Тёплый сентябрь вовсе не походил на осень. Как хорошо, что мы с Сашкой Исаенко взяли с собой летние платья, - они очень нам пригодились!
В вельское село Теребино мы с подружкой приехали на практику. Местное название центральной усадьбы – Угреньга, возможно, осталось от финно-угорских предков. Тёплое такое слово, угревное. И речка Угреньга, что его пересекает, такая же неширокая и неглубокая, как мой родной Ундыш. Летом курица перейдёт – лапы не замочит. Село нам сразу приглянулось: всё в зелени, вдоль шумной асфальтированной трассы тянутся деревни: Угреньга, Семерино, Низовье, Мишино, Коношино... Есть и многоквартирные дома, и дом культуры.
На постой нас определили к старушке, довольно ворчливой (к счастью, видеться нам с ней предстоит только по вечерам, приходя на ночлег).
Учимся мы на ветеринарных фельдшеров. Ветврач совхоза – Галина Васильевна Кремлёва, женщина лет 40, встретила нас сердечно и – ура! – даже предложила работать на полставки, на всё время практики. И вот с утра мы уже принимаем вызовы по телефону, распределяем, кто куда отправится и, нагрузив ветеринарную сумку лекарствами, спешим к четвероногим пациентам. А после работы здесь же на ветучастке готовим ужин.
Но не работа станет для нас главным воспоминанием спустя годы, а совсем, совсем другое.
Когда первый рабочий день остался позади, мы с Сашкой отправились в магазин и, купив кое-что к чаю, решили осмотреться, обдумывая, как провести остаток дня.
– Откуда вы, девушки, к кому приехали? – прозвучал вдруг рядом женский голос.
Оглянувшись, мы увидели молодую цыганку, немного оторопели, но, впрочем, быстро пришли в себя.
– Да вот, на практику прибыли. Пока никого здесь не знаем.
– Так пойдёмте ко мне, мы здесь живём неподалёку! Меня Марией зовут, Шашкова Мария.
– Галя, Саша, – представляемся в свою очередь мы.
И вот мы идём в гости к цыганам!
Шашковы живут в самой обычной крестьянской избе, что стоит немного на отшибе и с двух сторон окружена деревьями. С Марией живут бабушка, тётка, брат Иван и маленькая сестричка Неля, которая только пошла в первый класс. А ещё у них есть конь и собака Рыча. В Поважье вообще немало оседлых цыган.
Бабушка – красивая пожилая женщина с седыми волосами – встречает нас приветливо, расспрашивает, кто такие да откуда. Узнаём, что малышка Неля пока в школе, Иван на работе, а их мать в отъезде – она привозит из Москвы и перепродаёт "тряпки".
В избе – ничего лишнего: стол да лавки вдоль стен, икона в красном углу, железная кровать. На столе – скатерть с кистями, большой самовар, и вскоре нас уже зовут к чаю. А чай, как оказалось, необычный – заварен «по цыгански» с гвоздикой, оттого имеет ни с чем не сравнимый вкус и аромат.
Теперь каждый вечер после работы спешим мы к новым знакомым. Брат Марии Иван вернулся с заработков (он работает в посёлке Подгородье, соседнем с Угреньгой, но уже в Вологодской области).
У подружки с Иваном как-то сразу завязался роман. Оба такие красивые, юные, года на два моложе меня. Иван – настоящий юморист, всё время старается рассмешить либо разыграть нас. Придумывает нам смешные прозвища, или звонит Саше с телефона-автомата на улице и говорит, что находится в Подгородье и сейчас приедет. Мы настраиваемся увидеть его вечером, а он через минуту входит в дом.
Саша – детдомовская, давно потеряла родителей, и ей вдвойне радостно пребывание в этом гостеприимном доме. Впрочем, она и не привыкла унывать: то заразительно смеётся, обсуждая что-нибудь с Иваном, то поёт, то сказки Нелечке читает. А уж как наряжаться любит! И вот спустя несколько дней Мария позвала нас в другую комнату. Там на полу лежат свёрнутые постели, а по стенам развешаны сборчатые цыганские юбки.
Мы, конечно, тут же просим разрешения их примерить, кружимся по комнате, смеёмся, видя свои отражения в зеркале. Наряды дополняются крупными яркими бусами – мириклэ, при виде которых мы приходим в неописуемый восторг. Даже само слово как будто хранит некую тайну, в нём видится мерцание камней-самоцветов. А как хороша в них Мария! Блестящие чёрные волосы, тёмные глубокие глаза, приятные черты лица, и при всём этом какое-то даже странное для цыганки, по нашим представлениям, полное отсутствие расчёта и хитрости в поступках, простота и открытость в общении. Она делится со мной секретом: за ней ухаживает русский парень, из соседнего дома, зовёт замуж, но любовь свою она пока ещё не встретила.
Приезжает из Москвы мать Марии и Ивана, привозит на продажу вязаные кофточки «лапша». Мы с Сашкой, конечно же, сразу покупаем обновки. Очень хочется пофорсить! Мне достаётся красная, а Марии мать привезла белую, с разноцветными полосками, очень красивую. Но через день Маша, к моей радости, предлагает обменяться – красная не столь маркая, объясняет она. Неля приходит из школы, где-то успела простудиться, Саша лечит её – закапывает в нос привезённые с собой капли от насморка. Цыганки о таких даже и не слышали.
Они обычно ведут беседу на своём языке, наиболее часто повторяются слова «поло ром» и «хасиём». Спрашиваем, что они означают, – молчат или отговариваются шутками. Иван же охотно даёт пояснения, которым верить, однозначно, нельзя, – он постоянно нас разыгрывает. Понятно, не хотят цыгане, чтобы мы понимали их разговор.
Мария работает на ферме дояркой. Я напрашиваюсь помогать ей по утрам, а заодно мечтаю попить холодненького молока на ферме. Это не запрещается, открывай холодильник, черпай ковшом и пей, сколько хочешь. Мне нравится вставать рано утром, часа в 4-5, когда на улице ещё туман и пахнет картофельной ботвой и дымом костров, в которых накануне пекли картошку (её уже начали копать). Одеваюсь и иду на ферму пустынной пока дорогой, попутно умываюсь на речке, наслаждаясь видом и вкусом прозрачной, чуть темноватой воды.
На ферме работают опытные доярки, и не всем по душе, что я пришла «перенимать опыт у цыганки», а не у них. Особенно одна так зло посматривает – и неожиданно на мою голову сыплется град упрёков. А я делаю вид, что учусь доить – ставлю коровам доильные аппараты, уношу вылитое в подойник молоко (на самом деле труд доярки мне давно знаком). Но видно, старая ведьма очень сильно пожелала нам зла, потому как одна из коров вдруг совершает резкий прыжок в сторону, чуть не сбив Марию с ног. Мы обе, испытав сильный испуг, после пережитого стресса бросаемся друг к дружке и крепко обнимаемся. Старая фурия зеленеет от злости.
В рабочее время мы с Сашкой ездим по фермам, лечим коров и телят. Жалоб от них не услышишь, надо учиться многое понимать без слов. А лечить наших пациентов не так-то просто! Вот мы пытаемся сделать укол свиноматке, но она носится по клетке, чуть не сбивая с ног, пока не догадаешься почесать ей живот; вот поим лекарство лошади из резиновой бутылки – а она вдруг выплёвывает всё пахучую жидкость прямо в лицо (оказывается, надо было одновременно массировать ей пищевод); вот бежим на ферму к корове, подавившейся картошиной, смело засовываем руку ей в глотку по самое плечо, не думая о том, что одно неловкое движение – и можно остаться без руки...
Иногда поступают вызовы от жителей деревни подлечить поросёнка либо корову. Удивительно, что здесь бытует непривычное моему уху ласковое обращение "Моя тысенька!" У меня на родине это звучало бы как "сердешная" или "голубушка". Да и во всём чувствуется доброе отношение местных жителей. По субботам нас наперебой приглашают в баню, иногда и в гости зовут. А одна старушка даже предлагает перейти жить к ней. Возможно, ей одиноко без детей и внуков. А животные есть почти в каждом доме. Что и говорить, ветеринар - профессия на селе уважаемая.
Небольшие фермы здесь в каждой из пяти деревень, причём на каждой у животных – свои особенности. Например, в д.Мишино – самые спокойные коровы, а в Коношино – наоборот, самые дикие, их и называют ласково – «дикие коношенки». Про эти отдалённые фермы ещё говорят «Мишино-Коношино – на задворки брошено».
Чтобы добраться до нужной фермы, мы обычно выходим на дорогу и ловим попутку. Пока ещё не слышно ни о вельском маньяке, ни о путанах, которые появятся на дорогах много лет спустя, и мы спокойно садимся в попутные машины. Шофера, в основном – молодые парни, охотно подвозят нас, молодых симпатичных девчонок. Жаль, что парни не местные, и эти минутные знакомства не имеют продолжения. Но приятно ловить на себе взгляды, в которых, кажется, тоже мелькает сожаление.
Однажды Мария решает ехать с нами по каким-то своим делам. Боясь, что машина не остановится, чтобы взять цыганку, она просит нас притормозить какой-нибудь грузовик или КамАЗ, что мы и делаем весьма успешно. С шутками и смехом забираемся в машину втроём. А на обратном пути забираем Марию на дороге.
Дни летят незаметно. Уже и берёзы возле дома обрядились в модные жёлтые одежды, а осины и рябины заревом полыхают по заполью, и журавли протяжливо курлычут на отлёте. Выйдешь утром за водой – и кажется, колодезный журавель тоже загрустил, тянет шею вслед за клином, силясь взлететь...
И вот новость – в Угреньгу приехали кочевые цыгане (утром мы увидели их шатры за деревней). Конечно же, они сразу пришли к Шашковым, точнее, мы теперь встречали кого-нибудь из них там каждый вечер. Про одного пожилого цыгана, навещавшего наших друзей, Мария сказала, что он очень злой, может забить кнутом чуть ли не до смерти. Взгляд у него был свирепый, волосы всклокоченные. И вправду, за какую-то детскую провинность он вдруг предложил "проучить" Нелю, и в голосе была столь нескрываемая злость, что стало страшно.
Одна из цыганок, молодая девушка, предложила мне погадать по руке за небольшую плату, и, к превеликому удивлению, на многое открыла глаза. Сейчас и не вспомнить, но тогда мне показалось, что она видит меня насквозь.
Вскоре кочевые цыгане пригласили нас в табор, и мы не стали отказываться. Отправились туда вместе с Иваном и Марией. Табор жил обычной жизнью: на костре варилась еда, бегали маленькие дети, вдали паслись лошади, бородатые мужчины занимались какими-то своими делами. Женщины образовали круг и начали хлопать в ладоши и петь известный цыганский напев, а те, кто помоложе, грациозно поводя плечами, пошли по кругу в танце. Они танцевали для нас!..
ЦЫГАНКА – ОСЕНЬ
Пожелтели перелески, разбежались в поле чистом,
Осень табором цыганским пораскинула шатры.
Пышногрудая рябинка, как звенят твои мониста!
А черёмухи пылают, что цыганские костры…
Ну а вы, подруги ветра, в ярко-красных полушалках,
Отчего такой же пламень в сердце трепетном моём?
Почему цыган залётный посмотрел – и я пропала,
Поглядел – и я в смятенье прошептала: «Хасиём!»?
Сколько лёгкости и ритма в этой пляске жёлтых листьев,
Сколько вольного, хмельного: ой да ну, да ну, да на!
Лишь на миг – соединенье наших глаз и наших мыслей…
И моя ль вина, что осень нас пьянит сильней вина?!
*Хасиём – я пропала (цыг.)
Оглянешься – и вдруг обнаружишь, что за два месяца жизни в Угреньге нам ни разу не пришло в голову сходить на танцы в ДК, мы даже не вспомнили о нём, предпочитая проводить время у цыган. Кажется, местные уже искоса поглядывают, да нас это не особенно волнует. Мы счастливы, ведь жизнь наполнена романтикой: ранние вставания по утрам, краски осенней природы, поездки по выходным в Вельск, старенький вокзал, ставший почти родным, уютные вельские улочки, магазинчики, в которых мы покупаем себе платья и немудрёные украшения, а вечерами – задушевные беседы и чаепития с нашими друзьями в Угреньге…
А они даже писать не умеют, просят написать письмо, – что ж, хоть чем-то мы полезны! Но близится время отъезда. И вот мы решаем всеми сходить на танцы. Смутно помнится тот вечер, большой зал ДК, дискотека… В памяти осталась только популярная в то время песня «Несёт меня течение», – Иван пел её по дороге, и в клубе тоже бесконечно ставили этот диск.
Вот и октябрь на излёте, ивы уже в белом пухе и асфальт к утру ледком покрывается, разогнался – и катись по льду, рви подмётки. Пришла пора прощаться с нашими друзьями. Саша расстаётся с Иваном не без слёз – отношения их были довольно близкими. Но, к счастью, Рубикон не перейден, хотя бы это радует. Мария предлагает мне обменяться серёжками – ей очень глянутся мои огромные, в виде цветов, а она отдаёт мне взамен небольшие, сверкающие всеми цветами радуги «капельки». Фотографируемся на память. Потом идём по тёмным ночным улицам (фонарей здесь нет), ищем дом какого-то паренька, который помогает нам проявить плёнку и отпечатать фотографии…
Далее наша практика продолжается в Вельске, и кажется, с цыганами мы больше никогда не встретимся. Но внезапно судьба сводит нас ещё раз. Гуляя по городу, видим, как останавливается на другой стороне улицы цыганская повозка, и на глазах у ошарашенного народа к нам бежит цыганка, бросается на шею сперва к одной, потом к другой, мы крепко обнимаемся… люди смотрят во все глаза, онемев от изумления… Конечно же, это наша Мария. В волнении обмениваемся какими-то ничего не значащими фразами, приветами… Смотрим вслед, как бежит она обратно к повозке, неловко кувыркается в неё через высокий бортик в своей длинной цветастой юбке… ветер рассыпает вслед охапку багряной листвы… повозка трогается с места… Прощайте, наши милые друзья, подарившие нам незабываемые дни в Угреньге, озарённые светом чистой любви и дружбы!
…Прошло уже более 3-х десятков лет, но когда мне становится грустно, я достаю цыганские серёжки и вглядываюсь в их чистые, как слеза, переливающиеся сердцевины. И вижу то удаляющуюся повозку, то разноцветные шатры на лугу, слышу дальний звон колокольца… И надеюсь на встречу.
На фото: 1-автор рассказа с Иваном Шашковым (1976 г), 2 - Мария Шашкова, 3- приезжая цыганка; 3-4 фото из Интернета.