль собрался войти в воду, как раздался истошный крик девушек. Берл выскочил из воды, натянул одежду, и они вместе быстро поднялись наверх. Они даже удивились, как трудно они спускались к морю и как быстро они поднялись, когда случилась беда, откуда взялись силы. Картина возле поводы была не из самых интересных. Возле подводы стояли четверо, трое солдат и унтер офицер. Двое солдат держали ружья наперевес, прижав девушек к подводе, один солдат зажал рот Бетти, чтоб не кричала, а второй рукой лапал её в разных интимных местах. Бетти со злости так ударила солдата ногой по его ноге, что он завопил диким голосом, взмахнув рукой, намереваясь ударить нахалку. Унтер офицер закричал на незнакомом языке:
     - Стоять! Гауптвахты захотел?
     - Я! Я! – закричал Жуль, - гауптвахта, - громко проговорил он, узнав знакомое слово.
     От неожиданности солдат так и остался стоять с поднятой рукой. Жуль готов был бросится на помощь девушкам, но обстановка разрядилась. Двое солдат сняли поясные ремни, связали руки мужчинам и привязали их к подводе, рядом с лошадьми. Солдаты и унтер офицер уселись на подводу и тронулись. Девушки поплелись за подводами, заметая дорожную пыль своими длинными платьями. Бетти рыдала в полный голос, слёзы  лились  ручьём. Виолетта  успокаивала  сестру, как  могла.
     - Офицер! – обратился Жуль к сидящему на подводе старшему по званию, - филс, - по-французски сказал Жуль и поправился, - мадмуазель, - надеясь, что офицер хоть что-нибудь поймёт, показывая на девушек и подводу. Унтер офицер понял просьбу, остановил подводу, усадив на неё девушек. Бетти успокоилась.      
     Вскоре подёхали к крепости, по их окрику ворота открылись и они въехали во двор. Небольшая площадь внутри крепости была застроена каменными домами, вокруг сновали солдаты, занимаясь всякими хозяйственными делами. Подвода остановилась возле одного из домов. Унтер офицер вошёл внутрь и через несколько мгновений вернулся и повёл мужчин внутрь, не развязывая им руки. В одной из комнат за столом сидели двое офицеров.
     - Кто такие? - по-французски спросил один из них.
     - Мы приехали к вам в крепость Гаджибей только два дня тому издалека, - чётко ответил, так же по-французски, Жуль.
     - С какой целью?
     - Искали тихое и спокойное место на Земле.
     - И думаете, что Хаджибей самое тихое место на Земле?
     - Так нам сказали и чумаки и казаки, - оправдываясь, сказал Жуль.
     - Во-первых, что вы делали на берегу моря в запретной военной зоне под стенами  самой крепости? – нервно спросил офицер, - во-вторых, почему, приехав, не обратились за разрешением  и регистрацией к коменданту крепости?
     - Во-первых, - подражая офицеру, начал Жуль,- мы только два дня как приехали в эти места, во-вторых, подъехали  к морю, чтобы найти удобное место спуска с подводой к морю, чтобы  искупать  лошадей, не видели ни одного указателя, что там военная зона, в-третьих, не знали, что требуется разрешение и регистрация у        коменданта крепости. Мы можем немедленно исправить свою ошибку. Мы люди законопослушные, не намерены нарушать никакие законы и правила. Где ваш          комендант, чтобы мы немедленно могли зарегистрироваться.
     - Комендант принимает в соседней комнате. Сейчас спрошу разрешения зайти к нему, - дежурный офицер вежливо отнёсся к Жулю, понимая, что передним ним не какой-нибудь бродяга или, не дай Б-г, бандит, а вполне образованный и приличный человек.
     - Прошу вас, заходите, - обратился офицер к Жулю, развязывая ему и Берлу руки.
     В соседней комнате, за столом сидел немолодой офицер, погрузившись в деловые бумаги.
     - Я вас слушаю, - по-французски обратился к вошедшим к нему людям, видно дежурный офицер доложил ему, что задержанные говорят по-французски. - Откуда и зачем приехали в наши края?
     - Мы приехали издалека, аж с Балтийских берегов от войн и неурядицы на юг от холодных земель. Нас пять человек, трое мужчин и две девушки, - чётко, по военному отрапортовал Жуль, выпрямившись во фрунт.
     - Служили в армии?
     - Никак нет, ваше благородие, но порядки и армейские наставления хорошо знаю.
     - Хорошо, зайдите к секретарю и запишите все необходимые бумаги.
     Жуль четко повернулся и вышел из комнаты коменданта. Вся процедура регистрации заняла несколько минут. Заминка была только по вопросу вероисповедания. Он никак не мог назвать религиозное отношение. Он понимал, что его попутчики, скорее всего принадлежат к иудейской вере, но  как  назвать свою веру, он никак не мог, то ли католик, по ли протестант, или ещё какой-нибудь веры, когда он никакой вере не принадлежал, так - сам по себе, свободный человек. Сказать, что он совсем не верил в Б-га, он бы не смог сказать, но какой Б-г, какой веры он чётко не знал.
     - Иудеи мы, если вам  будет угодно, - выпалил Жуль, на понимая, почему он так сказал.
     - У нас есть ещё две семьи иудеев. Очень приличные люди, представьте себе.
     - Представляю, и мы приличные люди, с вашего разрешения, - вздохнув с облегчением, как гора с плеч свалилась. - Что скажет Моше, не представляю, – подумал Жуль. Секретарь внимательно и аккуратно занёс все данные в канцелярскую книгу и подал Жулю документ на гербовой бумаге, в которой значилась, что семья Моше Нагартова в составе пяти человек иудейского вероисповедания о трёх мужеского пола, из которых один военного возраста, с подписью коменданта крепости Хаджибей и даты 20 августа 1791 года от рождества Христова.
     Жуль вглядывался в бумагу, вертел её во все стороны и когда доходил до вероисповедания, ухмылялся, чего это он себя приписал к иудеям, что они вообще представляют, эти иудеи. А дата, дата их путешествия. Сколько же месяцев они скитались по просторам Польши, Литвы, Краины, России, всего-то не полных четыре месяца, а казалось, что скитались  годы. Время, как видно, измеряется не столько днями, неделями и месяцами, а теми событиями, которые вмещаются в эти сроки.     Недаром говорят, что день длится бесконечно, а годы летят, как сумасшедшие.
     - Уважаемый господин комендант, не знаю вашего воинского звания,  мне думается, что у вас в крепости что-то горит, такой запах.
     - Ничего не горит, это и сегодня подгорела каша. У этого повара,  каша то подгорает, то она совсем сырая. Пусть лучше будет подгорелой.
     - У меня есть дельное предложение. Жена нашего главы семейства прекрасная повариха, она смогла бы вместе со старшей дочерью, готовить еду для солдат. А за это вы будете кормить нашу небольшую семью.
     - Предложение принимается, попробуем.
     - Думаю, что в помощь поварихе следует каждый день выделять пару солдат-помощников по кухне: принести дрова, воды и всякое другое.
     - Несомненно. Приводите их завтра утром, в семь часов утра, чтоб успеть приготовить кашу к завтраку.
     Когда Жуль передал официальную бумагу Моше, то тот вопросительно посмотрел на того, ухмыльнулся, внимательно ещё раз прочитал на гербовой бумаге с печатью и подписью коменданта крепости Хаджибей регистрацию семьи Нагартова о пяти человек на земле Российской империи, повернулся к Саре и сказал с гордостью:
     - Дорогая моя Сарочка, вот и настала для нас всех новая официальная жизнь. Благополучно закончились наши скитания по чужим землям с прибылью, - пошутил Моше.
     - Я поздравляю, тебя и нас всех с концом скитаний и страха за нашу жизнь. Что ты имел в виду, сказав про новую официальную жизнь с прибылью.
     - Во-первых, мы официально зарегистрированы в Российской империи, на что имеем соответствующую бумагу, во-вторых, в нашей семье прибавление, у нас появился новый член семьи.
     - Перестань ёрничать, какой член семьи?
     - Уважаемый наш Жуль Прэвэ.
     - ?
     - Да, да. Именно то, что ты слышала, Жуль Прэвэ член нашей семьи, - серьёзно повторил Моше.
     - Этого не может быть. Кто его записал в нашу семью? Мне совсем  непонятно, о чём ты говоришь. Уважаемый Жуль, внесите ясность в сказанное, как это могло получиться, и получилось ли оно.
     - Я внимательно выслушал Моше и ваше недоумение, дорогая Сара, не знаю вашего отчества. Начнём с того, что моё полное имя Жульен Прэвэ, а Жуль - меня так называли в семье с самого детства. Посетил я коменданта крепости и хотел выяснить  единственный вопрос, могу ли я на время покинуть эту местность, и выехать в не столь отдалённые места за строительными материалами. В ответ на эту мою просьбу, комендант предложил зарегистрироваться в книге жильцов крепости Хаджибей и прилегающих поселений. Я согласился. Комендант в ответ спросил о количестве семьи, фамилию главы семьи и вероисповедания. Я, не долго думая, выпалил, что глава семьи уважаемый Моше Нагартов и численность семьи пять человек. Вероисповедания – иудеи.
     - Вы себе представляете, кто такие иудеи? спросила Сара.
     - Не очень.
     - Зачем же вы причислили себя к нашей вере?
     - Не хотелось вступать в долгие объяснения о вере семьи Нагартова и моей.
     - Наш Моше в вопросах религии силён, и если он вам всё расскажет про иудеев, то вы немедленно побежите к коменданту и попросите записать вас, какой вы веры в самом деле. Католик, например. Мы всю дорогу ни разу не говорили про религию и веру, - авторитетно ответила Сара.
     - Не до этого было. Главное для нас было выжить в той обстановке, а  сейчас сможем и поговорить, - галантно, поклонившись Саре, Жульен забрал из её рук большую флягу, видно  она  собиралась  кого-нибудь из семьи отправить по воду. 
     - Разрешите мне принести свежей воды, тем более я видел ручеёк в самой крепости. Да, кстати, у меня для вас, Сара, есть очень заманчивое предложение, поработать некоторое время поварихой в крепости для гарнизона.
     - Жуль, вы в своём уме, - довольно категорично заявила Сара, - как это вы себе представляете, я хозяйка семьи, которая больше, чем на 10-12 человек, никогда не готовила, а тут гарнизон. Между прочим, сколько там человек?
     - Уже хорошо, что вы интересуетесь количеством едоков. Думаю, что человек 300, всех, с солдатами и офицерами. Еду готовил солдат, не обученный варить, а просто силовым методом его определили поваром. Готовят три раза в день кашу и кипяток, вроде, как чай.
     - Не знаю, смогу ли я готовить на такую ораву, - ответила с сомнением Сара.
     - Понимаете, уважаемая Сара, это решило бы проблему с питанием нашей, повторяю, нашей семьи на ближайшее время. Вы можете заочно считать, что мы все сможем питаться вместе с гарнизоном? Я никогда заочно не решаю. Уже всё договорено с комендантом крепости, остаётся только вам согласиться.
     - Попробовать можно, - смутившись, ответила Сара.
     Моше заинтересовано слушал диалог между Жулем и Сарой. Он сразу понял огромную выгоду от предложения его жене, но вмешиваться не хотел, не было смысла давить на жену. Он знал хрупкий характер жены, и давление могло бы сломить её.
     - А когда приступать, попробовать, - вставила Сара.
     - Завтра в семь часов утра.
     - А сегодня вечером можно было бы осмотреть поле битвы, - сострила Сара.
     Все рассмеялись. Обстановка разрядилась. Молодец Сара, как всегда она могла найти оригинальный ход, чтобы изменить обстановку.
     - Представьте, и это я оговорил. Я как чувствовал, что вам захочется осмотреть на месте, как и с чем вы будете иметь дело.
     - Дорогой Жуль, - начал Моше, - я начинаю сомневаться, не иудей ли вы, или ваши предки  были иудеями. С вашей находчивостью и изворотливостью, это скорее присуще иудеям. Я вспомнил старую мансу, вернее, историю, если вы не совсем понимаете идиш.
     - Я всё понял, только не понял, что такое идиш.
     - А идиш это язык евреев, что тоже самое – иудеев. Так называют иудеев в Германии и некоторых других странах центральной Европы. Вам, как новоявленному еврею, придётся изучать идиш, а то вас могут разоблачить. Евреи знают свой язык с детства. Уже в малом возрасте 4-5 лет мальчиков и девочек обучают языку. Он и называется «маме лошн», мамин язык. Получается, что все евреи, мужчины и женщин грамотные.
     - Считайте, что первый урок идиша я получил,  уважаемый Моше, - заключил Жуль.
     Комендант крепости уже был не рад, что согласился взять на работу новую повариху. Она замучила коменданта массой вопросов: сколько котлов для приготовления пищи для 300 солдат, кто готовит дрова для топки печей, кто чистит котлы после варки, кто приносит  и сколько воды. И много ещё разных вопросов для приготовления одной каши. С солдатом-поваром никаких таких вопросов не было. Но он сдерживал себя изо всех сил, тщательно и обстоятельно отвечал на все вопросы новой поварихи и не только рассказывал, но и показывал ей всё живьём. Обходили все места, связанные с приготовлением пищи.
     - Какие крупы обычно у вас в рационе?
     - Перловка, греча, овёс.
     - Я имею ввиду солдат, а не лошадей, - очень резко ответила Сара.
     - И я имею ввиду солдат – это овсяная крупа  для еды, а не только для лошадей.
     - Странно.
     - Армейские врачи считают, что овсянка самая полезная и хорошая еда для солдат.
     - Мясо, сахар, овощи есть у вас в рационе?
     - А как же, всё имеется в рационе, - ответил комендант.
     - Можно познакомиться с рационом для солдат.
     - Сейчас?
     - Да посмотрим, что есть в наличии, - ответила Сара.
     Поход на продовольственный склад вызвал у Сары ужас, мешки с крупой валялись просто на земле вперемешку, где какая крупа или сахар неизвестно, требовалось потрошить каждый мешок, в крайнем случае, открывать каждый, чтобы узнать, что там находится. На многих мешках сверху валялись овощи, фрукты, ящики с разными  мало понятными продуктами. Тут же висели на кольях хомуты, сбруя, на земле валялись колёса, лопаты, кирки. Это был на продовольственный склад, а безобразие, допущенное начальством.
     - В армии имеется продовольственная служба?
     - А как же, командует продовольствием генерал-интендант Паршин.
     - И когда в последний раз был у вас этот самый генерал Паршин?
     - Откровенно сказать, ни разу.
     - Это ваше счастье, а то сидеть вам в каталажке, в лучшем случае, на гауптвахте.
     - Что же нам делать?
     - Не нам, а вам, в первую очередь и немедленно, не дай Б-г, явится  нежданно-негаданно  начальство, не завидую я вам. Вынести на воздух все мешки с крупами,
далее, все до одного разные продукты из этого помещения, выскоблить все стены, до самой белизны, проветрить их, чтобы ни одного места с плесенью не было, внутри помещения постелить на землю чистые выскобленные доски на подставках, высотой в два-три вершка. На каждом мешке написать белой краской название крупы, сахара, соли. Думаю, что вам хватит работы до утра, а потом скажу про остальное, - тяжело выдохнула Сара, вытирая пот со лба.
     - Немедленно будет сделано.         
     - Вижу вы устали от моих расспросов.
     - Признаться, да.
     - Тогда на сегодня всё. Меня зовут Сара Давыдовна Нагартова.
     - Очень приятно, Матвей Николаевич Веденеев, поручик, с вашего разрешения, - выпалил, как на параде, стал во фрунт и поцеловал протянутую руку новой поварихе.
     Сара просто оторопела от такого ответа.
     - В следующий раз у нас будут обыкновенные рабочие отношения, а не бальные приёмы, уважаемый поручик Веденеев.
     - Так точно, - отрапортовал комендант, смутившись.
     - И последнее, на сегодня. Отмеряйте обычную мерку перловой крупы и засыпьте её в котёл, в котором обычно варите утреннюю кашу.
     - Разрешите обратиться, - выпалил комендант, - перловую кашу солдаты не едят. После подачи перловки, поднимается целый бунт.
     - А завтра утром посмотрим, - улыбнувшись, ответила Сара.
     Поручик Веденеев вызвал дежурного по гарнизону, приказал выделить солдат для работы на «складе», повара и хозяйственную роту. Приказ был выполнен мгновенно.
     - Поручик Веденеев, сколько воды заливают в котёл для каши?
     - Четыре.
     - Срочно прикажите.
     - Уважаемая Сара Давыдовна, мы заливали воду когда…
     - Будете выполнять… распоряжение, - Сара чуть было не выпалила – приказ, но вовремя спохватилась и сказала довольно жёстко – распоряжение, - или будем каждый раз дискутировать по любому вопрос.
     - Слушаюсь, - добавил комендант.
     К большому удивлению Сары, работа закипели организованно, четверо солдат бегом бросились по воду и уже были на месте с водой, залили её в котёл по указанию новой поварихи.
     - Развести огонь, - указывая пальцем на дно котла, скомандовала Сара.
      Мгновенно  запылали дрова, и через некоторое время вода в котле закипела.
     - Огонь потушить и крупу – в котёл, - просто командовала Сара, как офицер на поле боя, - полную кружку соли в котёл.
     Солдат-повар рьяно выполнял все команды, вопросительно поглядывая на Сару, пытаясь что-то спросить, но не решался. Сара понимала его недоумение, что она вытворяет с простой кашей, да ещё перловой. Вот завтра будет весело утром на завтрак.
     - Убрать недогоревшие дрова из-под котла, полностью, закрыть котёл крышкой и не трогать до утра. - Сара дала последнее распоряжение, повернулась кругом и пошла к крепостным воротам, где на лавочке сидел Моше, ожидая жену.
     Солдаты бросили на мгновение работу и с умилением смотрели на «нового офицера» их воинской части.
     - Дорогая, наконец, я тебя увидел совсем живой и невредимой, - с радостью в голосе, заявил Моше.
     - Заждался меня, любимый, - в ответ сказала Сара.
     Всю дорогу домой Моше рассказывал Саре, как ему повезло, сидя на лавочке вместе с помощником дежурного по части, унтер офицером Каляевым, наслышался много интересного про российскую армию, про нашего старого знакомого, Александра Васильевича Суворова. 
     У открывшихся крепостных ворот ожидал их Жуль. И очень обрадовался, увидев «родных» людей.
     - И долго вы тут стоите в одиночестве? – спросил Моше.
     - Нет, пришёл за вами, когда уже темнело.
     Моше продолжил свой бесконечный рассказ. С увлечением рассказывая, как брали Хаджибей, Аккермани и Измаил. Тяжёлые бои были за эти крепости. Суворова очень любят в армии, он командует всей армией юга России, освобождая одну крепость за другой. Книга его «Наука побеждать» пользуется в армии огромным успехом. Телом тщедушный, маленького роста, на людях никогда не раздевался. Чудачествовал, говорят, что на одном из больших приёмов у царицы, Суворов, при появлении императрицы, все придворные и гости зашаркались в поклонах приветствия, он наклонился очень низко и упал на паркетный пол, его подняли, отнесли в соседнюю комнату, вызвали лекаря, и сама императрица интересовалась его здоровьем. А он, когда все разошлись, встал и ушёл домой. Матушка-императрица одарила его самыми высокими военными наградами России. Самое удивительное, говорят в армии, что Суворов не носит эти награды. Очень редко на больших приёмах. Из чудачеств Суворова – зимой раздетым растирался снегом, нырял в ледяную воду, парился при такой высокой температуре, что никто из окружения не выдерживал. Рассказывают такой курьёзный случай. Перед войсками Суворов проезжал верхом. Вдруг  конь     рванул  с места, Суворов обхватил коня за шею и с большим трудом удерживался в седле, пронесся на большой скорости мимо стоящих солдат в парадном строю. Якобы, его денщик утверждал, что на животе коня была глубокая рана от шпоры седока. В свои почти 70 лет, обходя строй солдатский всегда быстрым шагом, почти бегом, а все сопровождающие генералы отставали, младше его на 15-20 лет, задыхались и жаловались императрице, а потом  и Павлу 1 на чудачества и «издевательства» генералиссимуса Суворова. Много интересного рассказывал ему Каляев.               
     - Вспомню – расскажу ещё, закончил рассказ Моше. - Простите, повторю, чего это вы пришли к крепости в тёмное время, - спросил Моше, обращаясь к Жулю.
     - Вижу, темнеет, а вас нет. Вот и пошёл встретить,  на всякий случай, всё же «родные», - Моше заинтересованно посмотрел на Жуля.

                * * *

     - Виват землеразделителям, - громко произнёс Жуль, подходя к человеку, работающему в поле по составлению карт местности, Жуль сразу понял, кто это работает с причудливыми приборами, он их видел ещё в юности на юге Франции, лет, пожалуй, двадцать тому назад. Его тогда очень заинтересовало происходящее. И вдруг он вспомнил до мельчайших подробностей то время.
     - Здравствуйте, добрый человек, - ответил человек, не отрываясь от окуляра прибора. – Приятно, когда тебя называют геодезистом, а не каким-то землемером. Землемера можно научить за три дня, если он, конечно, грамотный, хоть немного. А геодезистом нужно учиться четыре года, да и то, не всем удаётся закончить курс, - произнёс  длинную  тираду  геодезист, - сразу видно – свой человек. Где учились? (разговор вёлся по-французски). Где мучились?
     - Почему же мучились. На юге Франции, - не вдаваясь в подробности, ответил он. - Чудесное время было. Гулянки, пивнушки, вино – иногда, но часто, девочки… - задумчиво закончил Жуль, - но всё же феодолиты освоили.
     - Молодость, ничего не скажешь. Учился я в Московском училище. Хорошая выучка, ещё со времён Петра Великого. Вот теперь я при армии Суворова тружусь геодезистом. Новые земли осваиваем, карты новые нужны. А тут, вот, город новый намечается, порт, большое дело закручивается.
     - Да! Хотелось бы и мне поучаствовать.
     - В чём же дело, геодезисты нужны. Приезжает граф де-Волан, он прекрасный инженер, составляет карты местности, где будет город и порт, с ним и поговорите, или лучше я сам с ним поговорю.
     Жуль немного струсил, он влезает в совершенно незнакомую ему область знаний. Какой же он геодезист, если даже не знает приборов, как с ними работать. Как он вспомнил название прибора, сам не мог понять. Но в характере его было что-то такое, что не раз в жизни бросало его в пучину совершенно новых жизненных коллизий, он выходил из них полным победителем. Но если авантюра ему не удавалась, он находил способ вывернуться из этого без особых потерь.
     - Жульен Нагартов, - протянув руку для знакомства, сказал он, почему-то назвав не свою фамилию, а Моше Нагартова, членом семьи которого он себя уже считал.
     - Заморов Николай Васильевич, - ответил геодезист, вытирая руку ветошью. – Вот мы и познакомились, а то ведём разговор, а с кем и зачем, непонятно.
     - Теперь понятно, вот хочу тряхнуть стариной, хочу вспомнить несколько подзабытый  предмет, - на всём голубом глазу, врал Жуль, нисколько не смущаясь. Ему нравились такие неопределённые ситуации. Он сам ещё не знал, к чему это приведёт, и смотрел на себя, как будто со стороны, чем это закончится.
     - Днями приезжает в наши края де-Волан и я с ним обязательно поговорю.
     - У вас феодолит не английский, - заинтересованно спросил Жуль.
     - Нет, это немецкий.
     - То-то вижу, что мало знаком мне. Мы обучались на английских приборов. Немцы тоже большие мастера приборостроения, - сказал Жуль, чтобы не обидеть нового знакомого, - а цепи до сих пор у вас в ходу, - просто с бухты-барахты выпалил Жуль. Зачем он это сказал, сам не знал, но попал в точку, оказывается, мерительные цепи были уже в прошлом, их заменили на, подвешенные на шестах, проволоки, они  давали более правильные измерения длин. А лежащие на не ровной земле цепи, давали ошибку в определении длины от феодолита до рейки.
     В отдалении с рейкой или, как некоторые её называли, линейкой, стоял человек и спокойно смотрел, как его начальник разговаривает с посторонним человеком.
     - Может мне для начала постоять с рейкой, - неуверенно произнёс Жуль.
     - Вы что, с рейкой может стоять каждый, если только не после пьянки, а то рейка будет шататься, - сострил Николай Васильевич и рассмеялся, - я вам  подскажу, как работать с немецким прибором. Там всё очень просто, тем более, что вы работали с английским прибором. Отличие незначительное.
     Только теперь Жуль разглядел самого геодезиста. Крепко сбитый среднего роста мужчина с загорелым на южном солнце лицом и руками. На голове соломенная шляпа с большими полями от палящих лучей. В Запорожской сечи такая шляпа называлась – брыль. Одежда геодезиста вызывала некоторые вопросы, какая мода могла создать такое. Одет он был в светло-серую армейскую гимнастёрку без погон, подпоясанную широким кожаным ремнём, ниже гимнастёрки были бриджи (позже их называли галифе), скорее английского покроя, чем у полувоенного геодезиста. Костюм дополняли гетры, а на ногах входящие в моду кожаные высокие ботинки на шнурках. Сказать, что его костюм вызывал смех нельзя, скорее улыбку своей несуразностью. Люди мало знакомые с работой геодезиста обращали внимание на странность одежды. Она была обусловлена местом работы и нуждами специальности геодезиста.
     - Завтра пораньше приходите на это место, позанимаемся и поработаем, - завершил Николай Васильевич их удачную для Жуля встречу.
      Буквально с первых же дней обустройства на новом месте, семья Нагартовых устроилась, как нельзя лучше. Сара с Виолеттой работали на кухне гарнизона, Жуль почти работал геодезистом. Остались без работы Моше и Берл. Но комендант крепости подарил семье Нагартова  не совсем новую, но вполне хорошую для защиты от дождя и ветра, армейскую палатку на восемь человек. Моше и Берл занялись установкой и обустройством временного жилья. Окопали место установки палатки, из части досок бывших подвод, соорудили нары для сна, из брезента бывшей крыши на подводах устроили ширму, отделяющую мужскую часть палатки от женской. Получилось прекрасное временное жильё для всей семьи. Освещалась  палатка масляной плошкой.
     Днями у крепости появилась кавалькада карет и отряды всадников, двигавшиеся с большой скоростью, насколько позволяли кареты. Перед самыми каретами распахнулись ворота крепости и всё на той же скорости въехали в крепость. Жуль наблюдал эту зрелищную картину со своего рабочего места. Он за несколько дней обучения          полностью освоил нехитрую работу геодезиста и с удовольствием выполнял работу настоящего специалиста. Никто из настоящих геодезистов не смог бы уличить его в том, что он никогда не изучал геодезию и никогда не работал на сложных геодезических приборах. Но в этот момент его больше интересовал вопрос, кто это ворвался в крепость, несомненно, кто-то из очень важных особ. Он всё оставил на своего постоянного помощника, носившего за ним приборы и рейки, и мигом направился в сторону крепости. Там на скамеечке уже сидел старый знакомый, дежурный по караулу, унтер офицер Каляев. Много он рассказал, как и прежде, Жулю.
     - Изволили прибыть в наши края высокие гости, может уже и не гости, а хозяева нашего края, граф де-Рибас, граф де-Волан и сопровождающие их генералы, военные отряды охраны, и обозы. Значит надолго. Хотелось бы, чтобы навсегда. Хорошие они люди, не смотря та то, что иностранцы, честные, добросовестные, к людям относятся по человечески, по их заслугам.
     Жуль слушал, наматывая себе на ус. Следует немедленно рассказать про это Николаю Васильевичу. Обещал же он поговорить с де-Воланом обо мне про работу. Сказано-сделано, Жуль бегом направился на место, где работал Заморова, а опытный геодезист уходил всё дальше и дальше. Пришлось Жулю преодолевать большое расстояние. Запыхавшись, он с трудом притормозил и остановился возле учителя:
     - Что случилось, - не без тревоги спросил Заморов.
     - Приехал де-Волан, - преодолевая задышку, выпалил Жуль, - он в крепости, сколько будет времени, не известно. 
     - Трагедии нет, соберёмся и отправимся к нему. Думаю, что  сегодня  нечего  и  думать о встрече, если он только приехал, пошли, - твёрдо заявил Николай      Васильевич.
     Действительно, ни завтра, ни послезавтра Заморов не смог пробиться к де-Волану, тот постоянно был занят, решая с де-Рибасом сложнейшие вопросы  строительства порта и города на месте турецкой крепости Хаджибей. Об этом посторонние узнали значительно позже. Но одно из первых больших заданий получил Заморов, реально привязать к местности план большого города, начертанный самим де-Воланом. Для решения этой сложной задачи Николай Васильевич предложил де-Волану принять на работу прекрасного геодезиста Жульена Нагартова?
     - Он, что, француз?
     - Нет, истинный русский… кажется, - добавил не-уверенно Заморов.
     - Приводи завтра утром, -  чётко заявил де-Волан.
     - Извините, это когда, утром?
    - На рассвете, разлёживаться некогда, дел  выше крыши, как говорят в России.
     Жуль, конечно, всю ночь так и не смог уснуть. В голове вертелись различные мысли. Но встреча с де-Воланом закончилась, как нельзя, лучше. Де-Волан сразу прямо в лицо спросил Жуля:
     - Вы из Франции?
     - Конечно, разве не понятно по моему французскому.
     - Потому и спросил, чтобы удостовериться. Из какой местности?
     - Монпелье, Эро.
     - Родились там?
     - Нет, привезли меня в малом возрасте, потом учился в школе, затем в геодезическом училище. Впоследствии его расформировали и перевели в Париж. Но  это  было  давно. Потом, в  отрочестве, скитался по
Европе и добрался до России, встретился со своими родственниками и вот, мы на новом юге России. Надеемся укорениться.               
     - Это похвально. Здесь нужны грамотные, работящие люди. Край только начинает новую жизнь. Работы будет много, будет строиться, большой порт и немалый город. А геодезистам следует как можно быстрее привязать план города к местности. Между прочим, вы работали геодезистом последние годы?
     - К великому сожалению, не работал по разным причинам. Разрешите задать вопрос? – постарался замять этот вопрос Жуль.
     - Слушаю.
     - Мы работаем по старинке, снимаем местность с помощью цепей, хотя существует новый метод – с помощью проволоки и шестов.
     Де-Волан заинтересованно посмотрел на Жуля. Он никогда не думал, что новый геодезист, много лет не работавший по специальности, знаком с новыми методами в геодезии. Жуль, почувствовав симпатию со стороны высокого начальства, остановиться уже не мог, он, под хорошую руку, попросил закупить, если это конечно можно, пару новых английских феодолитов, как более современные и точные. К тому же он не забыл напомнить и набор шестов с проволокой для нивелирования кривой поверхности. Жуль выковыривал из памяти самые зачудливые слова, произведя на де-Волана неизгладимое впечатление.
    - Я, наверное, вас заговорил, а то, когда ещё свидимся, важных дел у вас побольше нашего, - не унимался Жуль.
     - Чего  же, для таких важных  дел найдём время для решения неотложных дел по строительству города.
     - Да, я заглядывал в план нового города, чудо. Эти проспекты, бульвары, квадраты домов – таких городов я в Европе не видывал.
     - Острый глаз у вас, земляк, - похвалил де-Волан, - отрадно работать с таким знающим специалистом.
     - Для ускорения такого важного дела – привязки плана города к местности, не помешало бы закупить или, в крайнем случае, взять в аренду пару лошадей и подводу для перевозки приборов и шестов в удалённые места съемки местности.  Арендовать для этого место на постоялом дворе местного жителя, охрана и содержание имущества будет в надёжных руках.
     - Совершенно правильно предлагаете, - с удовольствием поддержал эти предложения де-Волан.
     - Со временем, думаю, следует набрать грамотных людей и подготовить их к геодезическим работам, не только же им таскать приборы и рейки, - не унимался Жуль.   
     - Вот вы и подготовьте порядок подбора таких людей, человек шесть-семь и методику их подготовки.
     - С великим удовольствием, но как я могу этим заниматься, не имея на руках никакого документа на то, - снахальничал на гребне успеха Жуль.
     - Я распоряжусь, и секретарь выправит вам такую бумагу.
     Де-Волан встал, крепко пожал новому знакомому руку, развернулся и вышел из комнаты,  улыбка не сходила с лица, Жуль так и стоял с протянутой рукой после рукопожатия в каком-то трансе. Он никак не мог сообразить, из каких глубин его сознания он добывал нужные к данному разговору слова. К месту работы Жуль не шёл, он просто летел на крыльях удачи. Заморов никак не мог понять, как мог простой человек добиться от  самого главного создателя нового города таких успехов.


                * * *

     - Мсье Нагартов, - уж лишне официально обратился Жуль к Моше, - с завтрашнего дня вы обязаны принять в свой постоялый двор двух лошадей и подводу, которые арендует у вас русская армия в лице офицера Российской армии Матвея Николаевича Веденеева -коменданта крепости Хаждибей на хранение и питание этих лошадей.
     - Вы в своём уме, какой постоялый двор, какие лошади, какая подвода? – посыпал вопросы, недоумённо пожимая плечами, Моше.
     - Сейчас всё расскажу по порядку, - успокаивая Моше, проговорил Жуль, - я разговаривал с первым инженером армии Суворова, с первым инженером Де-воланом (как называли графа – примеч. Автора). По моей просьбе геодезистам для привязки плана будущих порта и города в районе крепости Хаджибей выделена подвода, две лошади и место стоянки, ухода и охраны – постоялый двор мещанина Нагартова. Пора и вам заняться настоящим делом.
     - Но никакого постоялого двора нет, - недоумённо возразил Моше.
     - Это в вашей голове нет постоялого двора. А где, прошу прощения, по вашему, находятся ваши лошади и подводы, хотя частично разобраны и совсем в               непривлекательном виде в настоящее время, если не на постоялом дворе.
     - Но он мал для наших лошадей и подвод, а вы ещё предлагаете и для других выделить место?
     - Для начала других не будет. Ваши лошади и подвода будут числиться в аренде, как стояли, так и будут стоять по ночам. За это ещё будете получать реальные деньги за ваше же имущество.
      - Чем больше я вас узнаю, тем больше у меня и всё чаще возникает чувство, что вы или такой умный и находчивый, или просто аферист, - констатировал Моше.
     - Жизнь научила выворачиваться в любой самой, что ни на есть, обстановке, иначе не выжил бы в скитаниях, как я уже рассказывал, по Европе. Кем только я работал: разносчиком газет, управляющим поместьем, поваром и кучером, преподавателем музыки и конюхом, маркёром в биллиардной. Да, самый интересный случай у меня произошёл с этой самой биллиардной в Париже. Заглянул я как-то в один ресторан, в котором был большой биллиардный зал. Кушать хотелось, не передать, целый день ни маковой росинки не было во рту, всё думал, как заработать хоть пару грошей, чтобы покушать. Стою возле биллиардного стола, где игра шла серьёзно. На кону лежали сто золотых. Один из игроков сказал напарнику, положит ли тот шар от трёх бортов в угол. Напарник заколебался, да и никто из присутствующих не пожелал рискнуть. Чёрт меня дёрнул ввязаться в это грязное дело. Подумал я, всё равно денег у меня нет ни гроша, что с меня взять, в самом худшем случае, побьют. Я и крикнул: -  слабаки, мелкие вы игроки, - взял кий, закрыл глаза и ударил. К всеобщему удивлению шар попал в лузу. Что тут началось. Меня подняли на руки и обнесли три раза вокруг стола, оказывается, там был такой обычай. Тут же мне предложили работу маркёра за три золотых в день, кроме чаёвых. До сих пор не могу понять, как это произошло. Потом ночами я тренировался, чтобы как-то соответствовать. А вы говорите – аферист.
     - Почему вы бросили эту работу?
     - Надоело. Каждый день одно и то же, шары, деньги, споры, драки. Бросил я и ушёл в никуда.
     - Да, так что же будем делать с отсутствующим постоялым двором? – повторял  Моше.
    - Первым делом, пока не поздно, мы прирежем ещё немного земли вокруг, пока никто не занимал, во-вторых, поставим ворота и напишем большими буквами «ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР НАГАРТОВА».
     - Вы чудак, где мы возьмём ворота?
     - Просто, поставим два столба, и перекладину из доски и напишем вывеску.
     Сказано-сделано. Вкопали два столба-дышла от бывших подвод, прибили поперёк доску и написали, вернее, нашли «художника», который написал, скорее выжег, большими буквами «ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР», но нанести слово «НАГАРТОВА» не смог, не хватило места. Решили, что со временем сделают новую вывеску. С прирезкой территории было ещё проще, просто перенесли колышки на десяток саженей в обе стороны.
     - Откладывать с разметкой территории не будем, для начала сделаем самый простой забор, потом будем его реконструировать, - заключил Жуль, - теперь перейдём к другому вопросу, дорогой Михаил Борисович, - продолжил Жуль, обращаясь к Моше, - разрешите мне вас так называть, по-русски.
     - Это же почему меня так называть? С каждым днём узнаём от тебя всё новые и новые начинания.
     - А потому, что руководителей подчинённые и народ называют де-Рибаса не его настоящим испанским именем, который и не выговорит русский человек, дон Хосе де-Рибас-и-Буйонс, а простым русским именем Иосиф (Осип) Михайлович  Дерибас, а де-Волана, первого инженера армии Суворова, Франц Павлович Деволан.
     - Так что же, и мне носить незнакомое имя?
     - Очень даже красивое имя, Михаил Борисович.
     - А почему Борисович?
     - Я долго думал, как же мне перевести имя вашего отца, его звали, если я не ошибаюсь, Борух. Вы и имя дали сыну, Берл – будет Борис Михайлович.          Консультировался я с евреями тут у нас под боком, и они мне однозначно заявили, что Борух это Борис. Вот и стали вы Михаил Борисович.
     - Ну, вы и выдумщик, Жуль. Да, а как же вас теперь
величать?
     - Очень просто Жора, Жорж, Георгий Константинович.
     - А Константинович, причём здесь? Знаете ли вы, кто такой был Константин?
     - Мне очень понравилось это имя. Оно и называется не именем, а отчеством, по отцу. Так в России принято.
     - Дорогой Жорж, а знаете ли вы, что Римский император Константин ещё в четвёртом веке нашей эры, как говорят христиане,  с рождества Христова,      организовал Никейский собор. На этом соборе были приняты решения, которые коренным образом изменили само Христианство. Всё, что относилось к евреям, которые собственно родили христианство на свою голову, было с корнем вырвано и создано совершенно новое религиозное общество, где евреям не было места. Всё, что было еврейского, Константин, из христианства выкорчевал, изменил или выбросил на помойку истории. Чего он только не наделал: перенёс праздник Пэсах из еврейского календаря в календарь римский и назвал Пасхой, святую субботу перенёс на воскресенье, вместо синагоги ввёл молельный дом, и назвал его костёлом. До чего дошла его ненависть к евреям, что он заставил входить в костёл мужчинам без головного убора, в пику евреям, которые не могли находиться в синагоге без головного убора. И ещё тысячи разных вещей, маленьких и больших. В таких условиях евреям уже не было места в такой религии. С этих времён костёл и церковь всё более отделялись от своих еврейских корней, публично признавала своё нежелание и ненависть жить и мириться с евреями. С того самого времени, еврей, верующий в Иешуа (Иисуса) должен  был  отречься  от  своих  же  еврейских корней и полностью отдать себя Святой Церкви. Церковь жёстко преследовала  и наказывала «еврейскую ересь». Появился призыв «бей жидов».  Христианская  религия  построена  на  ложном учении, что христиане являются богоизбранным народом, а не евреи, задолго до появления самого христианства. Вот что такое Константин.
     - Я и не знал такого, - виновато ответил Жорж.
     - Откуда тебе знать. Церковь умалчивает, даже не упоминается сам Никейский собор. Взялся за гуж, не говори, что не дюж, - говорили они по-французски, - но такие поговорки есть во многих языках, во всяком случае, похожие по смыслу.
     - Думаю, что дома мы должны между собой говорить по-русски, быстрее научимся. Очень не хватает  русского языка. Я тогда возьму отчество Борисович, очень авторитетное, как бы ваш сын - констатировал Жорж.
     - А как будут Сара, Виолетта, Бетти? – уже заинтересованно спросил Борис Михайлович.
     - Сара Давыдовна, Виолетта Михайловна, Бетти Михайловна.
     - И что, мы все теперь не евреи?
     - С чего вы это вдруг взяли, я вас спрашиваю? - с еврейским акцентом российских евреев ответил вопросом на вопрос Жора. Моше-Михаил, иронически посмотрел на нового члена семьи, ничего не сказав.               
     Действительно, Сара и Виолетта быстро осваивали язык. Сара намучилась первое время с солдатами-поварами, которых прислали к ней на обучение. Курьёз получился в первый же день приезда Дерибаса, Деволана, (так их называли и писали в России) генералов и охраны. На обед высоким гостям подали перловый суп с зеленью, с лавровым листом и картофелем. Все уплетали за обе щеки вкусный обед. Потом подали наваристую гречневую кашу с мясом, а на третье поставили на стол ломти вкуснейшей дыни.
     - Интересно, а как вы кормите солдат, и кто это так прелестно готовит… ? – поинтересовался Дерибас.
     - Повар… - его  прервал  комендант, не  успев даже договорить фразу.
     - Немедленно этого повара сюда.
     Команда была выполнена мгновенно. В комнату, где обедало начальство, смущённая до предела, вошла Сара в белом колпаке, в белой, почти до колен, куртке. За ней двигалась Виолетта в таком же наряде.
     - И это повар - женщина? Как вас величать? – не удержался Дерибас, встал с кресла и двинулся быстрыми шагами навстречу Саре. Подошёл к ней и поцеловал руку.
     - Друзья! Вот что значит высший класс. Браво!
      Все присутствовавшие за обеденным столом дружно скандировали: Браво!    
      - Сара Нагартова, - ещё больше смутилась, опустив голову, ответила «повариха».
     - Если бы это был мужчина, мы бы ему присвоили соответствующее воинское звание. Друзья, как мы можем величать такого повара… сверх, высококлассный, ну, какие ещё предложения?
     - Аншеф, - выкрикнул Деволан.
     - Прекрасно, присвоим Саре, да, как ваше отчество, ну, как звали вашего отца?
     - Давид.
     - Присвоим этой милой женщине, Саре Давыдовне Нагартовой, звание шеф-повара российской армии, в частности, армии Суворова, думаю, первое звание на Руси – шеф-повар, - вновь Дерибас поцеловал руку Саре.
     - А кто это за милое создание? – спросил Дерибас, указывая на Виолетту.
    - Это моя первая помощница на кухне и моя дочь, Виолетта, - уже более спокойно ответила Сара.
     Дерибас поцеловал руку Виолетте, она, в свою очередь, присела в книксене, покраснев до ушей.
     - А как вы кормите солдат? – спросил заинтересованно Дерибас. 
     - Это всё из армейского котла, - быстро выпалил, не  удержавшись, комендант крепости.
     - Не может быть! – воскликнул Дерибас.
     - Пожалуйте на кухню и в солдатскую столовую, - приглашая удостовериться в правоте своих слов,  почти выкрикнул, комендант.
     - Ну, что ж пойдём, посмотрим, - встал Дерибас,  а за ним и все присутствующие на обеде.
     Человек двадцать двинули за Дерибасом на кухню и в столовую. На кухне был идеальный порядок, чистота, четыре котла издавали невероятно приятные запахи. Дерибас удивился одежде солдат, работавших у котлов, они так же были одеты во всё белое. Он твёрдо знал, что в солдатской столовой обычно был один котёл, а то и два, но четыре - не мог себе представить.  И странной конструкции, к тому же солдаты обычно на кухне были в обычной солдатской одежде.
     - У вас не стандартные котлы? – хорошо знакомый с питанием солдат, сказал Дерибас.
     - По предложению нашего повара котлы переделали, немного, они у нас поворачиваются при чистке.
     - Можно продемонстрировать?
     - Только после окончания обеда, - ответил комендант, - в котлах ещё есть еда.
     В столовой за столами сидели солдаты, на столах дымились котелки с кашей, как видно, они уже съели первое блюдо. По команде коменданта солдаты вскочили со своих мест и стали по команде смирно, застёгивая пуговицы на гимнастёрках.
     - Вольно! - выкрикнул Дерибас. Он смутился, что прервал солдатский обед. – Садитесь и продолжайте обед. Это весь ваш обед?
     - Нет…! – запнулся солдат, стоящий ближе всего к генералу, со страха, не знал, как обратиться к высокому начальству, - в первох, была жидкая каша, перловая, потом вот эта каша, - показал на полный котелок, - ещё обещали дыню, диковинную.
     В первые дни, когда Сара приступила к работе, случился скандал, доведший чуть ли не до бунта. В один из дней, не предупредив солдат, им поставили в обед на столы миски, не с кашей, как обычно, а с жидкой перловой кашей (супом). Солдаты заволновались, начался шум с требованием дать им кашу, как всегда. В столовую вызвали срочно коменданта. Разобравшись в ситуации, он сообщил солдатам, что у них теперь обед будет из двух или из трёх блюд, что у них новый повар. После сытного обеда многие солдаты заглядывали на кухню, просили прощения у повара и благодарили за еду.
     - Действительно, мы за дело наградили повара, скорее можно назвать её поварихой, первым в России званием шеф-повара. Не ожидал такого чуда. Желаю вам, - обратился Дерибас к своим генералам, - так же ответственно относится к своему делу.

                Осип Михайлович Дерибас

     Что мы всё Дерибас-Дерибас, а кто он такой, как очутился в России стройный, красивый, прекрасно образованный, исключительно хорошо воспитанный молодой человек, как оказался на юге России? А дело было вот как.
     Иосиф (Хосе), Жузел де-Рибас, Мигуэле Паскуаль Доминико де-Рибас-и-Байон или Иосиф (Осип) Михайлович Дерибас, как называли в России испанца по происхождению Иосифа Дерибаса. Для того чтобы чудеса появления его в России совершились, дону Мигуэлю, отцу нашего героя повествования, пришлось с Пиренейского полуострова перебраться на Апеннинский, вступить в неаполитанскую королевскую службу и достигнуть высокого звания маршала и директора в Министерстве морских и военных дел.               
     Именно в Неаполе директор де-Рибас встретил прекрасную шотландку из древнейшей благородной ирландской фамилии лордов Дункан и Фингальд, Маргариту Плюнкет. Каталонско-неаполитанско-шотландская смесь произвела на свет 6 июня 1749 года в Неаполе Хосе де-Рибас-и-Байон. Затем появились на свет и другие юные      де-Рибасы: Эммануил, Андрей и Феликс. Всем им судьба представила стать знаменитыми гражданами той Одессы, которая только через полвека появится на географической карте.
     Молодой Иосиф де-Рибас получил хорошее образование, особенно в отношении европейских языков, владел в совершенстве испанским, а также итальянским, латинским, английским, французским и немецким (позднее он обучился и русскому языку) и имел широкие познания в военном деле, математике, архитектуре, строительстве.
     Ещё в отрочестве был зачислен в Неополитанскую гвардию, Самнитский полк в чине подпоручика, а к 20-ти годам Иосиф де-Рибас дослужился до лейтенанта. Проездом из Ирландии в Ливорно в 1769 года он «случайно» познакомился с командующим российскими войсками и флотом на Средиземном  море  графом  Алексеем Орловым-Чесменским. Командующему очень понравился молодой и высокообразованный   де-Рибас и предложил ему перейти на службу в российскую армию. Джузеппе, как называли молодого Хосе в Италии, был принят волонтёром флота. В свою очередь Хосе (Иосиф) оказал  Алексею Орлову  личную услугу в «тайной государственной операции», успешно наблюдал за воспитанием, заграничным лечением, а затем возвращением в Петербург юного графа Бобринского. Интересна фамилия и судьба самого юного Бобринского.               
     Граф Бобринский был «тайным» сыном Екатерины Великой и Григория Орлова.               
     Его появление на свет связано с тайными страницами истории, точнее, с семейными тайнами высших лиц Российской Империи.
     А вот с этого места поподробнее о семейных тайнах, скажет заинтересованный читатель. Интересно проследить происхождение самой императрицы. Есть убедительные доказательства, что её настоящим отцом был не принц Христиан-Август Ангальт-Цербстский, как считалось, а русский вельможа Иван Иванович Бецкий (Бецкой), живший многие годы в Европе. Молодой, широко образованный, красивый молодой человек. Он, в свою очередь, был внебрачным сыном князя Ивана Юрьевича Трубецкого (обычное дело в России). В будущем сам князь Трубецкой приложил немало усилий, чтобы выдать замуж свою «внучку», Софью-Августу,  за русского престолонаследника.   
     Екатерина (Софья-Августа) родилась в 1729 году, а в 1745 году, в возрасте 16 лет, её выдали замуж за наследника русского престола Петра, племянника императрицы Елизаветы. Её законный ребенок, будущий император Павел, родился только через 9 лет. По официальной версии детей у неё больше не было. Отношения между супругами были неприязненными, даже враждебными, нелюбовь к мужу, княжна, а потом – императрица, перенесла и на сына. Понятно, что  раньше  или  позже  у  неё  должны были появиться «аманты» - фавориты.     Одним из них (но не первый) был Григорий Григорьевич Орлов – натура кипучая, безудержная, человек, способный  на  большие  подвиги и на низкие пороки, как и многие  другие из стаи «екатерининских орлов». Екатерина стала императрицей после короткого царствования своего мужа Петра III в результате дворцового переворота 28 июня 1762 года. Самое активное участие в нём принимал Григорий Орлов и  его четыре брата  (все они служили офицерами-гвардейцами, а впоследствии стали графами, а сам Григорий – Светлейшим Князем). Через несколько дней после переворота Петр III был убит. За два с половиной месяца до переворота Екатерина второй раз в своей жизни (но не в последний) стала матерью. 11 апреля она в Зимнем Дворце тайно родила мальчика. Его обмыли, завернули в бобровую шубу и вывезли из дворца. Петра III на несколько часов удалось выманить из дома. Для этого преданный императрице камер-лакей Василий Шкурин поджёг свой дом (!). Петр умчался смотреть любимое зрелище. Он любил пожары. Дитя нарекли Алексеем, отчество дали по отцу, Григорьевичем. Воспитывался он в семье Василия Шкурина, которому Екатерина пожаловала придворный чин действительного камергера, приравнивавшийся к полному генералу. Получил Шкурин в подарок за «усердие и молчание» ещё 57 000 рублей, 1027 душ крепостных и несколько имений недалеко от Гатчины. Масштаб, однако, императорский. Тайная любовь к «дитяти любви» длилась все годы жизни Екатерины. Екатерина прожила, как сказали бы сейчас, в «гражданском браке», с Григорием Орловым более 10 лет. Облагодетельствованный деньгами, наградами и имениями, он хотел стать законным мужем императрицы. Но  монархи  никогда  не  могли  подчиняться сердечным влечениям. В их брачных союзах главными были государственные, точнее династические, интересы.
     Ну, точно, как в очень популярной современной песне в исполнении Аллы Пугачёвой:



                Всё могут короли, всё могут короли.
                И судьбы всей земли вершат они порой,
                Но, что ни говори, жениться по любви,
                Не может ни один, ни один король…
               
     Сенат воспротивился  этому  браку. Канцлер Никита Иванович Панин, он же воспитатель наследника престола Павла Петровича, сказал четко: «Графине Орловой не быть на престоле». Венчание не состоялось. Но, всё же, она постоянно думала о будущем своего «левого сына», хотя задача эта, тайная задача, была непростая. Её шаги были неспешными, с прицелом на десятки лет вперед.
     Справка из Уложения российского: «В 1763 году Екатерина составила документ, по которому «малолетнему Алексею Григорьевичу, сыну князя Сицкого!» даровалось имение, в Тульской губернии стоимостью 100 000 рублей, совместно с сёлами Бобрики и Богородицкое с прилегающими деревнями общей площадью 200 000 десятин и насчитывающее 11 000 душ крепостных. «Князь Сицкий!» - этот древний княжеский род восходил к Рюрику, он связан родством с Романовыми. Но, оказался прокол, этот род давно прервался, вымер без наследников по мужской линии. Тогда самодержица придумала ребенку нового отца, армейского капитана князя Григория Сицкого, «который за нас потерпел» - погиб в битвах за Россию.               
     Этот план не был тогда полностью осуществлен. Когда мальчику исполнилось четыре года, его отправили на год в Швейцарию. Сопровождал его в поездке Иван Иванович Бецкий, фактический дед мальчика. Он, конечно, был посвящен в сокровенную тайну «дочери».   Наследник престола Павел серьезно заболел. Врачи не надеялись на выздоровление Павла. В случае смерти сына-наследника его мать, Екатерина, теряла  все права на корону, она судорожно искала выход. Она задумала хитрость, даже объявить своего бастарда, незаконно рождённого сына Алексея, младшим сыном Петра III, дать ему фамилию Романов, и, следовательно, новым наследником. Но так случилось, что Павел выздоровел. Как шутят до сих пор: «Несмотря на все старания вра-чей, больной выздоровел».               
     Она всей душой стремилась дать Алексею, если не титул российского императора, то хотя бы короля или герцога какого-нибудь германского государства. C этой целью русская императрица затеяла сложную многоходовую дипломатическую интригу. Как известно, Петр III был сыном Голштинского герцога, а ко времени своего переезда в Россию – уже полноправным властителем этого небольшого государства. Северогерманские княжества имели сложную многовековую политическую историю. Они дробились, воссоединялись, меняли династии и титулы властителей, завоёвывались сильными соседями (Пруссией, Швецией, Данией) и освобождались.               
     В первой половине XVIII века северная часть Голштинии – Шлезвиг, была завоевана Данией. Ей также принадлежали и другие германские земли (в частности Ольденбург). Дания предложила Петру Федоровичу, тогда ещё Великому князю, обменять всю Голштинию на Ольденбург (плюс другие более мелкие земли). Петр под влиянием Елизаветы отказался от всех своих прав, но Екатерина в 1765 году начала разыгрывать «голштинскую карту». Эту сложную «мамину» интригу развеяло сильное человеческое чувство Алексея Григорьевича – любовь.               
     Задатки у Алексея были хорошие. Он серьезно интересовался астрономией, собирал библиотеку, в ней были представлены труды по самым разным областям знаний: медицине,  алхимии,  минералогии,  географии  торговле. Он коллекционировал телескопы, даже строил обсерватории. В целом, был достаточно широко образован, обходителен в быту, но упрям и вспыльчив. Здоровья он был некрепкого,  и данных для управления государством у него не было. Наметив, как она считала, будущее тайного сына, государыня усилила заботу о нем – ежемесячно посещала его в одном из имений Шкурина, открыто взяла его в новую поездку по стране и, наконец, в 1770 году отправила его в Лейпциг, в военную школу. На этом настоял Григорий Орлов. Другой карьеры для сына, кроме военной, он не видел. Через два года Екатерина окончательно порвала с Орловым, дополнительно наградив его всеми мыслимыми и немыслимыми знаками милости.               
     Жизнь Алексея во всех отношениях, кроме материального, нельзя назвать благополучной. Двойственность положения сказалась на его характере и судьбе. В восьмилетнем  возрасте  он  попал в чужую страну, в незнакомую среду, его стали учить тому, к чему он не имел склонности. Близких друзей у него не было. Екатерина много сделала для обеспечения будущего своего младшего сына. Все это происходило тайно или под прикрытием других, открытых дел. Требовало это огромных денег. На этом фоне никто не мог её упрекнуть или даже заметить, что всё это она делает для Алексея. В Лейпциге, например, вместе с ним находилось ещё несколько дворянских отпрысков. Финансовые вклады (в том числе из её личных денег), которые поступали на счет Воспитательного дома, тайно предназначались для Алексея. Директором этого дома был всё тот же верный Бецкой. Сам же он был побочным сыном графа Трубецкого и получил усечённую фамилию от Трубецкого – Бецкой, превратившуюся в Бецкого, надежный хранитель секретов государыни. Он же оставался опекуном «своего» внука до 1787 года.
               
     Почти незамеченным для царского двора осталось строительство большого дворца в Бобриках, имении, которое мать подарила сыну при его рождении. Название этого ничем непримечательного поселка позже станет фамилией и графским титулом Алексея – Алексей Бобринский. Символично, что незаконнорожденного младенца  тайно  вынесли из дворца, укутав в бобровую
шубу.
     Вот и завязывается узел – граф Алексей Орлов, выполняя задание своего знаменитого брата, графа Григория Орлова, просит своего нового знакомого, де-Рибаса, тайно вывести в Россию мальчика – Алексея, будет не так заметно, всё же иностранный поданный, а не знаменитый вельможа российский империи. Де-Рибас передал мальчика попечителю, знатному  вельможе и государственному мужу (дедушке, Ивану Ивановичу Бецкому), женился на его побочной дочери (тоже внебрачной – семейная традиция), Настасии Ивановне  Соколовой, по  всей видимости, вымышленной фамилии, которая была камер-фрейлиной Императрицы, стал известен самой Императрице, был принят в высшем свете, при дворе (был ли  он в фаворе у самой Императрицы – загадка?), допущен даже на её интимные вечера в Эрмитаже, получил чины (надо отметить – заслуженно – примеч. Автора). По окончании шляхетского корпуса он попросился в действующую армию, на юг, к Потёмкину.
     Вот так де-Рибас оказался строителем Одессы. Но самое  интересное  удалось раскопать  в биографии Иосифа де-Рибаса. Он произошёл из иудеев, попросту, еврей, вернее, из маранов, хотя считался католиком.               
     Но кто они такие – мараны? Когда в 1492 году их католическое величество, король Испании Фердинанд под нажимом его жены Изабеллы издал указ об изгна-нии всех евреев из страны, то остались в Испании лишь те, кто принял христианство.  Между прочим, через некоторое время после изгнания евреев, Испания из мировой очень сильной в военном и экономическом отношении державы, превратилась на многие столетия в отсталую европейскую провинцию. Так в 13-м веке случилось и с Англией, которая выгнала всех евреев из страны, так случилось и с гитлеровской Германией, а в  последние  годы ХХ века исход евреев из Советского Союза. Учит ли история чему-нибудь – трудно сказать, как видно – нет.               
    Однако среди оставшихся в Испании евреев немало оказалось таких, кто в тайне сохранил приверженность иудаизму. Вот их-то и назвали маранами, что означало по-испански - «свиньи». Маранов безжалостно преследовала инквизиция, их  лишали  всего имущества в пользу короля, изобличенных, инквизиция подвергала страшным пыткам, сжигала на кострах. Тем не менее, в Испании и Португалии семьи  маранов  вплоть  до  ХХ  века  умудрялись хранить традиции былой веры. Одной из традиций, соблюдаемой более всего, были браки только между членами своей общины. Евреи на Пиренейском полуострове поселились ещё во времена римского владычества, после падения Иерусалимского храма и изгнания евреев из Иудеи. Однако в период интенсивного распространения христианства в Европе они подверглись жестоким преследованиям. Впрочем, преследования исходили и от арабов, завоевавших Испанию в VIII веке н.э. Правда, вскоре их эмиры приблизили к себе выдающихся членов еврейской общины, особенно ученых, финансистов, архитекторов и строителей. Были среди них и военачальники, командовавшие мавританскими полками, инженеры, возводившие замки и крепости.
      Известным исследователем истории Одессы, Оскаром Судаковым, раскрыта  для истории подлинная  биография основателя Одессы, адмирала Иосифа Михайловича де-Рибаса. По происхождению он еврей, точнее, отмечали ранее – испанский маран. Предков де-Рибаса в свое время пригласил на службу король обеих Сицилий, назначивший Мигуэля де-Рибаса, отца Иосифа, военным министром. Хронист далее пишет, что у короля Альфонса Восьмого Кастильского (1166-1214 гг.) в его армии было: «…много  сеньоров  из  Толедо, богатых  и  грамотных евреев, которые доблестно, как рыцари, сражались с маврами…». Король Альфонс Десятый, ещё будучи наследным принцем, командуя кастильской армией, санкционировал включение в её состав двух полков, полностью укомплектованных евреями. При взятии Севильи в 1298 году  эти  полки  отличились своей стойкостью и в награду за верную службу и мужество в бою этот король, прозванный «Мудрым», даровал их воинам большой участок плодородной земли для учреждения еврейской колонии.         
     Он также передал иудеям Севильи три мечети, для превращения их в синагоги, взамен сожженных маврами. Может быть, в этом и была интернациональная сущность самого Иосифа де-Рибаса, хранившего в генетическом подсознании гонения на евреев и относившегося к другим народам с уважением и справедливостью, оценивая людей не по их происхождению, национальности, вероисповеданию, цвету кожи, а по их делам, по их уму, по их человечности.
     В 1770 году Джузеппе (Иосиф) участвовал в Чесменском сражении в составе русского флота, был членом одного из четырёх брандеров для поджога вражеских судов, нагруженных горючими и взрывчатыми веществами, которыми был подожжён и уничтожен турецкий флот. Де-Рибас проявил себя отважным моряком. Как мы писали раньше, во время стоянки русского флота в Ливорно, после  Чесменского  сражения, Хосе (Иосиф) стал доверенным лицом Алексея Орлова, который давал Хосе различные тонкие поручения курьерского и дипломатического свойства, способствовал установлению дипломатических отношений между Неаполитанским королевством и Россией, за что получил чин майора неаполитанских войск.
     В 1771 году впервые посетил  Петербург, выполняя личное  поручение Алексея Орлова, вернулся в Ливорно с поручением от Екатерины Великой и Григория Орлова, связанное с возвращением внебрачного малолетнего Бобринского в Петербург. Де-Рибас сдружился с мальчиком, что, вне всякого сомнения, повлияло на будущую карьеру и судьбу самого де-Рибаса. Выполняя данное особое поручение, он оказался вновь в Петербурге и был принят на действительную российскую военную службу в чине капитана. Понимая, что в столице у него нет  больших возможностей и, проявив себя храбрым военным, он отправляется на продолжающуюся русско-турецкую войну в войска Румянцева. И в этом же 1774 году участвует в сражении при Козлуджи и при Енки-Базара. Многие офицеры и солдаты отмечали безудержную храбрость в сражениях, создавалось впечатление, что он так и ищет смерти, гоняется за ней. В самом деле, он по натуре был решительный и смелый человек, не привыкший отсиживаться в стороне от настоящего дела.
     При завершении турецкой кампании де-Рибас отправился в отпуск на родину, где вновь встречается с Алексеем Орловым, в конце года был вызван в Петер-бург, где его определили на работу цензором (воспита-телем) в шляхетский кадетский корпус. Это время он познакомился с опекуном Алексея Бобринского, Ива-ном Ивановичем Бецким, президентом Император- ской Академии художеств и попечителем всех учебных заведений  Российской империи, а, следовательно, и шляхетским корпусом, где учился Алексей Бобринский. Служба в шляхетском корпусе и особое положение воспитателя внебрачного сына императрицы, о чём де-Рибас знал уже много лет, открыли ему двери Двора.
     В 1776 года он получил чин майора, в двадцать шесть лет, женился на Анастасии Ивановне Соколовой, камер-фрейлине императрицы и внебрачной дочери Бецкого.               
     На пышной свадьбе молодого героя русско-турецкой войны и знатной девицы Двора присутствовали Екатерина, новый фаворит царицы Григорий Потёмкин и наследник Павел. На следующий год у Иосифа Дерибаса родилась внебрачная  дочь Софья. Так было заведено, рождение внебрачных детей в Высшем свете не только считалось зазорным и осуждалось, но и вполне нормальным делом. Таких детей нарекали фамилией близкой к настоящей фамилии отца и устраивали им приличное  место при Дворе.
     А 1779 году Екатерина наградила Дерибса орденом, который ей передал Великий  Магистр Мальтийского ордена, Суверенного военного гостеприимного ордена Святого Иоанна, Иерусалима, Родоса и Мальты. А в придачу чин подполковника. В этом же году у него родилась вторая дочь, Екатерина, названная в честь императрицы, которая принимала её роды в качестве повивальной бабки.
     В 1782 году закончилось обучение кадета Бобринского, закончилась и воспитательная работа Дерибаса. Он отправился в отпуск на родину, вернулся в Россию через год. По собственному желанию он отправляется на юг в распоряжение Григория Потёмкина, имея при себе собственноручно написанный план реформы        черноморского флота. Он понимал, чем может заинтересовать командующего. И действительно, Потёмкин обратил  внимание  на  деятельного  офицера и оставил его при себе.
     Дерибас принимал участие в «мирных походах на Крым», в результате которых Крым был присоединён к Российский империи. В 1785 году Дерибас назначен Потёмкиным командиром нового Мариупольвкого лёгкоконного полка с присвоением звания полковник. Полк входил в Екатеринославскую армию, которой командовал Суворов.      Между Суворовым и отменным известным в армии офицером Дерибасом установились многолетние приятельские отношения с многочисленными обоюдными письмами. Через два года он был произведен в чин бригадира. В 1788 года Турция развязала новую войну с Россией, стремясь вернуть себе Крым, признать Грузию своим вассалом и контролировать русские суда в Черноморских проливах. Первейшей задачей турецкой армии было уничтожение русского флота и главной кораблестроительной верфи в Херсоне.
     В это тревожное время Дерибасу поручили командовать маленькой флотилией канонерских лодок. Они представляли собой беспалубные весельные баркасы, вооружённые одной лёгкой пушкой. В попытке прорваться к Херсону, турецкий флот вошёл в Днестровский лиман.
     Де-Рибас весьма успешно командовал своей флотилией, турецкий флот в лимане был разгромлен. За эту неслыханную победу он был награждён орденом Св. Владимира  3-го класса. В этом же году он отличился при взятии острова Березань, когда его канонерские баркасы поддержали своим огнём десант черноморских казаков. Эта победа обеспечила блокаду и взятие важнейшего опорного пункта турков на северном побережье Чёрного моря, Очакова, завершив его многомесячную тяжёлую осаду. После этого в кампании наступила зимняя пауза, и де-Рибас в свите Потёмкина отбыл в
Петербург. Там «покорителей Очакова» ожидали небывалые торжества. Де-Рибаса произвели в генерал-майоры.
     Одним из составляющих успеха ведения войны было господство на море. Русский Черноморский парусный флот базировался в Крыму, но его морские корабли с большой осадкой не могли вести боевые действия в очень мелководной прибрежной полосе, в устьях рек и лиманах. Гребной русский флот только начинал строиться на верфях Херсона и не мог сражаться на равных с многочисленным турецким гребным флотом. Де-Рибасу пришла гениальная идея, а выдавать гениальные идеи он мог к месту, поднять затопленные в боях прошлогодней кампании турецкие галеры и лансоны. Потёмкин одобрил это предложение, и поручили это важное и трудное дело черноморским казакам. Казаки справились с этим прекрасно, и после небольшого ремонта черноморский гребной флот быстро пополнился качественными турецкими суднами, поднятые со дна лиманов на месте прошлых боёв.
     В конце 1789 года Потёмкин назначил де-Рибаса командующим отдельным отрядом – «авангардом»- армии Гудовича. Командуя этим отрядом он взял штурмом укреплённую крепость Гаджибей. За что награждён орденом Св. Владимир 2-го класса (такой орден 3-го класса у него уже был) и орденом Св. Георгия 3-го класса и повышен в должности, приняв командование Днепровской гребной флотилии, которая участвовала во взятии  Бендер. Весной 1790 года пришли новые гребные корабли и началась подготовка к боевым действиям в устье Дуная. Де-Рибас со свой флотилией принимал участие в морском сражении у мыса Тендра, дунайской крепости Тульча и Исакчи. Захватив дунайские крепости, закрывающие вход в Дунай со стороны моря, совместно с флотилией черноморских казаков и десантом, посаженным на лансоны де-Рибаса, а командовал этим десантом его брат Эммануил, уничтожили значительную часть около 200 турецких кораблей, захватили пушки, обширные склады с продовольствием и военным снаряжением, затрудняя снабжение осаждённого русскими очень укреплённую крепость Измаил. За этот генииальный подвиг, по личному указанию Императрицы, его  наградили  орденом  Св. Георгия 2-го класса (если учесть, что таким орденом 3-го класса он был награждён год тому назад).
     Развивая удачные боевые действия, к концу года он истребил остатки турецкого флота, до ста судов, укрывшихся под стенами Измаила, овладел противолежащим измаильской крепости островом Сулин, разместив на нём артиллерийские батареи. Де-Рибас составил план штурма Измаила, ободренный Суворовым. Во время штурма он был начальником самой большой десантной колонны, наступавшей со стороны реки. Сохранился до наших дней в донесениях Императрице официальный рапорт Потёмкина, в котором описан интересный случай. Штурмуя крепость Измаил, группа солдат, устанав-ливала к стенам штурмовые лестницы, что само по себе огромная храбрость, другая группа быстро бросилась к лестницам, взбираясь  по лестницам вверх на вершину крепостной стены, когда сверху защитники крепости вели сокрушительный огонь по наступающим, де-Рибас в числе первых ринулся к одной из лестниц. К нему подбежал унтер офицер и так сильно рванул генерала за руки и отшвырнул его на значительное расстояние и сам быстро начал взбираться по лестнице вверх. Возбуждённый генерал решил, что унтер офицер попадёт в тюрьму за такой дерзкий поступок. После взятия крепости, оказалось, что унтер офицер был ранен в руку, ему оказали первую помощь и представили в числе многих героев  к высокой награде, донесение которое подписал
сам де-Рибас.
     В захваченном городе де-Рибас вёл переговоры с турками, прятавшимися в укреплённых домах – ханах, принуждая оборонявшихся сдаться. Ему же довелось принять капитуляцию города от губернатора паши Мемеда. За личное участие во взятии Измаила лично Суворов называл де-Рибса «дунайским Героем», а Екатерина наградила его шпагой с бриллиантами, имением в 800 душ крестьян в Полоцкой губернии потомственно.
     В 1791 году де-Рибас продолжал участвовать в боевых действиях на Дунае, перечислим без подробностей, занял редут на острове Канцефан, в сражении под Браиоловым, в сражении при Мачине. В числе трёх представителей с российской стороны подписал  знаменитый Ясский мирный договор. За успешное ведение переговоров с турками при заключении мира был награждён орденом Св. Александра Невского. После подписания мира де-Рибас увёл свою гребную флотилию на базу в Николаев и в 1792 году он был переименован из генерал-майора в контр-адмирала. По поручению Суворова, составил общий план завоевания Константинополя, разработал инструкцию по созданию и обучению десантных войск.
     В это время Дерибас появился в крепости Хадижибей и начинается его работа по созданию на этом месте военного и гражданского портов, крепости и города. Ближайшим помощником, другом и сподвижником становится генерал Деволан.    

                * * *

     - Господа! – начал своё выступление Деволан, - я вас здесь собрал вместе, чтобы объявить, принято ре-шение объединить два отряда, гидротехнический и гео-дезический, и будет он называться теперь Черноморское  Гидрографическое Депо. Начальником нового Депо назначается господин инженер Первухин Николай Николаевич, знакомьтесь, - и, указав на сидящего рядом с ним человека средних лет, высокого, когда он встал во весь рост, подтянутого, довольно приятной внешности.
     Деволан приглашал для беседы и совещаний по организации строительства порта и города Жоржа, а не  Заморова. Става Б-гу, Заморов  не был завистливым
человеком и уважал решения начальства. На совещаниях обсуждались вопросы строительства нового города. Все были поражены планами размаха строительства.
    - Господа! Мы собрались здесь, чтобы обсудить один из самых ответственных вопросов – строительство порта и города на северном берегу Чёрного моря, рядом с крепостью Хаджибей. Этот город планируется построить на голом месте, на крутом берегу моря и должен быть красивым и удобным для жилья тысяч горожан. А военный и гражданский порт должен быть надёжным для защиты данного округа и удобным для торговых кораблей.
     - Так уж тысяч?! – доносились восторги с мест.
     Деволан вывесил на стене план будущего города. Присутствующие ахнули. Перед ними действительно висела карта большого города, во всяком случае, так казалось.   
     - По примерным подсчётам, первая очередь нового города рассчитана на 20-25 тысяч жителей. Это только первая очередь. Город, по нашему мнению, должен стать большими воротами России на юге страны, стать Южной Пальмирой. Если учесть, что в этом месте будет и большой торговый порт, куда будут заходить много иностранных кораблей, то город будет расти и расти.
     - Вы считаете, что город действительно будет так расти? – спросил комендант крепости, - и почему он такой странный, прямые улицы, как на параде?
     - Я  совсем не думал, что мне придется строить большие города но, в своё время, интересовался старинными планами больших городов. Например, Барселона, город-порт на Средиземном море построен в виде амфитеатра с центром-дворцом императора на берегу. Выглядит красиво, но совсем не рационально. Большая часть города уделена от центра и все бульвары должны были  строиться  радиально, что  приводило  к людской скученности в центре города. А вот, город-порт Марсель, планировался прямыми улицами, почти правильными квадратами. Другое дело, что придерживались первоначальному плану не всегда и не везде. Получилось, что часть города имеет прямые улица с квадратно размеченными улицами, а другая часть – как попало. Это уже зависит от городского начальства.
     - Господин инженер, скажите, пожалуйста, почему часть города нарисована под углом к центральной части города? – спросил начальник гидрологической службы.
     - Очень хороший вопрос, и к месту. В этом некоторая хитрость. Обратите внимание, примерно, равная часть города своими улицами подходит к центральной части под углом в 45 градусом. Получается, что значительная часть улиц подходит  прямо к центру города, и население не будет чувствовать себя удаленным от центра.
     - Господин инженер, прошу прощения, как вас официально называть, по имени, должности или как иначе? – спросил, смущаясь, Жорж Нагартов.
     - Называйте как угодно, хоть по имени в русском варианте -  Франц Павлович, хоть по должности – инженер Деволан, или по званию - полковник Деволан.
     - Спасибо, уважаемый Франц Павлович, я из геодезического отряда, даже не знаю, как нас называть, - начал Жорж.
     - Называть геодезистами, а входить вы будете, как я уже говорил, в объединённое Черноморское Гидрогеографическое Депо. Каждый будет выполнять свою работу, но под командованием и распоряжений начальника Управления. Это даст возможность более оперативно распределять работы, а работ будет сверх головы.
     - Так вот, у меня вопрос, как геодезиста, какие размеры кварталов и ширина улиц, иначе мы не сможем  привязать город к местности.
     - Прекрасный вопрос. Это очень важные размеры. Всё дело в том, что наш план нового города ещё не утверждён Великой Екатериной. Мы надеемся, что наша работа не пропадёт даром. Привязка буде  осуществляться предварительно, нам необходимо знать, какие площади потребуются для размещения города, его улиц и бульваров, какие точно размеры он захватывает, и какие земляные работы потребуются проводить для беспрепятственного осуществления наших планов с минимальными потерями в людской силе. Так вот, расстояние межу улицами – 40-50 саженей, ширина бульвара – 4 сажени, а улиц – 3 сажени.
     - Зачем такие широкие бульвары и улицы, - раздались возгласы с мест.
     - За тем, чтобы свободно могли разминуться четыре экипажа на бульваре и три кареты на улице.
     - Интересно, зачем могут разминуться на улице сразу четыре экипажа?
     - Очень просто, один экипаж стоит на одной стороне бульвара, а ещё один как раз, напротив, с другой стоны бульвара  в ожидании седоков, а ещё два экипаж едут навстречу друг другу. Вот вам и ситуация.
     - Да! Ситуация. Я бывал в Риге, там такие узенькие улиц, что не только экипажи, там и верхом не разъедешься.
     - Правильно ваше замечание. Но старая Рига строилась  давным-давно, как город-крепость, вот и строили  узенькие улицы-крепости, легче можно было их защищать. Наш город – современный город, должен строиться по всем правилам современности, чтобы в нём было удобно и приятно жить, - констатировал Деволан.


                * * *

                Граф Франц Павлович де-Волан
                (Франц-Павел Деволан, Сент-Деволан)

     Так же, как мы поступили с де-Рибасом, рассмотрим краткую биографию генерала де-Волана.
     Франц Павлович Деволан – один из первостроителей города Одессы и Одесского порта, государственный деятель, выдающийся гидротехник и фортификатор. По происхождению он брабантский дворянин, родился 20 сентября 1752 года в Антверпене (Нидерланды), в семье потомственного военного, брабантского дворянина (Брабант – провинция Нидерландов), подполковника голландской армии.
     Молодые годы Франц Павлович провёл в голландских селениях Северной Америки, где впервые ознакомился с военно-инженерным делом, принимал участие в постройке укреплений и сражался с англичанами. В 1779 году де-Волан служил в Голландской Гвинее Южной Америки, занимался топографическими исследованиями,  составлением карт и строил военные укрепления против англичан, т. к. с 1780 года Голландия и Англия находились в состоянии войны.
     В 1784 году де-Волан отозван в Нидерланды, где, начиная с 1785 года, участвовал в составлении атласа военных карт юго-восточной части Голландии. В марте 1786 года вышел в отставку. По протекции российского посла в Гааге Колычева, де-Волан поступил 30  октября 1787 года, в возрасте 35 лет, на русскую службу  инженер-майором Голландской армии, отправившись в неизведанные северные края совсем не богатым человеком, имея на руках всего 420 голландских дукатов, вообще – мизер. В следующем году, во время русско-шведской войны, он был в российском флоте адмирала Грейга и участвовал в  сражении  со шведами при Готланде, возглавляя  там судовую артиллерию нижней палубы в количестве 74 орудий, дрался с неприятелем в Финском залива, ходил на разведку вражеских позиций близ Свеаборга, Гангута, реконструировал балтийские порты. В конце того же года, по надобности в квалифицированных инженерах, он был отправлен в Таврический край в армию светлейшего князя Г. А.  Потёмкина. Беспрерывные военные кампании странным образом сочетались в его биографии с самым разнообразным строительством: городов (Одесса, Овидиополь, Тирасполь, Григориополь, Вознесенск, Николаев); портов (Одесса, Николаев, Ревель, Кронштадт; крепостей (на Кинберне, в Фанагории, Тирасполе, Одесса); водных коммуникаций и др.   
     На южных границах России Деволан сначала состоял в распоряжении Комитета строения города и порта Николаева. Приняв дела исполняющим обязанности первого инженера армии, принимал участие в кампании против турок в осаде Килии, штурме Измаила и других крепостей на Дунае, а так же в сражениях при Бабадаге, Браилове и Мачине. 25 марта 1791 года он был удостоен ордена св. Георгия 4-й степени за отличную храбрость, оказанную при штурме Измаила. Он лично разрабатывал системы подрыва крепостных стен, принимал участие в закладке взрывных устройств в стены крепостей под шквальным огнём противника. Тогда же он был награждён орденом св. Владимира 4-й степени.
     В 1792 году Деволан занимался укреплением городов и крепостей на побережьях Азовского и Чёрного морей и в следующем году был утверждён в должности первого инженера Южной армии А. В. Суворова. В 1794 году находился при той же армии в Польше при подавлении восстания Костюшко. За отличие и личную храбрость в боях произведен в полковники и награждён орденом св. Владимира 3-й степени.
      Получив звание старшего инженера в 1795 году он управлял постройкой крепости Фанагории, порта Ахтиар, Кинбурнской и Тираспольской крепостей, а также руководил освоением Перекопа, Овидиополя, Григориополя, Вознесенска и составлял планы большей части вновь строившихся тогда в России городов (Николаева, Новочеркасска, Каменска-Шахтинского и других).
     В рескрипте графу П. А. Зубову от 4 декабря 1795 года Императрица Екатерина отметила полезные труды Деволана, «которого неумолимою деятельностью и расторопностью все производимые в ведомстве вашем многочисленные работы и строения проводятся в исполнение с железным успехом, Всемилостивейше жалуя ему в уважение трудов им подъемлемых, и немалых издержек, которые он по должности своей обязан делать, десять тысяч рублей единовременно и по ста рублей на месяц столовых денег».
     Если приплюсовать к сказанному вкратце про Деволана, что бесконечно колесивший по всей России и осуществлявший создание такого количество проектов одновременно, он не отличался крепким здоровьем и к тому же не был избалован крупными деньгами, то это был не просто выдающейся неординарной личностью, но и в подлинном смысле слова, подвижником. «Я мог упрекнуть себя лишь в том, - писал Деволан, - что служил, быть может, со слишком большим усердием и честностью - качества, которые порождают подозрительность у врагов и завистников».
     Около этого времени адмиралу де-Рибасу и инженер-полковнику де-Волану было предписано осмотреть возможно тщательнее берега устья Днепра и Чёрного моря, измерить существующие рейды и заливы и избрать удобное место для порта. Таким образом, была избрана крепость Гаджибей, которая только что завоёвана была  у турок. Позже, по приказанию Екатерины  она была названа городом Одессой, в ней повелено было устроить военную гавань с купеческой пристанью. Планы города и гавани, составленные Деволаном, удостоились Высочайшего утверждения, и под его же руководством приказано было производить все работы, к которым и приступили немедленно. Для производства всех построек, учреждена была под начальством Суворова «Канцелярия строения города и порта Гаджибейского», директором которой состоял Деволан. Как и все граждане, записанные в Комендатуре Хаджибейской    крепости, Франц Павлович Деволан получил в своё пользование участок земли под строительство собственного дома. В знак быстрого продвижения городских и портовых работа, Деволан получил орден св. Владимира 2-й степени.
     По плану Деволана построены были огромные соляные магазины (склады) для поддержания обмена таврической соли, привозимой чумаками, на хлеб, привозимый из разных районов Черноморского края. Распоряжением Деволана была учреждена биржа для купцов.
      После кончины Императрицы Екатерины, Деволан покинул Одессу в связи с важными переменами в судьбе Одессы и переехал в Санкт-Петербург. Добавим, что его гениальные проекты принесли ему немало бед. После ухода в мир иной Императрицы его безосновательно обвинили в русофобии. На его имущество, в том числе и на превосходную библиотеку в Одессе, наложили арест. Служивший верой и правдой «своему» новому Отечеству, положивший за него здоровье, Деволан оказался на грани нищеты и бесчестия. По этому поводу он писал, что приехал в Россию майором, с четырьмястами сотнями голландских дукатов, а теперь прибыл в Вену генералом, но без гроша. Только в 1800 году он приезжал на некоторое время в Одессу для создания Комитета, которому поручено было окончание постройки города.
     На этом можно было бы закончить описание жизни и деятельности Деволана, но его бурная деятельность и в других местах обширной России говорит о великом таланте и работоспособности высококлассного инженера.
     Третий раздел Польши изменил положение пограничных укреплений России и повлиял на сам характер и силу их расположений. Правительство поручило разным лицам разработку плана размещения крепостей на западной границе. В числе других выдающихся инженеров, генерал-майор Деволан высказал и своё мнение, расположив будущие крепости в три линии. В тех же участках, где не предвиделось больших боевых действий, он предложил построить несколько крепостей и систему укреплённых постов. Его работы по строению крепостей на границе с Турцией и на южной границе представляют ценный вклад для изучения строения крепостей вообще. В его докладной «Записке» он указал на особенности защиты Крымского полуострова и удивительно точно предсказал, более чем за полвека, осаду Севастополя, её направление и место высадки неприятеля и прочее.
      24 июля 1797 года, как отмечено выше, он был произведен в генерал-майоры, тем не менее, через год его уволили со службы, и он даже уехал за границу. Однако, при образовании Департамента водных коммуникаций в 1799 году вспомнили о нём. По настоятельному ходатайству влиятельных людей, император Павел вынужден был написать Деволану лично, причём тепло и с самыми лестными предложениями вернуться в Россию.
     Карьера талантливого инженера-строителя и государственного деятеля весьма успешно продолжилась во вновь образованном в 1799 году Департаменте водных коммуникаций, и он вошёл в состав членов этого Департамента. Павел пожаловал Деволану орден «командора св. Иоанна Иерусалимского». Обида схлынула, и служба в России никогда им не была забыта.               
     После знакомства с искусственными сооружениями на водных путях, Деволан представил план обводных каналов Онежского и Ладожского озёр. За этот труд Деволан 18 февраля 1800 года был произведен в генерал-лейтенанты.
     В это же время начали разработку строительства канала в Вытегорском крае, давно забытом. Командировка Деволана закончилась предложением верного и краткого направления, предложенного ещё гидрографом Перри при Петре Первом. Строительство канала началось немедленно и назван он был в честь Императрицы Марии Фёдоровны, Мариинским.
     В возрасте 50 с лишним лет Франц Павлович де-Волан женился на дочери своего коллеги, также состоявшего на российской службе голландского генерала, Марии Элизабет де-Витте. Сын Деволана, Александр Францевич, 1807 года рождения. С 1821 по 1826 он учился в Царскосельском лицее, затем служил в гренадёрском инженерном полку, выбрав стезю отца по инженерному делу, женился на дочери русского генерала, Элисавете Григорьевне Иловайской. Внук Деволана от этого брака, Григорий Александрович, 1847 года рождения, в конце Х1Х столетия состоял первым секретарём российского посольства с США, а в начале ХХ века – послом в Мексике. Потомства он не оставил.               
     Францу Деволану также принадлежит проект и постройка Тихвинской водной системы, проект соединения каналом Онежского озера с Белым морем, проект канала между Шексной и Северной Двиной для судоходства к Архангельскому порту от Волги и для сообщений между Архангельском и Санкт-Петербургом по Кирилловскому каналу.               
     В его работы входили и другие сложные водные пути России, дорог хороших-то не было. Короткое время Деволан состоял генерал-инспектором и членом Совета Управления водных ресурсов, позже инженер-генералом этого Управления.
      В 1812 году вместо отозванного в действующую армию Главноупраляющего путями сообщений принца г-на Ольденбургского, был назначен Деволан. За время с 1812 по 1816 годы деятельность Управления была незначительной ввиду недостатка денежных средств из-за Отечественной войны 1812 года и последующих за ней событий. В 1816 году под председательством А. А. Аракчеева был учреждён Комитет по строительству и содержанию больших насыпных каменных шоссе в России по типу зарубежных, начиная с дороги от Москвы до Петербурга. По ходатайству Деволана «Управление путей сообщений» было переведено из Твери в Петербург. За благотворную и высоко ценимую деятельность, Деволан имел ещё ордена св. Иоанна Иерусалимского (1801), св. Анны  1-й степени (1802), св. Александра Невского (1809).
     Франц Павлович Деволан скончался 30 ноября 1818 года в возрасте 66 лет, похоронен в Санкт-Петербурге на Волковом лютеранском кладбище.   


                * * *


     Жизнь в семье Нагартовых налаживалась ото дня ко дню. Лето закончилось. Да и осень проходит нудными дождями. После каждого дождя, грязь неимоверная образовывалась на, так называемых, дорогах.
     Софья Давыдовна по-прежнему работала кухаркой, вернее, шеф-поваром в гарнизоне, и ходить ей на работу в крепость рано утром приходилось очень трудно.
     Каждое утро, ранним утром, сопровождал её Жорж. Ему приходилось не раз брать её на руки и переносить через лужи, грязь. Ему это не то, чтобы надоело, а бывало жалко очень хорошей женщины. И он придумал. Отвозил Софью Давыдовну в крепость на подводе. Оборудовал надёжную крышу от дождя. Потом и с работы он забирал её, приезжая на подводе. Дорога была не прямой тракт, а изобиловала рытвинами, кочками, и значительно трясло на каждой колдобине. И долгая дорога превращалась в испытание, особенно для женщины. Как пришла Жоржу в голову мысль приспособить подводу к такой дороге, и не вспомнить, но он долгими вечерами сидел над бумажным листом, придумывая, как приспособить обычную подводу, чтобы на ней можно было нормально ехать по таким дорогам. И придумал. Возница сидел на облучке, как обычно, но вся задняя часть подводы получилась, как нельзя лучше. Ступенька, чтобы легче было сесть в «кабриолет», кресло с мягкими подушками и крытая брезентом на случай дождя. Люди сбегали со всех концов поселений  налюбоваться чудо-подводой.
     А Жорж уже придумывал, как сушить зерно в их-то условиях. Всё началось случайно. Постоялый двор Нагартова процветал, от желающих  остановиться на ночь, а то и больше, не было отбоя. За приемлемую плату тут тебе всё: удобный ночлег с чистым бельём, приличный ужин, обеспеченная стоянка лошадей и подвод, лошадей  накормят и, если надо, подкуют. Как-то за сытным ужином новый постоялец жаловался на то, что купил зерно, корабль из Италии задерживается, а дожди ужасно портят зерно. Купил дорого, а продавать - дешевле – сырое. И засел Жорж придумывать, как сушить зерно в их условиях. Начали с того, что из-под крыши из мешка сыпали зерно на пол. Если так проделать несколько раз, то зерно высушивалось, но работа эта была адской.             
     Тогда он придумали лоток, на который сыпали зерно, потом он придумал по дороге падения зерна сушилку, установили сбоку горн и мехами раздували тепло, зерно высушивалось быстрее. Таскать мешки по лестнице в гору – не такое простое дело. Придумал Жорж большую емкость, куда ссыпали зерно, поднимая его в лотках при помощи вертела, похожее на подъем воды из колодца. Просто Жорж никогда не видел, как сушится зерно в хозяйствах, и придумал почти какие же  механизмы. Зерно не только подсушивалось, но и прекрасно очищалось от остатков шелухи. Позже в Одессе строились большие элеваторы.

                * * *

     В семье начали замечать, что Виолетта стала замкнутой, не разговорчивой, отвечала односложно «да», «нет», в разговоры не ступала, вела себя как-то странно, почему-то ежедневно мыла всё тело, как будто смывала с себя грязь. Подноготную происшествия знал досконально только Жорж, но в семье не рассказывал, держал всё в секрете.
     А дело было так. Однажды, ближе к вечеру, Виолетта возвращалась домой после ужина в солдатской столовой.  Мать предложила ей пойти домой, что её помощь на кухне больше не нужна, что повара-солдаты освоили приготовление многих блюд сами, что скоро и  Сара перестанет ходить в крепость за ненадобностью, как ходила на работу до сих пор.
     Виолетта, как всегда, пересекала площадь, направляясь к воротам крепости, где её ожидал Жорж. К ней подошёл унтер офицер, он уже давно пытался обратить на себя внимание, преподносил ей часто букетики степных цветов, стремился взять Виолетту под ручку, говорил  всякие любовные слова, но она всеми силамими пыталась избавиться от такого неприятного ухаживания. Сам-то унтер офицер был маленького росточка, худой, военная форма висела на нём, как на огородном пугало. Часто начальство ругало его за неопрятный вид, на что он отвечал, что на вещевом складе нет малых размеров формы, и приходится носить то, что есть. За глаза его называли в гарнизоне «пюгавый». Иногда, бросали ему в глаза это противное прозвище в пылу ссоры или склоки.
     Проходя возле ниши в стене крепости, «плюгавый» подхватив Виолетту под ручку и затолкнул её в нишу, прижал к стенке и начал шарить у неё под юбками. От неожиданности и нахальства Виолетта лишилась дара речи, не могла даже кричать, звать на помощь. Она потеряла сознание и повисла у него на руках. «Плюгавый» от похоти и страсти зашёлся аж до стона, предвкушая удовлетворение, мстил за оскорбление и отталкивание его ухаживания. Случилось так, что мимо проходил унтер офицер Каляев. Он с ужасом увидел, что вытворяет «плюгавый» с общей любимицей, Виолеттой, схватил его за шиворот, так дёрнул изо всех сил, что все пуговицы гимнастёрки разлетелись во все стороны,  вышвырнул самого «плюгавого» из ниши. Тот пролетел несколько саженей, упал на землю, вскочил, потёр ушибленное колено и, не оглядываясь, быстро удалился с места событий. Каляев с трудом успел подхватить под руки сползающую на землю Виолетту, поднял её, положил  правую  руку  Виолетты  себе на плечо и, обняв за талию, просто понёс на себе, бесчувственную, к воротам, где на лавочке сидел, как обычно, в ожидании женщин, Жорж.
     Жорж со страхом смотрел, как Каляев несёт Виолетту, быстро поднялся и подхватил её, помогая унтер офицеру посадить Виолетту на скамейку. Они придерживали её, чтобы она не сползла на землю.
     - Что случилось? – только и смог вымолвить Жорж.
     - Это проделки «плюгавого». Пытался насиловать девушку, я еле успел. Она без чувств.
      Жорж вскочил со скамейки, намереваясь немедленно бежать  и наказать насильника.
     - Утихомирся, - едва  успел выкрикнуть Каляев, - он зализывает раны, успеешь его наказать, он того стоит.
     Жорж усадил Виолетту на подводу и медленно двинулся домой. Что уже было дома, пересказать сложно. Домочадцы забегали, засуетились, пытаясь помочь привести в чувство любимую дочь, сестру, просто прекрасную девушку. Когда Виолетта пришла в себя, она попросила уложить её в постель, она себя очень плохо чувствует. На этом происшествие не кончилось. Жорж выследил «плюгавого», избил его до полусмерти, приговаривая, что это за сестру. «Плюгавый» в свою очередь собрал трёх солдат и, прижав Жоржа в темном месте, хорошо избили его, хотя и им досталось не мало. Жорж умел постоять за себя, жизнь не раз этому учила. В свою очередь Жорж собрал трёх здоровых мужчин, и избили «плюгавого» вместе с какими-то солдатами, может и не теми, кто бил самого Жоржа. Это дошло до коменданта крепости, он немедленно собрал всех солдат гарнизона на плацу и грозно предупредил, что если хоть один солдат ввяжется в драку с гражданскими лицами, и может это дойти до массовой драки, он зачинщиков отправит на гауптвахту и  кончится тюрьмой.
     Сара Давыдовна  подумывала о том, чтобы оставить работу поварихи, солдаты вполне прилично справлялись со своей работой, питание в гарнизоне чётко проводилось по её указаниям. Она организовала курсы -обучение молодых солдат, желающих работать поварами и имеющих к этому тягу. Начальство и слушать не желало, чтобы Сара Давыдовна уходила с работы, им казалось, что  как  только она уйдёт, налаженное ею дело рассыплется, как карточный домик. И на какое-то время она согласилась продолжить работу.  В её обязанности теперь входило следить за работой на кухне и дегустировать приготовленные блюда. Без её разрешения ни одно блюдо не допускалось на солдатский стол.
     - Господин начальник…, - запыхавшись, произнёс солдат, вбежав на склад продовольственных товаров, - там… там… солдату Примакову стало плохо, он лежит на земле и стонет.
     - Где лежит и почему? – вспылил дежурный начальник караула по гарнизону.
     - Возле бани лежит, плохо ему, а почему, не знаю.
     - Немедленно отведи его в казарму, быстро, - дал команду начальник караула.
     - Как это отвести в казарму больного человека? – не выдержала Сара.
     - А куда его дену, пусть лежит на земле?
     - Он же больной и не ведомо ещё, чем заболел, может тяжёлой болезнью и заразит всех солдат.
     - Почему стразу заразит солдат, мы всегда держим больных в казарме, пока не отвезём в армейский госпиталь, если нужно, - уверенно ответил караульный начальник.
     - Немедленно отведите больного в отдельную комнату, измерьте температуру и если она высокая, отвезите в госпиталь.
     - Вы понимаете, что говорите, во-первых,  нет чем измерять температуру, во-вторых, госпиталь находится в сотне вёрст отсюда.
     - Как нет, чем померить температуру. Фельдшер или, в крайнем случае, санитар есть в гарнизоне?
     - Никого у нас нет. Есть марля и йод - вот вся наша медицина, - с горечью в голосе ответил караульный начальник.
     - Проведите меня к больному солдату, - обратилась Сара Давыдовна к солдату, принесшему эту весть, - а вы, - повернулась она к караульному начальнику, -  немедленно ступайте к коменданту крепости и приведите его туда же.
     - Уважаемая шеф-повар, - зло ответил начальник караула, - вы можете командовать на кухне, но не в гарнизоне, здесь я на данный момент начальник и ваши указания не должен выполнять.
     - Хорошо, я сама пойду к коменданту крепости, но вам это так даром не пройдёт, - повернулась она и быстрым шагом вышла из продовольственного склада.
     - Уважаемая, не горячитесь, сейчас я всё выполню, - извинившись, пролепетал караульщик.
     На месте происшествия, Сара увидела неприятную картину, на земле лежал, скорчившись, молодой солдат, стонал, держась на живот. Лицо его было пунцово-красным. Сара потрогала его лоб, он горел. Даже без термометра было ясно, что у него высокая температура. К ним быстрым шагом, почто бежали комендант крепости и караульный начальник.
     - Что случилось? – только и успел выпалить комендант.
     - Вот видите, солдат болен, а чем, пока, неизвестно. Следует его срочно отвести в отдельное помещение и измерить температуру.
     - Каляев, немедленно отвести солдата в помещение, что возле бани, освободите его от всего хлама и приготовьте  пару  лежанок, постель  и  всё там необходимое, понятно, срочно, - дал указание Веденеев. – Понимаете, уважаемая Сара Давыдовна, у нас до сих пор нет лазарета, говорят, что не положено по штату, а кто составлял тот рескрипт – неизвестно.
     - Так уж рескрипт, что сам Император подписывает указание устроить лазарет в гарнизоне бывшей Хаджибеевской крепости, уважаемый господин Веденеев, -          посмеиваясь, задела Сара коменданта.
     - Может и не сам Император, но высокое лицо, уж точно.
     - Ладно. До высокого лица мы доберёмся, но теперь необходимо принять срочные меры. Идём вместе, посмотрим, что там происходит.
     Комнатка возле бани представляла собой убогое впечатление. Грязный каменный пол, завал всякого барахла, без окон, дверь висела на одной петле, скособочившись.
     - И это вы собираетесь отдать под лазарет? – с возмущением констатировала Сара.
     - Только на первое время. Подберём более подходящее.
     - Хорошо. Думаю, что неделя вам хватит, чтобы оборудовать настоящий лазарет. Кстати, моя дочь, Виолетта, знакома вам, так она в молодости занималась на курсах сестёр милосердия. Я пришлю её к вам, и она первое время проследит за подбором и оборудованием помещения и присмотрит за больным солдатом. А пока освободите это помещение от хлама, помойте стены и пол, между прочим, у вас есть хлорная известь, хорошо, что есть, помойте всё хлорной известью, лежанку, проветрите постель и поместите туда больного. Поправьте дверь и установите там светильник.
     - Премного благодарен, а то я совсем сбился с толку, что делать с больными в гарнизоне. 
     Через три дня под лазарет была выделена достаточно просторная комната в дальнем углу крепости, отремонтировали в ней стены и потолок, настелили каменный пол досками, установили три лежака с постельным бельём, смастерили, по указанию Виолетты, столик, две табуретки и небольшой шкафчик с медикаментами, которые собрали в крепости и дома у Нагартовых. На дверях написали большими буквами «ЛАЗАРЕТ», Виолетта облачилась в белый халат с повязкой на рукаве с изображением красного креста. Нашёлся термометр, склянки и баночки с различными лекарствами. В крепости заработал настоящий лазарет. Как уж радовался комендант крепости, когда его похвалил сам Дерибас, обратив внимание на необычное помещение в крепости.

                * * *

     - Господа! – начал Дерибас. - Я вас собрал по очень важному делу. Речь идёт о строительстве города и порта на берегу Чёрного моря. Этот  очень серьёзный вопрос нельзя решить приказом или распоряжением. Есть различные мнения и предложения о месте расположения порта и города. Готовится доклад по сему делу самой Императрице, Сенату и Главной Канцелярии артиллерии и фортификаций, для вынесения окончательного решения и приказа о месте строительства военного порта и города на берегу Чёрного моря. По этому вопросу послушаем предварительный доклад, подготовленный нами, и после его обсуждения и исправления представим Высокому начальству.
     - Уважаемый граф, пожалуйста, приступайте к док-ладу.
     Деволану помогали два солдата развешивать большие листы бумаги на стенах помещения. Само помещение было относительно небольшим, в нём собрались только  руководители  крепости  Хаджибей, помощники Деволана и нового Чероморского Гидрогеографического Депо. Дерибас предполагал, что настанет в недалёком будущем необходимость иметь подробные данные глубин прилегающей к крепости прибрежной части моря, точные  геологические данные предполагаемого места будущего города.
     Все присутствующие с интересом, да и удивлением наблюдали, как на стене появлялись странные листы бумаги. Они в своей жизни и не видели таких необыч-ных листов. А на них были нарисованы схемы, таблицы, профили морских глубин и суши. И самое главное, на одном из листов красовалась схема будущего города с прямыми улицами, берегом моря и крепости.
     - Господа! – начал Деволан, - передо мной стоит сложная задача определить и обосновать самое удачное место строительства  военного и гражданского порта, города и крепости на северном берегу Чёрного моря. Вначале несколько слов о самом месте и некоторых событиях.
     В результате победоносных действий российской армии под руководством Суворова Турция потеряла земли от Днепра и Буга до Днестра, включая Очаков. Россия отдала Турции некоторые земли по Ясскому трактату и отвоёванные земли уступила за Днестром и Дунаем, так что крепости Измаил, Аккерман, Бендеры и Хошин возвращены туркам и стала необходимость строить против этих крепостей российские укрепленные пункты, Овидиопольскую, Тираспольскую и, наконец, Хаджибеевскую. Для этих целей в Херсоне была учреждена «Экспедиция строения южных крепостей» под началом Суворова и Екатеринославского Правителя Каховского. Под их начальством обосновали вице-адмирала де-Рибаса и генерала князя Волконского, командовавшего армией в отсутствии Суворова, который отправился с войсками в Польшу.
               
     Рассмотрим некоторые предложения расположения порта, крепости и города, пребывания в нём флота и  пристанища купеческих кораблей, представленные Хер-сонским начальством. Завоевание черноморских берегов вызвало необходимость организовать оборону таким образом, чтобы надёжно обеспечить расположение и маневренность  военного  флота  вдоль  новой российской
морской границы. Рассмотрим возможность расположения их в районе Херсона. Действительно, приморские депоты в Херсоне и Николаеве их верфи и эллинги сослужили огромную службу для стоянки и починки судов, невзирая на их отдалённость от моря. Они  находились в безопасности от неприятельских покушений, но чрезмерно далеко находились от моря и не могли быстро маневрировать. Ещё князь Потёмкин-Таврический чувствовал крайнюю необходимость искать на вновь завоёванной береговой линии удобный пункт, который служил бы опорой  движениям на море, особенно безопасным убежищем для гребного флота.      
     Предлагалось вырыть огромный водоём в 40 вёрстах от острова Тендры, чтобы корабли могли быстро выходить в море, но даже такой сложный проект обеспечивал бы маневренность кораблей при перепаде воды глубже 4 футов.
     Деволан показал указкой на перепады глубин от реки Днепр до острова Тендры. На листе бумаги пунктиром была выведена глубина водоёма, который необходимо было бы вырыть. Очень впечатляющая картина. Вообще, Деволан весь свой доклад демонстрировал расчётами и реальными данными, изображёнными на листах.   
     - Рассмотрим ещё одно предложение. Предлагалось  вырыть позади новой Кимбургской крепости большой водоём. Это можно было бы осуществить, но      потребовались бы огромные усилия и средства на строительство каменных «жэтэ» большой протяжённости и эти каналы проходили бы сквозь мели сыпучих песков с расстоянием более двух вёрст. Оба предложения имеют самый главный недостаток. Они мелководны и покрываются льдом зимой на 5-6 месяцев.
     Рассмотрим ещё одно предложение в районе Хаджибеевской крепости. Этот залив был у турок весьма очень важным пунктом, как в географическом положении, так и относительно коммуникаций сухопутным путём с нижним Днестром. Этот пункт является очень важным в системе оборонительных сооружений на новой российской береговой линии северного берега Чёрного моря. Турецкому флоту этот залив служил местом убежища и пристанища, что и послужило поводом Высочайшего повеления построить в кратчайшее время на этом месте крепость для 2000 человек гарнизона на 120 орудий различного калибра и расположить их таким образом, чтобы рейд и удобное к высадке место имело надёжную оборону.
     А посему считаем, что более выгодного места для передовой гавани, не подверженной неудобствами, чем Хаджибеевский, нет. Добрый рейд,  особенно грунт дна, известен нашим мореходам и испытан многолетне турками. Льды не могут причинить вреда в течение длительного времени, судоходство может продолжаться весь год при любых ветрах. Место это является хорошим убежищем и удобством   для действующего флота в военное время и круглогодичную прекрасную гавань для торговли с богатыми провинциями: Подолье, Волынь, Галиция. Для полной защиты кораблей от сильных ветров, которые терпели бедствия, по типу гаваней Неаполя, Ливорно, Анконы и Генуи, построить мол, который послужит военной и купеческой гаваням, по нашим расчётам, будет не дороже, чем «жэтэ» и каналы в Кинбурге и Очакове. Вот  такое положение на сегодняшний день. Вице-адмирал Мордвинов и Херсонское адмиралтейство предлагают Очаков, граф Зубов, достойный преемник Потёмкина, вначале предлагал проект Кинбурна, но пользуясь сведениями, полученными от нас,  решил поддержать проект де-Рибаса.
     Господа! Я считаю, что на этом я могу закончить своё выступление.
     - Господа! Думаю, что пришло время  задавать вопросы и предложения, - сказал де-Рибас, обращаясь к собравшимся.
     Все сидели молча, переживая сказанное. На них произвёл неизгладимое впечатление доклад Деволана.
     - Уважаемый граф, вы показали нам план строительства города, а есть ли предложения названия города, не гоже строить город без названия, - смущаясь, спросил начальник Гидрогеографического Депо, инженер Первухин.
     - Предполагаем назвать его в честь древнего греческого города, процветавшего на этом месте в далёкие времена, Одессос, - за Деволана ответил Дерибас.
     - Прекрасное название, - одновременно послыша-лось несколько голосов.
     - Всё в руках Великой нашей Императрицы, - ответил на это Дерибас. – Если нет вопросов и замечаний, то на этом наше собрание считаю законченным, Деволану подчистить свой доклад и готовиться к поездке в столицу. 

                * * *

     - Сходил бы ты, если можно тебя называть на «ты», как-то неестественно, молодого «члена семьи» называть на «вы», разыскал бы ты две семьи евреев в округе. Дождь прошёл и можно свободно пройтись, - попросил Михаил Давыдович Жоржа.
     - Чево бы и нет, - типично по-еврейски ответил Жорж. Михаил посмотрел на Жоржа и улыбнулся.
     - Забыл я только их фамилии, то ли Симонтовы, то  ли ещё как-то, разберёшься, - напутствовал Михаил Жоржа.
     - Найдём, куда они денутся, - ответил Жорж, собрал брезентовую  накидку,  палку,  глубокие  боты, которые смастерил сам  Жорж, кивнул на прощание и скрылся за дверью.
     Искать эти семьи евреев было не так-то просто. Никто не знал их фамилии, никто не смог бы ответить, где живут евреи, просто никто не знал, кто такие евреи. Ничего не оставалось, как переходить от землянки к землянке, от одного, так называемого, жилья к другому. И всё таки, нашёл, как и следовало ожидать, в самом конце «поселения». Жорж удивлялся и негодовал, в каких условиях жили люди, как кроты, как черви земляные.
     - Уважаемый человек, - обратился Жорж к вышедшему на свет человеку. На голове у него была чёрная ермолка, знакомый головной убор, который носил Михаил, старое расползающееся полупальто, Жорж не знал, что оно у евреев называется лапсердак, брюки и непонятная обувь на ногах, не то галоши, не то боты, – Очень приятно с вами познакомиться, меня зовут Жорж, я разыскиваю еврея по фамилии Симонов.
     Человек подозрительно посмотрел на незнакомого человека, почесал темечко и с неуверенностью ответил, что он не Симонов, что Симонтов живёт рядом, а он по фамилии Клошно, Ефим Клошно. Жорж вежливо ответил, что очень доволен, и, наконец, нашёл еврейские семьи в этой неразберихе.
     - Почему – неразберихе, хорошая разбериха. Мы знаем, где живём, всегда попадаем в свою землянку, а больше нам и не надо.
     Жорж удивился такой ограниченности, такого отсутствия стремления к лучшей жизни, улучшать условия обитания. Ну, что ж, наверное, им больше и не надо, с горстью о мало деятельных людях подумал Жорж.
     - Я, Георгий Нагартов – еврей, - немного запнувшись, сказал Жорж, - и мне очень интересно познакомиться с евреями, живущими   в этой местности. Могли
ли вы провести меня к вашему соседу, поговорим на свежем воздухе, - намекнул Жорж на условия жизни местных евреев.
     - Хорошо, вот его землянка, рядом, - ответил несколько вяло Ефим Клошно. - Странные фамилии у этих евреев, - подумал Жорж.
     Через несколько минут на свет вылез и второй еврей, жмурясь на свету.
     - Здравствуйте господин Симонтов, - приветствовал Жорж нового собеседника, - рад с вами познакомиться. Вас приглашает к нам в гости уважаемый Моше Нагартов, - Жорж умышленно назвал Нагартова еврейским именем, - он очень хочет собраться всем  вместе местным евреям и поговорить за жизнь. Приглашаем завтра к нам в полдень, думаю, что это самое удобное время. Надеюсь, что вы найдёте место нашего проживания, - Жорж не решился назвать их хибару домом.
     В назначенное время оба еврея ожидали у палатки Нагартова, не решаясь потревожить самого хозяина. Они хорошо знали место жительства семьи Нагартовых по разговорам и слухам в округе. Услышав разговоры у  палатки, Моше Нагартов выглянул, если можно сказать, на улицу, хотя никакой улицы ещё не было,  и пригласил гостей широким жестом к себе в жильё.
    - В первую очередь познакомимся, меня зовут Моше Нагартов, хотя местное начальство меня называет Михаилом Давыдовичем. Интересно узнать ваши имена и фамилии, хотя сами фамилии мы уже знаем.
     - Меня зовут Ефим Клошно, моего знакомого зовут Зеев, Зеев Симонтов.
     - Очень приятно, - ответил Моше, - а чем вы занимаетесь, кто вы по профессии? – обратился он к Ефи-му.
     - Профессии не имею, так, сам по себе и ничем не занимаюсь. Тоже самое могу сказать и о моём друге.
     - Странно. Не понимаю, чем же вы живёте, как зарабатываете на жизнь? – удивился Моше.
     - Чем придётся. Кому написать прошение по начальству или кому помочь пасти скот, в основном, верблюдов, кому почитать послание от родных из далёких мест или написать ответ. Вот так и живём.
     - Да-а! Не густо. Что же это вы, грамотные люди, с образованием, перебиваетесь  кое-как.
     - А где ещё можно заработать в наших местах. Так многие живут, с хлеба на квас. Тяжело.
     - Что же вы можете сами. На самом деле, какие у вас знания, навыки? – не унимался Моше. Он никак не мог понять, как это грамотные люди способны только пасти скот. – Из каких мест сами будете?
     - Мы из Закарпатья. Бежали от войны, погромов, нищеты. И приехали в нищие места, гонимые турками, но ехать уже не было, ни сил, ни возможностей, да и куда бежать не знали. Мы в этих местах давно. Никто и не знает, что мы иудеи, никто и не интересовался, какой мы веры.
     - Страшные вещи вы рассказываете. Как так можно жить. Ладно, не будем вспоминать прошлое, займёмся настоящим. Чем вы занимались в молодые годы в       Закарпатье?
     - Я помогал кузнецу в нашем местечке, - первым ответил Ефим.
     - А я, - впервые подал голос Зеев, - помогал отцу на мельнице. Вся семья погибла в бойне между венграми и литовцами, отец, мать и трое детей. Я случайно остался в живых, отправился в соседнее село договариваться об очерёдности помола зерна на нашей мельнице, которую отважные воины сожгли и всё порушили.
     - Вот я послушал вас и понял, что вы имеете в руках прекрасные специальности, может быть немного подзабытые за прошедшие годы и если они у вас до сих пор не вызывают отвращение, то можно было бы поговорить о применении их в вашей нынешней жизни.
      - О чём вы говорите, уважаемый господин Нагартов. Это же специальности наших отцов. Правильно я говорю, Ефим, - за двоих ответил мало говоривший Зеев. Ефим показал головой в знак согласия.
     - Тогда вот что я вам скажу, дорогие мои. Ефиму я предложил бы создать небольшую кузницу и при ней мастерскую по изготовлению скобяных изделий. Ну, там всякие задвижки, уголки, шпингалеты и прочее. Или наоборот, при мастерской создать кузницу. Это как получится. Как, дорогой Ефим?
     - Заманчиво, но для этого нужны большие деньги, - возразил Ефим.
     - Несомненно. О деньгах поговорим потом. Зееву я предложил бы заняться мукомольным делом. Построить сначала небольшую мельницу, а потом и развернуться.
     - Вы говорите, господин Награтов, фантастические вещи. Как и где построить мельницу. Это же, какие деньги нужно вложить, чтобы построить такую махину.
     - Я же сказал, что о деньгах поговорим потом, - повторил Моше, делая ударение на слове «потом». – Я ожидаю от вас ответа на поставленные вопросы.
     - Я согласен, - уверенно ответил Ефим, - кузнечное дело меня всегда привлекало. Насчёт мастерской – дело сложнее. Я не знаком с металлом, вернее с его изготовлением.
     - Это дело времени и желания, а у вас, дорогие мои евреи, грамотных и работоспособных людях, всё получится.
     - Я тоже согласен, - откликнулся Зеев.
     - У меня ещё один общий вопрос к вам, какими языками вы владеете и насколько хорошо?
     - Я владею в совершенстве идиш и турецким, разговорный – греческий, древне-еврейский, татарский, ну, русский, и ещё по мелочам, - начал Ефим.
     - Я бы согласился с этим и для себя, - ответил Зеев, - добавил бы ещё французский.
     - Прекрасно. Я попытаюсь, для начала, устроить вас обоих в гражданское управление Хаджибеем переводчиками. Думаю, что у вас получится, только при том, что вы не будете трусить. Предложу я вам хоть и не новую, но вполне приличную одежду. В таком виде вас никто никуда не примет на работу.
     - Справимся ли мы с такой работой?
     - Вот вы и струсили, не начав работу. Только уверенность поможет вам в вашей жизни. А пока, постарайтесь вспомнить всё, что можно о вашей последующей работе, прикиньте, с чего нужно начать разворачивать ваше предприятие. Необходимые деньги, в пределах разумного, я вам дам, с тем, что, когда вы станете на ноги, постепенно расплатитесь со мной. До каждой покупки и необходимых тратах, вы мне представляете смету-заявку, а после покупки, отчитываетесь письменно о потраченных деньгах. Понятно?
     - Оно-то понятно, но уж очень тяжело, - почти хором ответили гости.
     - Опять, ещё не начинали, а уже боитесь, что не справитесь. Лишних трат и не серьёзное отношение к деньгам не допущу.  Я не миллионер, чтобы пускать деньги  на  ветер.  Да  каждый  миллионер потому он и миллионер, что знает цену деньгам и не разбрасывается ими.
     Моше порылся в чемоданах и баулах, вынул несколько вещей и предложил их гостям. Те с благодарностью их приняли, раскланялись и собрались уходить:
     - Подумайте о благоустройстве своего жилья. Жду вас через пять дней. Если понадобитесь, я вам сообщу. До скорой встречи.
                * * *

     - Господин адмирал! Господин адмирал! – кричал впопыхах солдат, вбежавший в комнату, в которой за большим столом сидела группа офицеров. На столе лежали их треуголки-шляпы, а между ног они держали сабли. Солдат не знал в лицо адмирала и растерянно смотрел по сторонам. Дерибас встал в свой полный рост и быстро подошёл к солдату:
     - Что случилось, говори.
     Солдат стоял, как вкопанный, вылупив глаза и только повторял:
     - Там…Там…
     Дерибас сильно тряханул солдата за плечи, тот с  перепугу заговорил:
     - Там… в залив входят семь турецких торговых судна, - а сам покрылся потом от напряжения.
     - Начальник артиллерии, дать срочный приказ, немедленно произвести залп из всех подготовленных орудий холостыми, понятно сказал – холостыми, - сделав ударение на слове – холостыми. – Коня мне, быстро!!!               
     Дерибас схватил подзорную трубу, вскочил на коня и помчался на берег, лично увидеть это чудо, к ним приходят первые торговые корабли из Турции, с которой только-только завершилась длительная кровопролитная война. Через несколько минут Дерибас прискакал к берегу, как раздался оглушительный залп - салют кораблям, идущим в их порт, который ещё не построен, этот порт был только в мыслях отважного воинского теперь уже бывшего начальника, контр-адмирала Осипа Дерибаса. Он внимательно всматривался через подзорную трубу в прекрасный вид, как семь кораблей шли полным ходом в залив строем, цепочкой, один за другим, видно торговыми кораблями управляли недавние капитаны военных кораблей, которые разгромил отважный адмирал. Но что это такое, рядом со вторым кораблём взвился столб воды от разорвавшегося снаряда. Корабли быстро перестроились и, подняв все паруса, начали удаляться в открытое море.
     - Срочно поднять сигнальные флаги приглашения их к нам в гости. Передать сигналом на корабли, что мы их ждём. Спустить на воду шлюпку, поднять белый флаг и помчаться в сторону кораблей. В шлюпку одного офицера с французским языком.
     Дерибас внимательно наблюдал в подзорную трубу за происходящим. Вот корабли приостановили свой побег, сбавили ход, но не повернули назад. В это время к ближайшему кораблю подплыла шлюпка-шестёрка. Дюжие матросы хорошо управлялись вёслами, и шлюпка быстро нагнала приостановившиеся корабли. С корабля спустили трап, и  офицер поднялся на корабль. Дерибасу казалось, что проходят часы, что всё так медленно происходит, что корабли не подняли паруса и не устремились к берегу, а прошло всего-то минут десять, не более.  Но прошло время, и корабли развернулись и строем двинулись к берегу, выбросив сигнальные вымпелы «Идём к вам».
     - Слава Б-гу, что всё хорошо кончается. Артиллерийский начальник, ко мне этого нерадивого бомбардира, который стрелял боевыми снарядами. Быстро.
     Через минуту перед контр-адмиралом стоял навытяжку солдат.  Дерибас с высоты, сидя в седле, смотрел несколько секунд на этого солдата. С высоты он казался ему совсем маленьким.
     - Канонир, рядовой Сичкин, - отрапортовал на смерть перепуганный солдат, впервые в жизни стоявший перед таким высоким чином.
     - Что ж это вы, канонир, рядовой Сичкин, команды не слышали, стрелять холостыми?
     - Слышал, но растерялись и засунули не тот снаряд. Виноват, ваше высокоблагородие, - солдат не знал, как обращаться к такому высокому чину, но на всякий случай, сказал, как ему казалось, самое высокое обращение, которое он знал. Дерибас улыбнулся, и ничего не сказал в ответ.
     - Канонир Сичкин, объявляю пять суток гауптвахты, за то, что растерялся и сунул не тот снаряд и ещё пять суток за то, что не попал, вернее промахнулся. После отбытия гауптвахты направить канонира Сичкина на две недели учёбы в канонирскую команду, чтобы стрелял метко. Денщик, срочно из моих личных запасов принести три бутылки шампанского и десять бокалов. Быстро.
     К концу этого разговора на лодке подъехали к берегу капитаны торговых кораблей. Они сошли на берег и приветствовали де-Рибаса, поняв, что это самый главный начальник, потому что вокруг него стояла вся  свита.
     - Уважаемый граф де-Рибас, - турки уже знали, кто руководит этим краем, только недавно эти места были турецкими, а теперь они русские. – Разрешите   приветствовать вас  на этой благодатной земле (турки хорошо знали эти места). Мы приплыли к вам  с миром и надеемся, что и вы будете нашим желанным гостем на ту-рецкой земле.
     - Мы рады встретить вас у себя дома, - слово «у себя» Дерибас особо подчеркнул. – Вы первые, кто к нашим берегам приплыли и это особо радостно, что это вы-турки. Пройдёт немного времени и сюда, в наш большой порт и красивый город приплывут корабли со всего мира, но вы останетесь в наших сердцах и нашей летописи навсегда, так как вы были первыми.
     В это время де-Рибас увидел бегущих двух солдат с бутылками шампанского и коробкой с бокалами. Он ещё подумал, что солдаты бегут очень быстро и, не дай Б-г, споткнутся и погибнут шампанское и бокалы, но всё  кончилось  благополучно. Де-Рибас  раздал бокалы, семь штук капитанам прибывших кораблей, один взял себе, другой передал де-Волану  и последний стакан вручил коменданту крепости. Разлили шампанское по бокалам, де-Рибас провозгласил тост:
     - За мирную торговлю, за здоровье отважных капитанов, за нашу дружбу и процветание наших государств.
     Де-Рибас обратил внимание, что турки выпили точно так, как делают офицеры всего мира, поднимают бокал с поднятым локтем. Он даже хотел спросить, на каких кораблях они воевали, но сдержался, понимая, что неудобно было спрашивать у проигравших войну.
     - Мы хотели бы поговорить с вами о цели нашего визита, - начал поделовому старший из капитанов.
     - О делах потом, не на берегу моря. Приглашаю всех вас в мой дом, - указал де-Рибас на домик, стоявший вдали на косогоре.
     - Прошу, начинайте, - обратился де-Рибас к старшему капитану, когда все разместились в небольшой комнатке уютного домика.
     - Дорогие хозяева, - начал капитан с седеющей головой, загорелый, с дублёной кожей, обдуваемой всеми ветрами земного шара, - мы приплыли к вам с большой просьбой,  у нас в стране уже второй год неурожай и народ  голодает, нам срочно нудно зерно или мука. Мы привезли вам самые лучшие сорта вин из Италии, Греции и Франции.
    - Дорогой наш гост, отважный капитан, мы ради были бы вам помочь всеми силами, но в России издан строжайший указ нашей Великой Императрицы, Екатерины Второй о том, что, в связи с неурожаем, вывоз зерна за рубеж запрещён и нарушившие его понесут строгое наказание.
     - Что же нам делать? – с мольбой в голосе сказал капитан.
     В ответ де-Рибас только развёл руками. В этот момент из угла комнаты, где собрались самые высокопоставленные люди, встал Георгий Нагартов и, смущаясь, сказал:
     - Разрешите пару слов, Указом Императрицы запрещено вывозить зерновые, но есть в наших краях кукуруза, её-то можно вывозить, а она заменят полностью и зерно, и многие пищевые продукты и для людей и для скота.
     Все переглядывались то на Нагартова, то на де-Рибаса. Что скажет начальство, что ожидать в ответ от де-Рибаса.
     - Дорогой Георгий…
     - Михайлович, - добавил Георгий, поняв, что де-Рибас не знал или забыл полное имя Жоры.
     - Так вот, уважаемый Георгий Михайлович Нагартов, почему-то вы всегда выступаете с очень дельными предложениями, похвально. И где такие люди берутся.
     - Где и все остальные – от мамы.
     Все в комнате рассмеялись удачной остроте незнакомого многим, сидящим в комнате. Голос подал де-Волан:
     - Действительно, уважаемый Георгий Михайлович, подал много очень дельных предложений.
     - Так, мы решим этот вопрос в ближайшее время. А теперь  прошу вас располагаться  на ночлег, до вечера осталось не так много времени.
     - Разрешите нам, капитанам, провести ночь на своих кораблях.
     - Что же, очень правильное предложение. Мы ждём вас завтра утром у нас в гостях, а Георгия Михайловича прошу остаться. Как говориться, инициатива наказуема. Выдвинул идею, сам её и решай. Предлагаю вам отправиться в те края, о которых вы говорили и заключить выгодный контракт на поставку кукурузу, хотя я и не знаю, что это такое.
     - Я согласен ехать, - не раздумывая, выпалил Жорж. – Кукуруза, это такое растение с початками, на которых много зёрен. Из них делают всё, что угодно. На юге Франции из кукурузы делают «попкорн», который я очень любил в детстве.
     - Милый мой, что ж ты раньше не сказал, я тоже очень любил попкорн. В детстве это было самым лучшим занятием, грызть попкорн, чтоб он хрустел под зубами. В моей Испании этот продукт и сама кукуруза, как ты её назвал, была привезена из Америки ещё Колумбом. Она веками была основная еда индейцев. Прекрасно. Теперь и я понял, какое великое открытие ты сделал, спас турецкий народ от голода, а нас выручил, поддержал столь необходимое сотрудничество России с Турцией.   
     - Может рано нам радоваться, сможем ли мы достать большое количество самой кукурузы в Бессарабии. Это всё же другая земля, - Жорж хотел сказать, что Бессарабия относиться к  другому государству, но передумал, не будучи уверенным, что она - другое государство.   
     - Думаю, что мне следовало бы придать казаков или солдат, мало ли что.
     - Несомненно. Обратитесь к коменданту крепости, он вам выделит четверых, или более, конных вооруженных солдат. Вы правы.
     Георгий обратил внимание, что Дерибас называл его на ты, но понял, что это адмирал сказал в пылу страсти и воспоминаний родной земли и радужного детства. А в делах перешёл на вы. Так и следовало ожидать. Георгий с ужасом подумал, что совсем не знает рынка кукурузы, сколько нужно заплатить за кукурузу, чтобы это было не накладно при торговле с турками.
     - Уважаемый господин комендант, - обратился Георгий к знакомому офицеру, -  адмирал Дерибас распорядился, чтобы вы выделили мне в помощь и для охраны  конных полностью вооружённых военных, для сопровождения в Бессарабию по вопросу закупки кукурузы для турков вместо пшеницы, - Жорж умышленно не называл ни казаков, ни простых солдат, ни численность, пусть сам комендант решает, кого и сколько послать.
     - Я не получал такого распоряжения, - ответил комендант.
     - Остаётся пойти к нему и переспросить, - Жорж высказал это в тоне недовольства. Комендант понял и сказал, что завтра к утру всё будет готово.
     - У кого можно было бы узнать про цену на кукурузу? – обратился он к коменданту, как ни в чём не бывало.
     - Даже не знаю, у кого можно узнать, - ответил спокойно комендант. – Да, я думаю, что об этом знает начальник продовольственного снабжения, полковник, забыл его имя, - посоветовал комендант, - они разместились в комнатах крепости.
     - Прекрасная идея. Иду искать снабженца, - обрадовано ответил Жорж и направился на розыски этого самого снабженца.
     - Господин полковник, - обратился к снабженцу Жорж, когда, наконец, он разыскал его в одной из комнат крепости. Тот уже собирался идти спать, был в  одном нижнем белье, но  Жорж извинился, объяснил  обстановку, не исключено, что ему придётся ранним утром отправляться в Бессарабию за кукурузой. Полковник был в курсе дела, потому что присутствовал на заседание, на котором обсуждался вопрос поставки зерна в Турцию.
     - Точно я не знаю цен на рынке в Бессарабии, но если считать по закупочным ценам для армии зерна и круп, то они, примерно, по 60-65 копеек за пуд (16,38 кг – по современным меркам – примеч. Автора). Думаю, что кукуруза может быть дешевле. Сам разберёшься на месте. Походи, поспрашивай у продавцов, у покупателей, какой сорт, какое качество, не сырое ли или подпорченное. Сложное это дало, тяжёлый вопрос. Требует большой выучки и опыта.
     Георгий почесал затылок, посмотрел на полковника,  промычал в ответ и удалился. Дома он, не переставая, думал о поездке. Домашние его корили, почём зря, за  то, что он влезал в самые неприятные истории, но выходил из воды чистым, добавил Жорж. На следующий день Георгий Нагартов ранним утром явился в крепость, чтобы узнать о подготовке к поездке. У ворот он встретил дежурного по гарнизону и спросил, как движутся дела с поездкой, на что тот ответил, что всё готово, можно ехать хоть сейчас. Всадники готовы, лошади накормлены и напоены, провиант в дорогу заготовлен, все необходимые бумаги ждут начальника выезда на задание. Жорж был шокирован быстротой подготовки, оказывается, сам адмирал проверил у начальника гарнизона всё ли готово, начальник рапортовал, что всё готово, хотя к тому часу не всё так хорошо складывалось, но через два часа действительно всё было готово. Жорж направился к начальнику гарнизона, получил все бумаги, проездные деньги, вышел во двор, а перед крыльцом стояли наготове шесть всадников (казаки), в полном облачении.  Один из них держал на поводу прекрасного коня, как видно, предназначенного Жоржу. Сказать, что Георгий был  в восторге, он только сейчас понял, с чем ему придётся встретиться, но вида не подал, взял коня под уздцы, легко впрыгнул в седло, он это не раз видел, как садятся в седло умелые всадники, но сам никогда не сидел в седле,  пришпорил коня и лёгкой рысью  всадники скрылась за воротами крепости.
     Не загоняя лошадей, спокойно добрались до Днестра, столкнулись с некоторыми сложностями при переправе с лошадьми на правый берег, испытали значительные трудности с румынскими пограничниками по поводу проездных бумаг, якобы не правильно оформленных. Пришлось раскошелиться на взятку и всё оказалось в порядке. Спасибо одному французскому офицеру, воинская часть которого располагалась рядом с погранзаставой, он подсказал Жоржу, где располагается ближайшая ярмарка. Жорж никак не мог сообразить, что делает французская воинская часть вблизи российско-румынской границы, но на всякий случай старался запомнить подробности, чтобы донести их до Хаджибея, может начальству понадобиться такая подробность. Разузнал у того офицера о самой воинской части, её размерах, места расположения, вооружении и других мелких подробностей, вплоть до того, имеют ли солдаты и офицеры зимнюю одежду. 
     Ярмарка гудела, как растревоженный улей, огромная масса народа сновала туда-сюда, туда-сюда, прицениваясь, трогая товар, рассматривая его с разных сторон, торговались до полусмерти, даже интересно было постоять возле ретивых покупателей:
     - И сколько же вы хотите за ваш заморыш, - ехидно спрашивал мужичёк у продавца, держа в руках за крупные лапы огромного упитанного гуся.
     - Где вы видали такого заморыша. Откормленный гусь, чистыми  орехами  питали  его, жалко было резать такого упитанного гуся, - ответствовал обиженный продавец.
     - А вы бы его не резали, а так живым бы продали, и цена была бы правильной, а то, заморыш заморышем, - не унимался покупатель.
     - Не подходит – не берите, другие найдутся покупатели.
     - Ладно, не обижайтесь, скиньте гривенник и по рукам.
     - Пятак и забирайте моего гуся, - протянул руку продавец. На том и порешили.
     Крутился, крутился Жорж по ярмарке, никак не мог наткнуться на настоящих продавцов кукурузы. Всё попадались мелкие торговцы, мешок-два, не больше. Это не его размах. Ему подавай сто, а лучше двести мешков зерна, тогда можно и поторговаться. Но на всякий случай интересовался, сколько стоит мешок зерна, пробовал он его и на вкус и на запах. Зерно, вроде, ничего, подходящее, хотя сам не очень понимал, какого вкуса и запаха должно быть добротное зерно. Понял, что за мешок просят по 50 копеек, отдают за 45.
     - Милый человек, а не скажешь ли ты, где можно здесь поторговаться на пару сотен мешков? – обратился Жорж к одному из продавцов нескольких мешков зерна.
     - На этой ярмарке не найдёшь такого, надо ехать в центр.
     - Дорогу подскажешь, а лучше, подвезёшь куда надо, куплю у тебя твои мешки с зерном, если оно не порченное. Какая у тебя цена?
     - Прошу по 50 копеек за мешок. Посмотри, какое зерно, одно в одно, цвет бледно розовый, без пятен, запах не тухлый, разжёвывается легко со скрипом, вкус приятный.
     - Договорились. Едем сейчас?
     - А мне и делать на ярмарке нечего, если покупаешь зерно, то и поехали, - ответил продавец, крепкий здоровый молдаванин, с овечьей папахой на голове, одетый в национальный меховый жилет с вышивкой.
     - Далеко ехать?
     - Да нет, часа три-четыре, если не спать по дороге.
     - А что, и спать можно по дороге. А кони довезут, не заблудятся?
     - А куда им деваться, кушать захотят, приедут куда надо. Домой, всё же, – ехидно усмехнулся продавец. Он сразу понял, что покупатель не здешний, мало разбирается в товаре, но серьёзный, не вмажешь ему туфту. Он заметил невдалеке вооружённых всадников, вопросительно посматривающих на командира. Продавец быстро запряг лошадей. Сел в повозку, гикнул и двинул с ярмарки. Жорж и сопровождающие его всадники двинулись в путь. Дорога лежала через поля, фруктовые сады, деревья, усыпанные спелыми фруктами. Так и хотелось всадникам дотянуться до них и испить их нектар.
     - Ребята, доберёмся до места, я вас угощу самыми вкусными фруктами, сладким виноградом и молодым вином, скоро доедем, не волнуйтесь, - обратился возница к всадникам. Те в ответ благодарственно закивали головами, мол, хорошо, потерпим до приезда на место.
     Вот и село. Въехали в богатое село, красивые ухоженные дома ровно по линии стояли вдоль дороги. Возница восседал на подводе, он как бы стал крупнее, выпрямил спину, гордо поглядывая из-под папахи на встречаемых соседей, кивал им в знак уважения и зна-чимости, вот он какой, едет в сопровождении вооружённого отряда. Остановились в центре села на площади возле красивого большого каменного дома, крытого оцинкованным железом, по тем временам – очень дорого стоящим. У закрытой калитки из ажурного кованого металла, появилась дородная женщина.
     - И до кого это вы приехали? – спросила, поправляя на плечах вышитый платок.
     - До хозяина, Марфуша, приехали, по делу. А хозяин дома, чи нема?
     - А где же ему быть, как не дома. Дома он, ждёт вас, не дождётся, продали зерно, или везёте домой обратно.
     - Продали, да ещё с прибытком. Повидаться нам с хозяином, вот и приезжие не прочь бы с ним поговорить. Пригласишь в хату, чи так постоим?
     - Посмотрю на вас, как вы выглядите, и поговорю с хозяином, - заигрывая с казаками, ответила Марфуша, и скрылась в полисаднике, ведущем к дому.
     Через несколько минут  вышел дородный мужчина, с огромной шевелюрой чёрных волос, в национальной одежде: на голове чёрная шляпа с короткими полями, вышитой рубашке, завязанной на шее ажурным шнурком (вместо галстука), на левое плечо была накинута изумительно красиво вышитая кожаная безрукавка, отороченная мехом. Он вежливо поклонился приезжим, снял шляпу и пригласил в дом, скорее, домину. Всадники дружно спрыгнули с коней, привязали их к забору и пошли по дорожке в дом. На пороге их встретила празднично убранная хозяйка. Хозяин закрыл за гостями калитку и тоже отправился в дом.   
     - Дорогие гости, - улыбнувшись, начал хозяин по-молдавски, - пригласили мы вас к себе в гости с надеждой, что вы пришли к нам с хорошими вестями и с добрыми намерениями.
     Гости переглянулись, пожимая плечами, не понимая слов, сказанных хозяином, но было понятно, что он приветствует гостей.
     - Дорогой хозяин, - в ответ сказал Жорж, - мы по-молдавски не понимаем, но уверены, что вы нас принимаете как друзей, хотя ещё не знакомых между собой. На каком языке вы говорите, кроме молдавского, - сказал Жорж, повторяя фразу по-французски, по-гречески, по-немецки.
     - Понял, дорогие друзья, - ответил хозяин на ломанном греческом языке, - минуточку подождите, я приглашу моего приказчика, он говорит по-французски.
     Хозяин крикнул, позвав молодого парня к себе:
     - Беги к Себастьяну и скажи, что я требую его немедленно к себе. Понял? Мигом, туда и обратно вместе с ним.
     Тем временем хозяйка лично принесла на большом подносе гору различных фруктов, а за ней прислуга несла бочоночек с вином.
     - Угощайтесь, дорогие гости. У нас без этого нельзя. Первым делом угощаем, потом разговариваем о делах, - вновь непонятно сказал хозяин, но всем было до предела ясно, о чём говорил хозяин дома. Он проворно достал из серванта кружки и поставил их на стол. Тем временем в комнату вошёл, запыхавшийся, приказчик. Огляделся вокруг и несколько успокоился, увидев «массу» гостей за столом, понимая, что не для очередной взбучки пригласил его хозяин. Не впервой его призывали в дом, когда требовалось его знание языков. Для того и держал не совсем чистого на руку в делах работника.
     - Поговори, Себастьян, с ними, на каком языке вам будет удобнее разговаривать с гостями.
     Пришли к единому мнению, что проще всего Жоржу и Себастьяну будет говорить по-французски. Остальным и незачем было вступать в разговоры, а хозяину будет переводить Себастьян. Между деловыми разговорами выяснилось, что Себастьян родом из Франции, в одной из военных компаний он попал в плен к русским, с окончанием боевых действий освободился из плена, отправился домой и застрял в Молдавии, работая у хозяина уже третий год приказчиком. Предыдущего, молдаванина, хозяин выгнал за кражу всего, что только могло попасться тому на глаза.
     Выпили по кружке добротного молодого вина, закусывая сладким виноградом, сливами, яблоками. Всё такое вкусное и сладкое, что диву давалось, как можно выращивать такие замечательные фрукты. Вскоре выяснилось, что хозяин в состоянии продать любое количество мешков кукурузы, или как называл их сам хозяин «попшой». Торговля затянулась до вечера. Казаки были почти никакие после пятой кружки. Распевали они на всю глотку свои казацкие заунывные песни: «Ой, да ты калинушка…», «Ихав козак за Дунай…»,  «Из-за острова на стрежень, на простор речной волны, выплывают расписные острогрудые челны. На переднем Стенька Разин…». Пели растянуто, надрывно, вспоминая родные края, домашних, прошлую свободную жизнь. Хозяин и Жорж не пили, так, пригубили немного из первой кружки.   
     Торг шёл трудно. 50 – 35, 45 – 40. На том и реши-ли, по 40 коп за мешок качественного зерна. Самовывозом. Вот тут-то и начался спор не на шутку. Хозяин сопротивлялся, как лев. Ни в какую, только на месте отдаёт зерно хозяин, а вывозить должен сам покупатель.
     - Вы, милый хозяин, - начинал издалека Жорж, - даже не понимаете, что такое современная армия большого государства. Откуда у неё столько тягловой силы, просто смех разбирает.
     - А откуда я возьму столько волов и коней доставить вам такое несметное количество зерна, да ещё за границу.
     - Вот и я говорю, за границу, а не на ярмарку. Вы со своими пограничниками сговоритесь, а мы – и не достанем до них. Ладно, добавлю ещё по пятаку на мешок и баста. Если не сговоримся, то пойду искать других продавцов. Особенно, если считать, что нужно нам не сто мешков и не тысяча, а значительно больше. Чем больше, тем лучше и вам и нам. По рукам - и разошлись. Поставка с завтрашнего дня, немедленно. Первая партия поедет с нами. Думаю, что за два дня сможете организовать. Ждать некогда.
     Ударили по рукам, выпили по две кружки молодого вина. И собрались идти спать.
     - Да, вот ещё что. Немедля напишем с вами бумагу, ваш приказчик оформит всё, как положено и – на боковую. Не забудьте – на гербовой бумаге!
     Хозяин косо посмотрел на гостя, ухмыльнулся, но ничего не сказал, только кивнул приказчику, мол, пиши бумагу.
     Дорога домой, как всегда, была короче. Настроение у Георгия было отменным. Дело такое, как ему казалось, невыполнимое, во всяком случае, тяжёлым и          малопонятным, оказалось вполне под силу его сноровке и характер. Временами  у него закрадывалась мысль – не прогадал ли он, правильную ли цену он заплатил, или заплатит, не он, а доверившие ему начальники, сам дерибас.
     К утру третьего дня возле хаты хозяина стояли двадцать подвод с мешками зерна. Пересчитали мешки, расплатился Георгий с хозяином, пожали руки, определили способ связи в дальнейшем, согласовали сроки последующих поставок и двинули в путь. Дорога шла плавно, не торопясь, хотя хотелось быстрее быть дома. Подводы сдерживали порыв охраны, да и самого Георгия.
     - Смотрите, смотрите, - взволнованно, даже со страхом, указывая рукой, впереди едущий всадник, закричал, -  отряд на нас мчится, не иначе бандиты с большой дороги.
     Бандиты летели на лихих конях в полный алюр, учуяв добычу, крича, свистя и улюлюкая во всю глотку.
     Опытные возницы мгновенно развернули лошадей, собрали все подводы  в круг, лошадьми  внутрь круга, а сами расположились под подводами с «оружием» в руках. Да что это было за «оружие»: рогачи, косы, вилы. Георгий немедленно скомандовал: - Отряд к бою! - как будто он всю жизнь командовал отрядами самообороны регулярной армии. Опытные кавалеристы отряда заняли позицию впереди подвод, расположившись полукругом, напряжённо ожидая команды.
     - Шашки наголо! Вперёд, за мной, - хотя у самого Георгия не было никакого оружия.
     Отряд ринулся бандитам навстречу развёрнутым строем, создавая полную видимость огромного конного отряда, а не те шесть всадников, которые были в охране обоза.  Опытные казаки дружно во всю глотку кричали:
      - Гип! Гип! Ура-а-а!, - повторяя эти крики ритмично один за другим, да так слажено и громко, что создавалась видимость огромного количества воинов.
     В пылу атаки Георгий сразу даже не почувствовал сильного удара в левую руку, инстинктивно повернувшись назад, но там, естественно, никого не было, все всадники мчались немного впереди, обгоняя  командира. Бандиты не ожидали такого напора, развернули коней и рассыпались по степи, только и видели сверкающие копыта лихих коней.
      Всадники приостановили взмыленных лошадей, лица охраны горели огнём, глаза сверкали яростью, в них ещё горела ненависть к врагу. Георгий почувствовал боль в руке, взглянул, а весь руках в крови. Оказалось, что он ранен шальной пулей из тех нескольких выстрелов, которые сделали разбойники. Опытные воины сразу нашлись, разорвали нижнюю рубаху одного из конной охраны, перевязали туго руку, кровь приостановилась. Рука висела на перевязи через плечо. Никаких других средств при ранении в отряде не было. Не думали, что придётся «воевать». Наука на будущее. Просто  дали Георгию большую кружку браги, припасённую казаками «на всякий случай». От выпитой браги стало немного легче. Своего рода наркоз. (В старое время, когда наркоз ещё не был известен, пользовались спиртом, или крепкой брагой для «усыпления» оперируемого - примеч. Автора).
     Привал на ночлег прошёл нервно, были выставлены дозоры, Георгий трижды за ночь лично проверял, не спят ли молодчики в дозорах. Но все так были напуганы неожиданным и дерзким налётом, что многие не спали и вне дозора. Как только рассвело и обоз вместе с отрядом охраны собрался в дальнейший путь, к ним подъехал на ослике такой невзрачный старикашка и спросил главного в отряде. Ему представили Георгия.   
     - Разговор у нас личный, прошу, отойдём немного в сторону. - Георгий несколько удивился такому собеседнику. Хотя старикан выглядел невзрачно и неуклюже, но разговор его выдавал, как образованного человека. Георгия это насторожило, не будет ли какого подвоха.
     - Дело в том, что мы приносим извинение за вчерашний необдуманный шаг. Мы ничего плохого не имеем к обозам, проезжающим по нашей земле, люди с того и живут, что взимают определённую долю с обозов, проезжающих в этих местах. Другого заработка, пожалуй, и нет у них, а дома детки малые, старики, жёны. Понимаете?
     - Понимаю. Так что?
     - Так вот, и с вас хотелось бы чего-нибудь поиметь. Подобру-поздорову, - заключил свою короткую и впе-чатляющую речь неожиданный гость.
     - Так. Понятно, даю вам десятку золотом и чтобы никогда ни одной вылазки ваших бандитов на наши обозы не было. С каждого обоза будете иметь по десят-ке, именно через вас. Если вы скажете своё имя? Даю слово офицера, - строго глядя в глаза старика, промолвил  тихим, но  вполне  внятным  голосом Георгий, - Я
доходчиво объяснил? В противном случае, русская ар-мия, которая снабжается от этих обозов, немедленно явится сюда и порубает всем молодчикам головы, их жёнам, детишкам и старикам.
     - Будет исполнено. Зовут меня Евграф, с вашего разрешения.
     - Так вот, Евграф, это относится и к другим бандам, сообщите им, а расчёт с ними ведите сами. Верю вам  на честное слово, иначе…, - Георгий не окончил фразу, подал громким голосом команду на движение и обоз с охранниками двинул в путь. До самого Хаджибея никаких происшествий не произошло, если не считать, что у одной из лошадей охраны отлетела подкова. Мужики обоза быстро устранили помеху и двинулись в путь, высказывая громко на безобразное отношение к лошадям в русской армии. Георгий запомнил эти слова. Они имели продолжение.
     При докладе Дерибасу о проделанной работе и выполнении приказа, Георгий не забыл высказать начальству строгое замечание простых крестьян качеству ухода за лошадьми русской армии, что кони подкованы как-нибудь, без всяких правил и многолетнего опыта  ухода за лошадьми, что со временем лошади выходят из строя по болезни ног и копыт, за что армия несёт огромные потери. Дерибас немедленно отдал распоряжение проверить качество ухода за лошадьми гарнизона и принять меры к устранению неполадок в этом важном для армии деле.
     По следам распоряжения Дерибаса выяснилось, что уход за лошадьми и, что самое главное, изготовление самих подков и процесс подковывания лошадей находится на отвратительном уровне, отдан в руки малоподготовленным солдатам, зачастую, просто не имеющих опыта ухода за лошадьми. Принятые меры резко улучшили уход за лошадьми, закупку и изготовление  качественных подков, и обучение отобранных солдат, приспособленных к этому делу.
      - Что у вас с рукой, - заинтересованно спросил Дерибас.
      - Да так, ничего особенного, шальная пуля разбойников на дороге попала в левую руку, сейчас уже легче, нормально, - бодро ответил Георгий, не подавая вида, что рука всё же очень болит.
      - Немедленно в лазарет, - скомандовал Дерибас, вызывая дежурного по гарнизону.
     - В лазарете  работает моя сестра. Там, практически, ничего нет. Врача в гарнизоне нет и не появляется, если должен.
      - В городе тоже официально нет врача. Что же будем делать? – растерянно ответил генерал.
      - Среди жителей есть знахарка, которая лечит всех больных. Говорят - не плохо, - вставил дежурный по гарнизону.
     Как узнали в крепости Хаджибей о точном времени прибытия обоза, осталось неизвестным, но навстречу конному отряду и обозу вышла масса людей: солдаты, офицеры, жители окрестных хибар и землянок. Устроили пышный праздник с хлеб-солью, шумными криками приветствия и с благополучным возвращением. Георгий был в центре внимания, к нему подошёл Дерибас и, в присутствии огромного стечения народа, расцеловал его три раза в щёки по русскому обычаю.
     - Провозгласим нашим героям троекратно громкое Ура! – И по взмаху руки Дерибаса все прокричали: Ура! Ура! Ура!
     Дерибас тут же распорядился разгрузить подводы, сложить меши в продовольственном складе крепости, устроить всех возниц на отдых, лошадей напоить и накормить, солдатам охраны предоставить трёхдневный отпуск. Тут среди встречающего народа Георгий заметил всё семейство Нагартовых, помахал им рукой и передал воздушный поцелуй. Свидание с семейством состоялось только через четыре-пять часов, после подробного доклада Дерибасу и начальнику продовольственного снабжения армии. Оказалось, что он почти вдвое дешевле, чем предполагали армейские снабженцы, сторговал такое огромное количество зерна с самовывозом продавца. Это было просто чудо. До сего времени армейские чины сами доставляли купленное продовольствие в воинские части своим транспортом. Георгий этого не знал. Потому и сторговался, как он считал выгодным для покупателя. (Как в том анекдоте. Когда Альберта Эйнштейна как-то спросили, как человек открывает что-то новое в науке? Эйнштейн ответил: - Все знали, что это невозможно открыть, а один человек не знал – и открыл).
      С раненой рукой всё обошлось, как нельзя лучше. Знахарка быстро нашлась, обработала рану сильно жгучей жидкостью, туго перевязала её чистой белой      тряпицей  и дала выпить кружку очень противной жидкости. Как Георгий не морщился и не отнекивался, но пришлось выпить всё до дна под напором настойчивой старой бабы. Он проспал сутки напролёт, а к следующему утру почувствовал значительное облегчение. Рука со временем зажила, как говорят, «как на собаке».
      Жизнь вошла в своё русло. Георгий приступил к своей работе. Через некоторое время Георгия вызвали срочно к генерал-губернатору. Он никак не мог себе представить, зачем его вызывают к самому главному начальнику. Он быстро смотался домой, переоделся в приличное платье и отправился к начальству. К его удивлению, его встречал у входа первый заместитель генерал-губернатора.
     - Прошу, проходите, вас ожидает сам генерал Дерибас.
     - Спасибо. Не могли бы вы подсказать, зачем меня вызывают к начальству, - несколько встревожено спросил Георгий.
     - Сами увидите и узнаете. Не волнуйтесь, всё будет хорошо, - несколько успокоил Георгия встречающий.
       Вошли в большой кабинет генерала Дерибаса, а там было полно народа. Георгий стушевался, никак не мог понять, причём тут посторонние люди. К нему навстречу поднялся сам Дерибас, подошёл, протянул ему руку и торжественно заявил:
     - Мы вас вызвали для торжественного вручения вам награды, прошу, проходите вот сюда, к моему столу, - протянув руку к своему столу, проговорил генерал. – Прошу прощения, для награждения следовало бы произвести его вселюдно, но мы решили не затягивать это, и проводим в присутствии всех работников Канцелярии.
     - Уважаемый Георгий Михайлович Нагартов, - начал торжественно Дерибас, - разрешите зачитать Величайшее указание Императора: «За беспримерный подвиг во имя нашего Отечества, за отвагу и находчивость в стычке с разбойничьей бандой, значительно превышающей охранный отряд, сопровождающий большой обоз с продовольствием для русской армии, наградить командира отряда, Георгия Михайловича Нагартова, Георгиевским крестом 4-й степени. Предоставить герою за счёт госу-дарства Российского земельный участок размером в пятьдесят саженей и пожизненную пенсию в размере 50 рублей в месяц из государственной казны. Император Николай».
      Дерибас приколол на груди Георгия сверкающий Георгиевский крест и трижды расцеловал его по русскому обычаю, добавив: Георгию Георгия. Это первая награда нового нарождающегося города и порта.
     Все дружно приветствовали громкими возгласами здравицы в честь награждённого.


     Дома родные с нескрываемым удовольствием встречали героя. Целовали Георгия, рассматривали награду, поздравляли его с таким высоким награждением. Накрыли на стол, чтобы отметить это великое происшествие в их семье.
      - Давайте выпьем за здоровье и быстрое выздоровление Георгия после ранения. Будь здоров наш родной и любимый член семьи, - произнёс тост глава семьи. Все подняли бокалы, и выпили за здоровье Георгия.
      - Большое спасибо вам за добрые слова и поздравления. Я очень рад, что принёс в нашу семью первую награду, - Георгий сделал ударение на слове «нашу». Все подняли бокалы и закричали: Ура!
      - Мы очень рады за Георгия, за то, что он получил такую высокую награду, - поднялась Сара, - но это не первая награда в нашей семье. Не забывайте, что в на-шей большой семье брат Михаила, Самуил Нагартов, по-американски Сэм Гор, имеет две высокие награды от правительства США за доблестную воинскую службу в далёкой Америке.   
       Все подняли бокалы за здравицу всей семьи Нагартовых и пожелали и в дальнейшем верой и правдой заслуживать наград.

                * * *

     Весь Хаджибеевский гарнизон и немногочисленные жители окрестности, бывшие в курсе дела по поводу строительства порта и города, кто по долгу службы, кто по слухам, с нетерпением ожидали весточки из столицы, изволит ли Императрица одобрить доклад Дерибаса и Деволана строить порт и город в Хаджибее или откажет в этом. Решалась судьба всех. С нетерпением ожидали самого Деволана или вестового из столицы с новостями. С надеждой сопровождали каждого вестового, появлявшегося в гарнизоне, примерно, раз в неделю, но безрезультатно. Но всё когда-то кончается, прибыл вестовой с рескриптом из столицы.
                «Нашему Вице-Адмиралу Де-Рибасу.
     Уважая выгодное положение Хаджибея при Чёрном море и сопряжённые с этим пользы, признали Мы нужным устроить там военную гавань купно с купеческой пристанью. Повелев Нашему Екатеринославскому и Таврическому Генерал-Губернатору открыть там свободный вход купеческим судам, как Наших подданных, так и чужестранных держав, коим силою трактатов, с Империею Нашей существующих, можно плавать по Чёрному морю. Устроение гавани сей Мы возлагаем на вас и Всемилостивейше повелеваем вам быть Главным Начальником оной, где и гребной флот Черноморский, в вашей команде состоящий, впредь главное расположение своё иметь будет; работы же производить под надзиранием Генерала Графа Суворова-Рымникского, коему поручены от Нас все строения укреплений и военных заведений в той стране. Придав в пособие вам Инженерного подполковника де-Волана, коего представленный план пристани и города Хаджибея, УТВЕРДИВ, повелеваем приступить, не теряя времени, к возможному и постепенному произведению оного в действие. На первый раз употребление сиё те 26000 рублей, которые, по донесению вашему от 1-го мая, сохранили вы по ненужности ещё в найме вольных для флотилии Греческих матросов, присовокупляя к сим и те, кои впредь вам сберечь можно будет. А дабы ещё облегчить вас в сём деле, по возможности, позволили Мы заимствовать, для насыпи гавани, материалы, назначенные по генеральному плану об укреплениях тамошних предположению, ради сооружения в будущем  в Очакове блокфорта, с тем, чтобы таковые материалы были заготовлены  вновь. Для перевозки оных в Хаджибей, можете
брать суда из гребного флота, из которого и служителей к производству указанных работ употребляйте, без изнурения излишними трудами, производя по вашему рассмотрению плату заработанных ими денег. По прочим надобностям вашим имеете вы во всём относиться к помянутому Графу Суворову-Рымникскому и требовать его наставлений, как в самом производстве работ, так и в пособии на оные деньгами, могущими оставаться, по хозяйственному его распоряжению, от сумм, вообще для крепостных строений отпускаемых, для чего и отчёты в издержках ему представлять должны. Мы надеемся, что вы не токмо приведёте в исполнение сие благое предположение Наше, но что, процветающая торговля споспешествует благоденствию народному и обогащению Государства, дабы созидаемый вами город представлял торгующим не только безопасное от непогод пристанище, но защиту, ободрение, покровительство и, словом, всё зависящее от вас в делах их пособия; через что, без сомнения, как торговля Наша в тех местах процветёт, так и город сей наполнится жителями в скором времени. Пребываем вам впрочем Императорскою Нашей милостью всегда благосклонны».
                Дан в Царском Селе мая 27-го дня 1794 года.
                ЕКАТЕРИНА

     В тот же день  содержание императорского рескрипта было переписано в нескольких экземплярах и направлено на имя Екатеринославского и Таврического Генерал-губернатора графа Зубова, что позволило развернуть работы по силе возможностей и наличие крайне малых денег. Принимая во внимание, что часть работ Дерибас и Деволан выполнили ранее по собственному усмотрению, практически без денег, на свой страх и риск, работы пошли живо и к концу августа основные работы по плану были закончены.
      22 августа 1794 года (по старому стилю, 2 сентября – по новому стилю – примеч. Автора) было избрано для торжественного открытия строительства порта и города. К этой торжественной и замечательной дате  прибыл достойный церковный священник, родом из Греции, вызванный раньше из Турции его личным другом Потёмкиным, Гавриил, Митрополит Екатеринославский и Херсонис-Таврический. Сам он полюбил Новороссийский край. Узнав о намерении Императрицы построить Христианский православный город на вновь завоёванном мусульманском берегу, он прибыл в Хаджибей ещё в июне для присутствия на этом важном празднике. Митрополит прибыл в сопровождении своего духовенства. В присутствии высших офицеров, морских и военных чинов, чиновников, присланных Губернатором Хорвашем из Екатеринослава, офицеров торговых кораблей из Турции, стоявших на рейде, уважаемых жителей крепости и поселений, были заложены первые основные, краеугольные камни храмов во имя святого Николая и святой Екатерины. Так же при богослужении была проведена первая борозда для фундаментов городских строений. В день основания города и порта были заложены фундаменты:
1. Большого мола.
2. Малого жэтэ, составляющего часть гавани для гребных судов.
3. Элингов и верфи для ремонта казённых судов.
4. Двух пристаней для купеческих кораблей
     Таким образом, 22 августа был днём рождения порта и города, через непродолжительное время названный Одессой. Торжественный день быстро закончился, а де-Рибас, в отсутствии Суворова, назначенный главным начальником над строительством, вместе с де-Воланом в тот же вечер засели за расчётом средств,  необходимых для гидравлических работ в порту, Адмиралтейства, казарм и некоторых гражданских объектов города, высчитали, что потребуется минимум 2061620 рублей. Они так и не заметили, как загорелась первая зорька.  По докладу графа Зубова Императрица ассигновала только 1993025 рубля и 30 коп, повелев разделить отпуск этих денег на 5 лет. (Обратите внимание на подробность расчётов – до копеек – примеч. Автора).
     - Что же получается, дорогой мой друг, Франц, - обратился Иосиф Дерибас к Деволану, - неурожай этого года перекрыл нам  все дороги к развитию торговли. Что будем делать?
     - Думаю, что в такие неурожайные годы, как говорят старожилы здешних мест, образуется большой «урожай» соли. Много солнца, мало осадков – вот и много соли на соляных разработках. Соль тоже неплохой товар для обмена.
     - Ты как всегда прав мой друг. Заведём меновую торговлю с Бессарабией и Подолью. Из этих мест мы можем получить достаточно леса для строительства, металлические изделия и прочее. Вот ещё, друг мой, прочитай, пожалуйста, ордер от графа Зубова, Он, думаю, считал, что мы люди военные мало сведущие в гражданских делах.
     Деволан взял протянутую Дерибасом депешу и стал внятно и громко читать её вслух:
     «Предоставляя раздачу мест, принадлежащих городу Хаджибею, рассмотрению Вашего Превосходительства, считаю нужным предварить вас, что и дозволение селится в сем городе зависит также от вас». - Как вам нравится это предупреждение, как будто мы мальчики с большой дороги и не понимаем всей серьёзности заселения нашего будущего города, - не удержался Деволан, - ладно, отнесём это ему в плюс, - сострил Франц. – продолжу сие чтение: «Впрочем, от вашего рассмотрения  зависит, какого рода людей принимать в граждане нового города, кроме тех, противу которых имеются особые предписания, обязываю вновь поселяющихся вступить в состояния, кои они по приличию себе изберут, наблюдая, чтобы город наполнялся обывателями, с одной стороны торгами и промыслами для него полезными, и с другой благомысленными и верность подданническую сохраняемые. При сем случае взять в особенное примечание, чтобы при военной гавани, кроме флотских  служителей, не могли поселятся люди, для флота посторонние».
      - Надо отдать должное, но князь Зубов всё же уделяет нам и нашему делу достаточно внимания, при том, что сам очень желал строить порт и город ближе к своему любимому Херсону.
     - Очень важное уведомление получили, друг мой, Франц, от Зубова, - обратил внимание де-Рибас, - полное переустройство нашего края.
     - Это не мешало бы сделать ещё в прошлом году, - подтвердил  де-Волан.
     - Лучше позже, чем никогда – гласит русская пословица, - вставил де-Рибас.
     - Эти русские пословицы и переговорки только подтверждают, что русские сами понимают, что делают всё медленно и часто с большим опозданием.
     - Не переговорки, а поговорки, - улыбнулся де-Рибас. - Получается, что наша Одесса составляет теперь отдельный торговый город, управляемый особым, обрати внимание – особым, Градоначальником-Полицмейстером и приписывается к Тираспольскому уезду. Пока нами командует Губернатор Новороссийского края  Иосиф Хорват и назначил на эту должность Секунд-майора Григория Кирьякова, он же будет, думаю – пока, Комендантом. Назначенный тобой, друг мой Франц,  временно управляющим городом капитан де-Пачиоли, пойдёт в отставку. Тоже временно. Найдём ему подобающее место.
     - Да, не доверяют ещё нашему городу Управление, - с горечью произнёс де-Волан.
     - Это и понятно, города ещё-то нет, пока одно название, хоть и названное нашей Благодетельницей Императрицей, и несколько домиков. Вот отстроимся, тогда и поговорим с начальством во весь голос.
      - Думаю, что следовало бы написать князю Зубову про обустройство греков в нашем городе, - предложил Франц Павлович.
      - Ты абсолютно прав, - де-Рибас позвонил в маленький серебряный колокольчик. На пороге появился адъютант. – Пригласи, пожалуйста, писаря.
     «Представление князю Зубову. Считаем, что весьма полезно обустроить участь большого количества греков, перешедших из Архипелага греческого под знамёна и флаги русские, которые всю кампанию верно ей служили, поселить их в Одессе или её окрестностях. Пример сей послужит и другим их соотечественникам переселиться  в Россию, и дадут новую жизнь основанному городу, тем более, что они все люди промышленные и торговые».   
     На это представление незамедлительно последовал рескрипт Императрицы, в котором предложение да-Рибаса утвердила и далее: «Основание сего положения, пользы оного и выгоды для поселенцев, Мы надеемся совершенно, что попечением нашим приведена будет и эта часть с желаемым успехом к ея совершенству:                1. Греков и Албанцев в Россию прибывших, в русской армии служивших, которые по окончании кампании остались в Новороссийском крае почти без приюта, поселить в окрестностях Одессы, отводя им участки земли для водворения, на что назначить 15000 десятин земли и потребные суммы для обзаведения их первым хозяйством.       Из них составить греческий дивизион в 300 рядовых с нужным числом офицеров.
2. Для умножения жителей в Одессе вызвать из Архипелага единоверные народы для поселения их в самом городе. Выделить для прибывающих людей денежное пособие, дома от казны выстроенные и льготы от податей и повинностей. Предлагать вновь прибывшим поступить на службу в греческий дивизион или во флот, или заниматься торговлей – по произволу. Назначить попечителем над ними избранного самим греческим обществом».
     Общество избрало коллежского ассесора Кесь-Оглу, которому в скором времени присвоили воинское звание подполковника.
     Одесса обустраивалась так быстро, что даже сами устроители недоумевали, как всё быстро внедряется в жизнь. По докладам Императрице об учреждении и введении в строй Таможенного и Карантинного управления в городе, построенные, как временные сооружения, из досок и глины, что по стараниям де-Рибаса учредился Греческий дивизион, переселились из Архипелага до 100 семейств, между которыми 27 семейств купцов с небольшими капиталами, Императрица согласилась на учреждение в городе Одессе Магистрата и поручить ему входить во все дела по переселению единоверных людей в эти края.
     - Думаю, что это важное сообщение следовало бы доложить собранию начальствующего состава. Молва быстро распространяется, и чем больше людей об этом будет знать, тем лучше для дела, - констатировал Дерибас, - и ещё, думаю, что пора провести  в нашей Одессе перепись населения, а то совсем не знаем, сколько людей уже обосновалось в городе и окрестностях.
     - Несомненно, - подтвердил Деволан, - про перепись будет немедленное распоряжение от вашего имени:


     «21 июля 1795 года вице-адмирал Дерибас объявил всенародно всякого звания жителям Одессы, что по его поручению Градоначальник Кирьяков будет производить перепись, и просил, чтобы жители он неё не уклонялись, ибо она принесёт им истинную пользу».
     Кто бы мог подумать, что люди, в большинстве своём малограмотные и тёмные в делах государственных, избегали переписи, считая её напастью на свои головы. Прибавилось к этому неустройство города, его границы, поселение беглых крепостных из далёких российских земель и из разных стран Европы.
      Во всяком случае, первая перепись в молодой Одессе показала, что набралось более 2500 душ, а с крепостным гарнизоном, греческим дивизионом, черноморскими казаками с их семьями, поселившимися в предместьях и людьми, избежавшими переписи, было гораздо больше.
     Собрание городской администрации прошло быстро и деловито. Все присутствовавшие были оповещены о желательном переселении в строящийся порт и город как можно больше работящих людей. Жорж уловил нотку начальства, что у них пока нет средств размножения письменных распоряжений высокого начальства, о чём следовало бы знать как можно большему количеству людей.
     На ближайшей ярмарке Георгий связался со знакомым торговцем различной мелочью - металлическими деталями для строительства домов.
     - Дорогой мой человек, а можешь ли ты привести на ближайшую ярмарку полный набор малой типографии. Ну, там, шрифт в полном объеме, машинку для печати малых листов, нарезанных по принятым размерам листов бумаги, как они идут – пачками или отдельными листами, штук 100 листов, чёрные чернила на первое время и по мелочам, что необходимо для  печати малых листовок.
      Как ни странно, но на следующею ярмарку была доставлена малая типография в полном объеме. Два больших ящика представляли собой приличную тяжесть. Георгий щедро расплатился с проворным продавцом и привёз домой всю эту тяжесть и с помощью Бориса приволок ящики в «дом».
     - Вот, дорогой Боря, будет тебе игрушка.
     - А что это, понять не могу. Говоришь – игрушка, но почему такая тяжёлая?
     - Развернём и увидишь.
     Перед глазами появилась совсем непонятная окружающим, а вокруг распаковки собралась вся семья, сложная махина странного назначения.
     - Перед вами печатающий станок, - гордо оповестил всех Георгий.
     - Нам печатающего станка ещё не хватало, в нашей малюсенькой хибаре. – с горечью в голосе, промолвила Сара.
     - Будет и большой отдельный дом в Одессе с типографией «Борис Нагартов и сыновья», - гордо вскинув голову, произнёс Жорж.
     - Ну и фантазёр ты, Георгий, какие сыновья, он ещё совсем мальчик, - произнесла Сара.
     - Всё в своё время. Я так фантазирую, а пока Боря займётся очень важным для молодой Одессы печатанием различных приказов, рескриптов и распоряжений начальства. А там, видишь, и пойдут различные рекламы от простых людей.
     - Он этого совсем не знает, что ты от него хочешь? – удивленно, почти хором, сказали сёстры.
     - Вот увидите, через три дня всё пойдёт как по маслу, говорят русские. – закончил разговоры Георгий и все молча разошлись по своим делам.
     - Боря, давай  разбираться  с этой махиной, - сказал Георгий, - разберём и соберём её и увидим, сможем ли мы освоить это чудо техники.
     Начали с самого печатного станка – металлическое основание с малыми бортами по сторонам, потом рассмотрели шрифты – свинцовые палочки с буковками на конце, валик, чернила, каток, хотя и не знали точных наименований самих деталей.
     - Начнём с малого, посмотрим, что у нас получится, - авторитетно заявил Жорж, - дело в том, что я когда-то в молодости неделю проработал в большой типографии, таскал огромные рулоны бумаги на резательный станок, примерно представляю сам  процесс печатания. Для начала подберём буквы, например, к слову «Нагартов» и оттиснем на бумаге. Интересно, что у нас получится.
     С большим трудом нашли необходимые буквы, уложили их рядком в станок, намазали их чернилами, приложили лист бумаги и прокатали его катком. Ничего не получилось. Буквы попадали, на бумаге получилась сплошная чёрная клякса.
     - Что же мы имеем. Буквы не устояли на месте, нужно их подпереть. А вот и прокладки, специально придуманные для этого, а они-то разные по ширине. Наверное, для разрыва между словами и другими заполнениями всего пространства? – сам удивился своей находке Жора. – Так. Подопрём буквы прокладками, и ещё, думаю, что всё оставшееся пространство тоже заполним прокладками. Их не хватает на весь станок, как видно, мало заполняем его буквами. Заполним это пространство разными буквами. Прекрасно. Кладём лист… нет, раньше смажем чернилами и положим лист бумаги, прокатаем катком и посмотрим, что же у нас получилось.
     А получилась ерунда. Отпечаток был более ли менее нормальным, но буквы знакомого набранного ими слова  «Нагартов»  читались  наоборот, не слева направо, а справа налево и почему-то было с маленькой буквы. Наши умельцы «изобретали велосипед», всё начинали с азов типографского дела, но умело разобрались в этом сложном для новичков деле.
     - Отпечаток получается зеркальным, нужно набирать сверху справа, а не так как мы. Да, сложновато будет освоить набор в зеркальном отображении. Но надо, потом дело пойдёт быстрее. Попробуй Боря, набери листок. Я, вот, принёс из канцелярии один из старых Указов, начни. Думаю, что следовало бы разместить шрифт по русскому алфавиту, которого я не знаю. Попробую у кого-нибудь из грамотных русских людей разведать.
     Борис с недоверием отнёсся к словам Георгия и нехотя принялся за набор, как он сказал: - С заду наперёд.               
     Георгий решил не вмешиваться в поиски молодого типографа. Поздно вечером получилась довольно приличная листовка с Указам, а на полу валялись с десяток скомканных листов бумаги, результат учёбы типографскому делу. Отпечатанный лист Георгий отнёс в Управление и показал его Деволану. Тот аж подпрыгнул от счастья: - Кто это сделал? Где вы его достали?
     - Это мой младший брат сделал первый нормальный отпечаток под моим чутким руководством. Думаю, что впредь сможем размножать такие документы.
     - Вы молодец, должен я сказать. Всегда предлагаете самые необходимые вещи. Срочно оформим вашего младшего брата на службу в Управлении. Где вы приобрели такое чудо – станок.
     - Купил на ярмарке, по заказу.
     - Управление возместит ваши затраты.
     - Не нужно, оплачивайте только нашу работу.
     - Назначьте сумму оплаты за каждый лист, и мы оформим официально ваши затраты.
     Вскоре Георгий нашёл грамотного русского молодого человек  из вновь прибывших, Борис обучил его наборному делу и работа пошла на полный ход. Сам Борис руководил «типографией», проверял отпечатанный материал, исправлял ошибки, проверял вновь отпечатанный листок, сверял его с оригиналом и только после этого отправлялся с готовым материалом в Управление Городского головы. В Одессе появилась и заработала «самодельная» первая типография.
     По указанию Деволана в канцелярию Городского управления оформили на работу переводчиками с турецкого, греческого и итальянского двух человек, Симонтова и Клошно. Евреи получили постоянный заработок.

                * * *

      Георгий вбежал в «дом», запыхавшись.
     - В чём дело, что случилось? – в недоумении спросил Михаил Борисович.
     - Быстро в Магистрат, там раздают «открытые листы» на участки для строительства дома. Выбирай любое свободное место по плану города.
     - К чему же такая спешка. Это, что – горячие пирожки, остынут?
     - Пойдите и увидите, что самые лакомые кусочки уже разобрали, как только объявили об этом. Я бы мог сам взять такой лист, как раз я очутился там случайно, но без вашего согласия я не решился.
     - Правильно сделал, не курицу покупаем, а дом на многие года, может быть и на десятилетия. Посмотреть бы саму карту города? – задумчиво произнёс Михаил.
     - А она у меня с собой. Я её всё время ношу с собой, отвечаю же я за привязку плана города к местности, забыли, наверное, уважаемый Михаил Борисович?
     - Разворачивай быстрее.
     Оба склонились над развёрнутой  картой. Григорий давал пояснения Михаилу, где что расположено, как узнать, где они находятся, где предполагают строить центр города и многие другие вопросы. Жора обстоятельно объяснял все подробности.
     - Интересно, а где начальство собирается строить себе дома? – заинтересовано спросил Михаил Борисович.
     - Точно не могу сказать. Дерибас отхватил себе два участка, один там, где сейчас его домик, над обрывом, а второй, как видно здесь, - показал пальцем на карте этот участок Георгий, - в Магистрате указывают только на занятые участки, а кто и сколько их берёт – не известно.
     - Не совсем понятно, по какому принципу они выбирают участки. Да ладно. Подумаем, где же нам самим обосноваться? – задумчиво произнёс Михаил.
     - Я бы выбрал вот эту третью или четвёртую линию от моря. И в центре и удобнее, где бы ни строили сам центр, то ли ближе к морю, то ли несколько поотдель, -  предложил Жорж, указывая пальцем на карте один из кварталов будущего города.
     - Хорошо. Думаю, что лучше было бы выбрать участок не на самом углу и не вдали от угла квартала, - предложил Михаил Борисович.
     - А на углу построим синагогу, - вдруг выпалил Жора. Михаил удивлённо посмотрел на вновь обращённого еврея. Предложение было действительно дельное, - центр города, рядом с нашим домом, будем рекомендовать и другим евреям селиться рядом и будет еврейская улица. Нужно обустраиваться солидно и на многие годы.
     - Немедленно сообщить эту новость с получением «открытых листов» на строительство собственных домом нашим новым знакомым, - обратился к Жоре глава семьи. – Да, вот ещё. Слыхал я, что к нам в город (Моше сам удивился своим словам, делая ударение на «к нам в город»), именно к Нам в город приехали несколько семей. Срочно разузнай Жора, нет ли среди них евреев. Если есть, то предложить и им присоединиться к нашему выбору. И срочно. Давай, дорогой Георгий, отправляйся немедленно в Магистрат пока не поздно.
     В Магистрате народу собралось многовато, слух распространился мгновенно и каждый старался прихватить лакомый кусочек земли без денег, без прошений и ходатайств, просто так, протянул руку и получи бумагу, на которой было чётко написано, что такой-то гражданин Российской Империи получает право на застройку участка земли в новом городе Одессе Новороссийского края Российской Империи. Кто не очень разбирался в тонкостях карты, тому, сверив с книгами учёта о наличии гражданства в списках зарегистрированных граждан в местности Хаджибеевской крепости или городе Одессе, выдавали «открытый лист» на застройку с отметкой на карте занятия участка по номеру самого листа.
     Георгий протиснулся через толпу, добрался до самого распределяющего «открытые листы», знакомого геодезиста из Управления, Петра Васильевича Лепко и, отвлекая от дела, обратился к нему:
      - Дорогой Пётр, еле выбрался с работы, мы-то теперь занимаемся привязкой к местности в отдалённом районе, аж до дальних мест добрались, отпусти меня, выдай на Нагартовых «открытый лист» на участок третей или четвёртой линии, - ткнув на карте пальцем. – Да, и рядом, на углу на участок, где будет построен молельный дом, - не уточняя, какой молельный дом, какой конфессии будет тот молельный дом. – Право на строительство имеется в Магистрате, - соврал Жора, понимая, что при такой суматохе некогда будет чиновнику разбираться с этим вопросом.
      Получив на руки «открытые листы» на свой дом и синагогу, Жора добавил: - И ещё два участка рядом с нами для переводчиков из Управления по фамилиям Клошно и Симонтов, - ткнув пальцем на свободные участки рядом с их будущим домом. Получив всё, что хотел, даже больше, чем хотел, Жорж удалился, пробираясь  через ещё большую толпу. В горячке получения «открытых листов» многие и не подозревали, с какими трудностями они встретятся в ближайшее время. В тех листах чёрным по белому было чётко написано, что строительство вести в соответствии с  Указом, изданным Городским Управлением: «Участок земли выдаётся бесплатно с правом владения бессрочно для хозяина и его потомства, при условии, что застройщик возведёт каменный дом в течение одного года со дня получения «открытого листа», в противном случае, по истечении срока, отбирать место без уважения, невзирая на лица. Вести строительство дома быстро и по согласованию с архитектором городской Управы. Категорически требуется в первую очередь засаживать участок деревьями, особенно по красной линии фасада по специальному плану и поливать регулярно каждое дерево с тщательностью досмотра собственных детей».
     Получив «открытые листы» Георгий, не спеша, собственно, и спешить-то было уже некуда, листы на руках, и он, в развалочку, отправился к новым знакомым евреям, сообщить им приятную новость. Георгий не ожидал такого холодного отношения Клошно и Симонтова к известию, что они владельцы земельных участков в центре города. Пришлось пригласить их к Михаилу на срочную беседу.
     - Дорогие наши соотечественники, я удивлён вашему отношению к такой приятной новости, получить даром и на вечное пользование земельный участок в самом центре будущего города. Чем это можно объяснить?
     - Дорогой Михаил Борисович, можно я вас так буду называть? – получив разрешение от хозяина квартиры,  Ефим Клошно продолжил, как всегда отвечающий и за себя и за Симонтова, - на какие деньги будем строить эти дома, у нас их просто нет и быть не может.
     - Во-первых, вы приняты на работу в Городское Управление на постоянное денежное пособие, и думаю, не малое. Приняты переводчиками, как я и обещал вам,  во-вторых, земельные участки ваши рядом с нашим, будем вместе трудиться, а нужно будет, то и подможем, чем сможем, - уверенным тоном ответил Михаил.
     - А деньги, материалы, строители, - мрачно ответил Ефим, - это же уйма денег, тем более, что, как рассказал нам Георгий, выстроить дом нужно за один год.
     - Я же вас призывал, не трусить. Вы молодые, сильные мужчины, справитесь с любым делом, тем более, что этот дом вам очень нужен, не жить же переводчикам из Городского Управления в землянках, как черви, извините за грубость.
     - Время идёт и пока светло, предлагаю отправиться на место наших будущих домов. Вместе нам будет веселее отпраздновать такое великое происшествие, - предложил Жорж.
     - Мы тоже хотим пойти вместе с вами и полюбоваться местом, где будут наши будущие дома, - почти хором ответили все женщины семейства Нагартовых. В пылу обсуждений мужчины и не заметили, что весь женский состав внимательно прислушивался к мужскому разговору.
     - Первым делом предлагаю взять с собой больше кольев и топор, наметим наши участки, - деловито предложил Георгий. Предложение было принято единогласно. Собрали всё, что только могли, и могло бы сойти за колья. Женщины предложили захватить лоскуты материалов и старую одежду.
     - Это зачем? - удивился Жора.   
     - А мы пометим не только кольями, но и кусочками материи на них, будет хорошо видно, что это чужая территория, - ответила за всех женщин Виолетта.
     - Предлагаю поехать на подводе, - сказал Георгий, - место хоть и не дальнее, но среди нас женщины и тащить весь собранный хлам на себе не совсем сподручно.
     Запрягли лошадей, расселись на подводе женщины, кучером вызвался Борис и поехали. Быстро добрались до места, вернее, места-то не было как такового, поле полем, нигде ни одного приметного бугорка или деревца. Компания и не заметила, как Георгий внимательно следил за колышками, торчащими из земли, отмечая будущие улицы, квадраты будущих кварталов и точно привёл к нужному месту.
     - Вот наши участки земли, - торжественно заявил Жорж, указывая на пустоту под ногами, одна земля.
     - Ты шутишь, дорогой Георгий, - удивился Михаил. Остальные стояли в растерянности, не понимая, где они и почему это их участки земли.
     - Вы, наверное, забыли, что я сам размечал все участки, вернее не участки, а улицы и кварталы. Каждый квартал имеет свой номер и своё место на карте будущего города, - деловито ответил Жора. – Вот угловой колышек нашего квартала, а там, вдали, колышек окончания нашего квартала. Сейчас отмерим начало будущей постройки синагоги, потом идёт наш дом, а потом дома наших приятных соседей – Клошно и Симонтова.
     Объяснение Георгия не совсем было понятно собравшимся, но приступили к работе дружно. У Георгия «оказались» мерные верёвки, вместо рулеток, которыми пользуются современные люди, тщательно отмерили каждый участок, забили колышки, повесили на каждый колышек тряпочку. По поводу глубины участка оказалась загвоздка, даже сам Жора затруднился  ответить на вопрос, где будет граница глубины участка.
     - Проще всего найти границу квартала с противоположной стороны, измерить это расстояние, разделить пополам, там и будет глубина нашего участка, - нашёл выход Георгий.
     - Георгий, ты гений, - не удержался Михаил находчивости Жоры.
     Пометили колышками все, принадлежавшие им участки, и довольные проделанной работой собрались ехать по домам.
     - Дорогие соседи, так я могу теперь вас называть, - обратился Михаил к Симонтову и Клошно, - самым лучшим поступком на сегодняшний день, следовало бы вам немедленно приступить к сооружению землянок на ваших участках и переехать как можно скорее сюда. Какая разница, где ютится в землянках, там, где вы сейчас или здесь. Будете рядом с местом работы по устройству своих домов и одновременно охранять своё и наше добро. Как вам моя идея? Надеюсь, лопата у вас найдётся?
     - Идея хорошая, - откликнулись «соседи», - могли бы сразу и начать, если бы были под рукой лопаты.
     - Под рукой всегда имеется всё необходимое для работы, - ответил Георгий и достал с подводы две лопаты, - приступим. Да, предлагаю вырыть землянку вдали от «фасада» будущего дома, чтобы не мешать будущему строительству.
     Жорж сам воткнул лопату в мягкую землю и быстро начал копать. Через несколько минут он уже стоял по колена в яме. Согласовали размеры землянки, её глубину и дело быстро пошло. Копали по очереди все мужчины, даже женщины пробовали помочь, но у них работа не пошла, и их освободили от участия в «строительстве». Только начало темнеть, а землянки почти были готовы.
     - Ещё день-два и можно  будет переезжать  вам на  новое место временного жительства, - сказал Георгий.
     Дружно собрали весь инвентарь, погрузили на подводу и, уставшие и довольные, отправились домой.
     - Завтра можете рассчитывать на нашу подводу с лошадьми, - обратился Михаил к новым знакомым, - если подключатся ваши домочадцы, то завтра же сможете переехать на новое место жительства, или послезавтра. Тоже получите подводу для переезда.
     - Михаил Борисович, должен вам сообщить интересную новость, - обратился к нему Георгий, когда они шли за подводой домой, - Деволан дал распоряжение Градоначальнику учредить в доме коллежского ассесора Дофине купеческую биржу, чтобы купцы не страдали от холода и дождей и могли спокойно под крышей заниматься своими торговыми делами.
     - Почему в доме ассесора? – удивился Михаил.
     - Другого подходящего помещения в нашей Одессе пока не нашлось, а он договорился с хозяином и за пользование просторным помещением в его доме получит определённые деньги. И самое интересное, что туда выделили для безопасности и порядка в день собрания биржи роту солдат.
     - Хорошо. Надо будет туда наведываться для знакомства с купцами, пригодится, - покачивая головой, ответил Михаил.
     - Странное дело, - обратилась с вопросом к Георгию Виолетта, - почему вокруг нас никого не видно, которые получили такие же участки.
     - Да потому, что, дорогая моя Виолетта, мы быстро собрались и посетили эти места значительно раньше других. Многие не знают как найти свои участки и без геодезистов не найдут их никогда, сколько бы не искали. Посмотришь через месяц на эти же участки, не узнаешь.
     - Да, вот ещё, я недавно прикупил на ярмарке, на  всякий  случай, интересную  книгу - «Банковское дело», может кому из нашей семьи понадобится, - улыбнувшись, сказал Жора, продолжая разговор с Михаилом.
     - Ты думаешь, что кто-то заинтересуется банковским делом из нашей семьи?
     - Я уварен. Может быть, и вы  увлечётесь этим доходным делом, не заниматься же вам постоялым двором всю жизнь, а банковское дело очень престижное занятие, и доходное, при  правильном и умном управлении. Мне кажется, что вы неплохо обходитесь с деньгами. Думаю, что и Бориса следовало бы заинтересовать банковским делом
     - Так то, со своим деньгами, а банковское дело – чужие деньги.
     - Чужие деньги, это когда они в чужом кармане, а попадая в банк, становятся вашими, вернее банковскими деньгами.
     Подходил к концу 1796 год. Жизнь постепенно налаживалась. Нагартовы наняли двух строителей-каменщиков, думали, что они же будут доставать камень из-под земли, пилить, грузить, укладывать стены, но не получилось, оказалось, что пилить-рубить камень-ракушечник не простое дело, нужен специальный инструмент, опыт и сноровка. Пришлось покупать готовый камень у хозяина. Быстро нашлись люди, приобщившиеся к выгодному делу. Они сами находили нужных работников, умевших разведывать залежи хорошего камня-ракушечника, пилить его, поднимать наверх. Со временем каждым видом работы занимались разные люди – прибыль увеличивалась. Кто разведывал хорошие залежи камня, кто его пилил под землёй, кто поднимал наверх, кто строил дома – целое производство.
     Мучительно обдумывали все Нагартовы, какой дом строить, большой или маленький, сколько комнат, как с отоплением, где ставить дом на своём земельном участке. У каждого  члена семьи были  свои представления о будущем доме, и каждый хотел именно такой дом, какой ему представлялся в мечтах. К великому сожалению пока в Одессе не было инженера-строителя, с кем можно было бы посоветоваться. В Управлении был один человек, считавшийся архитектором, и советы по строительным работам он категорически не давал. В конце концов, семья решила единогласно, с большой натяжкой, кого уговорили, кого заставили согласиться, но начали строить дом из трёх маленьких комнат-спален и одной комнаты-столовой. Георгий нарисовал план и начались строительные работы, он убедил всех домочадцев, что дом лучше строить в глубине участка, а впереди устроить временный постоялый двор. Со временем постоялый двор они переведут в другое место, за городом, а большой хороший и красивый дом построят по фасадной линии.       
     - Построенный нами небольшой домик пригодится, даже когда мы выстроим большой дом, он может стать гостевым домом или домом для прислуги, - старался убедить домочадцев Георгий.
     - Фантазёр ты, или вы, я уже и не знаю как вели-чать, хоть и родного члена нашей семьи, новый большой дом, гости, прислуга, - не унималась Виолетта, - где и когда это будет или будет вообще.
     - Дорогая Виолетта называй меня, как хочешь, но самое правильное можешь меня называть на ты, я всё же твой брат, потому что определили мой статус в нашей семье, как сына Михаила Борисовича, значит я твой брат. Человек должен фантазировать, мечтать и делать всё возможное, чтобы эти мечты или фантазии, как ты говоришь, воплотить в жизнь.    
     Но что пришлось делать сразу, так это высаживать деревья  вдоль  фасадной  линии. Городское управление предлагало бесплатно необходимое количество деревьев для  посадки. Если  дерево  засыхало, то  новые деревья хозяева обязаны были покупать за свои деньги. Деревья посадили сразу, не имея для этого ни знаний, ни навыка к садоводству. Каждое дерево Нагартовы подпёрли палкой, вокруг окопали под ним немного земли, как видели на других высаженных деревьях и поливали каждый день, принесенной издалека, водой. Только через какое-то время появились водовозы, привозившие регулярно на подводах в больших бочках воду для питья, приготовления пищи и купания. Отдельно привозили воду для поливки деревьев. За всё это надо было платить.
     - Со временем сделаем колодец и будем иметь собственную воду, - успокоил Сару Михаил, - не надо будет тратить деньги.
     - Ты уверен, что на нашем участке есть вода?
     - Сказать, что уверен, не могу, но попытка не пытка, постараемся, но упускать такой вариант бессмысленно.
     - Строим новый дом, а отапливать его как будем, - с очередным вопросом обратилась Сара к мужу.
     - Я думал об этом, беседовал с Георгием, пока ничего не смогли придумать. Мастеров-печников не найти.
     С мастерами-печниками была большая проблема в бурно строящемся городе. На повышенный спрос появились «мастера-печники» очень сомнительной квалификации, а сама кладка печей представляет не просто укладку камней, но глубокое знание конструкции и тонкостей хорошей работы сложенной печи. Какие только конструктивные особенности появились в традиционной русской печи, которые складывались столетиями: подпечье для сушки дров, шесток для посуды перед установкой в печь, печурки для сохранения тепла, горнило – собственно топка и многое другое. Самозванцы-печники, просто шулеры, клали печь, получали деньги и сматывались из Одессы. Ухитрялись класть печи из сырого ракушечника-известняка. Такие печи, как правило, не давали тепла, дымили, были непригодны для использования, а часто просто разваливались при топке через несколько дней. Их приходилось разбирать и строить печь заново.
     - Может привести этих мастеров, узнать, где они могут проживать и поехать за ними, - посоветовали Сара.
     - Ты молодец, моя дорогая жёнушка, такой вариант мы не рассматривали, попробуем.
     Случай подвернулся, знакомые нашли мастера-печника, он клал печь в одном из строящихся в их районе доме, Михаил договорился, с ним, что как только он закончит класть печь, он перейдёт к Нагартовым. Мастер выяснил, что в новом доме уже кладут стены. Он подсказал, чтобы не клали перегородки внутри дома, среди дома будет большая русская печь, которая будет обогревать весь дом, и будет служить очагом для приготовления пищи и полатями для малых деток и больных стариков. Нагартов был наслышан о недобросовестном отношение некоторых печников. Михаил договорился с хозяином, что как только закончат кладку печи в доме, при её испытаниях, пригласить его  присутствовать.
     - Не забывайте, собирайте каждую палочку, каждую веточку, каждое деревцо засохшее, выброшенное нерадивыми хозяевами, всё сойдёт за топливо в этом без леса крае, – посоветовал печник, и ещё, для печи требуется крепкий кирпич, у нас его называют - огнестойкий. Такого в ваших краях нет, и не предвидится, приходится привозить наш кирпич издалека.
     - Мы можем послать с вами свою подводу с лошадьми. Это будет дешевле? – спросил Григорий.
     - Конечно. Я даже скину немного за то, что привезём кирпич и для моих других печных работ.
     - Договорились, - пожав  крепко  друг  другу  руки, скрепили договор.
     - Пора решать, что будем делать с крышей, - призвал Георгий к серьёзному разговору главу семьи, - есть три варианта, пожалуй, даже четыре, но четвёртый пока откладывается. Итак, три варианта: солома, дёрн и цинковое железо (хотя действительно следовало бы назвать его оцинкованным железом – примеч. Автора). Солома – дёшево, но не долговечна, дёрн – более продолжительное время служит, но вредит самой крыше, гниют доски под ним, и, наконец, цинковое железо - надёжное, долговечное, очень дорогое. Что выбираем?
     - А что – четвёртый вариант? – задал вопрос Михаил.
     - Это уже заоблачное желание, практически, невыполнимо, во всяком случае, в настоящее время в нашей действительности – черепица. Её я видел во Франции много лет тому назад. Надёжный и дешёвый материал, но в наших краях его не скоро освоят в про-изводстве находчивые люди.   
     - Да. Я тоже видел много домов с черепичными крышами в Кенигсберге, даже костёлы покрывали красивой красной черепицей, - ответил Михаил.
     Рядили, крутили и так, и сяк, и решили всё же делать крышу из  оцинкованного железа. Пришли к единодушному мнению, что нужно уже сегодня искать мастеров и сам материал для крыши.
     Действительно, через месяц было не узнать место строительства дома, вокруг ближе и дальше, всюду велось спешное строительство домов. Редко где копали землянки, в основном, строили каменные дома. Богатые иностранцы, греки, итальянцы, поляки: Рено, Инглези, Пьетро Фраполли строили большие дома, некоторые ухитрялись строить двухэтажные дома, а если учесть, что многие из домов имели и полуподвал, то получались все три этажа. Купцам  предлагали «открытые листы» в районе предполагаемого рынка. Позже его назвали Старым рынком в ответ на создание площади с Новым рынком.
     Георгий специально привёз женщин, посмотреть на бурное строительство. Все были крайне удивлены и обрадованы таким соседством.
     - Интересно было бы узнать, кто же будет рядом с нами жить, - задумчиво отметила Бетти.
     - Поживём-увидим, - философски ответила Виолетта.
     Люди спешили возвести дом под крышу до наступления осени, время дождей и холодов, а там и снежная зима. Не у всех получалось, всё же уплатить за       строительство дома 350-400 руб. многим было не под силу.  (В то время это были большие деньги – примеч. Автора). Дом Нагартова был почти готов, осталось покрыть крышу и оборудовать настоящий каменный забор вокруг участка и ворота с вывеской «ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР НАГАРТОВА». И без вывески многие знали адрес постоялого двора Нагартова, где можно было остановиться на ночлег, вкусно поесть, дать отдых лошадям и хорошо поспать на свежей постели. Насчёт поесть – все знали прекрасную повариху и хозяйку Сару Нагартову. В угол участка перевезли полностью всю «жилплощадь» со старого места, установили коновязь, соорудили небольшую баньку и таким образом принимали заезжих гостей. В другом углу участка строили каменное здание для постоялого двора уже вместе с туалетом, баней и столовой. Крыли дом соломой. При  этом вспомнили и про свой дом, пришлось срочно достраивать к дому пристройку для туалета, кухни и бани. Деньги шли, как ветром сдувало, но работа кипела. За ней внимательно следил Георгий, поправляя и требуя от рабочих качественного строительства.
     У соседей  строительство шло медленнее, евреям не хватало на всё и им приходилось многое делать самим. Помогал советом, а иногда и трудом, Георгий. Борис тоже приходил на помощь бедным соседям. Единственно, что успокаивало их – это построенная большая по размеру и глубине землянка, лучше оборудованная, чем прежняя, и семья не надеялась до осени переехать в новый дом, у них было надёжное жильё, они к такому привыкли за многие годы жизни  в Хаджибее.
     Администрация города Одессы, городской Магистрат были опечалены медленным заселением города. Быстро растущему городу и порту срочно требовались рабочие руки, люди разных специальностей: строительные рабочие, стеклорезы, печники, пекари, портные, и самые разные другие специальности. В только что родившейся Одессе поначалу просто ничего своего не было, всё приходилось завозить из смежных с Новороссийским краем областей, а то и из заграницы. 
     Наполнению Одессы не помогла даже политика российских властей, которые Указом от 12 декабря 1796 года гарантировали личную свободу крепостным крестьянам, бежавшим в Новороссию! России нужна была успешная колонизация новых земель. В 1801 году 93,7% таких крестьян были юридически свободны, а к 1840 году из трех с лишним миллионов жителей Ново-россии лишь 658 тысяч числились крепостными. Но земледельцев привлекали сельскохозяйственные угодья, а не строительство порта и города. Многие одесские жители были сезонными рабочими, большей частью – мужчины. Так что, и плодиться здесь было проблематично.
     Новое название крепости долго не приживалось. Народ, в основном, приезжий, продолжал называть Одессу Хаджибеем. За дело просвещения взялось каза-чество. На всех городских заставах казаки спрашивали въезжающих крестьян: «Куда путь держите?» Тех, кто отвечал: «В Хаджибей», пороли нагайками. Оказалось, через зад до людей доходило быстрее. Вскоре о Хаджибее забыли.



                * * *

     Молодой город жил своей жизнью, строился, торговал, веселился по мере возможностей. Дерибас гордился делом рук своих. Ему было приятно слышать, когда  докладывали о новых начинаниях в городе: новой мастерской, новом торговом доме, окончанием строительства нового каменного дома. Он старался лично присутствовать на каждом освящении, лично поздравить нового хозяина. Гордость за дело рук своих он отмечал в письмах к друзьям. Письмо де-Рибаса в Петербург на имя русского посла при венском дворе графа Андрея Кирилловича Разумовского, дяди графа Разумовского-одессита. Письмо от 13 апреля 1795 г., т.е. к первому году существования Одессы:
     «Вы желаете знать что-нибудь обо мне. Вот некоторые факты. Я вице-адмирал, командующий черномор-ской гребной флотилией, мне поручена постройка военного и торгового порота, а также города, названого  Одессой. Всё это в одном месте, называвшемся прежде Хаджибеем, которое мы уничтожили во время последней войны, и находящимся между Бугом и Днепром. Положение его выгодно во всех отношениях. Мне поручено также укрепление устьев Днепровского лимана и постройки флота, который мы строим на Днестре напротив Аккермана в местности, называвшейся прежде Аджидер и которая будет ныне называться Овидиополем. Здесь уже строится маленький торговый город, который будет служить складочным местом для продуктов из Подолии и губерний Брацлавской и Вознесенской.  Я чрезвычайно  доволен доверием, обхождениями, чем
меня удостаивают, но здесь в Петербурге мои взрослые дети (Две дочери – обе крестницы Императрицы Екатерины, вышедшие впоследствии замуж – одна за обер-полицмейстера при Александре  И. С. Горголи, другая – за князя Михаила Михайловича Долгорукого – примеч. Автора),  я надеюсь быть ближе к ним, как только я окончу возложенное на меня дело».
     Второе письмо – 4  июня 1796 года, точно указывающее на дату основания Одессы.
     «Вы удостаиваете меня вопросом о новом городе и порте Одессе на Чёрном море. Так как творение это было возложено на меня целиком, то я могу дать вам самые важные сведения. Но я боюсь показаться вам пристрастным. Однако, когда вы узнаете, что Ея Императорское Величество озаботилась о снабжении меня наперёд суммами весьма значительными и числом рабочих сколько я просил, то вы поймёте, что честь и слава успеха дела принадлежит целиком Августейшему гению нашей несравненной Государыне, которая видит и осуществляет всё, что может быть благотворно для ея подданных.
   Одесса расположена между Днестром и Днепровским лиманом, на месте, где турки владели крепостью Хаджибей. Крепость эту защищал великолепный рейд, которым неприятель пользовался, чтобы парализовать действия наших морских сил на лимане и помешать их соединению с севастопольской флотилиею. Турки имели здесь глубокия и тихия воды для своих судов и владычествовали над всем побережьем, которое со  време-ни Ясского мира составляло северную часть наших владений на Чёрном море. Государыня повелела построить на ней крепость, чтоб содержать в ней сильный гарнизон и военный порт для гребного флота, который должен быть на стоянке во все времена года на этом выдающемся пункте, защищающем наш берег, Днестр и Днепровский лиман, а также сочла за благо построить город и торговый порт, который служил бы вывозным пунктом для обильных продуктов губернии Брацлавской, Украины и Подолии. Крепость закончена, порт представляет уже важное убежище для судов гребного флота, который зимовал здесь в этом году, и торговых судов. Город имеет 1100 домов, из которых 600 камен-ных.
     В Одессе построены также два громадных магазина (склада), которые смогут принять в августе сего года два миллиона пудов соли, привозимо сюда из Тавриды, чтобы избавить нас от иностранной соли (а именно, между нами, из Галиции), которая вызывает отлив от нас ежегодно свыше двух миллионов рублей серебром. Казармы для войск и матросов были закончены в прошлом году в сентябре. В них может поместиться до 16000 человек, магазины с провиантом полны, они вмещают до 40000 четвертей. Порт защищён пятью ба-тареями, из которых три у самого моря, пушки постав-лены здесь с весны 1975 года, крепость снабжена 88 огнестрельными орудиями.
     Первое начало этого дела положено 22-го августа 1974 года.
     Карантин, таможня, биржа, госпиталь, Магистрат, арсеналы, церкви почти готовы постройкою и будут закончены в течение этого года. Большой мол будет окончательно завершён, даже со всем оборудованием,  в августе 1797 года. Бригадир-инженер     де-Волан, голландской нации, ведёт работы по собственным проектам и планам, утверждённым  Екатериной Великой. Князь Зубов был и продолжает быть меценатом этого дивного предприятия. Я имею только надзор за всем тем, что здесь делается, а также работаю по гидравлическому укреплению Очаковского и Днестровского лиманов. Из Одессы можно прибыть  в Константинополь, при таком обыкновенном ветре, в 48 часов. Одесса прислонена ещё к двум значительным крепостям, которыя, как волшебною палочкою, были сооружены на Днестре в Овидиополе, против Аккермана, и в Тирасполе, против Бендер.
     Прочтите эту длинную болтовню, примите и пр... Иосиф де-Рибас». (Следует обратить внимание, что Де-рибас был великим скромником. Он в письме пишет, что он только «надзирал» за всем происходящим в Одессе – примеч. Автора).
     Но, как говорят, долго спокойная жизнь не может продолжаться. На фоне бурно растущей Одессы, как случается в жизни, пришли и очень плохие новости, 20 ноября 1796 года полковник Деволан прибыл на собрание в Магистрат и зачитал Высочайший манифест о кончине Великой Императрицы Екатерины II. Вскоре город, весь Новороссийский край, да и вся большая Империя поверглась в глубокую печаль, Эта тяжёлая новость повергла в уныние и панику одесское руководство и всех одесситов, будет ли новая Царская власть также трепетно нежно и по-матерински относится к строительству нового порта и города. Действительно, наступили сложные времена. Одесса оплакивала свою основательницу и благодетельницу. Что будет? Продолжит ли новый Император дела своей предшественницы, будет ли Одесса и далее ходить в любимчиках царского двора? Будет ли Одесса и далее расти и строиться милостью  Божьей и Императора Российского?               
     Но надежды рухнули с первыми Указами нового Царя, Павла. Через несколько дней его правления последовали большие перемены в управлении и составе города и края.   И в самом деле, после смерти Екатерины Великой дела в Одессе  пошли вкривь и вкось. Одним из первых болезненных  перемен, случилось  у нас увольнение  от должности Вознесенского и Таврического Генерал-Губернатора генерал-фельдцейхмейстера князя Платона Зубова. На его место назначили генерал-лейтенанта Бердяева. Основателя Одессы вице-адмирала Дерибаса также отстранили от должности. Вместо де-Рибаса в Одессу направили опытного военного моряка, отличившегося в морских сражениях 1789-1791 года, контр-адмирала, члена Адмиралтейского Правлении и бывшего командира Николаевского порта, Павла Пустошника. Под его начальством был городской Магистрат. Ему в помощь назначили полицмейстером секунд-майора Григория Кирьякова, комендантом крепости и гарнизона генерал-майора Шишкова.
      В последние дни при отъезде своём, прощаясь с городом, Дерибас писал одесскому Магистрату: «Сдав начальствование здешнего города контр-адмиралу и кавалеру Павлу Пустошнику, сим одесскому городскому обществу сообщая с тем, чтобы, о могущих случиться по местному начальству делах, относится к упомянутому контр-адмиралу и кавалеру. Одесса 10 января 1797 года. Вице-адмирал Иосиф Де-Рибас».
     Это послание опечалило одесских жителей, которые, теряя своего начальника и первого основателя города, боялись, что и сам город упадёт и сравняется с самыми безвестными провинциальными городками Великой Империи. Через два года в Санкт-Петербурге Де-Рибасу присвоили звание адмирала и в декабре 1800 года, на 51-м году жизни, он скончался.
     Но самым больным ударом по молодой, только нарождающейся, Одессе, стал в декабре 1796 года Указ нового Царя Павла. Павел воспитывался как наследник престола, но чем старше он становился, тем дальше его держали от государственных дел. Просвещённая Императрица и её сын  стали друг другу совершенно чужими людьми. Для Екатерины цесаревич был нежеланным сыном, рождённым от нелюбимого ею человека в угоду политике и государственным интересам, мало походившим внешне по своим взглядам и предпочтениям, на свою мать. Екатерину не могло не раздражать это. Страшно ненавидя свою мамашу, он, в первые же месяцы своего правления, как взошёл на царский престол, разрушил всё, к чему прикасалась рука Великой Монархини. Назло. Он переделил Империю на  сорок две чрезвычайно обширных губернии. Среди других образовался Новороссийский край, отделив от России всё то, что Потёмкин и Зубов присоединили к России. Касаемо новых земель Новороссии,  Павел издал Указ: «Властью моей Монархшей, объявляю, нам неугодно более продолжение устройства Днестровской линии крепостей и работ, начатых в Одесском порту, потому и повелеваю Сенату: находящуюся в бывшей Вознесенской губернии «Комиссию строения южных крепостей и Одесского порта упразднить, сами же строения оставить».
     В связи с закрытием «Канцелярии строения города и порта одесского», её начальник инженер-бригадир Де-Волан покинул Одессу и переехал в Петербург. Практически все строительные материалы и денежные суммы, оставшиеся от строительства города и порта были срочно сданы Адмиралтейскому ведомству, дела и планы отправлены генерал-прокурору в Петербург.
     Покидая Одессу, Девлан написал рапорт в Правительственный Сенат, рекомендуя направить в Одессу графа де-Ришелье.  Пытаясь подтвердить дату рождения Одессы, Деволан отмечает возможность и необходимость дальнейшего строительства города и порта в противовес многим ответственным «доброжелателям», ставившим под сомнение саму возможность строительства города и порта: « Блаженныя и вечно достойныя памяти, покойная  Императрица Екатерина Вторая повелела приступить к строению оного мола и пристаней по опробованному плану. Приманчивыя и корыстолюбивыя предупреждения не укоснили возникнуть и, напрягая усилия свои возродить недоверчивость и затмить важное сие предприятие, вопиали о невозможности приведения сего в действие,  но твёрдость духа и усердие тех, на коих возложено руководство к произведению работ, противостояли буре сей, и устроение возымело своё начало 1794 года августа в 22-й день».
     Со дня отъезда из Одессы Де-Рибаса, принудительного отъезда, в городе началась чехарда с градоначальниками, губернаторами, комендантом, полицмейстером. Порт затих. Рабочим денег не выдавали, работы остановились. Сотни рабочих остались без заработка, пошло поголовное пьянство, буйство, грабежи, убийства. Жизнь в Одессе пошла под откос. Даже флот, гордость и опора царского двора на черноморских берегах, приходил в упадок. Черноморский, Азовский и Каспийский флота  вместе с донским казачьим войском исключили из Новороссийского подчинения. Царю Павлу было ненавистно всё, что было создано трудами Великой Императрицы Екатерины, он стремился быстро и, конечно, необдуманно, не по государственному, всё разрушить. Разрушать значительно проще, чем создавать. Придворные пытались вразумить нового молодого царя, что негоже бросать молодую нарождающуюся Одессу, что за Одессу печётся знатный вельможа, знатный господин, Павел ответил: «У меня важен только тот, с кем я говорю и пока я с ним говорю!».  Перечить Царю никто не отваживался, зная его необузданный крутой нрав. Ломать – не строить – душа не болит, говорили в народе, видя безразличие начальства. Да и оно-начальство менялось каждый час. Не чувствовали они себя надёжно. Временщики. Кто сурово, кто с выгодой для себя, а кто и просто – безразлично.
     Вскоре назначенный  в городе  новый Гражданский Губернатор, Иван Селецкий, утвердил избранных бургомистров Одессы (обратите внимание – избранных, что значит молодая нарождающаяся Одесса на фоне царских Указов – примеч. Автора): подполковника Кесь-Оглу, подпоручика Франца, граждан: Ивана Дистуни и Леона Бердона (полный  интернационал – примеч. Автора).
     В том же году, чуть покомандовав Одессой и краем, контр-адмирал Пустошкин оставил безнадёжную должность в Одессе, и с гребной флотилией отправился в Николаев. Должность градоначальника перешла к капитану 1-го ранга Овцыну, а Одесская береговая команда перешла к полковнику барону де-Бар. Начальником города и порта стал капитан-лейтенант Павел Шостак. Вскоре и Бердяев оставил Одессу, сдав Новороссийский край генералу от инфантерии графу Каховскому. 
     Этот калейдоскоп смены начальства в Одессе и Новороссии дополнился созданием Городского Магистрата отдельно только для иностранцев, а потом и полной ликвидации Русского Магистрата, взамен создан был в Одессе Иностранный Магистрат, названный «Магистратской  Коллегией», подчинив ему все власти города, включая духовную и полицейскую. Создана была для суда и расправы над русскими «Комиссия Русской торговли» при Иностранном Магистрате.               
     Идиотство управления дошло до того, что распоряжением столичных властей в Одессу прислали огромные фолианты законов на шведском, немецком и латинском языках. Немецкий знала весьма малая часть населения Одессы, а остальные языки, вообще никто не знал. Что было делать в неведении? Всё остановилось. Как судить, как управлять, как командовать?               
     Со временем краевое начальство поняло всю несуразность ими создавшегося  положения, парализовавшего всю гражданскую, судебную и общественную  жизнь молодого города и предписало Магистрату руководствоваться в судебных делах общими для всей России законами.
     Одесские власти  мучительно размышляли, как привлечь внимание царскую особу к нуждам рождающейся Одессы. Ещё в самом начале 1798 года, после двух лет упадка, из Одессы в столицу послали депутатом Попечителя над греками-переселенцами полковника Кесь-Оглу, с ходатайством: даровать городу права Риги и Ревеля; жаловать молодому городу грамоту и герб, подобно Нахичеваню, Мариуполю и другим новым городам России; учредить порто-франко; предоставить городу питейный откуп. Кесь-Оглу пользовался благосклонностью знатных людей Двора, князя Куракина и некоторых других. Сколько ценных подарков и прочих даров пришлось депутату вручить, история умалчивает.             
     В ответ на это последовал Указ Императора, что властью своей он будут освещать дарованный городу Высоким повелением Государя Императора герб, дарует городу в собственность Магистрата казённый дом, построенный де-Рибасом и на 10 лет уничтожает откупную продажу вина в пользу города. Повсеместно провозгласили в городе акт Магистрата: «30-го августа 1798 года, быв собрано в Одесском городском управлении Одесское иностранное и Российское общество, приговорили: Высочайше изданный городу Одессе герб будущего сентября 1-го числа, в литургии в здешней городской церкви освятить и затем чинить употребление его, где следует». В связи с чем, приглашаются все граждане, войска, чиновники и иностранцы, временно находящиеся в городе, к участию в этом торжестве. Об этом великом событии сообщили даже столичные «Петербургские новости»: «Учреждённый в Одессе, на правах Риги и Ревеля (ныне Таллинна – примеч. Автора), Магистрат  сим объявляет всем, что за получением в копии рисунка с Высочайше утверждённого городу Одессе герб, таковой изображён на доске величиною в полтора аршина по вызолоченному полю, надлежащими красками с написанием по четырём сторонам российскими, греческими, итальянскими и немецкими литерами: Герб города Одессы. Сего же месяца сентября 1-го числа, по полуночи часу в 10-м, при собрании разных наций несён тот герб через двух ратманов при позорном собрании церемониала с великолепным тщанием в приходскую церковь, где, будучи выставлен посреди оной до окончания Божественной литургии, а потом, за освещением его обыкновенным порядком, чтено к ведому о том всему согражданству надлежащее объявление. За сим продолжался собором благодарственный Богу молебен, и по пропетии Его Императорскому Величеству многолетия, при поднятии того герба двумя ратманами с важнейшим благоговением, приходским той церкви Протоиереем изречено слово:               
     - Почтеннейшее собрание! Благотворный луч величественного нашего Солнца, которое, сияя на престоле, рассыпает с невероятною рачительностью на круг, Богом ему вверенный, обильные лучи своея премудрости, блеснув особливо на сей вновь зиждущийся город Одессу и благодетельною теплотою своею согрело сердца жителей так, что все, как вижу, не могши вместить жителей в сердцах своих радости, стеклись в сей Божий Храм пролить о здравии Их Императорского Величества и всего Августейшего Дома горячую  молитву  и  похвалиться перед Богом сим Монаршим даром, граду сему дарованным. Я, обращая взор на сие, во множестве стекшееся, собрание, вижу на челе каждого из вас блестящую радость, от чего и сам восхищаясь духом, дерзаю отверзть слабые уста мои и поздравить вас, почтен-нейшее  собрание, как  с  получением  сего Монаршего знака, который вы приносили Богу в жертву, так и с прочими высокими Его Императорского Величества милостями, и при том, приобщая и себя к вашему торжеству, воспеваю с царствующим Пророком сию сладчайшую песнь: Господи, спаси Царя!».               
     Торжества были устроены с величайшим старанием, Магистрат и общественность города приложили огромные усилия и средства, чтобы это торжество осталось в памяти одесситов надолго. Собрались, практически, все одесситы, самые известные её руководители, чиновники, простые жители. Почётные места в первых рядах получили старейшие жители Одессы, знавшие и турецкого пашу, и де-Рибаса и Суворова, участвовавшие в прокладке первой борозды будущих строений, герои Отечества, кровью своею завоевавшие процветание России.
     Торжества прошли, как и всё хорошее проходит, настали будни. Положение Одессы несколько улучшилось, вновь мало-помалу, не быстро, но и не очень медленно, появились рабочие места, зашевелился порт, продолжали быстрее строиться новые дома. Но и тут было не всё в порядке. Невероятно тёплая зима, когда в бесснежном январе зазеленели поля, сменилась безводной весной и летом. Засуха погубила урожай, а тут ещё и саранча навалилась на всё оставшееся зелёное. В дополнение слу-чилось землетрясение, пострадали не прочно построенные дома и землянки, на большой части крутого берега возле строящейся новой крепости случились оползни.
     Стараясь поддержать  внимание царского Двора к Одессе, городской Магистрат придумал интересную вещь, составив сопроводительное письмо на гербовой
бумаге: «Ваше Императорское Величество, Всемилостивейший Государь! Верноподданные Вашего Императорского Величества, в городе Одессе поселившиеся обыватели, - во изъявление сохраняемого в неусыпной памяти ко всему Двору Вашего Императорского Величества усердия, - возбуждаются смелостью к удовольствию о принятии Вашим Императорским Величеством первоприбывших к здешнему порту сего года фруктов. А по-сему предприятию сопряжённые в единомыслии к тому Одесского Магистрата присутствующие, с изъявляемою откровенностью, всеподданнейшие к стопам Вашего Императорского Величества сим преклоняемся, всеподданнейшие: Бургомистры: Иван Дистуни и Евтей Клёнов; Ратсгеры: Христодул Марабут, Сильвестр дель Сассо, Иван Константинов, Семён Андросов и Захар Николаи. Секретарь Мунтянов».               
     Само это событие из ряда вон выходящее. 3000 апельсин, за счёт городской казны, нежнейшего фрукта далёких южных стран, среди суровой снежной зимы 1800 года, одесситы отправили в это авантюрное путешествие, более чем на 2000 вёрст от Одессы до Петербурга. Многие считали невозможным довести в морозы нежнейший продукт. Но русская смекалка, помноженная на точный немецкий расчёт и знание греками многое о самом апельсине, помогли осуществить это дерзкое действо. Как вести, на чём вести, как упаковать? Вопросы. Кончилось тем, что после многих, но быстрых проб и испытаний, уложили три тысячи  отборных  апельсин, только-только прибывших в одесский порт на греческих кораблях, в три ряда на толстый слой сена в широких санях-развальнях, проложив каждый слой фруктов тонким льняным полотном и накрыв таким же толстым слоем сухого сена и медвежьими палантинами, предохраняя от мороза. Между соседними апельсинами проложили  слой  сухой  соломы, чтобы они не касались друг друга. Оказалось, что потребовалось бы минимум пять саней с лошадьми, провизией для сопровождающей команды и Высокое указание «Ямам» на экстренную  смену лошадей без задержки. И тут сработала русская смекалка, к каждым саням прицепили вторые сани, груз-то был сам по себе лёгкий. Такая кавалькада из трёх саней с прицепами, на которых были тщательно и красиво упакованные  апельсины под наблюдением и доверием испытанного в усердии и исправности унтер-офицера греческого батальона Георгия Раксомати, двинулась в путь в сопровождении отряда казаков.  Георгий Раксомати расположился на санях с провизией, укутавшись в медвежьи шкуры. Шли споро, преодолевая в сутки, в короткие зимние дни, до 150 вёрст. Раксомати совершил чудо, преодолев весь путь от Одессы до Петербурга по ужасным дорогам, благо, засыпанным снегом, по которому сани шли хорошо. Эта драгоценная посылка произвела фурор в столице и легла на подготовленную заранее почву полковником Кесь-Оглу.       
     Бесценный дар города Одессы Монарх принял благосклонно, особенно потому, что этот нежный фрукт в северной заснеженной столице восхваляли Императора иностранные послы и видные гости, уплетая за шикарным столом южные чудо-апельсины, за великую любовь народа к своему сюзерену, на что Павел собственноручно рескриптом ответил Магистрату: «Господин Одесский Бургомистр Дистунис! Присланные ко мне от жителей города Одессы померанцы Я получил и, видя, как в присылке сей, так и в письме при оной, Мне отправленном, знаки вашего и всех их усердия, изъявляю чрез сие вам и всем жителям моё благоволение и благодарность, пребывая к вам благосклонный. Павел. Февраля 26-го 1800».               
     Радостное возбуждение произвело на руководство и всех жителей Одессы, пришедшей в упадок и забвение за последние шесть лет, столь милостивейший ответ Монарха. По всему городу разослали объявление: «Его Императорское Величество, Всемилостивейший Государь, на посланное от присутствия  Одесского Магистра
письмо, в собственноручном своём адресе, сего числа полученном,  изъявить соизволил Высочайшее своё благоволение и благодарность сему Магистрату и всем города сего жителям.  Вследствие сего Одесский Магистрат положил: оной Его Императорского Величества адрес в достопамятство хранить со всетщательностью бдением, и о таковом Его Императорского Величества всерадостном для города благоволения и благодарности обвеста всех сего города граждан, пригласить к принесению вообще о благоволении Его Императорского Величества всего Дома  благодарственно к Богу молебного служения, сего 18 марта».
     Одесса мало-помалу строилась, Магистрат не отменял строжайшего постановления отнимать участок земли у владельцев, не успевших построить за год дом под крышу. С годами этот строжайший Указ несколько смягчили, указав, что землю отнимут, если за год владелец участка не начнёт строить дом, хотя бы до окон. Ему давали дополнительный срок на полгода.
    Очень интересно ознакомиться с заметками об Одессе Павла Сумарокова, автора-путешественника в книге «Путешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 году», изданной автором в 1800 году в Москве (Переиздана в 2012 году. Интересующиеся могут найти её в интернете, - примеч. Автора).
     «Уже был вечер, как я въехал в Одессу, и при всём  моём предварительном о нём понятии, явление возрождённого сего города привело меня в чрезмерное удивление. Я проезжал, оставляя в левой руке синеющее море, мимо огромных обывательских строений, широкими правильными улицами и, наконец, привезен был в обширный дом генерала князя Волконского. Оный обнесен со всех четырёх сторон, как замок, каменными строениями и отдавался в наём разным лицам. Возможно ли всё это, рассуждал я сам с собой, что когда у всех прочих народов, для построения и приведения в цветущее состояние города, потребовало целое столетие, а чтобы у россов только три или четыре года на то было достаточно? Не Цирцея ли силою волшебства его произвела? Прежде, как Бессарабия принадлежала туркам, на сием месте, где ныне Одесса имеет своё положение, у них находилась небольшая приморская крепостца, называемая Гаджибей. На дворе князя Волконского, против моих окон, где растёт грушевое дерево, стоял дом Паши и на берегу моря возвышался каменный фонарь сооружёния отдалённых веков, который, подавая свет, служил маяком для мореходцев…
     В 1793 году дано повеление основать на развалинах Гаджибея город Одессу. Господин Рибас, ставший из истребителя Гаджибея образователем оного, приступил к исполнению того великого предприятия. До 1795 года в нём, кроме земляного редута и малозначащих построений, ничего не было сделано. Но потом, когда вступившие сюда вновь полки умножили число работников, то успехи новозаводимого града пошли с  чрезмерною поспешностью, открылись большие здания, показался величественный порт, и менее двух лет, т. е. в конце 1796 года, город, как некое чудо, вышедшее из земли, явился в том, самом состоянии, в каковом мы ныне его видим. Ещё произведения Одессы не пришли к окончанию, как оная сообщила уже о могуществе своём Евксинскому понту (Древнее название Чёрного моря – примеч. Автора). Вдруг до 60 кораблей австрийских, неаполитанских, турецких и греческих во изумлении приплыли к её берегам с разными товарами, иностранцы спешили водвориться в оной, началась знатная торговля, золото и серебро пошло в великом обращении и юная Одесса овладела степенью между древнейших и славных городов других держав…
     Положение Одессы есть на горе при самом Чёрном море весьма красивое, где с левой стороны природа, составляя из крутых берегов пред нею полукружие, ограждает гавань ея от погоды. Расположенная по равнине, она простирается версты на 3 в длину и версты на 2 в ширину большими прямыми улицами, которые, имея каменные мостовые, вмещают в себя площади и построения по них, исключая малого числа деревянных домов, все суть каменья нынещнего вкуса. Однакоже во многих по городу местах находятся пустыри, притом разные в нём заведения, иные начиная, другие более половины сделанные, а некоторые и к концу приведенные, остаются ещё не достроенные…
     Гостиные ряды, начатые построением в две линии, составили бы очень хорошее каменное здание, в коем 23 лавки уже отделаны. Другие деревянные ряды расположены вокруг площади, в которых продают разные мелочные вещи. Изобилие здесь белого мягкого камня, который тешется как мел, а потом твердеет, доставляет великие к строению способности, так что в продолжении двух месяцев оканчивают из оного большие о двух ярусах домы, у некоторых из них и крыши оным, по распиливанию его, покрыты.
     Возрастающая Одесса час-от-часу приобретала новые силы и распространения. Число жителей ея умножалось, места для построения домов и лавок разбираемы были в великом количестве. Начались хорошие общества, балы, хотели заводить в оной театр и в стране оной, до того пустынной, толпы народа, успехами торговли ободренные, воспели своё блаженство. Она по своему местоположению, не только что далеко     превосходит все прочие наши порты, но со временем может вступить в совместничество с Петербургским. Прилегающая к ней Польская Украина не имеет, кроме оной, другого выхода всем своим произведениям, к чему Днепр и Днестр подают выгодные средства, а без нея все пути к тому остались  бы пресечёнными, и изобилие того края пребыло в бесполезности. Иностранных земель, как-то: полудённой Германии и Франции, всей Италии, Архипелагских островов, Турции, Анатолии и Египта купеческие суда удобнее пристани в России иметь не могут. Одним словом, она есть средоточием всей нашей торговли и надёжным для Империи сокровищем…
     Но повсеместная война 1799 года нанесла Одессе чувствительные удары. Не малое число жителей из оной удалились, много домов остались запустелыми и торговля пошла от того в упадок».
     Заметки путешественника Сумарокова немного преувеличены, да это и понятно. Из окна «огромного» дома князя Волконского многое виделось ему в несколько искажённом виде. Комнаты дома были почти пустыми, добротной мебели в них практически не было. Да, и откуда ей было появиться. В Одессе она не производилась, а заказанная во Франции хорошая модная мебель, как в Петербурге, была в пути и когда прибудет в Одессу – не ясно. Слухи и разговоры об Одессе за чашкой чая или кофе, ставшим модным напитком в богатых домах, принимались за правду или около правды. Где уж там мощёные камнем-ракушечником улицы. Малыми местами пытались засыпать дорогу мелкой крошкой известняка, отходами от строительства, но всё это превращалось при первом же дожде в сплошное месиво, похуже грязи, а в сухую жаркую погоду – в едкую пыль. Умиление тем, что некоторые дома покрыты пиленым камнем, говорит о малом понимании путешественником самой технологии строительства. Такие крыши не выдерживали и года эксплуатации, рассыпались. От них быстро отказались.

                *  *  *


     Первый год ХIХ века принёс одесским жителям надежду на улучшение жизни. Устали одесситы от калейдоскопа смены начальства. Пришла весть о кончине Императора Павла. На Престол взошёл его сын Александр.  С первых же дней своего воцарения, он оживил Империю непобедимым энтузиазмом своего Манифеста:
     «Мы восприемля Престол, восприемлем купно и обязанность управлять Богом Нам вручённый народ по законам и по сердцу в Бозе почивающей Августейшей Бабки Нашей, Государыни Императрицы Екатерины Великой, коея память Нам и всему Отечеству вечно пребудет любезна».
     Теперь Одесса и весь Новороссийский край могли ожидать милости от молодого Государя, ибо он желал идти по стопам создательницы всей южной России. Вдохновлённый появившейся возможности обратить внимание Царствующей особы к молодой Одессе, член городского Комитета Михаил Кирьяков, предложил Магистрату, что он желает за свой счёт отправиться в Петербург депутатом и ходатаем от города и представить Императору нынешнее состояние города. Магистрат поддержал патриотический порыв Кирьякова и назначил ему на издержки 100000 руб, и в помощь придал ещё двух почётных жителей Одессы: Евтея Клёнова и купца Панаиота Варвати.

                * * *

     - Дорогой Михаил Борисович, должен я вам доложить, - обратился Георгий к главе семейства, - как я и предполагал, Одесса выходит на мировой уровень не только в торговле, но и в финансах. Мне встало доподлинно известно, что Указам Императора Александра всемилостивейше разрешено открытие в Одессе банка         совместно с Ливорнским банком «Жом», под названием «Коммерческий дом» с финансовым кредитом 200-300 тысяч ливров, известному в торговых и финансовых делах в Неаполе, Палермо и Тулоне, господину Фурнье. Оказывать ему всяческую помощь, соблюдая законы, предписанные иностранному купечеству. Рекомендую вам попытаться устроится к нему на работу даже простым служащим. Поднаберётесь опыта и сможете со временем открыть собственный банк, который, несомненно, понадобиться в скором времени Одессе. К тому же почитайте внимательно книгу, которую я прикупил недавно, я имею в виду «Банковское дело».
     - Не думаешь ли ты, дорогой Георгий, что эта затея не к месту и не вовремя, - ответил Михаил.
     - Не думаю. Самое подходящее время. Всё только начинается.
     - Дорогой папаша, - вмешалась в разговор Бетти, - не знаю, о чём это вы беседуете, но считаю, что время действительно подходящее. Когда я, Виолетта и даже Боря, сможем обзавестись семьями?
     Михаил Борисович и Георгий с удивлением посмотрели на Бетти. Перед ними стояла рослая, красивая молодая девушка. Она смотрела на мужчин открытым не моргающим взором своих прекрасных глаз.
     - О чём это ты, дорогая моя Бетти? – спросил отец.
     - Всё  о том же. Засиделись мы в девках, особенно Виолетта. Вы задумывались когда-нибудь, сколько ей и мне лет. Ну, я ещё молода, а Виолетта так и останется старой девой. Вы этого хотите?
     - Как-то никогда не поднимался этот вопрос. Ты права, Виолетте давно пора обзавестись семьёй. И тебе впору жениться. А что, есть кто на примете? – лукаво спросил отец.
     - Как могут быть на примете молодые люди, если мы всё время сидим дома, возимся по хозяйству.               
     В городе часто устраиваются балы, приёмы, играют самодеятельные театры. Мы, что, хуже других.
     - Ты абсолютно права. В суматохе сложных семейных дел, мы и забыли, что существует мир развлечений, интересных занятий. Дом мы построили, хозяйством постепенно обзаводимся. Стоит подумать и о детях, - заключил Михаил. - Ты поговори с Виолеттой, предложите дельное и мы обсудим. 
     Виолетта отнеслась к предложению Берты отрицательно.
     - Не нужны мне мужчины. Все они похабники и нахалы. Имела я уже один такой опыт, хватит с меня, - зло ответила сестра, имея ввиду тот случай с «плюгавым» в крепости. Прошло уже столько времени, а она не могла прийти в себя, всё вспоминала тот ужас, аж дрожь пробирала всё её молодое тело.
     - Дорогая сестричка, во-первых, не все мужчины нахалы, а во-вторых, грешно оставаться старой девой. Создана женщина Б-гом, чтобы продолжать род человеческий на земле.
     - Берточка, где это ты набралась такой мудрости, можно подумать, что ты уже взрослая женщина.
     - С тех пор, как разрешили в Одессе продавать книги, я прочитала несколько интереснейших романов на французском и по-русски. Рекомендую и тебе их почитать,  о-о-очень поучительные штучки. Между прочим, скоро собираются устроить шикарный бал у графа Прот-Потоцкого, Они закончили строительство большого дома, будут его освещать и устроят приём совместно с балом. Уговорю папан, чтобы он достал пригла-шения и нам.
     - А без приглашения нельзя? – удивлённо спросила Виолетта.
     - Всенепременно нужно. И не только приглашение. Я  познакомилась с молодой девицей, примерно  моего возраста, зовут её Розалин, дочь знатного папаши, забыла его фамилию. Мы познакомились в лавке нижнего белья. Только недавно она открылась. Какое там бельё! Всё из Франции. Кружева, всякие виточки.
     - Могла и меня туда с собой взять, - обиженно ответила Виолетта.
     - Не думала, что тебе это будет интересно. Да, так вот, они устраивают большой бал в эту часть, интересно и нам там побывать.       
     - Но мы не умеем танцевать, конфуз произойдёт.
     - Научимся, дело не хитрое. На первое время, для первого раза постараемся выучить только катильон, может и польку успеем. Остальные проигнорируем, скажем, что ещё не вошли в нужное состояние и ещё чего-нибудь придумаем. Если не дуры - выкрутимся.
     - Ты уверена, что этого достаточно, чтобы присутствовать на балу?
     - Этот же вопрос задала я моей новой знакомой – Розалин. Её ответ я тебе уже передала.
     - Как же мы будем сами учиться, взять учителя, что ли.
     - Для начала попробуем сами. Эта самая Розалин обещала мне на время дать книжку про бальные танцы. Она говорила, что важно не только научиться танцевать, но и усвоить огромное количество правил поведения на балу.               
     На том и решили. Девушки активно принялись за обучение. Ежедневно, с самого утра, они принимались за учёбу.               
     - Может быть, для начала попросим папашу достать нам приглашение на бал, а потом будем учиться.
     - В любом случае, умение танцевать нам пригодиться. Я вспоминаю, что ты в детстве  училась немного танцам? – вопросительно Бетти посмотрела на Виолетту.
    - Было такое, но так мало, что я ничего не помню. Столько всего произошло за это время, - смущённо ответил Виолетта.
     Через три-четыре  занятия, они   уже  разбирались  в  сложных па, умело маневрировала в сложных сменах позиций, хорошо их запоминала. Самое интересное, что Виолетта вспомнила многое, чему её учили в юношестве, особенно  с французскими названиями, доходило до смешного, она знала про «Гранд Ронд», «Лямейн»,  «Алеманде». Бетти читала книгу и «научала» Виолетту.
     - Смотри, первым делом распорядитель бала объявит танец, какой, кто приглашает, а приглашает тот, кто записал к тебе в книжицу. Эту книжку про поведение на балу, я много раз перечитывала, многое знаю наизусть. Все дамы столичные, кого приглашали на балы, знали эти книги с раннего девичества, с ними занимались учителя танцев. Будем понемногу читать и показывать. Освоим эту премудрость, без неё нельзя нам. Мы светские девушки, на выданье, - хихикнула Бетти, - и все твои помыслы и действия направлены только на одно –  удачно  выйти  замуж, найти хорошего и богатого человека в мужья. Продолжим. Вначале проштудируем общие правила, а потом будем учить разные па:
               
                ОБЩИЕ ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ НА БАЛУ
               
     «Молодой человек, как и девушка, принимая приглашение на бал, берет вместе с тем на себя обязательство танцевать. (Бетти читала медленно и внятно: во-первых, быстро читать она сама не умела по-русски, во-вторых, она сама себя проверяла, всё ли она помнит из ранее многократно прочитанного).
     - Было бы лучше достать книжку эту на французском, - бросила реплику Виолетта.
     - Где бы мы могли такую достать?! Что есть, тем и удовлетворимся. Ладно, продолжим: В случае недостатка в кавалерах или дамах обязанность танцевать падает на каждого. Выказывать неудовольствие или дать заметить, что танцуешь по     необходимости, крайне неприлично. Напротив, тот, кто хочет сделаться любимцем общества (прямо для тебя написано, - комментировала Виолетта) должен всей душой предаваться удовольствию и танцевать с любым партнёром».
     - А если он мне неприятен?  - спросила Виолетта.
     - То и сиди дома, понятно и не перебивай. Есть и для тех, кто не нравится, как обходить эти преграды. Продолжаю: На балу ни на минуту не забывайте, что выражение лица должно быть веселым и любезным. Унылое или злое лицо на балу – то же, что пляска на похоронах. При прибытии на бал с опозданием сначала нужно приветствовать хозяев, а лишь затем заводить разговоры со знакомыми (последних можно приветствовать кивком головы). На танцы можно приглашать заранее (в том числе и на балу).               
     - Чего заранее?                - Приглашать на танец, если молодой человек знает, что ты приглашена на бал, он присылает тебе записочку с приглашением на танец.  Сиди спокойно, всё поймёшь.
    Однако на бал учтиво приезжать, обещав заранее не более трёх танцев. Главный в танцевальном зале - распорядитель бала. Его нужно слушаться беспрекословно, не спорить с ним и не устраивать скандалов. Распорядитель отвечает за порядок в зале. Кавалеры должны ухаживать за дамами, приносить им прохладительные напитки и всячески развлекать. Разговоры должны происходить негромко и не затрагивать сложных или серьезных тем. Следует избегать любых проявлений шутовства.  Кавалеры, которые  находят  удовольствие в том, чтобы вызывать смех в свой адрес, достойны сожаления.
     - А как знать, о чём говорить? – не вытерпела Виолетта и задала очередной наводящий вопрос.               
     - Лучше всего помалкивать, улыбаясь и поддакивая,  таким образом поддерживая разговор. Читаю: Споры и размолвки, возникающие между кавалерами, должны улаживаться за пределами танцевальной залы. Дамам  не  следует  злословить, напротив, надо  вести себя приятно, мило и доброжелательно. Кроме того, дамам следует избегать любых проявлений дурного юмора, который может вызвать неодобрение. Самый главный враг дамы на балу - это ревность, которая заметна всегда. Дамам следует передвигаться мягко и бесшумно как дома, так и в обществе, и оставлять впечатление мягких шагов феи. Громкий смех, шумная ссора, грубые слова, нескромные взгляды, в общем, все, что расходится с законами красоты, должно быть избегнуто с особым тщанием. Поведение дамы по отношению к кавалеру должно быть всегда размеренным и скромным, но дамы не должны отказывать кавалерам, пригласившим их на танец, - признание, достойное любого внимания. Вообще на балу следует держать себя скромно, танцевать грациозно и соблюдать приличия; прыгать, ломаться, принимать жеманные позы значило бы выставить себя в глазах одних предметом, достойным осмеяния, а в глазах других – предметом, достойным жалости».               
                АНГАЖЕМЕНТ
     - Это новый раздел, - пояснила Бетти.
     Также возможно, чтобы пригласить понравившуюся даму, подойти к ней, сделать поклон и подать правую руку (говорить что-либо при этом не обязательно). Дама, принимая приглашение, подаёт кавалеру левую руку.               
     - Давай это попробуем проделать, - предложила Бет попрактиковаться, - самый раз правильно поступить, не дай Бог, подашь не ту руку. Я буду за кавалера, а ты за даму. Позвольте мне иметь удовольствие пригласить Вас на танец, - сказала Бетти, протягивая Виолетте левую руку (нарочно). Ольга встала в оцепенении и не знала, что предпринять, щёки залились сплошным румянцем. - Молодец, усвоила. Дурак тот кавалер, который подаст тебе левую руку.               
     - Запомни – только правую, а ты – левую, - и протягивает Виолетте правую руку. Виолетта встала, слегка присела в лёгком книгсене и протянула Бетти левую руку.
     Если поклон кавалера приняла на свой счёт не та, которую он хотел пригласить, то хорошо воспитанный кавалер ни в коем случае не показывает своего          разочарования, а соблюдает правила приличия и винит в неловкости прежде всего самого себя, а лучше выходит из положения с юмором. Лёгким смешком. 
     - Сделаем небольшой перерыв, а после обеда продолжим, - скомандовала Бетти.
     Продолжить чтение книги им пришлось только на следующий день. В доме появилась неотложная работа. В доме всегда было много работы. Домочадцы шли        девушкам навстречу, редко их открывали от «дела».
     - Продолжаем. Ты всё запомнила, чо мы читали вчера? – спросила Бетти.
     - Запомнила, что кавалер подаёт только правую руку, приглашая на танец, - бодро ответила Виолетта.
     - Молодей. Но ты не кавалер и тебе как раз это и не обязательно запоминать. Хорошо, читаем дальше.               
     Неприлично  приглашать  незнакомую  даму, которой  Вы не представлены. Для этого лучше всего либо найти человека, который согласится Вас представить, либо, в крайнем случае, представиться самостоятельно, хотя не очень принято в обществе   На балу-маскераде...», - это мы пропустим, бал-маскерад не скоро предвидится, успеется нам заняться этим.   - Если дама не одна, а в компании спутника или друзей, нужно, исходя из общих норм поведения, сначала извиниться за прерванную беседу, при необходимости спросить согласия спутника, а потом приглашать даму на танец. Даже если этот танец записан за этим кавалером. Кавалеру рекомендуется делать приглашение в виде комплимента: «Вы так прекрасны сегодня, что любоваться Вами - одно удовольствие. Надеюсь, Вы подарите мне счастье любоваться Вами в танце». Настоятельно рекомендуется, придя на вечер с дамой, станцевать с ней допустимое число танцев (обычно - три). Верхом бестактности было бы танцевать всё время с другими. Не удивляйтесь, если к концу вечера она предпочтёт, чтобы домой её проводил кто-то другой. Это плата за бестактность. Однако неприлично танцевать много с одним и тем же партнером. С партнером, не являющимся женихом - невестой, принято танцевать не более трех танцев за вечер, а также нельзя танцевать два танца подряд. Когда кавалер приглашает даму, то она в знак согласия наклоняет голову, говоря: «с удовольствием», «хорошо», в случае несогласия даме также дозволительно промолчать и ответить на приглашение кавалера лишь жестом, или: «сожалею, я уже обещала», или: «я уже танцую». Но при этом дама может предложить кавалеру другой танец на свой выбор или выбор кавалера. Настаивать на приглашении или выяснять причины отказа неэтично и глупо. Разумно будет очень вежливо поклониться и без всяких комментариев отойти, не выражая при этом своего неудовольствия.
     - Давай это повторим, я – за кавалера, ты – за даму.
     Проделали несколько раз, получилось прекрасно. Обе  были довольны.          Но всё же, бывают  случаи, когда допускается отказ кавалеру в приглашении на танец, если:                * танец уже обещан другому кавалеру;                * дама уже танцевала с этим кавалером три танца за ве-
  чер или предыдущий танец;               
* дама хочет пропустить танец - хочет отдохнуть;               
* приглашающий кавалер без перчаток.               
     - Да, не  забыть  купить нам две, лучше  по три  пары  белых перчаток.               
     В любом другом случае дама была обязана принять приглашение. Если она отказывала без причины, она не имела право участвовать в этом танце вообще. Если дама нечаянно забыла, что дала слово, и в то время, как она идет танцевать с другим кавалером, является первый, то ей следует извиниться. Чтобы выйти из этого неприятного положения, лучше всего совсем отказаться от танца или предложить первому кавалеру танцевать с ней другой танец. Но кавалеру пригласить даму и забыть потом об этом не только самая непростительная невежливость, но просто грубость; в подобном случае он совершенно справедливо навлекает на себя гнев приглашенной им дамы и всего общества.  В ситуации, когда Вашу спутницу пригласил на танец Ваш знакомый, галантным будет пригласить его даму, чтобы она не осталась в одиночестве. Наконец, пригласив даму, галантно проводите её к избранному ею месту в зале и слегка поклонитесь ей, поскольку музыка многих танцев не позволяет вам  успеть это сделать.               
     - Продолжим после. Хватит, устали, - закончила читать Бетти и закрыла книгу. – Там остались всякие штучки про веера, цветы. Это важно, но не сейчас, потом прочитаем. Думаю, что мы пойдём на первый свой бал с закрытыми веерами и не будем ими щеголять.         
     - А когда будет бал? – спросила Виолетта у Бетти на следующий день.               
     - Так ты всё это время думала о балах и ночью?      
     - Как-то не выходит из головы.  Всё думаю, справлюсь ли с этим.               
     - Справишься, и не то бывало. Раз уж заговорила, так давай закончим учёбу. Осталось немного. А, вот я и отметила, где остановились.               
     Дама должна строго соблюдать, чтобы кавалер был у неё с левой стороны, как во время танцев, так и идя с ней по зале. Ни дамы, ни кавалеры во время бала       перчаток не снимают, а тем более без перчаток не танцуют. Дама легко кладет левую руку мужчине немного ниже плеча. - Мы с тобой пробовали – вставила реплику Бетта.               
     Смотря по моде, в этой же руке держат веер и нарядный носовой платок или же платок прячут, а веер вешают на цепочке, шнурке или ленте, прикрепленных к поясу. Назначение веера – навевать  на  себя  прохладу; прикрываться  же  им, чтобы было удобнее говорить и смеяться с кавалером, неприлично. Молодые, очень живые дамы должны ещё заметить себе, что не годится терять цветы из волос или с платья и куски самого платья и его отделки. Это всегда указывает на несдержанные, резкие движения и недостаток аккуратности и скромности.  Во время парадных танцев (полонеза, менуэта) вставать следует только позади уже стоящих пар. Это правило не относится к распорядителю бала. Оптимальное расстояние между парами - не менее вытянутой руки. Если пар встает слишком много, стоит встать в стороне, образовав иную линию. Если в зале свободно, кавалеру следует вести даму на танец впереди себя, если же тесно - идти впереди самому, чтобы теснота не доставляла неудобств избраннице. Не нужно слишком близко подходить к танцующим, избегайте столкнове-ний. Если же столкновение произошло, стоит извиниться и проявить внимание. Вежливым считается перед началом танца ещё раз поклониться своему партнеру.    
     Вообще, танец обычно начинается с поклона кавалера и ответного реверанса дамы.  В танце даму ведет кавалер, и все ошибки он должен принимать на свой счет; если пара случайно задела другую пару, то извиняется кавалер, ведь он ведущий. Во время танца кавалер и дама не должны быть слишком далеко друг от друга, но и не нужно прижиматься друг к другу. Танцуя с дамой, одетой в декольтированное платье, кавалер не может позволить себе держать её за обнаженные плечи или спину. Танцующий кавалер никогда не смотрит себе под ноги, даже чтобы удостовериться, что он правильно выполняет все шаги. Кавалеру следует держаться прямо, с достоинством. Даме также надлежит танцевать с поднятым взглядом, лишь изредка позволяя себе бросить короткий взгляд на пол. Однако никто не может запретить танцующей даме стрелять взглядом в приглянувшегося кавалера.               
     Как считается неприличным говорить без умолку над ухом своей дамы во время танца, так точно было бы неучтиво не сказать ей нескольких слов. Беседа между дамой и кавалером должна быть исключительно любезной и приятной. Говорить банальности, обсуждать других гостей бала – дурной тон. В танце, имеющем строгую последовательность фигур, следите за предыдущими парами, особенно за первой, и не делайте ничего раньше них. Во время танцев свободного перемещения не спешите встать сразу в пару, сначала дождитесь музыки и поклонитесь под неё, благо музыка здесь позволяет это. Во время танцев двигайтесь вместе со всеми, старайтесь не смещаться, либо двигаться по обычной линии танца, во внешнем кругу.               Если Вы танцуете более или менее на месте или по какой-то причине сбились, то лучше отойти в центр зала, но не вовне, и тем более, не оставаться на линии танца.  По окончании  танца кавалер  кланяется даме и сопровождает её на то место, откуда он её пригласил, либо туда, куда пожелает дама, попутно благодаря её за честь, которую она оказала, танцуя с ним в паре. Все пары, повидимому, исполняют одни и те же движения, но внимательному наблюдателю можно при этом найти в них массу черт, служащих верной характеристике не только каждой отдельной пары, но и личности. По гармоническим движениям отдельной пары, которая как будто представляет из себя одно, часто можно безошибочно заключать о существующей между лицами симпатии. Грациозные, легкие, будто парящие движения молодой девушки всегда привлекательны; над несовершенствами же движений всегда позволяют себе подсмеиваться, вовсе не принимая при этом в соображение, что причиной часто бывает кавалер. Действительно, задача последнего в танцах гораздо тяжелее и важнее, чем дамы. Он должен уметь настолько хорошо танцевать, чтобы быть в состоянии прикрыть маленькие неловкости своей дамы. Поэтому молодому человеку следует заботиться о том, чтобы уметь хорошо танцевать; тогда он может быть уверенным, что отказа не получит; напротив, его будут всюду охотно приглашать на балы.
     - Фу-у-у! Закончили эту науку. Дело не в том, чтобы выучить, а в том, как ты будешь себя вести на балу, с кем приедешь, с кем будешь танцевать. Я подумала, а не поговорить ли нам с маман, пусть будет нашей провожатой? Следующие наши занятия ещё посвятим самим танцам, а потом ещё разок-два проштудируем правила поведения, - заключила Бетти.
     - Мама, - начала Бетти разговор дипломатически, издалека, - а ты в молодости ходила на балы?
     - А как же, конечно ходила и очень любила посещать балы. Я неплохо танцевала, имела успех у молодых людей. А что тебя вдруг заинтересовали балы?
     - В Одессе богатые семьи начали устраивать балы. Через месяц граф Прот-Потоцкий, закончив  свой дом, открывает его большим балом. Такой обычай у поляков, освещать новый дом шикарным приёмом и, соответственно, балом.
     - Прекрасно. Значит, город будет жить, и жизнь  в нём будет расцветать. Я так понимаю, что ты хочешь попасть на этот бал?
     - Обязательно. Так хочется каких-то развлечений. Виолетта тоже собирается на бал, но мы, во-первых, не имеем приглашения, а во-вторых, не умеем танцевать. Ты помнишь что-нибудь из твоих юношеских умений в отношении танцев? 
     - Конечно, помню. Мне часто снятся Кенигсбергские балы, и как я танцую. Всё помню до малейших подробностей.
     - Ты могла бы нам преподать пару уроков.
     - Почему же пару, буду с вами заниматься, пока вы в совершенство не научитесь правилам поведения девушек на балу и самим танцам, а их не мало.
     - Для начала мне рекомендовали выучить кантильон и польку.
     - Дельный совет. Правильно. Так и будем с вами заниматься. Хватит «бездельничать», пора выходить в люди. В отношении приглашения, я поговорю с отцом.
     Семейный разговор состоялся в присутствии Георгия, он не вмешивался в просьбу Софьи попробовать достать приглашение на бал у Прот-Потоцкого.
     На следующий же день Георгий встретился с польским магнатом и поинтересовался, нашёл ли он свой участок земли по «открытому листу». К обоюдному удовлетворению земельный участок нашли с помощью Сергеева, геодезиста.
     - Прекрасно нашли участок и очень быстро. Сергеев молодец, прекрасно знает расположение участков на местности и всего за 5 рублей. Он  помог обозначить
участок колышками, теперь там заканчиваются работы, последние штрихи идут полным ходом.
     - Это же почему за 5 рублей? – удивился Георгий.
     - Всё же труд, найти участок, помочь в разметке.
     - Ясно. Как идёт подготовка к балу у вас? – вставил в разговор Георгий, якобы, ничего не значащую фразу.
     - Прекрасно. Думаю, что через месяц всё будет готово.
     - На сегодня все приглашения уже разосланы?
     - Не все, время ещё есть.
     - Мог бы я попросить для моих женщин приглаше-ние. Двух молодых девиц и их мамаши?
     - Конечно. Я вам пришлю завтра же.
     Георгий не оставил без внимания новость, которую он узнал у Прот-Потоцкого, что геодезист Сергеев взимает с горожан по 5 руб. за «услугу» – найти земельный участок на местности, получившим «открытый лист». Разговор с Сергеевым у Георгия получился тяжёлый и строгий. Сергеев оправдывался, что, мол, мало денег получает, а небольшое вознаграждение ничего не стоит владельцам бесплатной земли. Сергеев получил от Георгия взбучку и предупреждение, если он узнает, что тот берёт взятки, то немедленно будет уволен, и никто в Одессе не возьмёт его на любую работа, даже вывозом нечистот.
     - Папуля, а как мы поедем на бал к Прот-Потоцкому или пойдём пешком, тут не очень далеко, за полчаса доберёмся, - забросала вопросами, в несколько ехидном тоне, Бетти отца.
      - Зачем же пешком, поедете в катете, как и все приличные и зажиточные люди новой Одессы. И мы не лыком шиты, - сострил Михаил.
      - Эту нашу колымагу ты называешь каретой. На ней и не ярмарку стыдно ехать зажиточным людям, как ты говоришь.
      - Уверяю, вы поедете на самой красивой карете в Одессе. Завтра мы едем выбирать карету на ярмарку. Один из продавцов обещал пригнать всё, что есть     лучшего в округе.
      - Я поеду с вам, - ответила Бетти, - И я, и я, вступила Виолетта, - подслушавшая разговор.
      - Хорошо, все поедем, раз уж так невмоготу, - заключил Михаил.

                * * *
     С развлечениями не всё благополучно было в той Одессе, хотя одесское начальство пыталось уделять этому серьёзное внимание. В домах устраивались танцы, балы, маскарады по удобному и придуманному случаям. Чаще всего это были случайные гулянки с «танцульками», иногда вообще без музыки, её просто не было в Одессе, или, реже, под балалайку, а ещё реже под гармошку. В Одессе к тому времени у зажиточных семей уже было два инструмента – пианино и рояль. Интересно, что доставленный в Одессу рояль оказался больше, чем входная дверь в только выстроенном доме. Пришлось вырубить в дверном проёме часть стены, чтобы внести в дом рояль. Но инструменты стояли без дела, они настолько расстроились в дальней дороге, что играть на них, тем более учиться, не представлялось никакой возможности, в Одессе не было ни одного настройщика. Об этом владельцы новых инструментов как-то не подумали.
     Бойкие на устройства веселья оказались в молодой Одессе австрийская поданная еврейка Рухля Давидова и Анна Львова. Они тоже устраивали танцы в своих домах. Один из курьёзов вошел официально в историю по записям в книге Управления, жалобы в Магистрат купчихи Рожновой. Она получила разрешение на устройство  у себя бала в ночь на 1-е января 1800 года – начало ХIХ века. Дом был разукрашен гирляндами, освещён факелами, съезжались гости, заиграли самодеятельные музыканты, но пришел полицейский пристав, запретил проводить вечер, и разогнал гостей, но еврейке Рухле разрешила полиция провести Новогодний вечер, видно эти разрешения стоили немалых денег.               
     В те годы богатые дома Санкт-Петербурга изощрялись, стремясь перещеголять один другого. Пришла в столицу из Франции мода на балы-карнавалы. Разнообразию костюмов, фантазии не было предела. Приглашалось самое блестящее общество: царский двор, фрейлины, фавориты, сенаторы, промышленники, купцы с жёнами, дочерьми на выданье, ищущими выгодных женихов. Молодёжь, особенно девицы, готовилась к таким празднествам, как к главным событиям своей жизни. Выдумкам пышности и оригинальности обустройства балов не было предела. Зажигались все светильники, факелы, освещавшие всё пространство от входных дверей до самой последней комнаты больших дворцов. На деревьях, если во дворце бывали соответствующие свободные и засаженные площади, вывешивали разноцветные китайские фонарики, сверкающие всеми цветами радуги в столичном небе. Сколько пожаров бывало от таких забав, ни сказать, ни пером описать. Балы на свежем воздухе устраивались в летние месяцы, когда наступали белые ночи, когда ночи, как и не было. Раздолье музыки. Она звучала в залах, на аллеях, всюду. Гости упивались свободой, весельем, вседозволенностью. Сколько книг, кинофильмов, шуток, анекдотов, флирта, кратких романов,  безумств, трагедий, скандалов написано, поставлено, рассказано про балы-карнавалы, про таинственных дам в масках. Подготовка к таким событиям длилась месяц и более. Приглашения рассылались заранее по строго выверенным спискам, не дай Бог, пропустить кого-то или пригласить не того. Скандала не оберёшься.
   Но вот дан сигнал к началу бала. Один за другим въезжали экипажи с дамами во дворец, дамы-маски в сопровождении кавалеров, мужей, мам, тёток, бабушек, кого угодно, выходили из разукрашенных кабриолетов, карет, но самостоятельно девушка не могла явиться на бал.
   Одесса стремилась подражать столице. Мода. Проблема в устройстве большого бала была в отсутствии соответствующего помещения. В Одессе только планировались постройкой общественные увеселительные заведения. Поговаривали о строительстве городского театра. Первый   публичный  бал в Одессе на городские средства был дан 23 сентября 1797 года в ознаменование открытия «Одесского иностранного Магистрата».
      Шикарный, по одесским меркам, бал начинался далеко от самого дома. Птор-Потоцкий, всё устроил по типу балов польских королевских семей, денег не жалел и остались воспоминания от этого бала у одесситов на многие годы, даже попал этот день в архив Одесского Магистрата, хотя по несколько другой причине. Это был один из курьёзов, он вошел официально в историю Одессы по записям в книге Управления, жалобы в Магистрат купчихи Рожновой. Птор-Потоцкий в этот же день тоже устраивал Новогодний бал. Хозяин пригласил из Кракова настоящий струнный оркестр. Весь двор и само здание были украшены гирляндами фонариков, на ветках молодых деревцев висели цветные гирлянды, у ворот стояли четыре вышколенных слуги в форме синего цвета с золотыми шевронами на рукавах, как в лучших гостиницах Европы.
      Одна за другой въезжали во двор шикарные кареты, из них выходили дамы и молодые девушки в бальных платьях. Им галантно подавали руку швейцары, подбе-гавшие к каждой въехавшей во двор карете, и до самых дверей провожали их в дом. В большой, по одесским меркам, совершенно пустой комнате только в самом углу стояли несколько венских стульев. То ли хозяин их привёз, когда ехал в Одессу совсем, либо он успел их заказать уже будучи на постоянном месте жительства. Во всяком случае, на это многие посетители обратили завистливое внимание.               
     Зал постепенно пополнялся приглашёнными, и когда, практически, все уже были на месте, заиграл оркестр. Это стало такой неожиданностью, что все оторопели. Оркестр сидел на антресолях, и никто даже не подозревал, что в зале есть или будет оркестр, иначе, как можно было устраивать большой бал без музыки или с самодеятельной музыкой. Люди зааплодировали, повернувшись в сторону антресоли. Дирижёр галантно поклонился, повернувшись лицом к публике на минуту, прекратив играть на скрипке. Оркестр играл марш-полонез Огинского, мало известен тогда в России, тем более, в Новороссии и Одессе (Полонез ля минор, написан польским композитором Михаилом Огинским в 1794 году. Один из самых известных полонезов в мире. Считается, что Огинский написал полонез, покидая Речь Посполитую  - Польшу - после подавления российскими войсками восстания Костюшко, в котором он сам принимал участие, - примеч. Автора).
     Виолетта и Бетти были на седьмом небе от счастья, бал для них проходил блестяще, они танцевали, практически, без перерыва. В зале, как и положено, танцами руководил профессиональный распорядитель, он объявлял каждый следующий танец по-французски. Среди приглашённых было несколько молодых людей, видимо, не понимающих по-французски. Молодые леди с огромным удовольствием переводили им значение слов, сказанных распорядителем, за что удостаивались быть приглашенными на этот танец. Потом, оказывалось, что молодые люди греки,  итальянцы, поляки, знавшие многие языки, кроме французского, из-за чего очень смущались.
     Сара сидела в углу и с нескрываемым удовольствием следила за дочерьми, наслаждаясь их весельем и непосредственностью. После бала, затянувшегося за полночь, Виолетту и Бетти норовили провожать до дома несколько молодых людей. Это была первая и самая главная победа в их молодой жизни. Первый бал и такой удачный. Сев карету, после маман, они не могли остановиться, всё время вспоминали бал:
     - А помнишь, меня… Да ты что, вот я…. , - сыпалось бесконечно до самого дома. Сара, молча улыбаясь, сидела в катере и с великим удовольствием наблюдала за взрослыми дочерьми.
     Приехав домой, девочки первым делом расцеловали папу. Досталось и Георгию. Радости и веселья не было конца, пожалуй, до самого утра.
     - Станем крепко на ноги, мои дорогие, построим дом с большим залом и будет устраивать званые балы, а то и бал-маскерады, как в Париже. Я сам видел в молодости. Собственно, не только видел, но и сам в них активно участвовал.
     - Папа, расскажи, какие маски ты носил. Так интересно, - не унималась Бетти.
     - Не буду же я начинать разговор под самое утро. А работать кто будет? Быстро, марш спать и ни звука… , поняли, - скомандовал Михаил.

               
                * * *

     Усилия Кирьякова с товарищами не остались без внимания в Петербурге. Знаменитый Манифест Императора 24 января 1802 года окрылил одесское начальство:
     «Во Всемилостивейшем внимании на просьбу города Одессы и желая доставить оному все те пособия, которые, при естественных сего города выгодах, могут поспешествовать  к улучшению вообще торговли того края, изобилующего важными произведениями, признали Мы за благо некоторыя, прежде дарованныя преимущества утвердить и другие новыя даровать, поколику того требует предполагаемое усовершенствование тамошней торговли, и для того повелеваем:
     1. Льготу, которая дарована была сему городу на 10 лет Бозе почивающею Государынею Императрицею Екатериною II, признаём Мы не только полезным но и необходимо потребным одобрением сему вновь заводимому месту и для того не только подтверждаем оную в полной силе, но и соизволяем, дабы оная продолжала была на 25 лет, считая с начала нынешнего 1802 года, в полной мере и пространстве с освобождением навсегда от постоев, на каковой конец исправить и содержать существующия уже там казармы на счёт казённый.
     2. При самом начале существования сего города данную и утверждённую за ним тогда землю ныне отдать, по прежнему, в пользу города сего с тем, дабы из всего количества отделено было на городской выгон сколько по законам определяется, остальную же затем всю землю, раздавать на хозяйственныя заведения го-родских жителей, наблюдая только, чтобы в одне руки не более поступало, как по 50 десятин.
     3. Дабы новостроящаяся ныне с хорошим успехом гавань и впредь могла содержима быть в чистоте и исправности с потребными каждогодними починками, без крайнего для города отягощения, позволяем на сей предмет отделять ежегодно десятую часть из таможен-ных того города сборов в пополнение сумм, из городских доходов на сей предмет определяемых.
     Преподав  таковые  пособия городу Одессе и порту  соделанию знаменитым, представляем Сенату сделать потребные предписания, дабы помянутый город            неукоснительно и в полной мере воспользовался дарованными ему от Нас выгодами».


                ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

    Арман-Эммануэль дю Плесси, герцог (Дюк – по французски – примеч. Автора) де-Ришелье (Armand Richelieu et noble Genois), родился 25 сентября 1766 го-ду, воспитывался в Плесси в Коллегии, основанной его дедушкой известным кардиналом Ришелье. Рано потеряв мать, при равнодушно-холодном отце он остался, в сущности, сиротой. К счастью, мальчика вскоре отдали в лучшее учебное заведение того времени. Обстановка в училище была спартанская. Молодой аббат Николя — воспитатель Армана, всей душой привязался к мальчику. Юный герцог был первым учеником, блестяще говорил на пяти языках, был вынослив, прекрасно фехтовал и ездил на лошади. Ему не исполнилось и 15 лет, когда судьба, по сути, лишила его навсегда полноценной семьи. По обычаям того времени отпрысков знатных фамилий, закончивших образование, полагалось женить. 
     И пусть ранний брак не такая уж большая беда, для Армана беда заключалась в невесте — тринадцатилетней герцогине Розалии де-Рошенуар, страшной как смерт-ный грех, искривленное тельце, горб на спине и груди, лицо, на которое трудно смотреть без жалости и ужаса, с кем пошёл под венец красавец Арман.               
     Своеобразная развязка этого нелепого брака наступила сразу после венчания. Новобрачный в сопровождении аббата Николя, уехал в путешествие по Европе. Впоследствии никаких супружеских отношений у пары не было. Правда, к чести Розалии де-Ришелье, умной и начитанной девушки, у неё хватило здравого смысла не навязывать себя мужу. Ей удалось завоевать его уважение. Всю последующую жизнь они... переписывались, правда, вполне дружески и участливо.               
     Арман вернулся через два года и получил одну из первых придворных должностей. Окунувшись в мир Версаля, пропитанный духами, интригами и злой скукой, первый камергер Людовика XVI быстро почувствовал себя худо и стал подумывать, как бы получить у короля разрешение на новое путешествие. Но тут вдали зарокотало. Франция стояла на пороге революции...               
     Сам же кардинал Ришелье относился к старому, но незнатному дворянскому роду. Кардинал Ришелье, Ар-ман-Жан дю Плесси де-Ришелье, прозванный впоследствии «Красным кардиналом», родился 9 сентября 1585 года  близь  Парижа  в  замке  провинции Пуату в обедневшей дворянской семье. Его отец, Франсуа дю Плесси, был главным судебным чиновником Франции при Генрихе III, а мать, Сюзанна де ла-Порт, происходила из семьи адвоката Парижского парламента. Арман-Жан был младшим сыном в семье. Когда Жану было всего пять лет, отец умер, оставив жену одну с пятью детьми, полуразрушенным поместьем и немалыми долгами. Всю свою жизнь Арман-Жан стремился восстановить утраченную честь семьи и иметь много денег, окружить себя роскошью, которой был лишен в детстве. С детства Арман-Жан – болезненный и тихий мальчик, предпочитал книги детским играм.               
     В 1594 году Ришелье  поступил  в Наваррский колледж в Париже и стал готовиться к военной карьере, унаследовав титул маркиза дю-Лард. С детства Ришелье мечтал стать офицером Королевской кавалерии. Основным источником материальных благ семьи был доход от должности католического духовного лица епархии       в районе ла-Рошели, дарованный  семье Плесси  в 1516  году Генрихом III. Однако чтобы сохранить его, кто-то из семьи должен был принять монашеский сан.      
     Отправившись к папе Павлу V в Рим за благословением, он поначалу скрыл свой слишком юный возраст, а после церемонии покаялся. Вывод папы: «Справедливо, чтобы молодой человек, обнаруживший мудрость, превосходящую его возраст, был повышен досрочно». 17 апреля 1607 года двадцатидвухлетний Арман-Жан дю Плесси принял имя Ришелье и сан епископа Люсонского. Церковная карьера в то время была очень престижной, и ценилась выше светской. Сан епископа давал возможность появляться при королевском дворе, которой Ришелье не замедлил воспользоваться. Очень скоро он совершенно очаровал своим умом, начитанностью, эрудицией и красноречием короля Генриха IV. Генрих называл Ришелье не иначе как «мой епископ». Но, как это бывает в подобных случаях, столь стремительное  возвышение провинциального епископа не понравилось некоторым влиятельным особам, и Ришелье пришлось на время покинуть столицу. Интриги делали своё дело.       Собственно, зачем мы углубляемся в историю средневековой Франции, далёкой от нашего повествования. А потому, чтобы понять, почему многие молодые аристократы Европы, особенно Франции, устремились в Россию, когда  на  их  родине  полыхала  революция,  когда низвергались королевские троны, а в России, по мнению европейских монархистов, была крепкая и надёжная монархия, настоящая устойчивая и непоколебимая императорская власть.      Кардинал Ришелье проявил себя умным и расчётливым организатором своей епархии, он постоянно занимался самообразованием, много читал. В скором времени 29-летнего эпископа заметили при дворе молодого Людовика ХIII благодаря его ловкости и хитроумию, наибольшее впечатление  он произвёл на королеву-мать Марию Медичи, которая фактически правила Францией. Ришелье назначили духовником молодой королевы Анны Австрийской, жены Людовика ХIII, его ввели в королевский Совет. Но интриги и борьба за власть при дворе приводила временами к отстранению Ришелье от дел. И всё же он шёл неустанно вверх, завоёвывая всё новые и новые высоты в управлении Францией и приобретая при этом большие богатства.               
     В 1622 году королева-мать Мария Медичи назначила Ришелье  кардиналом. Ришелье всячески содействовал развитию культуры, стремясь поставить её на службу французскому абсолютизму. По инициативе кардинала прошла реконструкция Сорбонны. Ришелье написал первый королевский эдикт о создании Французской академии и передал Сорбонне по завещанию свою одну из лучших в Европе библиотек, создал официальный орган пропаганды. Ришелье покровительствовал художникам и литераторам, поощрял таланты, способствуя расцвету французского классицизма. Холодный, расчетливый, весьма часто суровый до жестокости, подчинявший чувство рассудку, Ришелье крепко держал  в  своих  руках  бразды  правления и, с замечательной зоркостью и дальновидностью замечая грозящую опасность, предупреждал её при самом появлении. В борьбе со своими врагами Ришелье не брезговал ничем: доносы, шпионство, грубые подлоги, неслыханное прежде коварство – все шло в ход. Его тяжелая рука в    особенности давила молодую, блестящую, иногда вольнолюбивую, аристократию, окружавшую короля. «Моей первой целью было величие короля, моей второй целью было могущество королевства», - подвел итоги своего жизненного пути знаменитый кардинал Ришелье.               
     14 июля 1789 года взбунтовавшиеся парижане взяли Бастилию. Маркизы и бароны, загрузив кареты, бежали в свои отдаленные имения, надеясь переждать грозу.
Ришелье оставался среди тех, кто был готов умереть за короля, но не нарушить присяги. Сам же Людовик, ка-залось, не понимал серьезности ситуации. Во всяком случае, именно он настоял, чтобы молодой Ришелье пустился в путешествие, о котором тот давно мечтал. Уже в Вене герцог узнал, что король насильно увезен воинствующей толпой черни в Париж. Он срочно возвращается во Францию, чтобы стать под знамена войск, верных королю. Но, то время, когда ещё можно было переломить ситуацию, беспощадно ушло: Франция всё глубже погружалась в водоворот революции. Арман-Эммануил де-Ришелье вновь бежал в Вену, где был милостиво принят австро-венгерским Императором Иосифом, ярым противником революции во Франции. Там он пробыл до 1790 года. Ришелье снова в Вене. Здесь, в доме фельдмаршала де-Линя, доброго знакомого российской императрицы Екатерины и знаменитого Потемкина, герцог, вероятно, впервые услышал яркие, полные романтики рассказы фельдмаршала о героическом русском войске, о победоносных походах Суворова, о громадной загадочной стране, где Россия скрестила сейчас шпаги с турками, утверждаясь на Чёрном море. Новороссийск, Крым, Измаил — все это звучало, как музыка. Молодые умы были воспламенены энтузи-азмом по случаю войн на море и на суше между Россией и Портой Оттаманской (Турцией). Немецкая Империя в ней участвовала, как союзница Екатерины II. Многие французские  эмигранты, не  принятые на австрийскую службу, поступали в армию Потёмкина, куда отправился сопровождавший в 1787 году Императрицу в путешествии по Новороссийскому краю, знаменитый  принц де-Линь, граф Рожер Дамас, известный в Европе своей храбростью и герцог Эммануил де-Ришелье, друг принца.               
     Узнав про столь славные военные дела русских близ Чёрного моря, многие молодые офицеры других стран записывались волонтерами в русскую армию, и особенно охотно – к Суворову и де-Рибасу. Всё изменилось в считанные мгновенья. Де-Линь получил письмо от Потемкина, где между строк вычитал информацию о готовившемся штурме Измаила. Заручившись рекомендательным письмом к Потемкину, Ришелье устремился на восток. В Бендеры — ставку Потемкина, он прибыл на обычной почтовой карете — лошадь пала от бешеной гонки. Герцог не простил бы себе, если бы опоздал к штурму. Он успел вовремя. Но...                Развалины пылающего Измаила, среди которых слышны были женские крики и плач детей, — все это потрясло Ришелье несравнимо больше, чем долгожданное ощущение победы. «Надеюсь, я никогда не увижу столь ужасного зрелища», — писал он. Между тем его поведение как воина было безупречно. Он был удостоен Георгиевского креста 4-й степени и именного оружия «За храбрость». Русское военное командование с великим удовольствием принимало на военную службу молодых, исключительно образованных  аристократов Европы в свои ряды, давая им чины, должности, привилегии, за что те, в свою очередь, с великим усердием, мужеством и отвагой, служили царскому Двору. Между прочим, среди тех, кто несколько позже чуть не записался на русскую службу, был молодой офицер-корсиканец Наполеон Бонапарт!  Кто знает, как пошла бы мировая история, если бы этот человек стал полковником или генералом русской службы. Однако Наполеон отказался от своего намерения, узнав, что иностранцев берут в русскую армию чином ниже, чем на родине. Других же это не остановило.               
     До  Екатерины дошли слухи, что человек с такой громкой фамилией, де-Ришелье, сражается под её знаменами.  Казалось  бы, в  русской армии, где  уже было немало иностранцев, привлеченных её боевой славой, для герцога открывался путь к успешной карьере. Но он не воспользовался этим. Возможно, не последнюю роль сыграло то, что романтика войны рассеялась для него быстрее, чем дым над поверженным Измаилом. Герцог понял, что гибель от его руки кого бы то ни было, разрушение чьего-то дома — совсем не то, что жаждет его душа. Ришелье вернулся во Францию.               
     Но и в революционной Франции, куда он вернулся, его также ждала ужасная картина издевательств, пере-полненные тюрьмы, беззаконие, произвол.              Он признавался: «Ехать в Париж мне было страшнее, чем было бы трусу участвовать в штурме Измаила». Теперь Ришелье именовался «гражданином» — Учредительное собрание приняло решение отменить дворянские титулы. Огромное состояние бывшего герцога было национализировано. (Кстати, уже позднее, во времена Наполеона, когда отношение к аристократам стало другим, Ришелье мог вернуть себе всё. Для этого ему лишь стоило обратиться к Наполеону, как к императору. Ришелье не сделал этого.) Впереди явно были тюрьма и смерть. Но герцог не хотел бежать, сделавшись эмигрантом. Он явился в Учредительное собрание, дабы на законных основаниях получить заграничный паспорт. Этот крайне рискованный поступок сошел Ришелье с рук: тогда маховик террора ещё не заработал в полную силу. И летом 1791 года Ришелье уехал в Россию. В Петербурге его ласково приняла сама Екатерина, приглашая на свои эрмитаж-ные собрания для сугубо узкого круга. А вскоре у них появилась весьма серьезная тема для бесед: из Франции хлынул бурный поток эмигрантов, малыми и большими ручьями растекаясь по всей Европе. Далеко не все смогли увести золото и драгоценности, а значит, большинство было обречено на горькое полуголодное существование. Судьба несчастных его соотечественников не   давала Ришелье покоя, получившему от императрицы чин полковника.               
     (Сегодня немногие знают, что в нашем Приазовье 200 лет тому назад могла образоваться некая «Новая Франция» в составе Российской Империи. Герцог Ришелье выдвинул идею заселения этих теплых краев бежавшими от революционного топора французов. Императрица согласилась. Планировалось, что в Приазовье для прибывающих будет построен небольшой город, каждому беженцу дан участок земли, позволяющий добывать необходимое пропитание. Ришелье отводилась роль начальника этой колонии. Окрыленный, да еще с приличной суммой — в 60 тысяч золотом на оплату дорожных расходов эмигрантов к месту переселения, он отправился в Европу, чтобы решить все организационные проблемы. Увы! Старания герцога оказались напрасными. Натерпевшиеся страха и горя люди, поняв, что их приглашают не в Петербург или в Москву, а в дальний, необжитой край, отказались, решив не рисковать. И должно быть, поступили благоразумно: довольно скоро человеколюбивый порыв Екатерины сменился равнодушием. Это, к несчастью, типичное для всех времен и народов отношение к эмиграции, как к лишней и весьма обременительной проблеме).               
     После провала проекта герцог уехал командовать полком в Волынскую губернию. «Медвежьи углы», пугавшие многих, для него были тем, что надо, сущест-венно расширяя поле для деятельности. Начальство заметило его рвение и исполнительность, и, будучи в чине генерал-майора, Ришелье был назначен командиром Кирасирского полка Его Величества Павла I, ставшего самодержцем после смерти матушки Екатерины в 1796 году. Полк, которым командовал Ришелье, расквартированный в Гатчине, постоянно маршировал на плацу, ввергая Павла в ярость из-за малейшей промашки. 

     В глазах царя этот француз уже за то был достоин головомоек, что отбывшая в небытие ненавистная матушка оказывала ему всяческие любезности. И тут            сомнительным, но всё же утешением было для герцога то, что от вспыльчивости отца-монарха страдали все без исключения, в том числе и великий князь Александр. «Передать: дурак, скотина!», — кричал Павел адъютантам, и те, пряча глаза, отправлялись к наследнику престола с подобным донесением. Гатчинская служба герцога, как и следовало ожидать, закончилась скоро. Ришелье терпеть не мог оскорблений, а Павел I — его. Итог — отставка.               
     В 37 лет, когда другие пожинают плоды достигнутого, находясь в самом расцвете карьеры, герцог не мог блеснуть никакими достижениями. Революция отобрала у него родных и друзей (некоторое время в тюрьме провела и Розалия де-Ришелье, но чудом спаслась), в России его карьера тоже рухнула и, похоже, безвозвратно, приходилось задуматься о куске хлеба в буквальном смысле. Он пытался служить, но бесполезно. Наконец, добрался до Вены, где отставной генерал русской армии и первый камергер короля Франции (пусть и обезглавленного) питался на полтора франка в день, не позволяя себе навещать знакомых во время обеда.               
     Однажды, узнав, что на российский престол взошел его давний знакомый, Александр Павлович, герцог, следуя всем правилам вежливости, на свои жалкие крохи отправил ему поздравления. Ответ пришел незамедлительно: «Мой дорогой герцог! Пользуюсь свободною минутою, чтобы отвечать Вам и выразить, мой дорогой герцог, насколько я был тронут всем сказанным Вами в Вашем письме. Вам известны мои чувства и моё к Вам уважение, и Вы можете судить по ним о том, как я буду доволен увидеть Вас в Петербурге и знать, что Вы служите России, которой можете принести столько пользы. Примите уверения в искренней моей к Вам привязанности. Александр».               
     Это письмо вернуло герцога де Ришелье в Россию. Осенью 1802 года он уже был в Петербурге, откуда с восторгом писал в Париж тем, кто еще мог получить письмо, что русский император ссудил его приличными деньгами и подарил имение в Курляндии. Но главный подарок Александра, как оказалось, был впереди. Император предложил ему выбор: либо службу в Петербурге в гвардии, либо градоначальство в Одессе.               
     «Одесса? Что это и где?» — мог бы спросить герцог... Десять, с небольшим, лет назад адмирал де-Рибас занял возле Крыма маленькую турецкую крепость Хаджибей, а в 1794-м Екатерина высочайше повелела основать там город, который и решили назвать Одессой.               
     Назначенный «главным по городу Одесса», де-Рибас, человек несомненных деловых качеств. Публика в городе обосновалась непростая. Помимо старожилов этих мест: татар, греков, албанцев, евреев, сюда, где не было ни суда, ни права, наплыло столько всякого жулья, что Одесса, ещё не выбравшись из «нежного возраста», получила малопочтенное звание «помойная яма Европы». «Какой ужасный это был город», — восклицает журнал «Русская старина», цитируя автора книги «Одесса в первую эпоху её существования», утверждающего, что новорожденный русский порт весьма смахивает на пиратскую колонию. Трехлетнее же безначалие окончательно доконало будущую жемчужину.               
     ... Ришелье выбрал Одессу. Так начался его звездный час. Впрочем, наступал и звездный час Одессы. Города, как и люди, имеют свою судьбу. И порой она дело слепого случая. Почему именно Ришелье? Мог ли тогда кто-нибудь думать, что с этой поры Одесса станет не просто географической точкой, а символом некой мифической, особо привлекательной  жизни, которой  нет больше ни в одном городе на земле.               
     Итак, в марте 1803 года генерал-майор русской службы Эммануил Осипович Ришелье прибыл к месту назначения. Его никто не ждал. С большим трудом герцог нашел одноэтажный, в пять тесных комнат, дом. Ему оставалось только упасть на стул и схватиться за голову. Но, как писал Марк Алданов в блистательном очерке о Ришелье: «Градоначальник был. Города не было». То есть даже сесть было не на что. Во всем городе не нашлось ни одного заведения, торгующего мебелью. Бывший обитатель Версаля, на первых порах довольствуясь обычными лавками, выписал из Марселя дюжину стульев. Пожалуй, ни один градоначальник не вступал в должность таким образом... Ну, а Ришелье начал... с городской казны. А там давненько не только ничего не звенело, но даже не шуршало. Сей порт был гол и нищ, как церковная крыса. Его обирала местная мафия. Его душило налогами министерство финансов. Ришелье не на жизнь, а на смерть сцепился с двумя этими против-никами. Портовые сборы были отменены: всё равно деньги оседали в карманах таможенников. Положение было удручающим, но наставление, полученное от мудрого Монарха, поручало:               
     1. Обратить внимание на то, чтобы все части Управ-ления в городе зависели непосредственно от одного лица. Таким образом, военные и морские команды в Одессе находящиеся: Таможня, Карантин, порт и в нём пребывающие русские и иностранные суда с их экипа-жами, Полиция и городское судопроизводство подчинялись Ришелье.
     2. Правительство желало, чтобы торговцы в делах своих судились по принятому между ними порядку, а потому и повелело стараться об учреждении Коммерче-ского Суда.
     3. Всеми  поощрениями  и иными льготами  дОлжно было привлекать иностранных жителей для поселения, особенно людей полезных: художников, мастеровых, торговцев, матросов и проч.
     4. Учреждённый в Одессе Карантин должен был служить могущественной  препоною  противу  внесения чумной заразы в Империю.
     5. Наконец, благоустройство города, украшения его зданиями, умножение выгод жизни, улучшение порта и пр. – всё это предоставлено было заботам будущего управления Ришелье.
     Невероятные по своему значению и объему права и обязанности, данные Монархом, открывали перед гра-фом де-Ришелье широкие возможности.
     Открылось ссудное отделение банка, контора морского страхования товаров, был учрежден Коммерческий Суд для разбора конфликтных сделок. И в Одессу буквально хлынули купцы. При поддержке Императора в 1804 году герцог добился снятия с Одессы налогового бремени хотя бы на время. Он сумел доказать целесообразность свободного транзита для всех товаров, привозимых морем в Одессу и даже направляемых в Европу. А ещё, почти, что с неба свалившийся француз-начальник, вызвал к себе оборотистых одесских «братков», усадил на свои лавки и с убийственной вежливостью попросил срочно передать в казну все незаконно захваченные городские земли и чудом сохранившиеся украденные деньги. Герцог говорил с некоторым акцентом, но поняли его хорошо. И ведь не отравили, не застрелили, не зарезали. Нравы, что ли, были мягче? 
     Столичные власти, узнавая о прекрасных начинаниях Ришелье, докладывали Императору, в ответ в Одессу «посыпались» распоряжения высшей власти повелевать: «В вящее  одобрение торговли в портах Черноморских и Азовских уменьшить пошлину 1\4 долею противу других портов. Увеличить гарнизон Одесский двумя батальонами, с целью, чтобы жители при постройках имели возможность отыскать рабочих в большем  числе и за меньшую плату. Для продолжения в море недоконченного в Одессе мола и для произведения других прибавлений и работ, Одесским Военным Губернатором дюком де-Ришелье предполагаемых, отныне уделить ежегодно пятую часть таможенных того города сборов, вместо 10-й, указам 24-го января 1802 года определённый». Так образом на долгое время появился богатый источник денежных доходов, из которого черпались значительные средства для благоустройства Одессы.               
     Шло время. Город менялся, и менялся неузнаваемо. Стоит сказать, что та Одесса, которую мы знаем сегодня: с прямыми, широкими, четко спроектированными улицами — дело рук Ришелье. Но для того, чтобы разномастные, кое-как слепленные жилища вкупе с про-плешинами огромных пустырей, по которым ветер гонял пыль и колючки, сменились на европейски элегантные постройки, нужны были деньги. Конечно, благодаря льготам, которых добился герцог, казна больше не пустовала. Но ведь и инвестиции из Петербурга были весьма незначительными.               
     Не случайно многие, писавшие о Ришелье, подчер-кивали, что город был выстроен «буквально на гроши». Надо учитывать и то, что у герцога не было той силы, которая давала в России рост дворцам и городам, — крепостных. Одесса не знала рабского труда, а за каж-дый кирпич, положенный вольнонаемным человеком, приходилось платить. Ну и, разумеется, самый большой кусок доставался вовсе не тем, кто его честно заработал. Как справлялся герцог с традиционно недобросовестной массой подрядчиков, поставщиков, маленьких и больших управляющих стройками, которыми буквально вздыбилась Одесса, — уму непостижимо. Но факт остается фактом — ничего не осталось недостроенным, брошенным, во всем была поставлена необходимая точка. «Перечисляю, — писал М. Алданов, — только главное из того, что было сделано при Ришелье, в Одессе: проложено множество улиц, в 50 футов шириной каждая, разбиты сады, выстроены собор, старообрядческая часовня, католическая церковь, синагога, две больницы, театр, казармы, рынок, водоем, благородный воспитательный институт (впоследствии Ришельевский лицей), коммерческая гимназия, шесть низших учебных заведений, «редут с кофейным заведением» и «променная контора». Прибавим к этому красавицу набережную, гостиницы, систему уличного освещения». Список достоин внимательного прочтения. Это не только сви-детельство давно отгрохотавшего строительного бума, который дал России и миру великолепный город-порт. В сухом перечне «объектов» с абсолютной и неоспори-мой точностью отразилась сама человеческая сущность Ришелье. Заметьте: он строил культовые здания для всех конфессий без исключения, утверждая тем самым равенство граждан Одессы, независимо от количества тех, кто верил в Магомета, и тех, кто исповедовал старообрядчество и иудаизм.               
     Весьма интересен и «редут с кофейным заведением». Это большой танцевальный зал под открытым небом с гостиницей и рестораном. По тому, что такая потребность вообще возникла, видно, как менялась атмосфера в городе. Есть же какая-то нематериальная, но совершенно ощутимая связь между количеством обывателей, выходящих на вечерние улицы повеселиться, и криминогенной обстановкой. «Временная стоянка всевозможного сброда», Одесса теперь освобождалась от скверны, становилась неопасным городом. Это обстоятельство для Ришелье имело очень важное значение, причем не только в моральном, но и в экономическом отношении.

Он хотел, чтобы европейская торговая элита пустила здесь корни, отстраивая для себя особняки и открывая отделения своих фирм. А ещё он делал всё, чтобы        просвещенное российское дворянство не брезговало городом-новостройкой, устраиваясь здесь всерьез и надолго, ощутив все прелести цивилизации.               
     Мало кто знает, но любое напоминание о «цветущих акациях» Одессы по справедливости должно возвращать нас опять же к фигуре Ришелье. У него было совершенно особое отношение к природе. Он тонко чувствовал прелесть сурового пейзажа: застывшая каменистая степь и живущее своей вечно неспокойной жизнью море. Не подлежало сомнению одно — Одессе не хватает растительности. Перед герцогом стояла задача гораздо более трудная, чем сооружение зданий из бесчувственного кирпича. Каменистая почва, ни капли дождя месяцами, редкие источники пресной воды — вот при таких исходных данных герцог задался целью сделать из Одессы цветущий оазис. Ученые-садоводы предупреждали его о тщетности подобных попыток, разводя в бессилии ру-ками. Герцог взялся за дело сам. Он изучил почвенные условия Одессы и её окрестностей, выписал несколько видов растений и занялся их акклиматизацией. Его опыты показали, что саженцы белой акации, привезен-ные из Италии, дают надежду. Хорошо чувствовали себя в опытном питомнике герцога тополь, ясень, бузина, сирень, из плодовых: абрикос и вишня.               
     И вот по распоряжению и при непосредственном участии Ришелье вдоль одесских улиц двойными рядами стали высаживать тоненькие побеги акации. Хозяевам домов, перед которыми оказывались саженцы, вменялось в обязанность выхаживать, их буквально, как младенцев во что бы то ни стало. Каждый день, объезжая город и замечая где-то привядшие листочки, герцог останавливался, заходил в дом и  грустно сообщал, что за  нерадения хозяина. придется самому поливать «их акацию». Как правило, таких случаев дважды не повторялось.               
     Одесса, как и вся Новороссия, обожала Ришелье. Это была абсолютная, неслыханная, никем, пожалуй, не превзойденная популярность, обильно пропитавшая все слои разномастного одесского общества сверху донизу. В их градоначальнике материализовалось все то, во что они и верили. Оказывается, человек, облечённый властью, может быть честен, бескорыстен, справедлив, милосерден. Герцог Ришелье был близорук. Проезжая по улицам Одессы, он просил кого-нибудь из сопровождающих дать ему знать, если на ближайших балконах появятся дамы. В таких случаях герцог снимал шляпу и галантно раскланивался. А иногда, будучи в одиночестве и не желая обидеть прекрасный пол, он на всякий случай приветствовал абсолютно пустые балконы. Жители замечали это, посмеивались и ...ещё больше любили «своего Эммануила Осиповича».               
     А в памятном 1812 году этот редкостный человек за более чем непростые годы служения чужой стране и чужому народу, не растеряв ничего из своей природной утонченности, показал себя настоящим стоиком. Невозможно представить, что перед Ришелье, с его обостренным чувством чести и совестливости, весть о вступлении Франции в войну с Россией не поставила трудных вопросов... Нет, Ришелье не отказался от своей родины. Он предпочел остаться французом, преданным России. Хотя, если герцог вообще был способен кого-то ненавидеть, то таким человеком был Наполеон. Для Ришелье он всегда был наглым самозванцем, а теперь, ввиду перехода русской границы, стал демоном, ввергшим Францию в пропасть. «Эммануил Осипович» уже хорошо знал Россию и её граждан, чтобы не понимать, чем закончится этот поход для французов.  Он «определился» в своей позиции быстро и совершенно четко.      
     Манифест о начале военных действий был получен в городе 22 июля 1812 года, и через несколько дней Ришелье в Собрании представителей всех сословий Одессы обратился с призывом «явить себя истинными россиянами» и жертвовать на борьбу с Наполеоном. Сам Ришелье отдал все, что у него было, — 40 000 рублей. Император Александр отказался удовлетворить его просьбу об участии в боевых действиях. И на то была серьезная причина: в Одессе вспыхнула эпидемия чумы. В августе рокового 1812-го в городе внезапно умерло около тридцати человек. Одесса, которую и раньше навещала зловещая гостья, не знала о тех мерах, которые на сей раз предпринял градоначальник. Чтобы чума не попала в глубь страны, по Днестру и Бугу были выставлены кордоны. Весь город был поделен на сектора, за каждым из них закреплялось официальное лицо. Все крупные здания были превращены в больницы. А так как эпидемия всё же не утихала, в ноябре был установлен общий карантин: никто не смел покидать своё жилище без специального разрешения. Еду разносили по квартирам строго два раза в день. По прилегающим холмам строили времянки, переводя туда жителей из зараженных жилищ. Даже сейчас от описаний Одессы той поры веет жутью — мертвая тишина на улицах, горящие костры, телеги, увозившие горы мертвых тел. И в этом безлюдье — высокая, сухопарая фигура герцога была как вызов смерти. Каждое утро в 9 часов его видели на площади у собора, где был организован «командный пункт спасения» и откуда он вместе с помощниками начинал свой рейд по измученному городу. «Он с опасностью для собственной жизни являлся там, где болезнь особенно свирепствовала, утешал страждущих и лично подавал им помощь, от умиравших матерей он принимал на руки оставшихся младенцев», — писали современники о героическом поведении градоначальника.               
     Однажды Ришелье оказался свидетелем того, как насмерть перепуганные жители не хотели хоронить умерших соседей. Герцог сам явился туда, взял лопату и стал рыть могилу. Это устыдило людей. «Строгий к самому себе, неутомимый, самоотверженный, он подавал пример всем окружающим. В его присутствии, на его глазах немыслимо было сидеть, сложа руки и относиться ко всему кое-как». Да, герцог стоически выдерживал огромную физическую и психологическую нагрузку, однако по его письмам видно, что мор в Одессе он переживал как личную трагедию. В письме к императору от февраля 1813 года Ришелье называл чумную Одессу настоящим адом. Но как только удалось страшную гостью выгнать из города, Ришелье с новой силой взялся за свое: писал предложения по дальнейшему благоустройству Новороссийского края, рассуждал о пошлинах, словом, всячески радел о будущем любезной его сердцу Одессы. Стоит вникнуть в собранные в 54-м томе «Сборника Императорского Русского Исторического общества» письма Ришелье во Францию, чтобы понять, до какой степени этот человек не мыслил себя без Одессы. И долго ещё отголоски рассказов о его проводах, запечатленные на пожелтевших газетных страницах, говорили о том, каким для неё, Одессы, эти проводы стали горем.               
     26 сентября 1814 года. Одесса. Дадим слово очевидцам: «День отъезда герцога был днем траура для Одес-сы; большая часть населения провожала его за город, посылая ему благословения, и более 2000 человек сле-довало за ним до первой почтовой станции, где приго-товлен был прощальный обед. Герцог был рассеян и печален, как и все провожавшие его. Каждый старался сдерживать себя, чтобы не слишком огорчать герцога; но выражение печали обнаруживалось против воли: предчувствие, что герцог более не возвратится, было написано на всех лицах. Пошли взаимные сердечные излияния; герцог просил, чтобы ему дали уехать; подняли бокал за благополучное путешествие и возвращение. Крики «ура» огласили степи; но скоро они были заглушены рыданиями: чувство печали взяло верх, и все кинулись, так сказать, на герцога, собиравшегося сесть в экипаж; его стали обнимать, целовать ему руки, край его одежды; он был окружен, стеснен толпою и сам залился слезами. «Друзья мои, пощадите меня...», и несколько лиц понесли его к экипажу...»               
     Почему Ришелье уехал? Поражение Франции в войне возвело, наконец, на трон очередного Бурбона — Людовика XVIII. Призыв короля помочь отечеству в тяжелую послевоенную пору не мог оставить герцога безучастным. Едва ли ему хотелось покидать Одессу, свое дорогое дитя, вырванное из равнодушных, хищнических рук. Но этот Ришелье был человеком долга и, как его называли, «рыцарем монархизма». Он уезжал всё из того же, теперь уже, пожалуй, самого маленького, в Одессе дома, который дал ему кров почти 12 лет назад, одетый всё в ту же неизменную шинель, которую знал весь город. Он ничего не нажил за годы труда непосильного и вдохновенного одновременно. Даже дачу, устроенную в Гурзуфе, ему пришлось продать «за недостатком средств».               
     В целом карьера политического деятеля во Франции Ришелье не удалась. Он был слишком честен и благороден для этого ремесла. Ему не нравился и общий настрой общества: ненависть, злоба, нетерпимость. Уход в отставку означал для него нищету, но Ришелье это не остановило. О степени его бедности свидетельствует тот факт, что  ему пришлось  продать  свои русские ордена, украшенные алмазами. Он вел обширную переписку с одесситами, всем интересовался, посылал семена и саженцы. Воистину «где сердце наше, там и место наше». Его парижское окружение меж собой считало герцога «человеком России», не очень доверяло ему, иронизи-руя, что нет такого француза, который бы лучше знал очертания крымских берегов, чем герцог Ришелье. Что ж, уж последнее-то точно было правдой!               
     Остались свидетельства того, что герцог все-таки собирался вернуться в Одессу. В январе 1822 года он писал старому другу, одесскому негоцианту Сикарду: «Я намерен посетить вас будущим летом. Я не могу сделать этого ранее, потому что не преминут сказать, что я еду продавать России тайны Франции». До того лета Ришелье не дожил. Он, человек спартанской закалки, никогда не болевший, пройдя невредимым через турецкие пули и чуму, умер мгновенно, в 55 лет, как писали — «от нервного удара». Одесский градоначальник был последним из рода Ришелье...               
     Надпись на латунной табличке памятника «Дюку» на Приморском бульваре в Одессе:               
«Герцогу Еммануилу де-Ришелье, управлявшему с 1803 по 1814 год Новороссийским краем и положившему основание благосостояния Одессы, благодарные  к незабвенным его трудам жители всех сословий».

                * * *
     На одном корабле с неаполитанцем де-Рибасом оказался опытный инженер-гидростроитель голландец де-Волан, французский генерал, участник войны за освобождение Америки, граф Ланжерон, и молодой герцог (дюк) де-Ришелье.  Любопытно, что все четыре названных имени сыграни очень важную роль  создании и укреплении новой «столицы русского Юга, южной Пальмиры» - Одессы. Красноречивые излияния чувств верных сынов России, в связи с нашествием Наполеона, приходили к герцогу де-Ришелье в самую печальную годину для него самого и всего края. Только отправив всеподданнейший рапорт Монарху с подробным изложением успехов после воззваний Его к народу, Городской Голова готовился к ужасным донесениям в столицу. В эти же дни Одесса боролась с самым жестоким злом, какое может только снизослать на народ Провидение, испытывая человечество. В Одессе вновь появилась восточная чума. Вскоре после заключения мира с турецкой Портой Оттаманской, когда сношения с Заднестровским краем стали свободными, целые стаи кораблей хлынули в Одесский порт. В начале августа 1812 года появилась повышенная смертность от горячки. Явления эти бывали довольно частыми и в первое время не вызывали тревогу у городского начальства. В жаркое время года и раньше в безводной и мало заселённой степи, случалась горячка у многих людей от «плохой воды», заражений от «падежа скота» и многих неизвестных людям причин. Уже к 15 августа де-Ришелье дал секретное распоряжение медикам наблюдать за развитием болезни, которая, по мнении начальства, могла происходить среди простого люда от употребления немытых овощей.
     Но всё тайное становится рано или поздно явным, особенно , если это тайное, секретное, знает больше одного человека. И вскоре ужасный слух разнёсся по городу, что ещё 2 августа Одесский  полицмейстер Мавромихали, получил от герцога приказание созвать к нему находившихся в городе врачей, чтобы решить, какая эпидемия распространяется до этого времени в безопасной Одессе, и принять все меры к её уничтожению. В городе поднялась паника. Люди требовали разъясне-ния, что делать, как быть, как себя вести? Поводом послужил слух, что в доме, где проживали  итальянские артисты, на Вольном рынке  и в  районе  Александровского проспекта, вдруг заболело и вскоре умерло восемь человек. И от одной и той же болезни. В разных районах и разного сословия люди. Вот это и взволновало людей. Врачи направились в дом содержателей театра, господ Монтовани и Замбони и встретили там ужасающую картину, три артистки умерли в муках, малолетняя дочь самого хозяина театра, девица Жозефина и её служанка умерли к утру от той же заразы. Немедленно заразный дом оцепили строгой караульной охраной. Картина повторилась и в землянке на Вольном рынке, где умерла семнадцатилетняя девица в страшных муках. Вблизи этой землянки, в доме лавочника Павла Васильева, сам хозяин, три его жильца и мальчик пали жертвой эпидемии. Во всех случаях – горячка с быстрым распространением тёмных пятен по телу, пожирающий жар и смерть в ужасных мучениях. И тут только, при этих явных признаках, главный врач Карантина,       коллежский ассесор Ризенко, решился на заседании администрации вслух произнести это страшное слово – чума.
     - Messieurs. Sur nous s'est; un grand emmi, - с дрожью в голосе от сильного волнения, начал своё выступление герцог, - pestiletia.
     - Уважаемый герцог, ещё не все, находящиеся в Вашем распоряжении, в присутствии, овладели француз-ским, - вставил слово первый помощник Градоначаль-ника.
     - Прошу прощения господа. Я, когда волнуюсь, забываю, что говорю не по-русски. Инстинкт языка детства, - родной язык герцога Деришелье был, естественно, французский. – Ещё раз всемилостивейшее прошу прощения. И впредь, напоминайте мне об этом без всякого зазрения совести. Так вот, Гогспода. На нас обрушилась большая неприятность. Эпидемия, чума. И нам на нашу голову свалилось несчастье, - продолжил Де-ришелье, собравшимся на срочное совещание администрации.
     - Уважаемый господин Ризенко, докладывайте о состоянии дел, о причине и мерах, дозволенных в аналогичных случаях.               
      - Господа, - начал Главный Карантинный врач, - чума свирепствует в Константинополе, в Задунайском крае, в Грузии. Известия с этих мест не утешительные. Размах её в разных местах различный.               
      - Вы уверены, что это чума? – спросил Градоначальник.- Это же страшное определение. Ошибка может много стоить.               
      - Без сомнения. Погибают все, кто соприкасался с сомнительными больными и их жилищами. Ошибка в установлении обратного будет стоить ещё больше.               
      - Что следует предпринимать?               
      - Медицинский Совет определил необходимые самые срочные меры.               
      - Изложите и мы примем их к неукоснительному исполнению.
      - Меры жёсткие, я бы даже сказал, жестокие, но необходимые, чтобы не вымер весь наш благословенный край Новой России, что имело место в других странах. В истории прошлых веков и до наших дней известны страшнейшие случаи эпидемии чумы. Погибало в раз-ные эпидемии в крупных городах и странах более мил-лиона людей. Это страшная болезнь, не щадит никого, ни бедных, ни богатых, ни знатных, ни простых. 
Перечислю меры, необходимые всеповсеместно и срочно их привести в действие:               
     1)  разделить город на  части – предлагаю на 15 частей;
     2) выбрать в каждом участке малый отряд – комиссара, врача  и            вольноопределяющего  из состоятельных людей города;               
      - Только добровольных граждан, - вставил де-Ришелье.
      - Так точно. Всенепременно.               
      - Меры, о которых вы докладываете, имеют другое подтверждение в России, в мире? – вновь перебил его де-Ришелье. 
      - Именно так. Опыт  и  практика имеется, к великому нами сокрушению, про чуму, усилиями и стараниями видных учёных в этой малопривлекательной области. Тревожными были чумные дни 1785 года в Кишиневе, Бендерах, Очакове, Кременчуге. Данила СамойлОвич, известный врач, вёл активную научную и практическую деятельность, проводил интенсивную переписку с западноевропейскими учеными, Академиями наук. За свои исследования 40-летний ученый был избран членом 4 зарубежных академий и получил от императора Иосифа II большую золотую медаль. Хорошо известны его новые работы по чуме, речи к ученикам госпитальных школ «Российской империи».               
      - Прошу прощения, за то, что перебиваю, следует пригласить указанного врача к нам в Одессу.               
     - К нашему и всеобщему сожалению и огорчению, врач Данила СамойлОвич ушёл в мир иной. Он тяжело заболел и в феврале 1805 года умер не от чумы, с кото-рою он лично соприкасался и с нею боролся, а от жестокой жёлчной лихорадки, сопряжённой с холерическими припадками, в городе Николаеве, слава ему небесная.               
     Продолжаю, как отмечал в своих учениях СамойлОвич, незамедлительно проделать следует:               
     3) осмотреть самым тщательным образом все дома, для отделения больных от здоровых;               
     4) уменьшить до крайней возможности общение между народом;               
     5) очистить канавы, осмотреть колодцы;               
     6) обустроить особый двухнедельный Карантин,  предлагаю в крепости, для людей, уезжающих из города;
     7) устроить в городской больнице сомнительное отделение для заболевших;               
     - Какими мерами предосторожности следует распо-рядиться? – спросил Градоначальник.               
     - Прекратить общение, особенно соприкосновение с умершими и сомнительными, сжигать непременно и беспощадно всё, что может вызвать распространение мора: вещи, дома.               
     - А людей куда?               
     - С людьми. Всё сжигать беспощадно, если  уже  стали они несомнительные.               
     - Так, то живые люди, наши люди, дети.               
     - Иначе все погибнут.               
     - Как же можно сжигать?  - недоумевали присутствующие. - Мы, что – варвары, какие?               
     - На это указывал знаменитый врач, самый видный по чуме в Европе, Родриго де-Кастро более 100 лет тому. Его племянник, Стефан Годен из Гамбурга, приехал на царскую службу в Россию и он, по стопам родного человека, заставлял сжигать трупы и устраивать Карантин в порту. Мор беспощадный и мы должны поступать беспощадно. Промасливать в приказном порядке полностью защитную одежду дёгтем или смолою, обкуривать пространства дымом, распространять известь в любых больших количествах, где только возможно. Пить только чистую воду, кипятить воду до пара. Смазывать тело оливковым маслом, конечно, тем, кто в состоянии его купить и использовать не по прямому назначению. Дышать через повязки головными платками. И чем толще платки, тем лучше.               
     - Всё будет Распоряжением немедленно доставлено городскому народу всех сословий, - распорядился герцог Ришелье.
     - А народные средства есть какие-либо? - посыпались вопросы.               
     - Народ принимает разные средства, но большинство из них не имеют научного подтверждения.
     - Какие, можете назвать.
     - Например, чеснок в любом виде и в любом количестве, кислое вино, капустный сок. Но эти все продукты не спасают от заражения при непосредственном соприкосновении с заболевшими.
     За первые двенадцать дней сентября не менее 20 человек умирало ежедневно с явными признаками чумы. Эпидемия не разбирала ни возраста, ни пола, ни поло-жения. Спасала только тех, кто не общался с сомнительными и умершими, соблюдая все предписания начальства. Трудно удавалось врачам и начальству убедить простой люд, что зараза распространяется от общения, что чума не разбирает ни родственных чувств, ни стремления помочь ближнему или просто из сострадания к страждущим.
     В середине сентября чума не унималась. Указом Ришелье запретил заключать торговые сделки: маклерам, нотариусам, конторам, торговцам, а ранее заключённые сделки, считать недействительными.               
     - Господа, - начал очередное короткое совещание Городского Управления,  граф де-Ришелье, - движется уже октябрь, а чума не спадает. Властью, данной мне Императором, назначаю в этот ответственный для нашего края момент Комитет по продовольствию. Наш край окружён карантином, с продовольствием ощущаем недостаток, и следует принять самые строгие меры по его правильному распределению. Председательствующим назначаю коменданта Одессы господина Кобле. Ему в беспрекословное подчинение снаряжаем самых уважаемых  и почётнейших  жителей города. Довожу до вашего сведения, что я подготовил рапорт Монарху. «Прежде, чем дознано здесь ужасное действие заразы, и прежде, чем устроены меры предохранения, опасная болезнь распространилась по большим дорогам, лежащим от Одессы в разные места Новороссийского края, Одесса представляет самое горестное зрелище. С 25 сентября по 18 октября истреблено моровою язвой 938 душ обоего пола, да сомнительных больных оставалось до 200 человек. В числе умерших, город лишился четырёх лучших медиков: коллежский ассесор Ризенко, положивший свою жизнь, спасая заболевшего доктора, коллежского ассесора Кирхнера, штаб-лекарь Пилькевич и городовой врач Каппело. Своей властью распорядился я сжечь все чумные и подозрительные землянки в Карантинной и Военной балках, вывёл гарнизон за черту города в оцеплённый лагерь и  дозволил многим высшего класса жителям поселиться на хуторах внутри оцепления. Одесса стала на осадное положение: все присутственные места, биржа, лавки, театр, трактиры, бани, рынки, училища, храмы Божие – закрыты.  Каждый дом становится неприступной крепостью. Никто не имел права выходить на улицу, никто не мог проникнуть в дом, кроме комиссаров, священника, врача и повивальной бабки и то, с величайшей осторожностью и полной защитой от мора».               
     - А что, и рожают?  - удивились присутствующие.   
     - Против жизни нет Указа,  - ответил Ришелье.               
     - А как люди – без еды и питья,  - недоумевали члены Управы.               
     - В своё время, если помните, до Указа о закрытии города, дал я властью мне доставленной, срок в 12 дней для заготовления припасами на один месяц. Кто по нерадивости не сделал этого, то и терпит неудобства. Дано указание комиссарам с малым своим отрядом ежедневно  посещать  все без  исключения дома вверенных им
участков, расспрашивая о состоянии здоровья и удовлетворяя всем просьбам и требованиям.               
     - Это бесчеловечно, греховно, обрекая народ наш на голод и смерть, - негодовали члены городской Управы. 
     - О всех своих решениях регулярно уведомляю Императора и пока, слава Всевышнему, не получил ни одного выговора.               
     В конце ноября Ришелье в своём всеподданнейшем рапорте писал: «Не имея возможности воспрепятствовать прикосновению одного человека с другим, должно было стараться преградить сообщения одного дома с другим в течение 30 дней. После сего, зараза совершенно отделится и, узнавши настоящие заражённые дома, не трудно будет истребить корень сей болезни. Сия мера чрезвычайна, кроме других трудностей, но совершенно полезна». К слову, следовало бы сказать, что крайне строгие меры с Карантином во время чумы 1812 года в Одессе, отделением здоровых от сомнительных и, особенно, от заболевших, закрытие всех государственных, общественных и частных заведений города. Строжайшее соблюдение всех правил защиты от заразы, послужили прекрасным уроком практических действий городских властей для многих мест в России и других странах при возникновении чумной угрозы.
     Чума гуляла по Новороссии. Ришелье уведомил Монарха о несчастье, что владения его Императорского Высочества подвержены заразе и отделены от остальной части Империи плотным Карантином, обеспечивая защиту России от страшного мора, что никто не будет выпущен из сомнительных мест без строжайшего карантинного очищения от самих рек Буга и Днестра и морем в другие порты. На прилегающих реках запретили рыболовство, закрыли переправу у Николаева, установили карантинную стражу возле Вознесенска, Голты, Балты и Овидиополя. Желающим выехать за пределы карантинных рай-онов приходилось проходить тридцатидневную карантинную обсервацию в этих городах. Карантин стал главным объектом государственной важности. Вот где появилось злачное место. Кто только не предлагал любые деньги, чтобы получить подпись карантинного начальства на долгожданной повестке о прохождении об-сервации.
     Сентябрь в Одессе выдался какой-то не обычный для этих мест. Город вымер. Чума. Улицы пусты, только телеги с трупами и костры во многих частях города. Почему-то думали, что дым и огонь отгонит чуму. Но стояла непривычная духота для сентября. Непонятно, лето кончилось или задержалось. Сказать, что было жарко, так нет, просто стояла духота, то ли от дыма костров, то ли природа обиделась на человечество. К тому же люди держала наглухо закрытыми окна и двери, до смерти боясь чумы. Они никого не принимали и никуда не выходили. Они сидела дома.
     В первые чумные месяцы умерших хоронили в разных местах пригородов Одессы, в том числе в лощинах над морем (будущий парк на Маразлиевской улице – парк им.  Шевченко, - примеч. Автора), но вскоре поняли, что следует выбрать одно место и свозить трупы только туда, под страхом строжайшей расправы с нарушителями. Для погребения умерших от чумы избрали место в удалении от города с южной стороны, и полу-чило оно в народе название «чумное кладбище», а ещё позже, когда на этом месте образовался высокий холм, назвали просто «Чумкой», как печального памятника 1812 года.               
     В Российской истории этот год отмечен трагической датой нападения Наполеона на Россию и замечательной победой российской армии, одержавшей победу за победой, навсегда уничтожившей могущество Наполеона.
     12 июня 1812 года огромная французская армия перешла границу России. 13 июня Император Александр издал воззвание к народу и войскам: «Французские войска вошли в пределы нашей Империи. Император Наполеон в уме своём положил твёрдо разорить Россию. Внезапное нападение открыло явным образом лживость миролюбивых обещаний. Не остаётся Мне инаго, как поднять оружие и употребить все врученные Мне Провидением способы  отражению силы силою. Я надеюсь на усердие  Моего народа и храбрость войск Моих. Я не положу оружие доколе ни единого неприятельского воина не останется в Царстве Моём. Взываем ко всем нашим верноподданным, ко всем сословиям и состояниям, духовным и мирским, приглашая  их вместе с Нами единодушно и общим восстанием содействовать противу всех возможных вражеских замыслов и покушений».

                Совсем не лирическое отступление.
  (Материал из интернета, автор исследования Евгений Понасенков. Насколько его исследования отражают истину – сказать трудно, но интересно, что он пытается документально опровергнуть миф об Отечественной войне 1812 года – примеч. Автора)            

      Призыв Императора Александра о внезапном нападении Наполеона на Россию имеет предысторию. В действительности эту войну развязал сам русский Император Александр I. Ещё в 1805 году он сколотил Третью антифранцузскую коалицию, в которую входили Англия, Австрия, Швеция и Сицилия - временный военно-политический союз европейских государств. Всего было в те годы семь антифранцузских коалиций. Первые две коалиции именовались «антиреволюционными», стремившиеся к восстановлению во Франции монархической династии Бурбонов, павшая в период Французской революции 1789-1799 годов, а начиная с третьей – назывались «антинаполеоновскими». Особенно Англия была заинтересована в войне с Францией. После революции Франция начала быстрыми темпами развивать экономику, торговый флот, угрожая Англии лишить её главенствующей роли.
      В 1805 году Александр направился интервенцией во Францию через Австрию, но французы прогнали русскую армию от своих границ, а затем 2 декабря разгромили её под Аустерлицем. 30 ноября Александр объявил о созыве ополчения и потребовал 612 000 человек крепостных крестьян. Помещиков обязали выделить крестьян сверх рекрутского набора не для того. чтобы защищать свои избы и поля, а для нового похода через всю Европу очередной интервенцией во Францию из-за амбиций царя. Император обещал вернуть дворянам крепостных, но так и не вернул, записав всех в рекруты. Наполеон сумел разгромить превосходящие по численности прусские и русские армии.
      У России с Францией не существовало проблем ни геополитических, ни исторических, ни экономических. Александр развязал войну против Наполеона не только из идеологических соображений. Эту агрессию Александру неплохо оплачивали. Как известно, за каждые сто тысяч солдат континентальных войск Британия платила России огромную сумму - один миллион двести пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, что для неспособного к эффективному экономическому развитию крепостнического режима, было весьма «кстати». Вдобавок к указанной сумме Англия послала в Россию сто пятьдесят тысяч ружей с боеприпасами и военных специалистов. Кроме того Англия списала очень большие русские кредиты, в том числе огромный голландский заем в восемьдесят семь миллионов гульденов.   
      К тому времени Наполеон осуществил великие преобразования: ввёл Гражданский кодекс, по которому живёт в настоящее время вся Европа, создал Французский банк, который спас Францию от инфляции, произвёл реформу всех сфер управления, создал юридические документы на права собственности, выданные всем гражданам, издал приказы о строительстве шоссейных дорог, оздоровления сфер жизнедеятельности и многое другое. 
     Александра не столько интересовали дела российские, сколько его собственные амбиции. Декабрист Никита Муравьёв писал: «В 1801 году заговор под руководством Александра лишает царя Павла престола и жизни без пользы для России». Да и сами его предки, начиная с устранившей собственного мужа, Екатерины, были в свою очередь, незаконными.               
     Из «заслуг» Александра перед отечеством: втягивание в кровавый конфликт и полный провал реформ, закончившийся аракчеевщиной, одной из самых жестоких периодов правления Александра – политика грубой военной дисциплины, связанной с палочной дисциплиной в армии, жестоким подавлением общественного недовольства - усиление цензуры, ограничение свобод и др. Название связано с именем графа, генерала от артиллерии Александра Александровича Аракчеева, фактически осуществлявшего всё руководство внутренней политикой России.
      Отнести поведение «русского душой и православного царя Александра» к его малой компетентности, слабоволию или к его происхождению, не нам судить, но всё же: его отец царь Павел – сын немки Екатерины Великой (София Августа Фредерика фон Анхальт-Цебст-Доренбург) и немца Петра Третьего (Петер Карл Ульрих герцог Гольштейн-Готторпский), а мать Александра – Мария Фёдоровна, немка (Софья Мария Доротея Августа Луиза фон Вюртемберг. И жена Александра, тоже немка - Луиза Мария Августа Баденская.
      2 июня 1807 года войска Александра вновь были разгромлены под Фридландом. И на этот раз Наполеон наперекор логике военной выгоды не стал преследовать русских. Более того: он даже не перешёл границы России, хотя, если бы он замышлял поход в Россию, то лучший момент сложно себе представить, страна была абсолютно никем не защищена. Но Наполеон преследовал лишь одну цель – союз с Россией. Ради этого он обмундировал оборванных после сильных боёв 6732 русских солдат и 130 генералов из русских пленных и в июле 1800 года отправил их безвозмездно в Россию.
      По Тильзитскому мирному договору Россия получила в добавок Белостокскую область. После этого Александр повёл лицемерную игру. Во время многочисленных свиданий в Тильзите Александр обнимался и целовался с «антихристом» Наполеоном, затем пять лет регулярно писал ему письма, начинающиеся словами «Государь, брат мой…». Параллельно с этим Александр отсылал матери Марии Фёдоровне депеши такого содержания: Тильзит – это временная передышка для того, чтобы собрать ещё более многочисленную армию и снова начать войну. Одновременно с этим Александр  после заключения мира увеличивает расходы на армию в два раза. С 1810 года русские армии уже стояли в боевом развёртывании на границах герцогства Варшавского.
      Наполеон упорно не слушал своих советников, которые предупреждали его не верить Александру. Более того: французский полководец начинает выводить свои войска из немецких земель. В то же самое время Александр начинает энергично сколачивать шестую по счёту коалицию. К середине 1811 года Александр почти уговорил прусское и шведское правительство начать войну с Францией. 5 октября 181 года была подписана русско-прусская военная конвенция против Франции, а в конце октября Царь подписал ряд Повелений войскам готовится к операции на реке Висла. Однако, в последний момент император Австрии и король Пруссии испугались вновь открыто воевать с Наполеоном и согласились лишь на секретные договоренности, что в случае войны не станут серьёзно действовать против России.               
     В конце апреля 1812 года Наполеон послал парламентёров к Александру, который уже находился при армии, с предложением не вступать в войну, Александр не согласился. Дипломатическое объявление войны произошло по всем правилам. За восемь дней до начала войны, и перехода французами через реку Неман, ещё 16 июня 1812 года, глава французского МИДа, герцог де-Бассано, подписал ноту о прекращении  дипломатических отношений с Россией, уведомив об этом официально европейские правительства.
      Французы перешли Неман, считая, что больше стоять друг против друга невозможно и ждать, пока в тылу Австрия и Пруссия открыто перейдут на сторону России. Интересна запись в мемуарах информированного польского генерала Дезидерия Хлоповского: «Столь позднее выступление в поход и всё расположение войск ясно показали, что Наполеон хотел только запугать императора Александра…»
     Наполеон рассчитывал на психологический эффект сначала от подготовки, а потом от вторжения. Победа в приграничном сражений вновь заставила бы православного императора целоваться с «антихрестом» и выполнить то, под чем русский государь подписывался ранее.

     Произошло то, на что правитель, думающий о благе своей страны, не может рассчитывать даже в горячечном сне. Император Александр покинул армию, которая стала почти хаотично отступать. Как обычно бывает в России, русские начали готовиться к войне, к началу боевых действий, не имели плана действий, и не назначили главнокомандующего. Французы просто преследовали, отходящую и не вступающую в сражения, армию.
     Следует отметить, что Наполеон сам не очень отдавал себе отчёт, куда может завести его вторжение в бесконечные российские просторы. Предыдущие победоносные войны в Европе Наполеон вёл на ограниченном пространстве с хорошими дорогами, с относительно тёплой зимой. Увлечённый относительно легкой победой, пройтись по России и наказать её за развязывание предыдущих войн против Франции за короткое лето, законно погряз в российской зиме, так и добившись победы. Плачевно закончился поход на Россию.
      История знает ещё один аналогичный пример с гитлеровской Германией. Летний «блиц-криг» Гитлеру не удался, и фашистская армия отведала в полную силу настоящую русскую зиму. Грязь, болота, бездорожье, суровая зима 1941-42 годов, растянутые на сотни километров тылы, разгром фашистской воинской группировки под Москвой, показали, что «непобедимый Вермахт» может быть основательно бит. Учит ли история чему-то, так и неизвестно.
      Наполеон отбивался от идущих одна за другой агрессий. Если бы Наполеон в 1805 году ждал русских и австрийцев в Париже, а не разгромил бы агрессоров-коалиционеров в Австрии – то все бы хорошее для Франции закончилось в 1805, а не в 1815 году! Если бы Наполеон ждал русских, пруссаков, шведов, англичан и австрийцев в Париже в 1812 году, то все бы закончилось в  1812, а  не в 1815! За  это время  он сумел сделать из Франции новую страну, провести реформы, которые были важны не для одной лишь Франции, но для всего мира. Чем бы была Европа сегодня без Кодекса Напо-леона, без его новой административной системы, без шоссе через Альпы, без новой системы всеобщего образования, без стиля ампир? Квасные патриоты дороги бы до своей хрущевки не нашли, не придумай Наполеон вменяемую нумерацию домов с разделением на четную и нечетную стороны! Параллельно с тем, что он отбивался от агрессии, Наполеон отменял внутренние таможенные пошлины, вводил местное самоуправление в отсталых крепостнических странах, упразднял инквизицию. А.С. Пушкин сформулировал историческую роль Наполеона точнее всех: «…и миру вечную свободу из мрака ссылки завещал…».
     Во все концы России отправили уведомление гене-рал-майора Иловайского: «Неприятель, теснимый и вседневно поражаемый нашими войсками, вынужден был очистить Москву 11 октября, но и, убегая, умышлял он поразить новою скорбью христолюбивый народ России, взорвал подкопами Кремль и Божие храмы, в коих почивают тела угодников! Дивен Бог во святых Его! Часть стен кремлёвских и почти все здания взлетели на воздух или истреблены пожаром, а соборы и храмы, вмещающие мощи святых, целы и невредимы, в знамении милосердия Господня к Царю и Царству Русскому!»               
     И только в конце декабря, когда радостный манифест о принесении Господу Богу благодарения за освобождение России от нашествия Наполеона, достиг Одессы, Ришелье сквозь тревогу и грусть, заботясь о здоровье выживших от чумной заразы, позволил духо-венству под строгим надзором и с величайшими предосторожностями, войти в Соборный храм.  Отслужить молебен  от имени города  и всего Новороссийского края,
как благодарственный гимн за спасение Отечества. Внутрь церкви допускались только высшие духовные лица, а малое количество сверх этого, в том числе и сам герцог де-Ришелье с комиссарами, которым запрещалось сообщаться друг с другом близко, находились   за  оградой собора.               
     Не гулянием и забавами встретила Одесса Новый 1813 год, не поздравлениями, а мертвой тишиной, жестокими потерями и тревожным ожиданием будущего. Только сам Ришелье, как и все месяцы чумы, появляясь в самых опасных чумных местах в своей узнаваемой шинели и при шпаге.  И сегодня не терял он надежды, уверяя всех, что, когда вся Империя в столь короткое время вместе с героической армией и с лютой зимой, избавились от грозного неприятельского нашествия, и как победительница, гонит врага в его собственной земле, то и милосердный Бог Русский спасёт и Одессу от тягостного над нею бедствия.               
     Так оно и вышло. 15 февраля 1913 года Ришелье разослал всем Губернаторам и Градоначальникам Новороссийского края депешу:  «По истечению шестинедельного между гражданами спокойствия, назначено завтрашний день принести Господу Богу благодарственное молебствие за избавление нас от бедствия, в полном уповании, что Его святая десница сохранит нас на будущее время от всяких подобных зол, и что прежнее благополучие и безопасность снова водворится во всём здешнем крае».               
     На удивление быстро начали избавляться от наследия чумного мора: карантин был снят, сообщения в городе возобновлены, присутственные места, храмы, таможня, биржа, открылись. Но долго ещё население города трепетало от одной мысли о прошедшем ужасе. Торговля началась малыми шагами, все обозы с  товарами  и продовольствием  проходили  обсервацию в карантинах  на  всех  границах края. Казалось бы, что самое страшное    прошло, но   судьбе  было  вновь  и   вновь  испытать  страдания и мужество молодого города и его народа. Редко случающаяся в здешних местах холодная, просто лютая зима, истребила более миллиона голов скота: лошадей, рогатого скота и верблюдов. В Одессу хлынули заграничные корабли, истосковавшиеся по торговле, по пшенице, по сбыту своих товаров.
     Одесская казна была пуста, истощившись чумой, поставками народу в чумные месяцы продовольствия и от других нужд. И, не в пример другим городам, наро-дам и временам (имеется ввиду добровольная помощь нуждающемуся государству и городу в трудные для страны годы – примеч. Автора), одесское купечество представило Ришелье петицию:               
     «Желая споспешествовать Всемилостивейшему Его Императорского Величества попечению о пользе города Одессы,  вызываемся добровольно, к платимой доселе пошлине по 2,5 копейки с четверти вывозимой за море пшеницы, ещё платить столько же, лишь бы только собираемая таким образом сумма употреблялась на исправление дорог, на обработку разных источников к достаточному продовольствию города водою и тому подобные для Одессы полезные предметы».               
     Указом Высочайшего одобрения сбор утвердили в столице. Это послужило добрым примером и, торгующий в Одессе коллежский ассесор Николай Штиглиц, преподнёс в дар городу 100000 рублей, по тем временам огромная сумма, на полезные городу дела. Со временем эти деньги были употреблены при строительстве Благородного Института для воспитания юношества.
     Первое общественное мероприятие после полугодовой мёртвой тишины, жестоких потерь чумного мора и тревожного ожидания непредсказуемого будущего, одесситы  провели так шумно и весело, что вряд ли ещё  такое пиршество могло быть или будет в Одессе. Все жители молодого растущего города, поддержанные,  не теряющему надежды на благополучное будущее, графом де-Ришелье, окунулись в море веселья, радости и пиршества.
     Дом Родоконаки устроил приём с танцами и бога-тым столом. А тут ещё по Одессе пустили слух, что, мол, выпитое в чрезмерном количестве кислое вино, предохраняет от возможного появления и возвращения чумы. И без слухов умели пить, а тут возлияли безмерно. 
     Ришелье уверял всех одесситов в том, что если Россия справилась с нашествием грозного неприятеля в столь короткие сроки и гонит его в его собственной земле, то и милосердный Бог спасёт и Одессу от тяготеющего над ней бедствия. Беспокоясь о возможном распространении чумы в других районах России, он написал губернаторам:               
     «По истечении шестинедельного между гражданским спокойствием, назначено принести Господу Богу благодарственное молебствие за избавление нас от бедствия, в полном уповании, что Его святая десница сохранит нас на будущее время от всяких подобных зол, и что прежнее благополучие и безопасность снова повторятся во всём здешнем крае. В самом начале появления в здешнем крае заразительной болезни, действия ея были столь слабы и неприметны, что Правительство никак не могло подозревать несчастия.  Самые медики, пользовавшие некоторых заражённых, как то открылось после, и в уме своём не имели, чтобы то была пагубная язва: они даже долго не могли согласиться в том, как начальство начало беспокоиться насчёт умножения болезней и, несмотря на уверения их, приняло самые деятельные меры осторожности. Но между тем зло успело рас-пространиться  по окрестностям  и найдено, что люди в некоторых ближайших селениях умирали прежде, нежели могли заметить действие заразы в Одессе. Я, по несчастью, из опыта знаю, что яд сей смертельной язвы весьма долгое время может скрываться в вещах и сообщать человеку болезнь, когда он прикасается к ним по случаю, хотя бы то было и по прошествии нескольких месяцев. Сие обстоятельство и бывшее всегда здесь многолюдное стечение народа из разных отдельных мест государства, немало беспокоят меня насчёт внутренних губерний.  Главнейшее попечение моё обращено было всегда на предохранение Империи от зла сего, и хотя в Одессе, благодаря Бога,  бедствие повсюду теперь прекращается, но,  тем не менее,  должен я заботиться о том, чтобы оно по какому-либо несчастному случаю, не могло вновь где обнаружиться, с открытием весны. Опасения мои тем более меня беспокоят, что я имею всегда в виду приведенный мною пример Одессы. Действия заразы в новом месте, а особенно в зимнее время, могут быть столь слабы, медлительны и неприметны, что никто не обратит на них внимания: а между тем зло, распространяясь через сообщения, при появлении тёплой погоды, вдруг возникает там, где того совершенно не ожидают. Заботясь беспрестанно сею мыслью, я за долг почитаю сообщить о сём при тайной смертности…»
     Провидение спасло Россию на сей раз распространения заразы, искренняя заботливость Ришелье о пользе и безопасности Империи,  достойна всей его  жизни.
   
                * * *

     Нельзя сказать, что 12 лет жизни при Ришелье для семьи Нагартовых прошли спокойно и безмятежно, хотя эти годы оказались годами бурного расцвета и становления Одессы.  Всё таки, такой срок  в жизни человека чего-то значит. Виолетта вышла замуж. Это целая отдельная история. Как-то она возле своего дома столкнулась, именно столкнулась с молодым человеком, стоящим в сторонке от входа в синагогу, а дом Нагартовых был рядом с синагогой. Молодой человек читал молитвенник, не обращая внимания на окружающую обстановку.
     - Извините, я не хотел вас задеть, - оправдывался молодой человек, - я зачитался и не увидел, что вы прошли.
     - Как вы могли меня задеть, когда я шла, а вы стояли на месте. Это я вас задела совершенно случайно и приношу свои извинения.
     - Всё-таки мне следовало бы быть внимательнее к прохожим, - краснея и не глядя на Виолетту, ответил он.
      Виолетта удивилась, что молодой человек совсем не смотрит на неё, уткнувшись в свою книгу. Её это даже как-то задело, неужели она такая не привлекательная, что он даже не взглянул на неё. Она внимательно посмотрела на него. Статный, подтянутый, в добротном чёрном пальто и чёрной шляпой на голове и красивыми тонкими чертами лица. Виолетта ещё несколько секунд всматривалась в красивое лицо потупившего взгляд молодого человека, повернулась и скрылась на крыльце своего дома. Его вид и красота не выходили из головы Виолетты. Но самое удивительное, что через несколько дней к ним в дом приехал на красивой дорогой карете солидный мужчина  сватать своего единственного сына за старшую дочь. О чём они долго беседовали наедине, неизвестно, но кончилась их беседа крепким рукопожатием. Михаил согласился выдать свою дочь за Лазаря Бейдера, сына торговца алмазами, Моше Бейдера. Тем более, что они тезки.
     Михаил Борисович  не счёл  нужным согласовывать своё решение с Виолеттой и, когда она узнала, что её выдают замуж, то взбунтовалась не на шутку.
     - Никогда не выйду ни за какого мужчину, если я его даже не видела, - кричала в истерике Виолетта, - не будет этого.      
     Раньше никто не ожидал в семье такого бунта от скромной и тихой Виолетты. Но, когда она узнала, что её будущий муж это молодой человек, с которым она столкнулась у своего дома, то примирилась.
     - Он же даже не посмотрел на меня, - удивлённо говорила она, - уткнулся в свою книжку и только краснел, разговаривая со мной.
     - Ты не поняла, дорогая моя дочурка, - ответил отец, - он не мог смотреть на незнакомую девушку, не положено в ортодоксальных семьях. Он очень воспи-танный молодой человек и семья у них почтенная еврейская семья. Может быть немного более религиозная, чем мы, но это даже к лучшему.
     - Почему к лучшему? - удивлённо спросила Виолетта.
     - Потому что в ортодоксальных  семьях вся жизнь подчинена правилам, написанным в Торе и Талмуде.
     - Получается, что мне необходимо изучить Тору и Талмуд?
     - Придётся, - несколько с сомнением ответил отец, - это не так просто. Думаю, что учить Тору и Талмуд тебе придётся целую жизнь.
     С первых же дней замужества Виолетту устраивал новый муж. Он не приставал к жене по ночам. Спали они в резных комнатах. Только по определённым дням месяца он являлся к ней в постель, по её согласию. Молодой муж не приставал к ней с разговорами, не требовал от неё выполнения каких-то обязанностей по дому. Выходили они вместе на прогулки только в определённые дни, в субботу, в праздники. Чинно и тихо прогуливались по улицам, здороваясь со встречными знакомыми семьями. Вначале Виолета ни-как не могла привыкнуть к распорядку дня в семье: точное время завтрака, обеда, ужина. Молитва и омовение рук перед едой за столом. Специфическая еда. Многие блюда ей знакомые по родительскому дому имели совершенно другой вид и вкус. Задавать вопросы членам семьи ей мешала её застенчивость. Так проходили первые дни, недели замужества. Со временем она в разговоре с родной матерью поняла, что попала в ортодоксальную семью, что в такой семье совершенно другие правила, чем в их еврейской семье. В родительском доме тоже соблюдали кошерность в еде, но не до такой степени. Даже обыкновенная вода, уже не говоря о птице или говядине, подготавливаемой к обеду в ортодоксальных семьях, должны быть своим образом доведены до полной кошерности. Для Виолетты многие сложности новой семейной жизни доходили постепенно, она это принимала с должным пониманием. Через месяц она поняла, что с ней происходит что-то невероятное, самочувствие ухудшилось, тошнота и слабость не покидали её. От родной матери она узнала, что она беременна. Когда она призналась мужу, что, кажется, она беременна, то это вызвало в семье неимоверную радость. Первенец в семье – праздновали целую неделю. Муж был с ней ласковым и внимательным. Виолетта как-то чистя мужа лапесрдак (полупальто верующих  евреев – примеч. Автора), обнаружила в кармане бумажку на   которой были какие-то значки и цифры. Потом, через несколько месяцев она поняла, что на той бумажке значились числа месяца, в которые муж приходил к ней в спальню. Виолетта пошла за консультацией к ребецн, жене главного раввина их синагоги и узнала много интересного, в том числе и про особый календарь, когда для  жены и мужа  самые подходящие  дни для зачатия новой жизни. Действительно, за девять лет у Виолетты было уже четверо детей, и она была на сносях пятым. С годами она научилась, не обижая мужа, воздерживаться от очередной беременности. Виолетта занималась детьми, отдавая им всю свою жизнь. Дети росли здоровыми и крепкими. Лазарь был занят первую половину изучением Торы, а после обеда и небольшого отдыха занимался шлифованием алмазов. Он полюбил это занятие, и оно у него получалось очень хорошо. Он был одним из самых лучших шлифовщиком на всю округу, пожалуй, и на всю Россию. Его работа приносила большой достаток в дом, хотя его отец имел немалые сбережения. Со временем они построили собственный дом на той же улице – еврейской. Лазарь открыл мастерскую по шлифовке алмазов. Сам уже редко садился за шлифовальный станок, он занимался обучением новых шлифовальщиков.
      Но первым из Нагартовых женился Георгий. С ним произошёл неприятный случай. Познакомился он с одной очень красивой девушкой, встречался с ней некоторое время и собирался жениться на ней. Она была наездницей из бродячей цирковой труппы, задержавшейся в Одессе с гастролями, а потом и с плохой погодой для дальнейших путешествий. Он всё уговаривал её, чтобы она бросила цирк, бросила бродяжническую жизнь, они построят свой дом и будут жить, как нормальные люди, но она не соглашалась, и в этом был весь вопрос. Короче, закончилось тем, что она обокрала Георгия полно-стью, забрала у него обманным путём все его сбережения и некоторые драгоценности, сославшись на то, что ей необходимо расплатиться с хозяином цирка, за то, что бросает труппу и «улетела» в дальние края вместе с бродячим цирком. Георгий некоторое время ходил, как опущенный в воду, не мог никак согласиться с тем, что его, бывалого  и  битого  жизнью  человеком, обманули, как дурака. Неудачный эксперимент забылся. Георгий удивил свою семью, сделав обрезание. К тому времени в Одессе появился моэль (специально обученный религиозный человек, проделывающий ритуальное обрезание новорожденным мальчикам в еврейских семьях на восьмой день после рождения и всем, кто перешёл в иудаизм и согласен сделать добровольно обрезание. Обряд обрезания – один из самых древних в истории цивилизации. Как показывают исследования мумий, в Древнем Египте он существовал уже пять тысяч лет назад. Согласно Библии, первым среди евреев эту операцию проделал праотец Авраам. Отсечение крайней плоти служило символом союза (завета), заключенного еврейским народом с Богом, и было совершено Авраамом на 99-м году жизни непосредственно по божественному указанию. (Этот обряда у евреев, называется «бритмила» - примеч. Автора).
     Георгий долго присматривался к новому одесситу-моэлю. Выяснил, что тот из Бердичева приехал с большой семёй, регулярно посещал синагогу. Там и запри-метил его Георгий, познакомился с ним поближе. Только после этого Георгий решился раскрыть ему свою тайну. Ну, не всю, но всё же, что он, мол, из еврейской семьи, родился во Франции, но потом начались погромы, разбой, гонение на евреев, его отца убили, мать и четверо детей остались без средств к существованию. Георгий, Жорж, в молодости, бежал из дома, ему ещё не было четырнадцати лет, не хотел обременять семью, а работы никакой не было в их краю, и пошёл он по свету. Скитался долго по южной Франции, где попро-шайничал, где подрабатывал пастухом, сборщиком винограда. Хорошие люди подсказали идти в Париж, там легче пропитаться. Так, мало-помалу добрался он с годами до Прибалтики и случайно нашёл родственников -  Нагартовых с ними и прибыл на северный берег Чёрного моря. Как раз попали они к освобождению крепости Хаджибей от турок и надолго, может, и насовсем поселились в этих местах. Весь этот рассказ был, в основном, правдой или полуправдой, но очень убедительной.
     Моэль Хаим сам  догадался, что Георгий-Жорж не обрезанный и предложил ему проделать эту процедуру, но секретно, чтобы никто не узнал об этом. Договорились о дне и часе, процедура прошла быстро, благополучно и почти безболезненно. Жора с удовольствием выпил перед этим два бокала хорошего вина по предложению Моэля. От домашних он не стал скрывать.
     - Дорогой Михаил Борисович, хочу вам раскрыть малую, а может быть и большую тайну.
     - Не пугай меня, говори немедленно, что случилось, не убил ли ты кого-то по неосторожности?
     - Я сделал обрезание у моэля Хаима, вы его знаете по синагоге, - на одном дыхании выпалил он, долго и мучительно обдумывая эту фразу.
     - Дорогой мой, Георгий, ты меня не только поразил, но и до крайности удивил. Пойти на такую процедуру, тебя же никто не принуждал к такому, ты и так прикипел всей душой и телом к нашей семье. Мы действительно уже давно считаем тебя своим – евреем. В таком взрослом возрасте решиться на такое, это же больно и потом минимум неделю мучиться.
     - А что возраст?! Это возраст Христа.
     - Знаешь, чтобы это имя в таком контексте я больше никогда не слышал от тебя. Во-первых, он по имени Иисус, вернее Иешуа (на иврита – примеч. Автора), а приставка Христос – это помазанник Божий или Мессия.  Законодательно утвердил это сочетание слов  проклятый всем еврейским народом император Константин. Я уже рассказывал тебе об этом выродке, когда  ты согласился  со мной по поводу твоего желания стать Георгием Константиновичем. Во-вторых, его именем освящено христианство, ставшее по постановлению того же Константина злейшим врагом евреев. Мало кто из верующих христиан знает, что так называемый сын Б-га на Земле, Иисус Христос – еврей. Это тщательно скрывают от простого народа служители церкви. Между прочим, где это ты наслышался про Иисуса?
     - У нас в синагоге. Как-то я случайно прислушался к разговору среди группы евреев у нас в синагоге.
     - Гнать этих горе-евреев из нашей синагоги. Они не евреи, они оскверняют нашу веру в единого Б-га. Нам не нужны наместники Б-га на Земле.
     - Понял, - только и смог ответить Георгий.
     - По поводу твоего, теперь можно сказать, настоящего верующего в единого Б-га, мы устроим грандиозный праздник у нас  в семье. Это будет праздник твоего рождения, обряд обрезания. У евреев это самый весёлый праздник, праздник рождения нового еврея.
     К удивлению Георгия, вся семья Нагартовых радушно восприняла эту приятную новость. Событие совпало с окончанием кардинального переустройства дома, его расширили, перестроили фасад, подняли потолки, комнаты оборудовали голландскими печами – новшество привезенное европейскими переселенцами. Только на кухне осталась большая печь, отапливающая и баню.
     - Боря, - обратился отец к сыну, - мы уже давно живём нормальной жизнью, в хорошем добротном доме, в центре города, а ты всё ходишь в грязной обувке, стыдно мне за тебя.
      - Папа, посмотри на улицу, сплошная грязь. Чисть не чисть, всё равно останутся грязными.
     - Ты уж не передёргивай. Даже в синагогу, что, можно сказать, в нашем доме, десять шагов, а ты и туда ходишь в грязной обуви. Не прилично.
     - А  чем чистить, тряпкой, я  и так  их  протираю, а толку – чуть.
     - Знаете ли вы, дорогие мои, что в городе есть специалист по чистке обуви, Яшка Дерибас, - вступил в разговор Георгий.
     - Родственник нашего Дерибаса? – недоумённо спросил Борис.
     - Ну, что ты?! Как можно задавать такие вопросы, это бывший крепостной, как говорят в народе, семейства Дерибасов. То ли они привезли с собой из имения свою прислугу из крепостных, то ли другим путём, но факт. В Одессе крепостных нет, но прислуга осталась при доме Феликса Дерибаса, живут они, преимущественно  в Тузлах, где их имение или на загородней даче в Дерибасовке.
     - И что?! – повторил вопрос Борис.
     - А то, что этот самый Яшка Дерибас, сам вырабатывает какую-то мазь для чистки обуви и каждое утро, в любую погоду и летом и зимой, приходит в дом Феликса Дерибаса и чистит этой мазью и своими, как говорят, волшебными щётками собственного изготовления всю семейную обувь.
     - Нам бы заполучить такого мастера, - мечтательно сказал Борис.
     - Попробую его уговорить, или купить у него эту волшебную мазь.
     Разговор Георгия с Яшкой не получился. Как-то Жора подстерёг Яшку у дома Феликса Дерибаса, предложил ему закурить, зная, что Яшка заядлый курильщик, но тот отказался от предложенной тонкой сигары.
     - Я курю только собственный табак, другого не приёмлю, - вынул он из кармана потёртых брюк торбочку, вынул из неё покусанную, видавшую виды, трубку, насыпал в неё мелко нарезанный табак, теперь назвали бы его махоркой, долго раскуривал трубку от бывалого кресало, от спичек, предложенных Георгием, отказался, и
раскурив, затянулся и выдохнул такой крепкий дым, что Георгий аж поперхнулся.
     - Вот и табачок у тебя собственный крепок, - закашлявшись, высказал Жорж. - Обувная мазь твоя такая же прекрасная вещь?
     - То совсем другое дело. Секретное. Оно уйдёт со мной в могилу, - ответил Яшка, натужно закашлявшись от убийственного табака.
     - Как тебя уговорить чистить нашу семейную обувь твоей секретной мазью за приличное вознаграждение. Никому не скажем про твою секретную мазь.
     - Не-е-е! Это  не будет никогда. Я всю жизнь чищу ботинки только своим господам и больше никому. Понял, мил человек. И разговор наш окончен, работать мне надо, а не лясы разводить, - сплюнул Яшка на землю почти чёрную слюну, и пошёл по своим рабочим делам.         
     В обновлённый дом Жорж привёл молодую хозяйку из новых европейских переселенцев, конечно, согласовав этот серьёзный вопрос с главой семьи.
     - Михаил Борисович, не волнуйтесь, это временно. Вскоре, постараюсь, как можно скорее построить свой дом. – извиняясь, пробормотал Георгий.
     - Нет ничего более постоянного, чем временное, - полушутя полусерьёзно, - ответил Михаил. – Конечно, приводи, будем очень рады твоему поступку. Тем более, что я знаком с семьёй твоей избранницы. Хорошие люди, работящие и серьёзные. Даже фамилия их говорит об этом – Гарины – зерноводы (Гарин – зерно на иврите – примеч. Автора).
     Познакомился Жорж с Сабиной, молоденькой девушкой, помогая её семье освоить участок земли невдалеке от их дома. Зажиточная семья Сабины, Гарины, занималась зерном. Отец и старших два его сына прекрасно разбирались в зерне.
     Глава семьи, Хаим Гарин, благородного вида европейский еврей, родом из Северной Италии, приехал с большой семьёй в  Одессу вместе со своим делом,      собственной клиентурой по скупке и продаже пшеницы.
     Хозяйка семьи, Берта, статная, крупная женщина с красивыми смуглыми чертами лица, типичная, шумная подвижная, жизнерадостная итальянка, во всяком слу-чае – темпераментная южанка, хотя  она из старинного еврейского рода ещё из самой Испании, бежавшие в средние века от испанской инквизиции, и осели в Италии. Две её взрослые дочери очень похожие на свою мать, создавали в семье обстановку живой, радостной жизни. В семье играли на многих инструментах, пели и плясали по любому поводу и без повода.
     Старшая дочь, Сабина, уговорила Георгия, что она будет помогать ему при нарезке и разметке участка, в этом важном и интересном деле. Сабина таскала за Жоржем мерную рейку, забивала колышки, привязывая к каждой из них цветные ленточки.
     - Между прочим, мои сёстры тоже прикрепляли цветные ленточки  к колышкам. А почему именно цветные?
     - А так красивее, веселее и понятливее. Вот красные ленточки – это фасад нашего будущего дома, белые – соседние участки, хотя будет зависеть от соседей, может и чёрные пришлось бы привязывать. Да ладно, увидим, пусть пока будут белые, а чёрные, само собой разумеющиеся, это задний двор. Мне кажется, что отец построит новый дом, точно такой, какой был у нас в Италии, - беспрерывно двигаясь, проворно делая любую доверенную ей работу, смеясь и подшучивая над Жорой.
     - Весёлая девушка и работящая, - подумал Георгий, -  будет хорошей женой.
     Как и всё в жизни, Жорж и это решил не раздумывая, взять Сабину в жёны.
      - Я, как старший в семье и, как у нас уже давно принято считать тебя моим племенником, благословляю на этот подвиг и желаю счастья здоровья тебе и твоей новой семье, и много здоровых детей. Да, а как она и её родители, согласны?- спросил Михаил.
     - Я ещё не просил её руки, но надеюсь на положительный ответ.
     - Может быть, пойдём вместе к ним свататься?
     - Вначале я попытаюсь поговорить с Сабиной, а потом посмотрим.
     Это важное дело, как и все сложные дела, Георгий не откладывал на потом. При первой же встрече с Сабиной, Георгий просто прямо в лоб, спросил девушку:
     - Сабина дорогая, берите мерные цепи и рейку и перейдём на соседний участок. Посмотрим, подойдёт ли он нам под усадьбу?
     Говорили они между собой по-французски, часто и незаметно переходя на итальянский.
     - Да, Сабина, между прочим, хотели ли бы вы выйти за меня замуж? – принимая от помощницы тяжёлый моток мерной цепи, спросил Жора.
     - Это вы делаете мне предложение? – игриво ответила Сабина вопросом на вопрос.
     - Официально просьбу вашей руки я с моим дядей, Михаил Борисовичем Нагартовым, испросим по всем правилам нашей религии (с ударением на «нашей     религии») у ваших родителей, а вас я спрашиваю, чтобы не было потом конфуза.
     - Конфуза не будет, - ответила, посмеиваясь, Сабина, - но мы ещё мало знакомы с вами.
     - Мы достаточно знакомы в работе и постоянном общении, без романтических – любишь - не любишь, вы мне нравитесь и если я вам не безразличен, не буду для вас раздражающим фактором, то мы подходим друг к другу.
     - Подходим! - заявила она, чмокнув Жору в щёку, зарделась так, что румянец залил всё её смуглое лицо и открытую шею. Она взвизгнула и умчалась прочь.
     Её мать и отец временно поселились в доме Нагартовых, а все молодые члены семьи жили на постоялом дворе Михаила Борисовича. Семьями быстро сговорились, подготовили и провели большую весёлую свадьбу по всем еврейским обычаям с раввином и под хупой. Сабина перебралась в комнату Жоржа со всем своим не большим, но добротным скарбом. Георгий истребовал «открытый лист» на участок для своего собственного дома почти напротив дома Нагартовых и кроме многих рабочих забот, Жорж активно приступил к сооружению собственного дома. Георгий всё меньше и меньше занимался геодезией. Большая часть земельных участков центральной части города уже розданы. Работа его в должности начальника гидрогеодезического депо отнимала массу времени и усилий именно на гидравлическом направлении. Георгий глубоко освоил мало знакомую ему ранее гидротехнику. Одесский порт расширялся и переустраивался, новая пристань для торговых ко-раблей, улучшались старые, расширялись большой и малый жэтэ. Выстроили новый мол и на нём при входе в одесскую бухту соорудили красивый маяк – гордость мореходов Одессы.
      - Михаил Борисович, Михаил Борисович, - орал во всю глотку геодезист Первухин, - несчастье случилось. Вас сын, Георгий Михайлович, повредился.
     - Что значит повредился? – нервно, спросил Нагартов старший.
     - Большая болванка упала на Георгия Михайловича, ногу ему повредила.
     - Где это? Где он? Что с ним? - взволнованно переспросил Первухина Михаил.
     - Там, в порту, лежит на мешках, - захлёбываясь от волнения, повторял Первухин.
     - Немедленно едем к нему. Минутку, позову Виолетту и запряжем лошадей.
      Виолетта захватила с собой саквояж с необходимыми лекарствами и быстро двинулись в путь. Гнали лошадей во всю прыть.   
          

                * * *

     Манифест Монарха 18 мая 1814 года – победителя и миротворца, наполнил сердца народа истинной радостью:
     «Буря брани, врагов общего спокойствия, врагов России  непримиримым  подъятая, недавно  свирепствовавшая в сердце отечества нашего, ныне в страну неприятелей перенесшаяся, на ней отяготилась. Исполнилась мера терпения Бога защитника правых! Горестная необходимость извлекла мечь наш. Достоинство народа, промыслом Всевышнего попечению нашему ввереннаго, воспретило опустить его во влагалище, доколе неприятель в земле нашей. Все пожертвования и великие подвиги русского народа были причиной нести оружие в страну нападателей, и коим образом Франция, признав законных своих государей, пожелала окончить тяжкую борьбу и заключить прочный мир»
     В мае 1814 года заключён мирный трактат между Российской Империей и Французским королевством, возвративший России спокойствие и тишину. Велика радость одесситов в окончании боевых действий на суше и на море, возродивших торговлю.
     Радость и веселье не всегда гуляют сами по себе к ним часто присоединяется и грусть, вызванная слухами, что Ришелье, обожаемый начальник, оставляет край Новороссийский, должен возвратиться в отечество своё. Многие полагали, что любимый граф только поприсутствует при Императоре Александре в переговорах в Париже и вернётся в Одессу. Никто не мог вообразить себе, чтобы герцог был в силах оставить навсегда любимую Одессу. Но сами действия графа свидетельствовали об обратном. Он по воле Монарха отправляется в Вену и поручает Одесское Градоначальство генерал-майору Кобле, остальной край - губернаторам. Войска, бывшие под его командованием, Ришелье передал генерал-лейтенанту Бороздину.      
     Генерал-майор Кобле ничем особо примечательным не отличился на столь высоком посту и, естественно, был Императором заменён меньше, чем через год. На его место назначен был Высочайшим указом генерал от инфантерии граф Ланжерон.

                Граф Александр Фёдорович Ланжерон.
     Граф Александр, Андро-Ланжерон, барон Австрийской Империи и Гражданин Женевского Кантона, Луи-Александр, рыцарь-граф де-Ланжерон, маркиз де ля Косс, барон де-Куньи, де ля Форте и де Сасси, родился в Париже 13 января 1763 года, он происходит из аристократического французского рода. Первоначально, в 1777 году, в возрасте 14 лет, поступил на службу прапорщиком во французскую гвардию. В те времена принято было, что рождающихся мальчиков из богатых графских или княжеских семейств, записывали сразу же при рождении в солдаты привилегированного полка. Пока ребёнок рос, его «служба» в армии претерпевала все изменения в положенные сроки, переходя от одного звания к другому. Во время французской революции Ланжерон жил в Лондоне, писал для французских газет репортажи и сочинил несколько пьес (»Масаниэлла», «Розамунда», «Мария Стюарт») и только одну комедию             («Притворное столкновение»), поставленную в Париже в 1789 году Брифо, с которым познакомился во Франции незадолго до отъезда в Россию и продолжал переписываться с ним до своей смерти. Ланжерон вёл дневник в каждой из военных кампаний, в которых он участвовал. Эти дневники, пестрящие множеством деталей и анекдотов, сохранили для истории его яркую, живую, а иногда и весьма субъективную, оценку событий. Также оставил обширные мемуары на французском языке. Александр  Ланжерон, «переходя» из одного подразделения в другое, в 1782 году в чине подпоручика оказался в воинской части, действовавшей в боях за независимость Американских Соединённых Штатов против Англии. В начале революции Ланжерон уже дослужился до звания полковника пехотного Арманьяка полка. Он решил перебраться в Вену с намерением вступить волонтёром в Австрийскую армию, действовавшей против турок, но получил отказ от Императора Иосифа П, и был принят в мае 1790 года на русскую службу по протекции принца Нассау-Зиген в чине полковника в Сибирский гена-дёрский полк. Проявив себя с лучшей стороны в шведской кампании в составе русских войск под Бьёргом,  он награждён орденом св. Георгия 4-го класса. Ланжерон отправился в армию Потёмкина и был в отряде де-Рибаса, участвуя во всех битвах и осадах крепостей до самых Ясских переговоров, отличившись неимоверной храбростью и неутомимостью. В 1792 году вместе с полковником герцогом Ришелье и другими французскими офицерами, с разрешения Императрицы, участвовал в походах принца Сакем-Кобурга в Голландию. В 1799 году уже в чине генерал-лейтенанта, получил российское подданство и титул графа Российской Империи. Граф Ланжерон был активным участником экспедиции в Корфу и шестилетней кампании против турок в Бессарабии и за Дунаем.               
      Особенно он отличился в Отечественной войне 1812-1814 годах, командуя корпусом, и считался одним из главнейших генералов тяжёлых боёв с Наполеоном. Участвовал в русско-турецкой войне 1806-1812 годов. 29 августа 1809 разбил авангард армии Верховного Визиря у крепости Журжа, участвовал в блокаде Силистрии. За победу у деревни Дерекпой был 19 сентября 1810 награждён орденом св. Георгия 3-го кл. С 7 августа 1810 — начальник 22-й дивизии. Командовал Молдавской армией во время болезни и после смерти генерала Н. М. Каменского — до прибытия М. И. Кутузова. 22 августа 1811 — произведён в генералы от инфантерии за сражение при Рущуке. В начале 1812 года командовал 1-м корпусом Дунайской армии адмирала П. В. Чичагова. Участвовал в сражении у Брест-Литовска, на Березине, затем преследовал неприятеля до Вислы. В 1813 находился при взятии Торна (11 марта 1813 награждён орденом Св. Георгия 2-го кл.). В сражении при Кенигсварте, где командовал левым флангом войск, отбил у неприятеля пять орудий и взял в плен четырёх генералов и 1200 нижних чинов. Участвовал в битве при Бауцене. С августа находился с корпусом в составе Силезской ар-мии и участвовал в сражениях под Зибенейхеном,            Левенбергом, Гольдбергом, при Кацбахе, Гартау и Бишофсверде. За участие во всех этих делах пожалован Императором Александром I шифром (вензелем) на эполеты. В Лейпцигском сражении 5 октября атаковал левое крыло неприятеля, а 7-го войска его корпуса ворвались в город и гнали неприятеля до Люценских ворот. В январе 1814 вступил с войсками во Францию, отличился при Суассоне, под Краоном и Лаоном, при взятии Реймса, командовал всей кавалерией под  Фер-Шампенуазом. После взятия Парижа император  Александр I, при встрече с Ланжероном шутливо сказал: «Господин граф, это Вы могли потеряли на высотах Монмартра, а я нашел» - и вручил ему орден Андрея Первозванного. В Одессе граф воплотил в жизнь ряд важных начинаний, сделанных ранее Ришельё, одним из которых было введение порто-франко. При нём же появилась и первая городская газета — «Мессаже де ля Руси меридиональ», было открыто заведение минераль-ных вод в городском саду, разбит ботанический сад, сыгравший огромную роль в озеленении как собственно Одессы, так и всего края. К числу наиболее значительных деяний Ланжерона в Одессе, без сомнения, можно отнести открытие в 1817 Ришельевского лицея, второго в России после Царскосельского. Правда, эту честь с ним по праву разделил тот же герцог Ришельё, лично обратившийся в Париже к Александру I с просьбой разрешить преобразование Одесского Благородного института в лицей. Одесским градоначальником Ланжерон был до 1820, испросив высочайшее разрешение разделить эту должность от Новороссийского генерал-губернатора, которым оставался до мая 1823. 11 февраля 1829 Ланжерон был назначен шефом Ряжского пехотного полка. Участник русско-турецкой войны 1828-29.       После заключения мира и подписания мирного договора с Францией, граф Ланжерон был признан Монаршей властью достойным преемником Ришелье, получив должность Херсонского Военного Губернатора, управляющего гражданской частью в трёх Новороссийских губерниях, Одесским Градоначальником, покровителем иностранных колоний Южной России и командиром Бугского и Черноморского казачьих войск и всей пограничной стражи. Граф Ланжерон прибыл в Одессу в конце 1815 года, вступил в должность 1-го января 1816 года и в тот же день, разослав циркуляры, пригласил всех своих подчинённых, для личного знакомства и доведения до каждого указаний и распоряжений Монарха. Несмотря на то, что, практически, всю свою жизнь граф
 Ланжерон провёл в армии и боях, старался на новом для себя поприще идти по стопам своего знаменитого предшественника, Ришелье, и подобно ему быть полезным Новороссийскому краю. Поселился  граф в Одессе, уделяя особое внимание развитию торговли, земледелия и промышленности. Шестилетнее управление Ланжероном Новороссийского края было особенно удачным для Одессы в связи с неурожаем в южной Европе и северной Африки, в частности, в Египте. Бурная торговля приносила Одессе огромные прибыли. В мае 1816 года Ланжерон писал Министерству: «Италия и Мальта требуют от нас толикого количества хлеба, что, без увеличения, миллион четвертей пшеницы из одной Одессы отпущено быть может (четверть, примерно 130 кг. Миллион четвертей – 130 тысяч тонн – примеч. Автора). Помещики, предвидя сие, ещё в прошедшем году обратили все старания на пшеницу и очень мало занималось посевом ржи. Между тем явились заграничные требования и на рожь, от него цена на этот продукт в 15 дней возвысилась от 14 до 22 рублей». Цветущая торговля, быстрое развитие в Одессе промышленности и строительства дала возможность осуществиться давней мечте Ришелье о введении порто-франко уже при графе Ланжероне. Его усилиями, объективной обстановкой и волей Монарха, после рассмотрения многих предложений, остановились на том, что порто-франко распространится только на город Одессу. Манифест 10 мая 1817 года осуществил давнюю мечту: «Усматривая из опытов многих лет, какую удобность представляет порт Одесский к отпуску всякого рода произведений, коими изобилует полудённыя области Империи Нашей и желая доставить новые способы и облегчения к распространении внешней торговли и к обогащении Государства поощрением промышленности Нащих верноподданных, Всемилостивейше даруем и утверждаем порту и городу Одессе права и свободу торговли, присвоеныя порто-франко». В Одессе Ланжерон был в хороших отношениях со многими видными деятелями города в области искусств, особенно осталось в памяти одесситов его близкое знакомство с ссыльным Александром Сергеевичем Пушкиным. Пушкин часто бывал в доме Ланжерона. Дружеские отношения Пушкина и Ланжерона не прерывались с отъездом графа из Одессы и поддерживались в Петербурге. Граф Ланжерон был трижды женат: в 1784 году на Мари-Диане де ля Вольпе, в 1804 году на княжне Наталье Трубецкой, вдове майора Кашинцева, в 1819 году на Луизе Бруммер. У него было двое внебрачных детей от Ангелы Дзержановской.    Умер Александр Фёдорович Ланжерон 4 июля 1831 года в возрасте 68 лет и похоронен в Санкт-Петербурге. В целом, граф Александр Федорович оставил после себя в Одессе добрую память. Его дом, со знаменитыми пушками у входа, давший название Ланжероновской улице, долгое время служил одной из ярких одесских достопримечательно-стей, не говоря уже о тех десятках забавных легенд и анекдотических историй, связанных с жизнью его хозяина. До наших дней сохранилась триумфальная арка, ведшая на дачу графа, именуемая одесситами аркой Ланжерона и открывающая ныне дорогу на пляж его имени. Это память о человеке незаурядном и, несмотря на суровость его жизни, остроумном и обаятельном, который искренне любил Одессу, сделал для её процветания то, что было в его силах, а потому оставшийся почитаемым для всех последующих поколений одесситов.


               
                * * *

     - Михаил Борисович, слышали новость, в Одессе учреждено порто-франко. Наконец сбылась давняя мечта  незабвенного  нашего  графа  Ришелье  и нас всех, -         
радостно сообщил Георгий.
     - Я понимаю, но не понимаю, какая польза лично нам и тебе, в частности, будет от этого мероприятия, - ответил Михаил.
     - Во-первых, прибавилось работы моему Управлению. Слава Б-гу, наконец, переименовали депо в Управление, во-вторых, приходится срочно привязывать на местности границы порто-франко, границы Таможенной черты, так называется это официально, организовать привязку на этой черте две таможни, Херсонскую
на Пересыпи и Тираспольскую на большой Тираспольской дороге. И самое главное, геодезическое сопровождение устройств рвов и рогаток на всей Таможенной черте и караульных помещений. Огромная работа.
     - Да, забот много и затрат – будь здоров. А какая выгода и когда она проявится? Вот в чём вопрос.
     - Это уже дело городских начальников, если разберутся быстро и с головой, то выгоды будут быстрыми. Во всяком случае, не раньше, как соорудят полностью все устройства. Думаю, что до конца года будут закончены. Хотел я спросить вас, Михаил Борисович, как вам работается на новой должности, не трудно?
     - Дорогой Георгий, не трудно, но я не вижу перспективы. Сижу на одном месте клерком уже третий год. В мои-то годы, - вздохнул тяжело Михаил, - казалось, что банк будет расти, развиваться, но не тут-то было, периодически наш банк проваливается с кредиторами.
     - Может быть, присмотреть другое место? - предложил Жора, - или образовать свой собственный банк? Да, к слову, в Одессе открывается новый Коммерческий банк. Не попытаться ли вам присмотреть в нём местечко повыше нынешнего? Ну, например, заведующим делами страхования.
     - Какого страхования?
     - Любого: имущества, товаров, кораблей, жизнь людей, в конце концов.
     - Ты скажешь: кораблей, жизни людей. Куда заехал.
     - Насколько мне известно, в Лондоне существует общество Ллойда, если мне память не изменяет, то с ХУ11 века. А сам Ллойд был хозяином кофейни, где заключались страховые сделки. Разными ухищрениями и нововведениями сам хозяин стал страховщиком,  потом и владельцем целой сети, самой крупной в мире, страховых кампаний. Теперь в каждом банке есть всевозможные страхования. Можно найти книги и там прочесть.
     - Откуда это ты всё знаешь? – заинтересованно спросил Михаил.
      - Когда-то краем уха слышал об этом в разных тавернах французских портов, вот и запало в голове.
Пришлось по ходу нашего разговора вспомнить.
     - До собственного банка я ещё не дорос. Поработаю ещё год-два, а там решим, - уверенно ответил Михаил, - а со страхованием – надо подумать, интересная вещь. Ты гений, Георгий.
      - Не буду вам возражать. Вот, по случаю, достал приглашения на торжественное заседание в честь присвоения Одесскому лицею название «Ришельевский лицей», по имени его вдохновителя, потратившего много усилий для создания в Одессе учебных заведений по типу нашей столицы. Сам  директор лицея подписал мне приглашение для всей нашей семьи, уважаемый аббат де-Николь, составитель проекта Устава по просьбе Ришелье и Ланжерона.
     - Как тебе удалось получить такое приглашение? – спросил Михаил.
      - Понимаете, дорогой Михаил Борисович, я теперь не последняя спица в колесе. Случайная встреча с  аббатом  в Управлении, от  которой мы оба получили
большое удовольствие в общении, я получил эти приглашения.      

                * * *

     На дворе был уже конец марта, начало апреля, и весна  давно должна была гулять по молодой Одессе, навевая любовные мотивы не только на котов. Девуш-ки, не дожидаясь  совсем  тёплых дней, сменили тёплые чулки в рубчик и тяжёлые зимние ботинки на белые носочки и весенне-летние туфельки, выставляя очень уж белые ножки лучам несмелого солнца.  В такое время года можно было свободно прохаживаться по улицам до весенних дождей, когда улицы превращались в сплошное болото. По грязи пройти было просто невозможно, а пока, затвердевшая за зиму грязь ещё не успела размякнуть, пройтись по городу – одно удовольствие. Ничего,  скоро  настанет  жаркое  лето,  море, солнце и белые ножки загорят до иссиня-чёрного цвета, будоража воображение мужчин.               
     Весна наступила  как-то  внезапно. Все, конечно, ожидали прихода весны, но всё же… Всего пару дней тому люди кутались в меховые воротники, в шерстяные шарфы, закрываясь от противного холодного влажного ветра, ходили сгорбившись, думая, что уменьшая объем тела, сохранят с трудом удерживаемое тепло.
     Но вдруг, в один из дней на небе засияло тёплое солнце, подул степной тёплый ветерок, а редкие деревья на улицах ещё недостроенных домов, как будто ждали этого дня и покрылись растрескивающимися почками, покрывая голые влажные ветки изумрудной зеленью. Ярко светило солнце. Конец марта и начало апреля в Одессе обычно бывало солнечным и теплым, иногда даже жарким. После холодной и слякотной зимы с гололёдом под утро и растаявшим снегом, перемешанным с грязью в середине дня, после дождей и штормов на море в марте, наступали тихие теплые апрельские дни с ослепительным солнцем и ярко синим небом, устанавливались более ли менее регулярными те триста  безоблачных дней в году, которыми так славится солнечная только нарождающаяся Одесса у «самого синего в мире Чёрного моря».
     Современная Одесса живёт запахами. В марте – запах морских водорослей, выброшенных на берег бу-шующим зимним морем, в апреле – запах молоденьких огурцов и зелёного лука, в мае – пьяный запах цветущей белой акации, в июне – прибитой пылью от летних дождей и гроз, в июле – разогретым асфальтом, в котором тонули каблучки туфелек шикарных дам, в августе - арбузами и дынями, в сентябре – молодым вином, в октябре – дымом костров сжигаемых листьев, в ноябре – сыростью, моросящим дождём, солёным ветром с моря,   в  декабре – первым  снежком,  в январе – легким морозцем, в феврале – глубоким пушистым снегом, и снова -  март…
     То в современной Одесса, а тогда, молодая Одесса жила двумя запахами: осенью, зимой и ранней весной - запахом моря, а весной и, особенно, летом – обжигающим запахом степи. Потребовались неимоверные усилия, чтобы Одесса запахла всеми возможными оттенками. Дерибас, Ришелье, Ланжерон понимали огромное значение насаждения голой степи зелёными массивами. Первым подал пример Дерибас, утвердив положение, при котором, каждый, получивший «открытый лист» на бесплатное строительство собственного дома, обязан была высадить вдоль фасада дома несколько деревьев, предоставленных бесплатно Управлением строительства города, тщательно поливать и следить за ростом деревьев, как за малым дитём. В случае гибели дерева, хозяин застройки обязан был за свой счёт высадить новые деревья. Дерибас, подавая горожанам личный пример, засадил голый холм на Водяной балке большим количеством деревьев, получивший в народе название Дюковский сад.
      Ришелье, продолжил дело своего знаменитого предшественника, Дерибаса. Его собственный хутор был засажен добротными деревьями и кустарником. Ришелье лично пригласил знакомого французского натуралиста Десмета в Одессу. Сам господин Десмет был известен во Франции своими виноградниками вблизи Парижа, но война разорила все его владения, и он с большим удовольствием приехал в Россию, в Одессу, заниматься разведением садов и огородов. Вместе с ним привезли в Одессу разные растения и семена.
      Граф Ланжерон с Высочайщего согласия определил его профессором ботаники при Одесском Строительном Комитете и выделил за городом, в голой степи вдали от воды, большой участок земли для Ботанического сада.
     - Дорогой Михаил Борисович, вы, наверное, слыхали, что в Одессу приехал знаменитый учёный из Франции, господин Десмет и будет заниматься созданием огромного Ботанического сада за городом. Чем мы хуже знаменитого Императорского Никитского сада, созданного учёным Стевеном. Я принёс новую газету. Там большая статья нашего знакомого, господина  Десмета, почитайте.
     - Георгий прочти вслух сам, тем более, что она на  русском языке, всем интересно, правду я сказал дорогие мои, - обратился ко всем, сидящим за ужином, членам семьи. Все закивали головами.
     - Читаю. Всем будет интересно.
     - Почему интересно? – спросила Виолетта.
     - Для практики и моей и вашей:
«Призванный в молодую Одессу в 1818 оду для основания  Ботанического сада, я надеялся повершить свои сведения под южным небом, где полагал заставить произрастить на чистом воздухе те роды драгоценных дерев, кои разводятся с большими заботами в теплицах северной Европы и умножить разведение дерев сих, по мере приносимой ими пользы. Но надежды мои исчезли, когда я узнал, что изменения атмосферы, суровость зимы, более или менее продолжительных, чрезвычайные жары лета, безплодность почвы, недостаток воды и осущающие ветры, дующие большую часть года, полагали препоны многим предположениям. Я должен был заняться изучением и разведением пород дерев, могущих привыкнуть к здешней почве и климату.
     Не трудно было узнать породы дерев и кустарников, разведением коих занимаются здесь, и убедиться, что Одесские жители не вели никаких изысканий по сему предмету. Число сих дерев и кустарников едва доходило до 122 пород и видов, представляя 65 пород и видов дерев и кустарников, из коих некоторые свойственны здешнему краю. Я говорю только об Одессе и ея окрестностях и не считаю уроженцев сей части Империи деревья и кустарники, дико растущих в самых южных краях России. Я размножил теперь число оных до 650 пород и видов, следственно доставил сему краю 500 пород деревьев. Заведение сада в Новороссийской степи, по моему мнению, столь же важно, как сооружение са-мого великолепного или полезного здания. Сделано ещё более: развели посадку дерев там, где природа даже ковыль не производила, на морском песку близ Одессы в ея предместии Пересыпи»
     - Интересно. Одесса развивается во всех направлениях, - констатировал Михаил, когда Георгий закончил чтение.
     - А моему Управлению поручено привязать выде-ленный  участок земли в юго-восточной части городского выгона, на ровной степи для нового Ботанического
сада. Для первых плантаций уже завезено 20000 деревьев и кустарников из Никитского сада и обещано начальством до 100000 однолеток из Овидиопольских и Тираспольских казённых дач.

                * * *

   В последние несколько месяцев Александр Фёдорович Ланжерон чувствовал себя всё хуже и хуже. Сказывались шестьдесят лет непрерывной военной службы. Трудные походы, наступления, оборона, сражения, битвы, два ранения и одна контузия не остались без следа, да и возраст сказывался. Днями он с великим трудом поднимался утром с постели, чтобы начать новый рабочий день большого хозяйства Новороссийского края. Он подумывал об отставке. Первое обращение к Императору с просьбой об отставке, хотя бы временной, закончилось тем, что Высочайшим велением ему выделили личного военного врача для улучшения здоровья. Император не решался лишиться своего генерала, желавший сохранить полезного для России генерала. И всё же, второе послание на имя Императора, закончилось в пользу просящего. Император соизволил Ланжерону отправиться на воды, и указом от 17 июля 1822 года поручил управление краем генерал-лейтенанту Инзову.
     В это же время до Одессы дошла весть о кончине герцога де-Ришелье в Париже. Одесса погрузилась во всеобщее горе.
     Перед отъездом граф Ланжерон собрал большое заседание своих помощников, представив доклад о том, что было сделано за шесть лет его правления и что не было сделано за это время.
     - Выступая перед вами в дни моего отъезда из Одессы, должен отметить, что начало моей должности совпало  с окончанием военных действий в Европе, что
благосклонно отразилось на оживлении торговли, от которой Новороссийский край и тем более Одесса, получили большие выгоды.
      В нашу бытность мы получили право на порто-франко. Задолго до этого, Дерибас неоднократно испрашивал разрешение у Императора на порто-франко в Одессе. Царским двором рассматривались различные варианты порто-франко, начиная с побережья Чёрного моря, ещё при царе Павле, отдельно на Крымском полуострове, в одной Феодосии. Этим попыткам помешала война с Турцией. И только в мае 1817 года осуществилось это важное и столь желанное учреждение. Я зачитаю вам Императорский манифест: «Усматривая из опытов многих лет, какую удобность представляет порт Одесский к отпуску всякого рода произведений, коими изобилует полуденныя области Империи Нашей и желая доставить новые способы и облегчения к распространению внешней торговли и к обогащению Государства поощрением промышленности наших верноподданных, Всемилостивейше даруем и утверждаем порту и городу Одессе право и свободу торговли, присвоенныя порто-франко». Вам хорошо известны различные устройства порто-франко в Одессе, начиная с большой площади, охватывающей пригороды Одессы, хутора и посёлки, дошедшая до ограниченной площади только самого города. Большим событием рассматриваемых лет было присвоение Одесскому лицею названия «Ришельевский лицей», воздавая дань дюку де-Ришелье, положившему немало усилий для создания в Одессе учебных заведений, не уступающим столичным. В Ришельевском лицее обучаются не только дети Новороссиян, но и знатные сановники Империи присылают своих детей в Одессу для учёбы.
     В Одесском порту была учреждена специальная стража  для надзора  внутри  карантинов и на кораблях, стоящих на рейде. Важным событием для Одессы было создание Ботанического сада и конторы Коммерческого банка. Полезным и необходимым считаю распоряжение упразднением Одесского Греческого батальона, признанный ненужным неспособностью чинов к военной службе. Большая часть служивых батальона получила порядочные участки земли, и сделались городскими хлебопашцами. К моей радости в Одессе открылась первая в городе газете на французском языке «Мессаже де ля Руси меридиональ» и открыто заведение минеральных вод в городском саду, где я  с большим удовольствием часто пью прекрасную минеральную воду собственного нашего представления из Куяльника.
      К недостаткам моего правления следует отнести продолжающаяся острая нехватка пресной воды и благоустройства улиц города. До сих пор не удалось в достаточной мере замостить их приличным материалом, чтобы население города могло передвигаться в нормальных условиях.  Пример хороший тому могут служить Херсонский и Карантинный спуски, вымощенные гранитом, выписанным из-за границы по очень дорогой цене. В заключение, в последний раз, присутствуя на заседании Одесского Комитета, зачитаю прощальное послание. Надеюсь, что найдётся возможность и средства для листовки и разослать её во все возможные места:
«Воспоминание деяний благотворительных во все времена и ныне, было и есть отличительным чувством сердец признательных. Мужи знаменные, подвигами благо общее ускорявшими, и оное непоколебимо утверждавшими свою попечительность, умом и талантами, оставляя мир сей с жизнью своею, не умирали для потомства. Современники благодарные запечатлевали память их и в сердцах своих и в яве, знаками отличного  своего к умершим почтения. Таким образом Новая Россия,  особенно же  новый город Одесса, толико возвеличенный Монаршими щедротами, распространенный, украшенный и обогащенный, конечно с умилением произносили имя своего благотворителя, имя дюка де-Ришелье, лучшими годами жизни своей пожертвовавшего для благоденствия страны сей, и воспоминание о нем в крае, им облагодетельствованном, конечно не ограничатся пределом временного его на земле существования. Сердца признательныя и Начальство внимательное к той твердой основе, на коей поставил он Одессу своим отеческим управлением, дадут неоспоримо священный обет соорудить дюку де-Ришелье памятник, достойный сего редкого друга человечества». (Оригинал из Одесского Генерал-Губернаторского архива – примеч. Автора).
     На такой звенящей ноте граф Ланжерон окончил труды свои на благо Одессы и всего Новороссийского края. Оставляя свою должность он не оставил навсегда любимую Одессу. После двухлетнего лечения он возвратился в Одессу, был не у дел, и жил в ней ещё довольно долго. Он выстроил себе дом на улице, носящей теперь его имя – Ланжероновская.
     Генерал Инзов правил Новороссийским краем только один год, постоянно проживал в Кишинёве, где находилось Управление по надзором за иностранными колониями и Бессарабской областью.  Одесса его не очень привлекала. Единственно, чем знаменательно его отношение к Одессе, он получил Вычсочайшее разрешение на сооружение в Одесе памятника герцогу де-Ришелье, предложенное ещё графом Ланжероном и открыл во всём крае добровольную подписку на памятник, хотя одесситы готовы были взять на себя все издержки.
     Генералу Инзову не везло с Одессой, падали прибыли от торговли, но это было по причине смуты на Востоке и в Италии, войны греков с турками.
     Может быть, положение в Одессе не очень зависело от генерала Инзова, по Император Александр своим указом от 7 мая 1823 года, назначил Генерал-Губернатором Новороссийского края и Полномочным Начальником Бессарабской области своего генерал- адьютанта, генерал-лейтенанта графа Воронцова.

                * * *


                Граф Михаил Семёнович Воронцов

      Граф Михаил Семёнович Воронцов, сын генерала от инфантерии Семёна Романовича Воронцова, родился в Петербурге 19 мая 1782 года, крёстник Екатерины П. В это время Семён Романович находился на дипломатической службе в Англии Российским чрезвычайным послом, поэтому Михаил воспитывался в Англии до 1801 года, где получил блестящее образование. Ещё грудным ребёнком записанный бомбардир-капралом в лейб-гвардии Преображенский полк, а к четырём годам от роду уже «дослужился» до прапорщика.   Взошедший на престол Император Александр определил Михаила Воронцова поручиком лейб-гвардейского полка и вскоре отправлен в действующую армию в Грузию, под командованием генерала князя Цицианова. В этой трудной военной кампании граф Воронцов участвовал во всех битвах и походах до 1803 года. 28 августа 1804 года награждён орденом св. Георгия 4-го класса за отличное мужество и храбрость, во время осады крепости Эривани при отбитии неоднократных вылазок персидских войск.   По случаю войны с Францией его перебросили на север и в звании бригад-майора он ходил с десантным отрядом генерал-лейтенанта графа Толстого в Ганновер через Шведскую Померанию.               
      В 1806 году он был направлен в Пруссию. В кампанию 1807 года, командуя 1-м батальоном лейб-гвардии Преображенского полка, участвовал в битве под Фридландом и в других походах и боях против французов до заключения Тильзитского мира.
      Возвратившись в Россию, граф Воронцов в чине полковника со званием шефа Нарвского пехотного полка присоединился к армии князя Багратиона. При взятии Базарджика, он проявил высокую храбрость, ему присвоили звание генерал-майора. Всю кампанию 1810-1811 годов он участвовал во всех боевых действиях и осадах крепостей. В связи с началом Отечественной войны с Францией граф Воронцов находился в войсках. Он командовал отдельным корпусом и особо отличился в бою под Краоном (22-23 февраля 1814 года) с французской армией под личным командованием самого Наполеона и за столь славный подвиг награждён орденом св. Георгия 2-го класса на 32-м году жизни.
     После заключения Венского трактата (1813 год) его назначили командующим русским корпусом, оставленным во Франции до 1818 года, до возвращения в Россию. Некоторое время он командовал в России тремя пехотными корпусами, после чего отбыл в Англию на короткий отдых.  Монарх назначил Воронцова начальником Новороссийского карая и Полномочным наместником Бессарабской области. В июле 1823 года Михаил Семёнович прибыл в Одессу. Это был первый русский Генерал-Губернатор Новороссийского края. Только нарождающийся Новороссийский край нуждался в крепкой хорошей руки для управления развитием в этом крае земледелия и промышленности, укреплении и расширении города и порта Одессы. Полуостров Крым обязан графу Воронцову развитием и усовершенствованием виноделия, постройкой великолепного Воронцовского дворца в Алупке, сооружением превосходного шоссе, окаймляющего весь южный берег полуострова, разведением и умножением различных видов хлебных и других полезных растений, первыми опытами лесоводства на юге России. По его почину учреждено в Одессе общество сельского хозяйства, в трудах которого Воронцов принимал деятельное участие. Граф Воронцов приложил немало усилий для разведения тонкорунных овец, заложенных этим мероприятием ещё при де-Рибасе. При нём в 1828 году получило начало пароходства по Чёрному морю.
     В  1826  году  граф  Воронцов, вместе  с Рибопьром, был направлен в Аккерман для переговоров с турецким уполномоченным по поводу возникших несогласий между Россией и Портой. В 1828 году он принял, вместо раненого князя Меньшикова, начальство над войсками, осадившими крепость Варна. 17 августа Воронцов прибыл к месту назначения, а уже 28 сентября крепость сдалась. В кампанию 1829 года, благодаря содействию Воронцова, войска, действовавшие в Турции, получали регулярно запасы продовольствия и вооружения. Благодаря энергичным мерам графа Воронцова, занесенная из Турции чума, не проникла вглубь Российской Империи.
      Совершенно отдельно и довольно широко осве-щённое в печати, в разговорах и сплетнях, относится время пребывания в ссылке Александра Сергеевича Пушкина в Одессе и Кишинёве. Отношения у Пушкина и Воронцова как-то сразу не сложились. Губернатор рассматривал ссыльного поэта, прежде всего, как чиновника, давая ему поручения, казавшиеся Пушкину оскорбительными, главное же в отношениях Пушкина с Воронцовым сыграла жена Воронцова, Елизавета Ксаверьевна, урождённая графиня Браницкая. Она завязала с Пушкиным поверхностный романчик на виду у всех для  прикрытия своих реальных любовных отношений с «неизвестным» лицом, чем сильно подпортила Пушкину жизнь, в угоду своим похотливым намерениям.
       В свою очередь, Пушкин настрочил довольно  много острых ехидных, хотя и не во всём справедливых,  эпиграмм на Воронцова:
               «Полу-милорд, полу-купец,
                Полу-мудрец, полу-невежда,
                Полу-подлец, но есть надежда,
                Что будет полным, наконец».
     Самое интересное, что на памятнике графу Воронцову в Одессе это четверостишие  выбито на памятнике и сыграло  решающую роль в том, что этот памятник не был снесен при Советской власти.
     В 1844 году граф Воронцов был назначен главнокомандующим войсками на Кавказе и наместником кавказским, с неограниченными полномочиями и оставлен в прежних должностях по Новороссийскому краю. Прибыв в Тифлис 25 марта 1845 года, он вскоре отправился на левый фланг Кавказской линии, для принятия начальства над войсками, готовившимися к походу против Шамиля. (Имя Шамиля забыто в ХХ1 веке, а когда-то оно было в учебниках истории советских школ и было знакомо каждому школьнику).   

                ШАМИЛЬ
                (Краткая биография)

     Аварец по национальности, Шамиль родился в селении Гимры, западный Дагестан, 26 июня 1797 года. Мальчику дали имя Али в честь деда, ребёнком он был худ, слаб и часто болел. По народному поверью горцев в подобных случаях следовало переименовать ребёнка. Ему дали имя «Шамиль» в честь дяди, брата по матери. Маленький Шамиль начал поправляться и сделался крепким, здоровым юношей, изумлявших всех своей силой и ловкостью. В молодости Шамиль отличался угрюмой наружностью, непреклонной волей. любознательностью, гордостью и властолюбивым нравом. Он страстно любил гимнастику, никто не мог догнать его на бегу, пристрастился к фехтованию, кинжал и шашка не выходили из его рук. Летом и зимой, в любую погоду, он ходил босиком с открытой грудью. Серьёзным обучением Шамиль занялся с двенадцати лет в Унцукуле. В двадцать лет он окончил курсы грамматики, логики, риторики, арабского языка и начал курсы высшей философии и законоведения.
      Проповеди Гази-Мухаммада, первого имама и проповедника «священной войны», оторвали Шамиля от книг. Новое мусульманское учение первого имама «Мюритизм», распространялся быстро. «Мюрид» означал – ищущий путь к спасению, он не отличался от классического Ислама ни в обрядах, ни в учении.
     В 1832 году Шамиль вместе с Гази-Мухаммадом оказался в башне близ родного селения Гимры, окружённой русскими войсками под командованием барона Розена. Шамиль успел пробиться сквозь ряды осаждающих, хотя страшно израненный. Гази, первым, бросившимся в атаку, погиб.
     Современники, из числа российских войск, так описывали это сражение:
«Дверь башни широко раскрылась, и из неё бросился на русских солдат Гази. Только он выбежал из башни, как солдат ударил его камнем в затылок. Упавшего на землю Гази, закололи штыками. Шамиль увидел, что возле дверей стоят два солдата с ружьями наперевес, в одно мгновение прыгнул из дверей и очутился сзади обоих солдат. Солдаты мгновенно повернулись к нему лицом, но Шамиль мгновенно изрубил их. Третий солдат бросился бежать, но Шамиль его догнал и зарубил саблей. В это время  четвёртый солдат  воткнул  ему  глубоко в грудь штык. Шамиль мгновенно вырвал винтовку со штыком из груди и изрубил солдата. Зажав рукой рану, он размахивал саблей во все стороны, солдаты разбежались, поражённые отвагой раненого, стрелять боялись, чтобы не попасть в своих, окружавших Шамиля. 
     В 1832 году, в связи со смертью первого имама Гази-Мухаммада, Шамиля собирались сделать имамом, но тяжёлое ранение не позволило Шамилю занять такой высокий пост. Новым имамом стал Гамзат-бек Гоцатлинский, другой друг и сподвижник Гази-Мухаммада. В 1834 году Гамзат-бека убили в Хунзахской мечети заговорщики, мстившие ему за истребление враждующего рода Хунзахских правителей – нуцалов. В 25 лет Шамиль стал третьим имамом Чечни и Дагестана. Ему удалось объединить горцев Дагестана и Чечни, успешно борясь с превосходящими силами российских войск.
     Менее торопливый, чем предыдущие имамы, Шамиль обладал военным талантом, большими организаторскими способностями, выдержкой, настойчивостью, выбирать время и место для удара по врагу. Отличаясь твёрдой и непреклонной волей, он умел воодушевлять горцев к самоотверженной борьбе, но и принуждать к повиновению своей власти подвластных общин, что для чеченцев было непривычно и тяжело.
     Шамиль соединил под своей властью аваро-андо-цезские и чеченские джамааты. Опираясь на учение ислама о газавате, в духе войны с неверными и за полную независимость, он старался объединить разрозненные общины Дагестана и Чечни на почве ислама, стремясь к упразднению порядков и учреждений, основанных на вековых обычаях – адат. Основой жизни горцев, он сделал шариат по тексту Корана, систему исламских предписаний, применяемую в мусульманском судопроизводстве.
     Вся подчинённая Шамилю страна была разделена на округа, из которых каждый находился под управлением наиба, имевшего военную и административную власть.  Для судопроизводства в каждом округе был муфтий, который назначал кади. Наибам запрещалось решать шариатские дела, подведомственные муфтию или кади. Каждые четыре округа подчинялись мюраду.
     В 1840-х годах Шамиль одержал ряд крупных побед над российскими войсками, однако, в 1850-годах борьба за независимость под руководством Шамиля пошло на спад.
     Накануне Крымской войны 1853-1856 годов в расчёте на помощь Великобритании и Турции Шамиль активизировал свои действия, но потерпел неудачу. Заключение Парижского мирного договора 1856 года позволило России сосредоточить против Шамиля значительные силы: Кавказский корпус был основательно укреплён и преобразован в армию с численностью до 200 тысяч человек. Российские войска под командованием генерала Николая Муравьёва, а позже – генерала Александра Барятинского, продолжали сжимать кольцо блокады вокруг имама. В 1859 году пала резиденция Шамиля - аул Ведено. А к середине июня были подавлены последние очаги сопротивления на территории Чечни. После того, как Чечня была окончательно присоединена к России, война продолжалась ещё почти пять лет против свободолюбивых и непокорных адыгов (черкесов).
     Шамиль с мюрадами бежал в дагестанский аул Гуниб, 25 августа 1859 года был осаждён вместе с 400 сподвижниками и сдался в плен на почётных условиях. Его с почестями принял в Петербурге сам Император Александр П и  Шамилю был предоставлен для житель-ства город Калуга. Там Шамиль с сыновьями принял присягу на верность России и высочайшим Указом  был возведен в потомственное дворянство.             По состоянию  здоровья Шамиль  был  в 1868 году переведен  на жительство в Киев. В следующем году Александр П разрешил Шамилю выехать в Мекку для паломничества. Совершив хадж в Мекку, посетил Медину, где и скончался в 1871 году. Похоронен Щамиль в Медине (ныне Саудовская Аравия).
     В современном Дагестане, Чечне и других местах высоко чтут память Шамиля. Его именем названы:
* Шамильский район – бывший Советский район Дагестана;
* Шамилькала – бывший посёлок гидростроителей Святогорска в Унцукульском районе;
* Колхоз имени имама Шамиля села Аргвани Гумбетовского района;
* Проспект имама Шамиля – бывшего проспекта Калинина в Махачкале;
* Проспект имама Шамиля в городе Кизилюрт;
* Улица Шамиля в городе Избербаш;
* Улица имама Шамиля в городе Сухуми;
* Танковая колонна «Шамиль» в Красной Армии в годы Отечественной войны;
* Улица Шамиля  в городе Буйнакске;
* Улица шейха Шамиля в центре Баку;
* «Дом Шамиля» в городе Казань, где долгие годы жил его сын.

                * * *

     Взятие Андии войсками под командованием графа Воронцова было сопряжено с величайшими затруднениями, всё же двинулись к временной резиденции Шамиля, к аулу Дарго. Овладение этим аулом и, особенно, дальнейшее их движение через дремучие Ичкерийские леса, сопровождалось большими опасностями и значительным потерями. Эта операция не достигла цели, так как Шамиль благополучно ушёл из аула, а само селение было сожжено до подхода русских войск. Отставший обоз из-за сложной дороги был уничтожен, и дальнейшее отступление привело к потере большей части отряда русских войск.
     Не будь это граф Воронцов, пользовавшийся большим доверием и уважением Государя, вероятно с окончанием неудачной экспедиции окончилась бы и кавказская карьера графа Воронцова. Несмотря на провал похода к Дарго, Высочайшим Указом, наместник Кавказский, генерал-адъютант, граф Михаил Семёнович  Воронцов был возведён, с нисходящим его потомством, в княжеское достоинство Российской Империи.
     В 1848 году с большим трудом были взяты две твердыни Дагестана, аулы Гергебиль и Салты. В этом же году стараниями Воронцова и по его инициативе были основаны Кавказский учебный округ и портовой город Ейск. А в 1852 году Высочайшим Указом графу Воронцову присвоен титул Светлости.
     Следует отметить, что граф Воронцов, к его заслугам в военном служении России, за семьдесят лет от прапорщика гвардии дослужился до генерал-фельдмаршала, был очень образованным человеком. С молодых лет он собирал книги, много читал, как и его отец, Семён Романович, и брат Александр Романович. Составление книжных собраний требовало определённой культуры, свободы в средствах, возможности передвижения по стране и за границей. Всем этим Воронцовы располагали в избытке. Их состояние было одним из крупнейших в России. Отец постоянно жил в Англии, а брат также служил по дипломатической линии. Их книжные собрания были типичными для таких собраний ХУ111 века, когда духовная жизнь Европы формировалась под влиянием идей французского Просвещения. Основу библиотек составляли произведения Вольтера, Руссо, Монтескье. Граф Михаил  Семёнович  Воронцов  унаследовал значительную часть коллекций своих родственников, в том числе и своей тёти, Екатерины Романовны      Воронцовой-Дашковой, первой женщиной в мире директором Академии наук, назначенной самой Екатериной П.
     Одесская библиотек Воронцова по воле наследников была передана одесскому университету.
     Будучи генерал-губернатором Новороссийского края, Воронцов много сделал для процветания юга России и Одессы. Он превратил Одессу в главный торговый город юга России, добился продления порто-франко ещё на десять лет. Было завершено, начатое при графе Ланжероне, устройство Ботанического сада и Приморского бульвара, построив в одном конце бульвара великолепный дворец Воронцова, а в другом – здание купеческой биржи. На бульварной улице выросли красивые дома, в том числе и здание гостиницы «Лондонская». В 1841 году была сооружена архитектором Боффо знаменитая Потёмкинская лестница. Эта, пожалуй, единственная в мире огромная лестница, имеющая секреты. При взгляде сверху видны только площадки, а снизу – сплошной каскад ступеней. Сама лестница кажется параллельной сверху до низа, а снизу до вера сходится в одной точке с памятником дюку де-Ришелье. В разное время лестница носила различные названия: Гигантская, Бульварная, Городская. А после выхода кинофильма Сергея Эйзенштейна «Броненосец Потёмкин», получила название Потёмкинской.
     Граф Воронцов заботился о благоустройстве города, о том, чтобы снабдить Одессу хорошей водой, замостить улицы, разбить парки и сады. При его помощи и содействии были открыты Городская публичная библиотека, Одесское общество истории и древностей с музеями, дирекция Русского театра. Ришельевский лицей стал первым в Новороссийским краем высшим учебным заведением.
      В марте 1845 года граф Михаил Семёнович Воронцов уезжает на Северный Кавказ, куда был назначен на должность Наместника Императора. В порту его провожала стотысячная толпа. В годы, проведенные в Закавказье, Воронцов не прерывал связи с Одессой и Новороссийским краем.
     В начале 1853 года Воронцов, чувствуя приближение слепоты и крайний упадок сил, просил Государя уволить его от должности. 25 марта он оставил Тифлис и после небольшого пребывания в Петербурге, отправился в Одессу.
     26 августа 1856 года, в День Коронования Императора Александра, Воронцову было присвоено звание генерал-фельдмаршала.
     Воронцов скончался 6 ноября 1856 года в Одессе. На долгие годы сохранились среди солдат в российских войсках на Кавказе рассказы о простоте и доступности Верховного Наместника. После смерти князя там возникла поговорка» «До Бога высоко, до Царя далеко, а Воронцов умер». За годы воинской службы граф Воронцов прошёл путь от поручика до генерал-фельдмаршала, он награждён восемнадцатью высшими военными и государственными наградами России и четырнадцатью высшими наградами иностранных государств.
     Воронцову воздвигнуты памятники в Тифлисе, Бердянске и Одессе. Воронцов и его супруга, Елизавета Ксаверьевна Воронцова, скончавшаяся в апреле 1880 года, в знак признания заслуг перед Одессой, ввиду благочестивого образа жизни и многочисленных дел милосердия, были с почестями похоронены в Спасо-Преображенском соборе Одессы. В 1936 году собор был варварски разрушен Советской властью, могила осквернена, а прах Воронцовых просто выбросили на улицу. При этом металлическая капсула с прахом князя была вскрыта, а драгоценное оружие и ордена похищены.  Горожане Одессы тайно перезахоронили останки Воронцова на Слободском кладбище Одессы.
      В 2005 году Горсовет Одессы принял решение о перезахоронении праха Воронцовых в нижнем храме возрождённого Спасо-Преображенского собора. Новый храм построен на том же месте, на котором стоял прежний собор. В те далёкие времена XIX века собор представлял собой небольшое культовое сооружение. Возрождённый собор стал одним из крупнейших соборов и главным храмом Украины.
               

                * * *

      - Михаил Борисович, - обратился Георгий к главе семьи, - Вы не поверите, но я случайно купил на рынке книжёнку без обложки, без начала и без конца. Она вся потрепанная, замызганная. Создаётся впечатление, что она побывала в тяжёлых походах и служила хозяину чем угодно, но не книгой для чтения.
      - Зачем же ты её купил? – недоумённо спросил Михаил.
      - Увидел нечто похожее на книгу и поинтересовался, что же это за диковинка, если такая потрёпанна и продаётся, в надежде, думая, что продавец надеялся её продать.
      - И сколько же ты за неё заплатил? – спросил Михаил.                -
      - Продавец собирался мне её отдать просто так, без денег. Он сказал, что книга эта оказалась у него случайно, когда очищали место военного лагеря после ухода французского отряда, что собирался её выбросить, не понимая, что там написано. А книга-то на французском. Полистал я книгу, и обомлел. Оказывается, в ней описаны впечатления путешественника о России. Фамилии автора  не нашёл, переплёта не было. Почитал я немного, стоя у прилавка с разными домашними        мелочами, и наткнулся на фамилию автора. Он сам пишет о том, что он, маркиз Астольф де Кюстин, написал эту книгу «Россия в 1839 году», проведя в путешествии по России два летних месяца.
     - Ну, и чем же закончилась покупка, предложенной хозяином книги бесплатно?
     - Я, ради удовольствия, прочитав несколько страниц, вручил хозяину пятак. Продавец был настолько тронут моим поступком, что предложил любую вещь с прилавка бесплатно. Осмотрел я его барахло, и ответил, что мне больше ничего не нужно.
     - Чем же так заинтересовала тебя эта книга, с позволения сказать, - перелистывая рваные, замызганные страницы остатка книги, спросил Михаил.
     - Если вас это заинтересовало, то я могу вам прочитать некоторые отрывки из этой книги, которые более ли менее  сохранились. - ответил Георгий.
     - Давай, читай, послушаем, что такое мог написать путешественник по России.
     - Читаю: «Чем больше я узнаю Россию, тем больше понимаю, отчего император запрещает русским путешествовать и затрудняет иностранцам доступ а Россию. Российские порядки не выдержали бы и двадцати лет свободных отношений между Россией и Западной Европой. Не верьте хвастливым речам русских: они принимают богатство за элегантность, роскошь – за светскость, страх и благочиние – за основание общества. По их понятиям, быть цивилизованным, значит быть покорным; они забывают, что дикари иной раз отличаются кротостью нрава, а солдаты – жестокостью; несмотря на все их старания казаться прекрасно воспитанными, несмотря на полученное ими поверхностное образование и их  раннюю и  глубокую развращённость,
несмотря на их превосходную практическую смётку, русские ещё не могут считаться людьми цивилизованными. Это татары в военном строю – и не более».
     - Ну, как вам такое вступление? – ехидно спросил Георгий.
     - Да-а-а! Сильно сказано.
     - Прошу прощения, я совсем забыл сказать, читаю я-то французскую книгу, сразу перевожу, как говорят «с листа», поэтому в некоторых местах немного запинаюсь, чтобы подобрать самое подходящее русское слово.
     - Можешь читать сразу по-французски, - ответил Михаил.         
     - Мне самому интересно, справлюсь ли я с переводом, - гордо ответил Георгий. – Продолжаю: «Задаюсь часто вопросом, характер ли народа создал самодержавие, или же самодержавие создало русский характер, и, подобно немецкому дипломату. Не могу отыскать ответа...
     - Да, вот ещё. Тут много. Интересно ли вам, дорогой Михаил Борисович?
     - Такие перлы, я могу слушать часами, - усмехаясь, ответил Михаил.
     - Ну, часами – трудно, но немного почитаю, а потом продолжим: «Здесь народ и правительство едины; даже ради того, чтобы воскресить погибших, русские не отреклись бы от чудес, свершённых по воле их правителя, чудес, свидетелями, соучастниками и жертвами которых они являются. Меня же более всего удивляет не то, что человек, с детства приученный поклоняться самому себе, человек, которого шестьдесят миллионов людей или полулюдей, именуют всемогущим, замышляет и доводит до конца подобные предприятия, но то, что среди голосов, повествующих об этих деяниях к вящей славе этого человека, не находится ни одного, который бы  выбился из общего хора и вступился за несчастных, заплативших жизнью за самодержавие. Обо всех русских, какое бы положение они ни занимали, можно сказать, что они упиваются своим рабством.   
     - Всё это мне не совсем понятно, но ясно – они упиваются своим рабством.
     - Жаль, что этот самый маркиз не побывал в Одессе. Он увидел бы истинно свободный город и свободный народ, - пафосно ответил Георгий, влюблённый в Одессу. – Этот маркиз многократно повторяет про рабство в России: «Россия – это лагерная дисциплина вместо государственного устройства, это осадное положение, возведенное в ранг нормального состояния общества».
     - Он, наверно не знал, что в России сплошная неграмотность среди простого люда? – вопросительно обратился в пространство, Михаил.
     - Может, знал или догадывался, но напрямую не писал об этом. Читать далее, или передохнём.
     - Мне кажется, что царское правительство с великим удовольствием приглашает иностранных специалистов в Россию по этой же причине. Давай немного передохнём, а потом продолжим. Много там ещё осталось целых страниц? – спросил Михаил.
      - Хватит. Прочту ещё кусок: «Перед вами всякую минуту возникает образ неумолимого долга и покорности, не позволяя забыть о жестоком условии человеческого существования – труде и страдании. В России вам не позволят прожить, не жертвуя всем ради любви к земному отечеству, священной верой в отечество небесное».
     - Таким народом легко управлять. Это тебе не французская, а тем более, английская революции, - вставил Михаил.
     - Французам и англичанам хорошо, там никогда не было крепостничества. Вольный народ правильно выбирал революционный путь, а в России народный гнев всегда выливался в кровавый бунт – Пугачёв, Разин. Ладно, - заключил Георгий, - далеко забрались. Думаю, что в России эту книгу никогда не увидят, ни в переводе, ни в оригинале.
     Георгий продолжил читать через некоторое время отрывки из книги «Россия в 1839 году», которую написал путешественник  маркиз Астольф де Кюстин. Дела, заботы по работе и доме.
      - Продолжим наши уроки по российской истории глазами иностранца, -  с интересом сказал Георгий, перелистывая ветхие страницы книги. – Вот закладка, где мы остановились: «Страна эта, говоря по правде, отлично подходит для всякого рода надувательств. Рабы есть и в других странах, но чтобы найти рабов придворных, надо побывать в России. Не знаешь, чему дивиться больше, то ли безрассудству, то ли лицемерию, которые царят в этой империи. Россией по-прежнему правят с помощью скрытности и притворства. В этой стране признать тиранию уже было бы прогрессом. Пусть даже Россия не пойдёт дальше дипломатических притязаний и не отважится на военные действия, всё равно её владычество представляется мне одной из опаснейших вещей в мире. Никто не понимает той роли, какая суждена этому государству среди европейских стран. В согласии со своим устройством оно будет олицетворять порядок, но в согласии с характером своих подданных под предлогом борьбы с анархией начнёт насаждать тиранию».
     - Не могу понять, - прервал чтение Георгий, - как мог иностранец, пусть будет даже самый умный, путешествуя по чужой стране всего два летних месяца, не знающий языка этой страны, так точно и глубоко проник в самую суть государства и его народа, понять не могу. Мы уже здесь живём более тридцати лет, но не смогли бы точно представить саму суть. Ладно.  Читаю далее: «Россия – нация немых. Какой-то чародей превратил шестьдесят миллионов человек в механических кукол. И теперь для того, чтобы воскреснуть и снова начать жить, они ожидают мановения волшебной палочки другого чародея».
     - Что же тут удивительного, - задумчиво произнёс Михаил, - достаточно этому путешественнику было зайти в любую контору, то ли в заброшенную в глуши станцию смены лошадей (ям – откуда и само слово – ямщик - примеч. Автора),  то ли в канцелярию императора, а ещё хуже в пограничную заставу, чтобы понять суть самого государства, его бюрократию, и его никчемность. Мы привыкли к такой жизни и иногда не замечаем ужасов его существования.
     - Вы как всегда правы, - дорогой Михаил Борисович.
     - Ты всю жизнь будешь меня называть тобой же придуманному имени-отчеству? Ты всё же считаешься моим сыном.
     - Как-то неудобно называть вас отцом, - ответил, смутившись, Георгий.
     - Называй – папаша. Всё же нейтральное наименование.
     - Так вот, папаша, продолжим. «После нашествия монголов славяне, до того один из свободнейших народов мира, попали в рабство сначала к завоевателям, а затем к своим собственным князьям. Тогда рабство сделалось не только реальностью, но и основополагающим законом общества. Оно извратило человеческое слово до такой степени, что русские стали видеть в нём всего лишь уловку; правительство живёт обманом, ибо правда страшит тирана не меньше, чем раба. Поэтому, как ни мало говорят русские, они всегда говорят больше, чем требуется, ибо в  России всякая речь есть выражение религиозного или политического лицемерия. Обилие ненужных предосторожностей даёт массе мелких чиновников «свободу» действий. Каждый из них выполняет свои обязанности с видом педантичным, строгим и важным, призванным внушать уважение к бессмысленнейшему из занятий. Он не удостаивает вас ни единым словом, но на лице его вы читаете: « Дайте мне дорогу, я - составная часть огромной государственной машины». Эта составная часть, действующая  по своей воле, подобна винтику часового механизма – в России именуют человеком». (Как это похоже на наше время, через 180 лет – примеч. Автора). Обилие предосторожностей, которые здесь почитают необходимыми, но без которых  обходятся во всех других странах, показало мне, что я стою перед входом в империю страха, а страх заразителен, как грусть: итак, я боялся и грустил… из вежливости… чтобы не слишком отличаться от других».
     - Ну, тут идут несколько порванных страниц, немало вырванных страниц, не исключено, что пошли они на скрутки для курения, как их называют в простонародье «козья ножка». Осталось несколько целых страниц. Потерпим до конца этот ужас про наше государство, - Георгий сделал ударение на слове «наше». Продолжаю: «Этот народ, лишённый досуга и собственной воли, не что иное, как скопище тел без душ. Невозможно без трепета думать о том, что на столь огромное число рук и ног приходится одна-единственная голова. Деспотизм – смесь нетерпения и лени. Будь правительство чуть более кротко, а народ чуть более деятелен, можно было бы достичь тех же результатов менее дорогой ценой. Но что сталось бы тогда с тиранией?»
     - Папаша? Может быть вы сами продолжите читать, тут осталось совсем немного, - вопросительно Георгий посмотрел на Михаила.
     - Нет уж, дочитай сам, я не очень способен читать и сразу переводить. Вот  моя Сара…, - ответил Михаил.
     В это время в дверь постучали, и вошла Сара.
     - О! Сара Давыдовна, вы к слову, - обратился Георгий к вошедшей, - не согласились бы вы почитать нам немного из французской книги, желательно с переводом по-русски.
     - Зачем же переводить, если вы все знаете французский не хуже меня, - ответила Сара.
     - Понимаете, мы с Михаилом Борисовичем решили, что одновременно мы практикуемся в русском языке.
     - Хорошо, только я буду читать с остановками. Опыта у меня такого нет.
     - Согласны, - хором ответили оба.
     - Вот с этого места, - показывая пальцем на обветшалую страницу.
     - Интересно, где это вы нашли такое рваньё?
     - Да так, купил случайно на рынке,  ответил Георгий.
     - И интересно её читать? – недоумённо спросила Сара.
     - Почитайте вот тут и сами поймёте, - вновь, указывая пальцем на страницу, повторил Георгий.
     - Хорошо, попробую, - и начала медленно читать по-французски, переводя прочитанное вслух на русский.: «Люди увидели бы, что тирания бесполезна. Тирания – мнимая болезнь народов. Тиран, переодетый врачом, внушает им, что цивилизованный человек никогда не бывает здоров и, что чем сильнее грозящая ему опасность, тем решительнее следует приняться за лечение. Так под предлогом борьбы со злом тиран лишь усугубляет его».
     - Что за ерунду вы читаете. Зачем вам это нужно?
     - Понимаете, Сара Давыдовна, эта книга написана французом, путешественником по России. Он описывает  самые сокровенные и очень  неприятные стороны жизни народов России, - ответил Георгий. - Если вам будет интересно, сможете прочитать всю книгу, вернее, всё, что осталось от неё. 
     - Хорошо. Сделаю вам одолжение и почитаю дальше: «Общественный порядок в России стоит слишком дорого, чтобы снискать моё восхищение. Если же вы упрекнёте меня в том, что я путаю деспотизм с тиранией, я отвечу, что поступаю так нарочно. Деспотизм и тирания – столь близкие родственники, что почти никогда не упускают возможности заключить на гОре людям тайный союз. При деспотическом правлении тиран остаётся у власти долгие годы, ибо носит маску. Мы, жители Запада, видим в государственном преступнике, заключённом в петербургскую крепость, лишь невинную жертву деспотизма, русские же видят в нём, отверженного.  Вот до чего доводит политическое идолопоклонство. Россия – страна, где беда покрывает незаслуженным позором всех, кого постигает арест».
     - Действительно заковыристо, но сущая правда, - прекратив на мгновение читать, сказала Сара, - молодец этот иностранец.
     - Это только малый кусок, а прочитано нами много интересного. Если захотите, сможете сами начать с самого начала. – посоветовал Георгий.
     - Хорошо, посмотрим. Читаю дальше: «Притворное смирение кажется мне величайшей… - я тут не поняла слово по-русски… гнусностью, подсказал Георгий, - кажется мне величайшей гнусностью, - продолжила Сара, - до какой может опуститься нация рабов. Бунт, отчаяние были бы, конечно, более страшны, но менее подлы. Слабость, которая пала так низко, что не позволяет себе даже жалобного стона – этого утешения невольников. Страх, изгоняемый страхом ещё более сильным, всё это нравственные феномены, которые невозможно наблюдать».
     - Что я говорил, помните, про бунт Пугачёва, Степана Разина, - обращаясь к Михаилу, прервал чтение Георгий. Он не хотел при Саре называть Михаила папашей.
     - Да, было такое в нашем разговоре, - подтвердил Михаил.
     - Что же вы меня всё время перебиваете? - укоризненно заявила Сара.
     - Просим прощения, - ответил Михаил.
     - Продолжаю, - уже более уверенно продолжала читать Сара, сразу переводя на русский, не читая вслух фразы по-французски: «Я не упрекаю русских в том, что они такие, какие они есть, я осуждаю в них притязания казаться такими же, как мы. Пока они ещё необразованны, но это состояние, по крайней мере, позволяет надеяться на лучшее. Хуже другое: они постоянно снедаемы желанием подражать другим нациям, и подражают они точно, как обезьяны, оглупляя предмет подражания. Видя всё это, я говорю: эти люди разучились жить как дикари, но не научились жить как существа цивилизованные, и вспоминаю страшную фразу Вольтера или Дидро, точно не помню кто из них, забытую французами: «Русские сгнили, не успев созреть».
     - Страшная фраза. Неужели это в самом деле правда? – с горечью в голосе, сказала Сара, отдавая Георгию книгу. – После этого мне не захотелось читать эту книгу с начала. Достаточно самого конца.
     - Да-а-а! - хором ответили мужчины, погрузившись в горькие думы.

                ЮБИЛЕЙ

      - Родные и дорогие моему сердцу члены нашей большой и дружной семьи, - начал своё выступление Михаил Борисович, подняв высоко бокал с вином, - мы отмечаем круглую дату, сорокалетие, нашего житья-бытья на этой благословенной земле, в нашем родном городе Одессе. Мы оказались в этом месте по воле случая или по неизбежности, в то время, когда города Одессы ещё не было на карте России, а была не очень большая крепость Хаджибей. Теперь многие и не знают, что такое Хаджибей. Может быть, знают про Хаджибеевский лиман. А крепость Хаджибей была  твердыней Турции на северном берегу Чёрного моря. Отважные русские войска захватили эту крепость и построили город, назвав его Одессой по желанию нашей Царицы, Великой Екатерины Второй.
      - Дорогой мой отец, - вставила своё слово Виолетта, - если ты будешь вспоминать всю историю нашей жизни в Одессе, то мы тогда не уйдём отсюда и через неделю, а то и больше.
      - Спасибо за замечание, доченька. Заканчиваю. Так выпьем за наше здоровье, за процветание нашего города, за спокойную жизнь на этой земле. Лехаим!
      Все дружно подняли бокалы. Действительно, за столом сидела большая семья: Михаил Борисович, Сара Давыдовна, Георгий с женой Сабиной и трое их детей, Виолетта с мужем Лазарем и пятеро их детей, Борис Михайлович с молодой женой.
     - Дорогие мои, на правах старшей, разумеется после Георгия, из детей дома Нагартовых, хочу произнести тост за здоровье нашего старейшину, основателя нашей большой и дружной семьи, надеюсь, что это так, и пожелать ему многие годы крепкого здоровья и благополучия. Он сам служит примером для нас всех, его детей, внуков и, надеюсь, и правнуков. Его неутомимая жажда действий, разумные поступки в сложных условиях жизненного пути, работоспособность и человеколюбие, зажигает огонь в наших сердцах и стремление, хоть как-то быть похожими на него. До 120, как говорят евреи!
     Все зааплодировали, поднялись со своих мест и выпили за основателя рода Нагартовых в Одессе.
     - Родные мои, в этот торжественный день нашего юбилея, я хочу сказать несколько тёплых слов в адрес Моше Награтова. В нём заложены неисчерпаемые запасы доброты, любви к людям, настойчивости. Он добился многого в этой жизни. От преуспевающего торговца, он превратился, вернее, превратил себя в преуспевающего банкира. В нём великая тяга к продвижению. Занимаясь новым делом, он своей настойчивостью добивается высших знаний выбранной специальности, становится действительно непревзойдённым специалистом. Так было с владельцем постоялого двора, служащим банка, основателем в Одессе страхового общества, став владельцем крупного банка. Ура! За здоровье нашего головы. Лехаим!
     - Что же ты, дорогой Георгий, умалчиваешь, что все эти ступени в моей жизни подсказал ты. Без твоих советов я так остался бы торговцем леса.
     - Где бы вы взяли лес в Одессе? – под общий смех сказал Георгий.   

 
                СМЕРТЬ ПАТРИАРХА

     Моше Нагартов уходил из жизни, он угасал на глазах с каждой минутой, с каждым часом. По его просьбе собралась вся большая семья у постели умирающего. У изголовья собрались сыновья, дочери, братья, их жёны, дети, внуки, племянники и племянницы. Большая семья была в трауре, все – в чёрном. Молча стояли у постели патриарха семьи.
     - Приходит конец и мне. Нечего задерживаться на этой земле. Всё, что я смог сделать – я сделал. Теперь дело рук молодых, - слабым, еле-еле слышным голосом
 произнёс Моше.
    - Папа, не напрягайся. Тебе тяжело говорить, - успокаивала его Сара.
    - Мне уже ничего не поможет, ни напряжения, ни расслабления, - ответил Моше. - Ещё чуть-чуть и все вы отдохнёте от суеты прощания и похорон. А через неделю все разойдутся и разъедутся по своим домам и жизнь продолжиться, как будто, так и надо.
     - Папа, ну что тебя так тревожит, что будет после, - не унималась Сара.
     Моше лежал высоко на подушках, его восковое лицо не выражало страха, боли, разочарования конца жизненного пути. Он лежал в своей комнате, все окна были раскрыты настежь. Лёгкий ветерок гулял по комнатам.
     - Он держится молодцом, - шёпотом произнесла Бетти. Я так не смогла бы перед смертью.
     - Доживи до его восьмидесяти лет, и ты будешь философски относится к жизни, - парировал Борис. 
     Моше медленным взглядом обводил всех, кто собрался у его постели. Вот Сара, его верная и любимая жена, спутница жизни и в радости и в горе, в счастье и в беде. Она совсем побелела. А какие у неё были прелестные волосы, каштановым разливом спускались до самой поясница, как она их красиво расплетала и медленно расчёсывала. По вечерам, когда отходили ко сну, Моше с удовольствием наблюдал, как Сара расплетала косы, расчёсывала их большим костяным гребешком, который он привёз ей из Польши лет пятьдесят тому. Он мог долгими минутами наблюдать ритуал приготовления к ночи. Теперь она поседела, стриглась коротко, что тоже очень шло к её голове. А вот и Берл, Борис Михайлович, усмехнулся Моше, представляя сына в своём шикарном кабинете крупного банка. Он немного располнел, брюшко появилось, что совсем не нравилось Моше, на жилетке  свисала крупная золотая цепочка от
часов, мирно лежавших в карманчике. Берл любил хорошие часы. Он всегда покупал самые дорогие и модные. Моше эта привычка не нравилась, сын тратил большие деньги на всякие безделушки, как казалось отцу. Как в том старом еврейском анекдоте. Приходит богатый посетитель в «свой» ресторан пообедать. У него было своё место и свой официант. Пообедав, посетитель расплатился с официантом, давая тому гривенник на чай, а официант на это заметил, что его сын дает ему постоянно на чай целый рубль, на что богач ответил, что у сына отец миллионер, а у него нет такого отца.
     А вот и Виолетта, Моше слегка улыбнулся, его любимая старшая дочь. Вообще, все его дети любимые, но Виолетта была приятным исключением. Она, как и прежде выглядела прекрасно, правда, немного располнела, на то были веские причины, у нее, слава Всевышнему, шестеро здоровых и красивых детей, но фигуру всё же нужно сохранять изо всех сил. Прямая противоположность – Бетти, Берта, такая же молодая и красивая, хотя младше Виолетты всего на четыре года. Статная, кареглазая, из глаз так и сыплются искры во  стороны. С замужеством  неё не всё в порядке, но она держится, пока, хотя Моше ей неоднократно советовал разойтись с этим прощалыгой, о нём Моше просто не хотел ни говорить, ни вспоминать. Но о своих братьях Моше и не мог подумать, что они будут все, или прочти все, у его постели в этот скорбный час. Многое годы они не виделись, разбросало всех по миру, не соберёшь вместе по какому-то поводу, но тут, патриарх умирал, хотя Моше был младшим братом в семье и очень любимым всеми и родителями и братьями, а сёстры души в нём не чаяли.
     - Родные мои, вы все собрались здесь: мои братья - Пиня, - я здесь, Хаим, - я с тобой, Саульчик, - я тут, дорогой  мой братец, Самуил, - он обещал приехать, но
почему-то опаздывает, - ответила за дядю Берта, а ваши жёны, - все на месте, за всех ответил старший брат Пинхус, а мои дорогие сёстры, Ева и Элка, - они видно не смогли приехать, - быстро, чтобы никто не проговорился, что они обе умерли, Ева - давно от тяжёлой болезни, а Элка - в прошлом году, - промолчала Виолетта.   А внуки мои, приехали? - кто мог, тот приехал, - уже спокойнее ответила Виолетта. А моя жене, дети и внуки? – все тут, - ответила Сара.                -      - Так кто же остался в лавке? – Моше улыбнулся слабой, но вполне заметной улыбкой.
       Все расхохотались, совсем не приличествующим смехом у одра умирающего любимого, брата, отца, деда, дяди.
     - Ну, отец, ты даёшь! – воскликнул старший сын, - нашёл, когда хохмить и рассказывать старые еврейские анекдоты.
     - Другого времени у меня не будет. Нужно жить весело и умирать весело, - ответил совсем слабым голосом Моше. – Теперь, дорогие мои, расходитесь все, оставьте меня с раввином Шнеерсоном. Поговорим с ним о высоком и духовном. Вам всем всё расписано в завещании. Никто не будет обижен. Не ссорьтесь и не ругайтесь о наследстве. Каждый сможет заработать себе на жизнь. Трудитесь честно, и живите честно, было бы здоровье и желание. Многих Вам лет счастливой жизни.
     - Вот кто-то подъехал к нам, - заинтересованно произнёс Георгий. Он выглянул в окно и заметил, как из кареты выходит генерал.
     Самуил Нагартов (Сэм Гор, старший брат) поднялся наверх в залу с некоторым трудом, сказывалось ранение в американской армии.  Посреди залы лежал на кровати его родной и любимый брат. Перед самой дверью Самуил потёр щёки, покусал губы, наводя лёгкий румянец, положил  в сторону палочку, на  которую он  опирался,
кивнул слуге и тот открыл двери в залу.  Чётким шагом, почти не хромая, Самуил пошёл в сторону кровати. Все присутствующие, окружившие кровать, были в чёрном, как и положено в такой ситуации. Родные инстинктивно раздвинулись, дав проход блестящему генералу в яркой светло-коричневой форме американской армии. На груди его блестели ордена. Он подошёл к кровати, отдал честь своему любимому брату, снял генеральскую фуражку и крепко поцеловал брата в лоб. Моше попытался приподняться с подушек, но сил не хватило, и он улыбнулся в ответ.
     - Я уже говорил и повторюсь, все мои родные получите причитающуюся каждому часть моего наследства.
     - Дорогой Моше, - ответил Самуил, - я все годы жил в далеке от тебя и твоей семьи и никакого содействия не принимал в вашем благоустройстве, поэтому я торжественно сообщаю, что отказываюсь от моей части наследства в пользу твоей семьи, тем более, что я так и не обзавёлся семьёй, а генеральской пенсии мне предостаточно.
     Это же, почти одновременно произнесли остальные братья.
     Моше затих, немного повернув голову вбок. Голос его затихал по мере произнесения последних слов. Умирающий закрыл глаза. Всем стало ясно, что аудиенция закончена. Постояв несколько секунд, родственники начали тихо, на цыпочках расходиться.  В комнате остался только раввин Шнеерсон.               
     - Дорогой мой давний и хороший друг, распорядись, чтобы мне подстригли бороду аккуратно и хорошо причесали, не гоже, чтобы я выглядел перед Всевышним неряшливо, - шёпотом попросил Мише раввина.
     - Если бы это было главным в жизни, то Вы, уважаемый Моше, были бы самым достойным человеком  в мире. Всё  будет сделано по  самому высокому классу,
уверяю Вас.
     - Спасибо, мой дорогой.
     Моше медленно обводил взглядом комнату. Стены бежевых  тонов,  обычных  для комнат в его новом доме, который он только недавно построил на том же месте, где стоял старый дом, требовали ремонта или перекраски, эти бежевые тона его раздражали раньше, теперь нисколько не беспокоили, он смирился с некоторыми неудобствами, которые он со временем надеялся переделать, не успел.  Старинные часы,  которые  он  приобрел почти тридцать лет тому назад, своим мерным безостановочным тиканьем  и мелодичным боем каждые пятнадцать минут, гордость семьи – часы, вели ревнивый  счет мгновениям, навсегда ускользавшим от своего хозяина.
     Похороны прошли по всем правилам еврейской религии. Похоронная процессия двинулась по еврейской улице, дошла до Преображенской и пошла по длинной новой улице до самого конца, где невдалеке было оборудовано еврейское кладбище. За катафалком медленно шли родные и знакомые, сослуживцы Моше по банку, соседи и многие посторонние люди. Гроб на катафалке был покрыт чёрным покрывалом с вышитой золотом шестиконечной звездой Давида (Маген Давид).
     Церемония шла по названиям улиц, только недавно принятым Городским Управлением. Городской голова создал специальную комиссию, которая присваивала наименования сформировавшимся улицам города. Так они и были названы, начиная от самого Приморского бульвара: Ланжероновская, Дерибасовская, Греческая, Полицейская, Почтовая, Еврейская, Троицкая, Успенская, Базарная, Большая и Малая Арнаутские, Пантелеймоновская (имени Пантелеймоновского подворья). Пересекали эти улицы под прямым углом, как и было начертано  на первичном  плане  города, составленного де-Воланом, утверждённом Императрицей Екатериной Второй, улицы: Польская, Итальянский бульвар (позже – Пушкинская), Ришельевская, Екатерининская (в честь святой Екатерины), Александровский бульвар и Преображенская, по имени Преображенского собора.
     Еврейское кладбище при советской власти было варварски разрушено. Мраморные плиты пошли на различные нужды, плоть до новых надгробий на других кладбищах, а шикарные мраморные изваяния над могилами пошли на мелкую мраморную крошку, которой покрывали аллеи парка на месте кладбища. Даже не утрудились выкопать и перезахоронить погребённых. Парк «имени Ильича» быстро разросся, хорошее удобрения оказалось под землёй.

                * * *

      Как поётся в популярной песне: «И всё когда-нибудь кончается…». Прошли похороны одесского патриарха семьи Нагартовых, жизнь постепенно приходила в обычное русло без главы семейства. Это было только начало самой Одессы, её жителей, наших героев и их одесские корни. Всё ещё впереди и радости и горе, хорошее и плохое, но начало запомнится надолго. Это же НАЧАЛО.
 
                Конец первого тома.