Я Марк Ноулс, мне тридцать, и меня вполне можно считать убийцей, потому что
вчера я сбил человека, возвращаясь домой. Он выскочил на дорогу внезапно, я
не успел даже понять, откуда. А потом глухой удар. Я затормозил, но его
тело подлетело вверх и, прокатившись по капоту машины, упало на дорогу.
Я не сбежал, не попытался уехать, а честно хотел помочь. Человек умер,
по - моему он был мертв уже в полете, после удара о машину. Я сидел на
краю шоссе, смотрел на его руки, шляпа отлетела в сторону. Я ждал скорую,
полицию-хоть кого - нибудь, кто смог бы помочь. Они всегда запаздывают, когда
нужны. Ни капли крови на асфальте, только ветер шевелил распахнутые
полы его серого плаща. Что я чувствовал, так это раздражение от собственного
бессилия. Я не мог изменить ситуацию. Если бы знать о его намерении
прыгнуть мне под колеса, то я выбрал другую дорогу до дома, чтобы теперь
не смотреть на тело на шоссе, раскинувшее руки, странно вывернув
голову. Потом его увезли, а мне пришлось покинуть свое место на обочине,
чтобы ехать в полицейский участок. И там уже мне дали понять,
что не останусь безнаказанным. Приехал мой адвокат, точнее адвокат отца.
Почтенный джентльмен, с седой головой и глазами грустной собаки. Мы все
сидели в кабинете. Я смотрел на чашку кофе на противоположном краю стола.
Кофе остывал, его никто не пил. Печальный адвокат долго пытался доказать
себе и офицеру, что я не виновен, и надо еще разобраться, почему человек
оказался на пустынной дороге именно перед моей машиной. А офицер как-то
странно посмотрел на меня и сказал:" Это ведь не бродячая собака, господин
адвокат, а человек. Он умер, у него есть жена, дети, родственники. И ничего
не изменить. А таких, как ваш клиент, нужно не только лишать возможности
водить машину, но и наказывать по всей строгости. "
Я запомнил его слова, он говорил искренне. На минуту показалось, я не смогу
дальше жить с его фразой в памяти и картинкой перед глазами, на которой
жизнь убитого мной человека. Ее крошечный кусочек, ставший последним.
Нет, смогу, еще как. Потому что надо, моя жизнь ведь продолжается. Она
подчиняется общему ходу всех жизней. А его оборвалась, словно звено
у цепочки. Мои звенья были крепки. Тогда казалось так. Я ошибался, но
понял спустя месяц. Ладно, все по порядку. Потом меня отпустили, предупредив,
я не могу покидать город до выяснения всех обстоятельст. Представил, что
скажет отец. Он будет смотреть на меня своим взглядом из - под бровей,
прямо буравить глазами.Прозвучат слова о том, что я без ответственный,
не умный, он бы желал иметь другого сына, который в тридцать имеет работу, дом,
семью и у него есть мозги, чтобы не сбивать на смерть людей на дорогах.
Про мать вообще молчу, она станет плакать, словно подтверждая слова отца и
мою несостоятельность. Они оба правы, только кому от правды легче?!
Вернувшись в свое одинокое съемное логово, я сперва плеснул в бокал виски,
чтобы сбросить напряжение. Холодно или кажется? Я продрог, сидя в участке,
никак не согреться. А может внутри меня холод, его я чувствую теперь. И
виски не поможет... стало казаться, человек в плаще хотел, чтобы его сбили.
Ждал мою машину. Офицер назвал его Билл Купер. Бред какой-то! Надо успокоить
нервы, правда не знаю каким образом. Мое успокоение так и не пришло ко мне,
я стал ощущать тягостное состояние ожидания расплаты. Оно поселилось во мне,
словно нашло удобное для процветания место и не желало покидать мой мозг.
Я не боялся тюрьмы или иного исхода, меня стало мучить ощущение
отсутствия шанса на изменение хода событий того вечера. Казалось, я могу
все вернуть обратно или избежать вообще ситуации с гибелью некого Купера.
Такое было впервые. Жизнь и ее проявления необратимы. Я знал отлично, но
особенная сила теперь заставляла надеяться на новую историю.Глупость, конечно!
Я поддался ей в своих мыслях. Так легче. Когда закончится дело, уеду, хоть
куда. На ум пришло, я могу сбежать от себя и мыслей в единственное место,
где все встанет на свои места. В дом, где прошло детство, старый,
вросший в землю своими корнями дом моего деда. Тогда, среди надоевших
предположений и догадок, мне казалась мысль с отъездом в родовое гнездо
вполне логичной. И звенья моей задетой чужой смертью жизни именно там
стали выстрайваться в завершенную цепочку.