Когда я работал в Ростове-на-Дону, редакция «Известий» поручила мне расследовать факты одного письма, полученного из Кабардино-Балкарии. Решил ехать туда машиной. Встали пораньше и часам к четырем вечера были уже в Нальчике. Дорога, километров, наверное, в 700-800, порядочно утомила. Шофер мой, как обычно, отправился отдохнуть к своим знакомым коллегам, а я завалился поспать в гостиничном номере.
Проснулся как-то неожиданно в полной темноте и с неприятным чувством, что надо мной кто-то стоит. Не шевелясь, стал присматриваться и убедился, что, в самом деле, прямо у кровати маячит некий силуэт. Резко поднялся и спросил: «Что надо?» Человек отшатнулся назад и сказал:
- Вас ждут внизу.
- Где внизу и кто ждет?
- Я вас провожу, - сказал и сразу вышел в коридор.
Одевшись и выйдя из номера, я увидел совершенно незнакомого человека, невысокого роста, ничем особо не примечательного. Он никак не представился, и мы стали спускаться по лестнице, а внизу вошли в ресторан. Там за длиннющим столом сидела большая и шумная компания, человек двадцать или больше. Во главе стола восседал впечатляющего вида мужчина, полный, с крупной то ли лысоватой, то ли бритой головой, по виду лет на пятнадцать старше меня, то есть лет за пятьдесят, но производивший впечатление аксакала и явно главы всей этой компании. Он молча указал мне место рядом с собой, по правую руку. Мой провожатый тоже сел рядом с ним с другой стороны.
Тамада, как я сразу окрестил его в уме, взял бутылку коньяку и налил мне полный, порядочного объема фужер. Другие тоже наполнили свои бокалы. И тут он заговорил. Это был тост в честь дорогого гостя, которым, судя по всему, был я. Из этого тоста мне стало ясно, какой я достойный, значительный и вообще хороший человек. Из него следовало и то, что возможно именно поэтому я должен выпить свой бокал до дна.
Понятно, что у меня не было никаких оснований от предложения отказаться. Я взял фужер, и все участники застолья одобрительно и громко загалдели, как бы поощряя далее каждый мой глоток отличного напитка, особенно шумно – последний.
Не успел я толком закусить выпитое, как был налит второй фужер, и мне предложили передать его тому, кого я уважаю. Передать тамаде я счел несолидным, банальным. Но решил, что уже достаточно знаком с моим неожиданным визитером-инкогнито, чтобы проявить уважение к нему. Хотя бы за то, что он привел меня за этот гостеприимный стол. Я поднял бокал и с поклоном передал его «сидящему слева». Мгновенно поднялся страшный гвалт, который оказался протестом против нарушения мной некоего обычая или ритуала, что мне объяснил тамада:
- Ты не сказал тост!
- Что же делать?
- Ты совершил ошибку. Выпей этот бокал сам!
Я чувствовал себя еще вполне крепко и стоически, почти как Сократ, медленно выпил эту штрафную чашу. Не трудно было догадаться, что мне предложат продолжить начатую уже процедуру. Теперь я произнес достаточно длинную и витиеватую речь, чему способствовали два опорожненных фужера. Речь, примерно, столь же содержательную, как и тост тамады, посвященный мне. Но только протянул наполненный сосуд «уважаемому», который даже не шелохнулся, не поднял руки мне навстречу, как общий гвалт участников застолья повторился, и с новой силой.
В чем дело? Оказалось, я передал подношение не той рукой (убей не помню – какой, правой или левой, и как было бы правильно). Естественно, что мне предложили самому исправить ошибку, то есть выпить коньяк и налить новый. Достался мне и четвертый фужер, хотя я, конечно, постарался увеличить разрыв между ним и предыдущим, чтобы хоть основательнее заполнить свой желудок шашлыком, еще чем-то «разбавить» спиртное. И на сей раз процедура передачи бокала была столь же шумно осуждена всей публикой, но уже потому, что мой «уважаемый» как-то неправильно принял подношение.
Я возмутился: это же он виноват! Он и должен пить «штрафную». Конечно, я совершенно не к месту применил эту чисто русскую терминологию, что мне тут же и разъяснили.
- Он нэ достоин! – сказал тамада.
Кажется, пятый «бокал» мне все же удалось передать своему визави. И таинственное празднество на этом почти сразу завершилось, при чем достаточно неожиданным для меня образом. Тамада, разумеется, пил вровень со всеми после каждого изобретенного им же тоста,а, как можно было предположить, застолье началось еще задолго до того, когда я оказался его участником. Видимо, поэтому он вдруг как-то осел, обмяк и засопел. Уснул!
Мы поднялись, я и сидевший напротив мой новый знакомый взяли тамаду под руки и повели к выходу, на свежий воздух. Тут как-то само собой обнаружилось, что вся остальная компания абсолютно никакого отношения к «тамаде» не имеет! Просто поддержали устроеный мне розыгрыш! Они остались на своих местах, только помахали ручкой мне и моему партнеру. А мы сели в ожидавшую у подъезда машину и поехали к «тамаде» домой: он пробормотал, что предлагает «продолжить беседу» у него дома за бутылкой хорошего вина.
Когда прибыли в этот дом, который я сейчас не берусь описать, потому что помню только много ковров и, кажется, холодное оружие на стенах (хотя, быть может, оно мне просто уже мерещится), вино действительно появилось, только за стол мы сели уже вдвоем, потому что хозяина пришлось уложить, как был, одетым, на роскошный диван, и он уснул. Вот тогда и состоялась развязка моего приключения.
Как оказалось, Бог дал мне столь необычным образом познакомиться с двумя удивительными людьми. Тамадой и хозяином дома оказался Аскерби Шортанов, писатель, можно сказать, классик кабардинской литературы. А таинственным полуночным визитером и «уважаемым» участником застолья, скорее даже – его организатором, известнейший фотохудожник Виктор Антонович Тёмин. Тот самый Тёмин, который еще в 1922 году начал работу фоторепортером «ИзвестийТатЦИК», прошел «с лейкой и блокнотом» всю войну, фотографировал Нюренбергский процесс, работал на все крупнейшие издания страны, а теперь был нештатным корреспондентом «Известий». Тот легендарный Темин, который умудрился угнать самолет самого маршала Жукова! Вот как рассказывает об этом эпизоде подполковник в отставке, военный журналист Леонид Юдин, если изложить это кратко.
Темин в памятном 45-м сфотографировал с самолета знамя, только что водруженное над Рейхстагом. «Он бросился на ближайший аэродром, чтобы поскорее доставить снимок в "Правду". Однако там стоял только один самолет – персональный "дуглас" командующего I Белорусским фронтом маршала Жукова. Темин разыскал экипаж и объявил командиру: "Товарищ маршал приказал мне лично лететь на этом самолете в Москву со спецзаданием. Срочный пакет для Верховного главнокомандующего". Это было сказано столь категорично, что ему поверили, и "дуглас" поднялся в воздух.. Как на грех, самолет вскоре понадобился командующему… и тот дал распоряжение: срочно отправить экипажу радиограмму: "Самолет вернуть. Темина расстрелять..."
Однако позднее, когда маршалу показали снимок в «Правде» и привели к нему арестованного автора, Жуков наградил его орденом «Красной звезды».
Ну, что еще мне было ждать от этого яркого, заводного человека, как не розыгрыша, если - что я узнал от него же - накануне моего приезда ему позвонили из редакции «Известий» и попросили «посодействовать» мне…