Философия садизма как конец философии

Валентин Штыков
«Откуда вы знаете, быть может, страсть к крови, одолевающая Альфонса, досталась ему от далекого предка, ходившего в крестовый поход?»



Современный человек – существо во всех смыслах полое. Стремясь заполнить свою пустоту, он открывает для себя излишние идеи минувших столетий и находит их весьма радикальными. Излишность искупается временем. Возбуждающая органы чувств пыль открывает дорогу сомнительным абстракциям и извиняющим относительностям.

В произведениях незабвенного маркиза Донасьена де Сада молодая поросль легко изыскивает столь необходимый ей суррогат бунта. Это тем удивительнее, что, будучи дистиллированной от эпатажных перегибов, философия маркиза содержит в себе лишь логический радикализм сопутствующих времени поветрий. Бунт против религии провозглашали и Дидро, и Ламетри – де Сад всего лишь довел его моральную подоплеку до карикатурной вакханалии в духе клерикальных памфлетов. Разделение общества на господ и рабов звучало куда острее и требовательнее в устах аббата Сийеса или Марата – но лишь у де Сада оно обрело весьма пикантную окраску. А сомнительный и беспорядочный нигилизм приодел логику и упорядоченность только в следующем веке в мыслях Штирнера.

Но де Сад все равно будоражит неокрепшие умы. Надо быть законченным фрейдистом, чтобы вообразить, будто сексуальный гедонизм способен ниспровергать общественные институты. Собственно, всестороннее измышление порока – это единственная вещь, которая зарделась у маркиза свежими и новыми красками на плодородной ниве французской фривольной литературы, где он играючи переплюнул изящно-обходительного Дидро. Иными словами, порочность де Сада – эта та надстройка, что и делает его популярным. Наверное, если бы Маркс помимо классовой борьбы проповедовал ниспровергающий нравственность разврат и в свободное время порол несчастного Энгельса – он бы нашел в среде молодежи массу последователей.

Есть, впрочем, особая, иррациональная категория моралистов, которая в любом описании ненормального порядка вещей видит их обличение. Жирными возбужденными мухами облепили они многочисленные страницы, на которых доблестный маркиз со сладострастием Свидригайлова бичует общественные пороки. Коль скоро плетка становится на защиту морали – поневоле думается, что такая мораль не вполне справляет свои функции.

Напоследок стоит бросить взор на личностно-метафизический аспект садизма.
Кто-то сказал, что в современном мире настоящий воин может быть только преступником. Де Сад – пионер этого разложения. Неверно думать, что он всего лишь сепаратно растоптал современную ему мораль. Его жизнь – это трагедия утратившей трансцендентное измерение аристократии. Лишенный возможности проливать кровь ради утверждения высших ценностей – он проливает кровь извивающейся у его ног шлюхи, накормленной возбуждающими пилюлями. Анальный секс в исполнении маркиза – это жестокий и по-своему прекрасный акт стоической философии, обхождения с богиней разума и рационального мышления тем образом, коий она заслуживает. Де Сад бесконечно и абсолютно низок – это идеальный мамлеевский герой, находящий в низости возвышенный и прекрасный смысл.

Впрочем, схематичным и обыденным скептикам, млеющим от животных аспектов его животных бесчинств, следует посоветовать применить к маркизу относительность современного мира, где порок встроился в систему на периферии нормы, и имеет свои требования и права. Занятно подумать, но ныне гражданин Сад едва ли довлел к изоляции и ниспровергал устои. Надо полагать, ему не понадобилось похищать невинных крестьянских девушек, и он бы без всякого труда нашел себе добровольного партнера для неистовой порки.