(1875—1926)
Райнер Карл Вильгельм Йозеф Мария Рильке родился 4 декабря 1875 года в Праге, которая в то время была столицей Богемии, одной из земель Австро-Венгерской империи.
Мальчик был единственным ребёнком в семье. Отец его, Карл Вильгельм Йозеф Рильке (1838—1906), происходил из крестьян и служил чиновником железнодорожного ведомства. Мать Рене, урождённая Софи Энтц (1851—1931), была дочерью купца. Семья была бедная, но положение государственного служащего заставляло их изображать материальное благополучие. Вдобавок родители терпеть друг друга не могли и вечно ругались за закрытыми дверями. В такой атмосфере ханжества, притворства и скрытой ненависти между близкими и прошли первые годы жизни Рене.
Смерть первой дочери, сестры мальчика, доконала истеричную Софи: она полностью ушла в экзальтированную религиозность.
Родители отдали Рене в кадетское военное училище в городе Санкт-Пёльтене неподалеку от Вены. Осенью 1890 года юноша поступил в высшее реальное военное училище в Мэриш-Вайскирхене*, но по причине слабого здоровья оставил службу и вернулся домой. К тому времени Рильке уже пристрастился к сочинительству.
* Ныне это город Границе в современной Чехии.
Недовольный тем, что сын не станет офицером, господин Рильке определил юношу в Торговую академию в Линце. Но и там дело не пошло. Рене проучился в академии с сентября 1891 по май 1892 года и бросил учёбу.
Позже молодой человек экстерном сдал экзамены на аттестат зрелости. А всё свободное время он отдавал творчеству, причём был необычайно самоуверен и даже нагл в пробивании своих творений. Первые рассказы были написаны Рильке в 1894 году, тогда же вышел в свет его первый поэтический сборник «Жизнь и песни».
В юности Рильке буквально заваливал журналы своими графоманскими писаниями. Более того, поглощённый идеей «выхода поэзии в народ», он сочинил литературное письмо, озаглавленное «Прочь, ожидания!» и при финансовой поддержке своей невесты Валерии, девушки с большим достатком и связями, напечатал его и стал бесплатно рассылать в больницы, ремесленные и продовольственные союзы, раздавал перед театрами, в литературных и артистических клубах, к которым принадлежал. Письмо успеха не имело, что весьма разочаровало невесту, и они расстались.
Долгое время поэт совмещал учёбу в университетах с литературным трудом. Год он учился в Пражском университете, сперва на философском, затем на юридическом факультете. Тогда же издал поэтические сборники «Жертвы ларам» и «Увенчанный снами». В 1896 году Рильке переехал в Мюнхен, чтобы записаться на отделение философии местного университета. Однако проучился он там всего два семестра. Бросив занятия, поэт отправился в путешествие по Италии.
В Германию Рильке вернулся весной 1897 года, и вскоре произошла его знаменитая встреча с Лу Андреас-Саломе* (1861—1937). Случилось это в мае. Лу вместе со своей давней подругой, известной путешественницей по Африке Фридой фон Бюлов (1859—1942) смотрела новую постановку в театре на площади Гертнер в Мюнхене. Среди зрителей находился Рене. Юный поэт давно был влюблен в известную писательницу и теперь захотел познакомиться с ней лично. Лу Саломе было тридцать пять, Рильке — двадцать один год. Начался роман.
* Лу Андреас Саломе (Луиза Густавовна фон Саломе) — известная немецкая писательница. Родилась, провела детство и юность в России. Благодаря незаурядному уму и блестящей эрудиции установила дружеские связи с ярчайшими творческими личностями рубежа XIX—XX веков. В числе её близких друзей были Ф. Ницше, Ф. Ведекинд, Г. Гауптман, Р.М. Рильке, З. Фрейд, Л.О. Пастернак и многие другие. Играла заметную роль в духовной жизни Европы.
В первый же год знакомства Саломе посоветовала поэту изменить аморфное французское имя Рене на звучное немецкое Райнер. Она же привила молодому человеку любовь к России и к русской литературе.
Поэт быстро привязался к Саломе, да так, что поехал за нею в Берлин. С того времени они стали жить втроём: Лу, её муж Андреас и Рильке. Молодой человек поступил в Берлинский университет. Тогда же за один год он выучил русский язык.
Лу позвала поэта в Россию. Поскольку денег на поездку ни у кого не было, она написала для издательства Готта цикл новелл, а также множество очерков, критических статей, эссе для популярных журналов. Рильке тоже интенсивно работал, написал сборники стихов «Сочельник» и «Мне на праздник», сборник малой прозы «Мимо жизни», драму «Без настоящего»… Но всё это были слабые, малоталантливые произведения и денег не принесли.
24 апреля 1899 года они отправились в Россию. Путешествие длилось до 18 июня. Под впечатлением от поездки Рильке решил перевести на немецкий язык «Слово о полку Игореве». Через год замысел этот был осуществлён. С тех пор рилькевский перевод по праву считается лучшей из немецких версий русского национального эпоса… Тогда же поэт перевёл на немецкий язык чеховскую «Чайку» и многие стихотворения М.Ю. Лермонтова.
Вторая поезда Рильке в Россию состоялась 7 мая — 22 августа 1900 года.
Окончательный итог путешествиям в Россию Рильке подвел в 1905 году сборником «Часослов», который состоит из трёх частей — «Книга о монашеской жизни», «Книга о паломничестве», «Книга о бедности и смерти».
По возвращении в Германию поэт расстался с Саломе. По приглашению художника Генриха Фогелера (1872—1942) он поселился в колонии живописцев под Бременом в деревушке Ворпсведе. Там Райнер познакомился со скульптором Кларой Вестхофф (1878—1954) и художницей Паулой Модерсон-Беккер (1876—1907). Через год Рильке женился на Кларе Вестхофф. У них родилась дочь Рут (1901—1972). Однако вскоре супруги разошлись. Биографы по сей день не могут объяснить, почему Рильке вообще вступил в брак с Вестхофф, поскольку в тот период он был сильно влюблён в Паулу Беккер. Женщина рано умерла от эмболии, и Райнер сильно переживал её смерть.
Предполагают, что знаменитый рилькевский «Реквием по одной подруге» посвящён именно Пауле.
Свойственное Рильке стремление «жить среди толпы, но быть во времени бездомным» предопределило его отшельническую судьбу и бесприютность. В начале XX столетия Рильке обзавёлся фамильным гербом, наивно уверовав в свою принадлежность к древнему рыцарскому роду, — это заблуждение увековечила его импрессионистическая поэма в прозе «Песнь о любви и смерти корнета Кристофа Рильке».
Стеснённость в средствах и художественные искания привели Райнера в 1902 году в Париж. Там он познакомился с Огюстом Роденом (1840—1917) и написал о нём книгу. В 1905 году великий скульптор предложил Райнеру стать его секретарём. Рильке с радостью дал согласие.
Французская импрессионистическая живопись и символическая поэзия нашли отражение в поэзии Рильке, которая в парижский период приобрела пластичность, широту диапазона и сосредоточенность на передаче неизменной сущности вещей.
Жизнь шла своим чередом. В марте 1906 года умер отец поэта. Через три года был опубликован знаменитый поэтический сборник «Реквием», и вскоре после этого Райнер познакомился с княгиней Марией фон Турн-унд-Таксис Гогенлоэ (1855—1934), чьим покровительством и поддержкой он пользовался до конца жизни.
Одновременно Рильке писал драматические и прозаические произведения. В 1911 году был опубликован его разноплановый декадентский роман «Записки Мальте Лауридса Бриге». После выхода книги Рильке на автомобиле Турн-унд-Таксис совершил путешествие по Франции и Италии, через Лион, Авиньон, Сан-Ремо, Болонью и Венецию.
В Италии на долгое время любимым убежищем поэта стал замок Дуино на Адриатическом побережье. Здесь им были созданы многие выдающиеся произведения, в том числе поэтические циклы «Жизнь Марии» и частично «Дуинские элегии».
Началась Первая мировая война, которая повергла поэта в ужас и отчаянье. Ей
Рильке посвятил поэтический цикл «Пять гимнов». Поэт искал опоры в страшном мире страданий и смерти. И вспомнил о Лу Саломе.
В разгар войны, в марте 1915 года, Райнер умолил Лу приехать к нему в Мюнхен, где он жил в то время с подругой, молодой художницей Лулу Альбер-Лазар (1885—1969). Саломе приехала вместе со своим очередным поклонником. Встреча была тёплой и вселила в поэта новые надежды.
А в январе 1916 года Рильке на полгода призвали в австро-венгерскую армию. Службу он проходит в Вене, в военном архиве, в компании со Стефаном Цвейгом (1881—1942) и другими известными немецкими литераторами.
Окончание войны и поражение Германии Рильке встретил в Мюнхене. Вместе со всей немецкой нацией он долгое время находился в состоянии внутренней подавленности и занимался преимущественно только переводами.
В последние годы Рильке много путешествовал. К нему вернулось вдохновение. В феврале 1922 года за три недели поэт завершил «Дуинские элегии» и создал «Сонеты к Орфею». В этих сложных для восприятия произведениях Рильке развивал глубоко оригинальную символическую космологию и поднялся к новым метафизическим высотам. Второй подъём произошёл в 1924 году, когда поэт создал многие шедевры своей поздней лирики.
В середине 1920-х годов у Рильке выявили лейкемию. С этого времени жизнь его была сведена к интенсивному лечению либо в клинике Валь-Мон (близ Монтрё) на Женевском озере в Швейцарии, либо в различных санаториях.
Незадолго до смерти поэта через посредничество Лу Саломе началась интенсивная переписка между Рильке, Борисом Пастернаком и Мариной Цветаевой. Посвящена она была вопросам поэзии.
Райнер Мария Рильке умер 29 декабря 1926 года в клинике Валь-Мон. 2 января 1927 года его похоронили в замке Рарон на берегу Женевского озера.
На русский язык произведения Рильке переведены М. Цветаевой, А. Ахматовой, Б. Пастернаком, Ю. Анисимовым, Я. Гордоном, В. Адмони и другими.
За книгой
Я зачитался. Я читал давно,
с тех пор как дождь пошёл хлестать в окно.
Весь с головою в чтение уйдя,
не слышал я дождя.
Я вглядывался в строки, как в морщины
задумчивости, и часы подряд
стояло время или шло назад.
Как вдруг я вижу, краскою карминной
в них набрано: закат, закат, закат...
Как нитки ожерелья, строки рвутся
и буквы катятся куда хотят.
Я знаю, солнце, покидая сад,
должно ещё раз было оглянуться
из-за охваченных зарёй оград.
А вот как будто ночь по всем приметам.
Деревья жмутся по краям дорог,
И люди собираются в кружок
И тихо рассуждают, каждый слог
дороже золота ценя при этом.
И если я от книги подыму глаза
и за окно уставлюсь взглядом,
как будет близко всё, как станет рядом,
сродни и впору сердцу моему!
Но надо глубже вжиться в полутьму
и глаз приноровить к ночным громадам,
и я увижу, что земле мала околица,
она переросла себя и стала больше небосвода,
а крайняя звезда в конце села —
как свет в последнем домике прихода.
Перевод Бориса Пастернака
Созерцание
Деревья складками коры
Мне говорят об ураганах,
И я их сообщений странных
Не в силах слышать средь нежданных
Невзгод, в скитаньях постоянных,
Один, без друга и сестры.
Сквозь рощу рвётся непогода,
Свозь изгороди и дома,
И вновь без возраста природа.
И дни, и вещи обихода,
И даль пространств — как стих псалма.
Как мелки с жизнью наши споры,
Как крупно то, что против нас.
Когда б мы поддались напору
Стихии, ищущей простора,
Мы выросли бы во сто раз.
Всё, что мы побеждаем, — малость.
Нас унижает наш успех.
Необычайность, небывалость
Зовёт борцов совсем не тех.
Так Ангел Ветхого Завета
Нашёл соперника под стать.
Как арфу, он сжимал атлета,
Которого любая жила
Струною Ангелу служила,
Чтоб схваткой гимн на нём сыграть.
Кого тот Ангел победил,
Тот правым, не гордясь собою,
Выходит из такого боя
В сознаньи и расцвете сил.
Не станет он искать побед.
Он ждёт, чтоб высшее начало
Его всё чаще побеждало,
Чтобы расти ему в ответ.
Перевод Бориса Пастернака
Одиночество
О святое моё одиночество — ты!
И дни просторны, светлы и чисты,
Как проснувшийся утренний сад.
Одиночество! Зовам далёким не верь
И крепко держи золотую дверь,
Там, за нею, желаний ад.
Перевод Анны Ахматовой
Орфей, Эвридика, Гермес
В тех странных копях обитали души,
Прожилками серебряной руды
Пронизывая тьму. Среди корней
Кровь проступала, устремляясь к людям,
Тяжёлой, как порфир, казалась кровь.
Она одна была красна.
Там были
Никем не населённые леса,
Утёсы и мосты над пустотою.
И был там пруд, огромный, тусклый, серый.
Навис он над своим далёким дном,
Как над землёю — пасмурное небо.
Среди лугов тянулась терпеливо
Извилистая длинная дорога
Единственною бледною полоской.
И этою дорогой шли они.
И стройный человек в одежде синей
Шёл молча первым и смотрел вперёд.
Ел, не жуя, дорогу шаг его,
Тяжёлой ношей из каскада складок
Свисали крепко стиснутые руки,
Почти совсем забыв о лёгкой лире,
Которая врастала в левый локоть,
Как роза в сук оливковый врастает,
Раздваивались чувства на ходу:
Взор, словно пёс, бежал вперёд стремглав,
Бежал и возвращался, чтобы снова
Бежать и ждать на ближнем повороте, —
А слух, как запах, мешкал позади.
Порой казалось, достигает слух
Тех двух других, которые, должно быть,
Не отстают при этом восхожденье.
И снова только звук его шагов,
И снова только ветер за спиною.
Они идут — он громко говорил,
Чтобы услышать вновь, как стихнет голос.
И всё-таки идут они, те двое,
Хотя и медленно. Когда бы мог
Он обернуться (если б обернувшись,
Он своего деянья не разрушил,
Едва-едва свершенного) — увидеть
Он мог бы их, идущих тихо следом.
Вот он идёт, бог странствий и вестей,
Торчит колпак над светлыми глазами,
Мелькает посох тонкий перед ним,
Бьют крылья по суставам быстрых ног,
Её ведёт он левою рукою.
Её, ту, так любимую, что лира
Всех плакальщиц на свете превзошла,
Вселенную создав над нею плачем —
Вселенную с полями и ручьями,
С дорогами, с лесами, со зверьём;
Всходило солнце в жалобной вселенной,
Такое же, как наше, но в слезах,
Светилось там и жалобное небо,
Немое небо в звёздах искаженных...
Её, ту, так любимую...
Шла рядом с богом между тем она,
Хоть и мешал ей слишком длинный саван,
Шла неуверенно, неторопливо.
Она в себе замкнулась, как на сносях,
Не думая о том, кто впереди,
И о своём пути, который в жизнь ведёт.
Своею переполнена кончиной,
Она в себе замкнулась.
Как плод созревший — сладостью и мраком,
Она была полна своею смертью.
Своею непонятной, новой смертью.
Вторичным девством запечатлена,
Она прикосновений избегала.
Закрылся пол её. Так на закате
Дневные закрываются цветы.
От близости чужой отвыкли руки
Настолько, что прикосновенье бога
В неуловимой лёгкости своей
Болезненным казалось ей и дерзким.
Навеки перестала быть она
Красавицею белокурой песен,
Благоуханным островом в постели.
Тот человек ей больше не владел.
Она была распущенной косою,
Дождём, который выпила земля,
Она была растраченным запасом.
Успела стать она подземным корнем.
И потому, когда внезапно бог
Остановил её движеньем резким
И горько произнес: «Он обернулся», —
Она спросила удивлённо: «Кто?»
Там, где во тьме маячил светлый выход,
Стоял недвижно кто-то, чьё лицо
Нельзя узнать. Стоял он и смотрел,
Как на полоску бледную дороги
Вступил с печальным взглядом бог-посланец,
Чтобы в молчанье тень сопровождать,
Которая лугами шла обратно,
Хоть и мешал ей слишком длинный саван, —
Шла неуверенно, неторопливо...
Перевод Владимира Микушевича