Глава 5
Новый год
Завидую художникам. И не только за умение рисовать. У них есть привилегия дать имя готовой картине. В моей голове беспокойным роем носятся названия тысяч картин. Остаётся малое - нарисовать это на холсте.
Бывают редкие счастливые моменты, когда во мраке тюремной камеры, сквозь храп соседей, смрад давно немытой плоти и подвальной сырости, вдруг ярким лучом чистого света ворвётся отрывок из Гершвина, медузой проплывёт пятно картины Сальвадора Дали или хрустально циничная мысль Оскара Уайльда. Придёт откуда-то извне и осветит сознание неземными разводами северного сияния. Приходит тихая радость, и тогда ясно понимаешь, что свобода это не то, что можно заградить от тебя решётками, колючей проволокой и лаем собак. Они могут замуровать в подвале этот мешок с костями, называемый моим телом, но им не дано власти, даже самому абсолютному диктатору, посадить на цепь мою душу.
Это такая затёртая банальность, но что же тут сделаешь, если каждое слово в ней - правда?
Не надо ничего бояться, друзья. Нет на этом свете ничего такого, чтобы мы не смогли бы пережить. Тем более, мы единственный в мире народ с пословицами типа: "От сумы, да от тюрьмы..."
В камере городского управления милиции, сокращённо ГУМ, где нас держат втроём, вечный полумрак.
Вдобавок к этому у меня забрали очки (этот ужас вам сможет описать любой очкарик) и интерьер приобрёл мягкие серо-размытые очертания.
Лампочка под самым потолком в глубокой нише в стене. Ниша закрыта пыльной, покрытой мёртвый паутиной решёткой. Лампочка тускло светит двадцать четыре часа в сутки. Если вы в детстве играли по подвалам в казаков-разбойников, подвал ГУМа представить сможете без труда.
Чуть ниже обитая толстой жестью, много раз перекрашенная дверь.
Свет лампочки освещает только среднюю часть двери, постепенно расширяясь книзу. Это похоже на освещение сцены для спектакля по пьесе Горького "На дне".
В двери вырезан глазок – волчок, а чуть ниже – кормушка – форточка для баланды.
Свет в коридоре намного ярче, чем в хате, и видно как он пробивается в щели вокруг волчка и кормушки.
Радик выше меня ростом, намного шире в плечах и находится в пути к своей третьей судимости. Поэтому щель у глазка безраздельно принадлежит ему.
Хотя если бы он стал претендовать на щёлку кормушки, я снова не стал бы спорить. Радик – качок. Он под следствием за убийство. Двинул гантелей по голове должнику. "Кажется, немного переборщил" - по его собственному признанию.
Радик – хороший. Думаю, если бы он был музыкантом – двинул бы должника скрипкой. Он не способен на спланированное убийство. Однако, на всякий пожарный, стараюсь с ним не спорить.
У него третья ходка и он наставляет меня фене и правилам тюремного этикета с ноткой усталого ветерана системы, вынужденного разжёвывать прописные истины недогону.
Даже отправление малой нужды в камере это целый ритуал, знание и соблюдение которого, как и сотни других реверансов необходимы для элементарного выживания. Тюрьмы переполнены до отказа, поэтому ходить надо на цыпочках, чтобы не наступить на соседей в буквальном и переносном смысле.
Я не раз ещё скажу ему "спасибо" позже, оказавшись в камере, с сорока пятью другими отбросами общества. В этой камере мне безвылазно придётся провести девять долгих месяцев.
- Несут! – громко шепчет Радик. "Н-е-с-у-т!!"
Мы ждём баландёров. Баланду в ГУМе дают только один раз в день – в обед. Поэтому наши длинные тюремные сутки разделены на две фазы – ожидание баландёров и одухотворённые воспоминания о баланде.
Баланда это кульминация, которая вносит суть и наполняет смыслом наше однообразное существование. Биологические часы. И дело даже не в том, что хочется жрать. Жрать из скудного тюремного меню после нормальной еды вы не сможете дней десять. Баланда просто одно из немногочисленных событий в сером полумраке камеры предварительного заключения.
Правда могут ещё вытянуть на пресс-конференцию, так называют допрос с пристрастием, но вызывают в основном Радика – он в несознанке и вообще "ранее судимый".
Если прижаться к щёлке не глазом, а носом, можно даже угадать, что сегодня на обед. Физики погорячились, доказав, что самая быстрая – скорость света. Нет. Запах путешествует быстрее, чем звук поскрипывающей тележки с баландой и уж точно быстрее, чем свет – это когда баландёр-пятнадцатисуточник наконец раскрывает кормушку.
Радик и я прилипли к двери в неудобных позах, стараясь вынюхать своё будущее. Свет падает сверху и, касаясь наших плеч, расползается мутной лужей у наших ног. Весь остальной мир в этот момент скрыт мраком камеры и не имеет ровным счётом никакого значения.
Ожидание баландёров.
Эта картина называется - "Ожидание баландёров" – думаю я, и улыбаюсь в темноте тому единственному другу, который у меня теперь остался – самому себе.
***
Скоро Новый год. Мой первый Новый год в зоне. Сколько их ещё впереди! Страшно даже думать об этом. Даже считать и то – боюсь.
На воле в Новый год у меня уже сложились определённые традиции. В зоне тоже. Такой уж это праздник - традиционный. Каждый год тридцать первого января в папской зоне я, не боясь показаться неоригинальным, иду в баню.
И дело не в культовом кинофильме. Дело в том, что на Новый год сильные мира сего дают нам, по своей беспредельной милости и благодати, горячую воду. Это здорово! Входишь в следующий год, обмытый и во всём чистом, так как и постираться под шумок умудряешься. Входишь в новый год, как душа входит в рай.
Я проделываю это в Папе из года в год. Весь день тридцать первого толчешься, чтобы попасть в баню, на промку-то на праздник не выводят. Потом моешься в толпе голых распаренных мужчин в хозяйских трусах (снять трусы в бане на общем или усиленном режиме - страшный вызов судьбе), стираешь свои немногочисленные шмотки, и всё время думаешь, вспоминаешь, подбадриваешь себя.
Новый год - семейный праздник и ты празднуешь его с единственным уцелевшем в новой реальности членом семьи - самим собой. Чтобы воспроизвести подобное грандиозное ощущение вселенской гармонии на свободе в наши дни, надо как минимум купить Le Grand Bleu - 355 футовую яхту несчастнейшего из смертных - миллионера Абрамовича.
Вторая часть празднования - это укуривание планом, который начинаешь запасать загодя, за две-три недели до 31-го января. Это традиция, которую я импортировал в попскую колонию с воли.
***
На воле тоже - готовится всегда начинаю заранее. Где-то за месяц. Откладываю несколько трубочек доброй анаши. Разной, из нескольких барыжных точек. Каждая анаша расскажет мне свою историю. Это звукоряд. Отборная дурь. Предвкушаю мой самый любимый в году день. До сих пор.
Утром тридцать первого, чинно поздравляю с Новым Годом родителей, распихиваю по карманам дрянь, папиросы - и в путь.
Теперь мне надо успеть поздравить всех друзей. Они тоже “идут по жизни маршем”, только в отличие от Цоевской ватаги, остановки не у пивных ларьков, а у анашевых ям. Узбекистон, что тут поделать. Золотой треугольник. Курит каждый второй мой сверстник. Лет эдак с четырнадцати начинает смело экспериментировать. Это в порядке вещей. Элемент культуры. Говорят анашу, и маковые головы открыто продавали на ташкентских базарах до начала шестидесятых. Не знаю. Не застал. Но найти дряньку можно и сейчас - я вас научу, где.
Свой первый боевой косой взрываю прямо в такси, на пару с таксистом. Обычно ташкентские таксисты именно так и начинают свой рабочий день. Если вы в Ташкенте сели в такси, и водила не обкуренный, на всякий случай пристегнитесь ремнём, что-то тут не ладно. Убитый анашей таксист - рядовое явление наших неспокойных лет.
План приятно радует всю дорогу из Сергелей, и вскоре я уже приезжаю к Стасу.
Мой друг живёт у магазина "Штангист". Вообще-то магазин называется довольно обыденно - спорттовары, но вы спросите любого ташкентца - "Где это, магазин Штангист?" - и он тут же заулыбается и покажет.
Снег сыплет и сыплет с самого утра, но едва коснувшись дороги, тает. Мокрый чёрный асфальт выглядит фантастически красиво, если смотришь на него по обкурке. По обкурке глаза иначе воспринимают свет, заметили? Так и иду, не отрывая от посеребрённого новогоднего асфальта глаз. Такая радость! Какой торжественный покой.
Стас – художник. Учится в художественном училище. Рисует интересно. Это я говорю не потому, что он мой друг и собутыльник.Огромная стена подъезда перед квартирой Стаса – это одно из его взрывающих сознание полотен. "Пост Модуль" называется. Стас не может объяснить, что такое пост модуль, но смотрится вызывающе. А это главное в искусстве.
Пигмеи из ЖЭКа несколько раз пытались совершить над "Пост Модулем" акт бытового вандализма, но Стас регулярно обкуривался, натягивал малярный комбинезон, и к утру шедевр воскресал, уже в следующей, более совершенной версии.
Рисовать Стас начал, как только переболел менингитом. Все в школе думали он теперь сойдет с ума, а он вдруг стал хорошо рисовать.
Казалось в него инкарнировалась душа одного из мятежных художников пост-модулистов. Даже беретку стал носить. Природа возникновения таланта неуловима.
***
Обкуриваемся со Стасом в его дворе перед покрашенными серебряной краской гаражами. Серебряный гараж, как показатель земного благосостояния в эпоху развитого социализма.
Стас находится в глубочайшем депре. Тренькает на гитаре и клянёт горькую судьбу. На скамейке, где мы уже, наверное, скурили ни один килограмм плана, свеже-вырезанная надпись. Это понятный всем мужчинам термин, из которого великие предки умудрялись вытягивать по целому роману - "Сука".
Девчонка-рыжик и его муза по имени Танюшка за неделю до Нового года со всей семьёй выезжает навсегда в Германию. Тогда был такой период немецкой политики- Германия для евреев. Для евреев, а не для немцев, потому что жившему в Ташкенте огромному сообществу депортированных из Поволжья немцев визы получить было сложнее. А вот евреи въезжали на автопилоте. Танюшка была дщерью израилевой и ее семья уже паковала бундесчемоданы.
Она уезжала навсегда. Навсегда, понимаете?
Сердце Стаса разбито. Отток народов из Узбекистана уже начался. Через годик он превратится в лавину библейских масштабов. Благодаря гению товарища Иосифа Виссарионовича Сталина в Ташкенте жили тогда корейцы, греки, немцы и турки. О менее экзотических представителях дружной семьи народов молчу. Это был маленький Нью-Йорк. Все любили готовить на праздник узбекский плов и курить узбекский план. А сейчас стали походить на перелётных евреев времён брежневского великага исхода.
Тот улыбающийся туповатой улыбкой анашиста Ташкент уже не вернётся никогда. Как и тот Новый Год.
Городу уже вынесли приговор. Новоявленная сталинская тройка в лице Ельцина, Кравчука и ещё какого-то братского Шоушенка, приговаривают наш ташкентский Новый год, и ещё с десяток праздников в могилу.
Интересно бы глянуть на американский патриотизм, если бы по исполнению шестнадцати лет подростку сообщали, будто Четвёртое Июля всегда было постыдной исторической ошибкой, а Хеллоуин это вообще шабаш оголтелых сатанистов.
Первым кто уехал из нашего класса был Дима Кислицын. За три месяца до отъезда, он, впрочем, из гадкого утёнка превратился в красавца лебедя по фамилии Финкельштейн.
Вскоре обретший проездную фамилию, Диман, уже прислал нам открытку из городка Форт-Майерс, штат Флорида. Он приветливо махал рукой стоя рядом с памятником генералу Ли.
"Как, а разве в Ташкенте живут русские? Не может быть - там же одни верблюды ходят по улицам"- резонно удивитесь вы. Узбекистане никаких русских, нет их и сейчас.
Нерусскому художнику Анастасу Алексеевичу Лебедеву, в тот вечер совсем не куда пойти. И я с радостью забираю его с собой. Вдвоём под анашей не так страшно, как иногда бывают в одиночку.
Нужно заехать ещё в столько мест! Главная ночь года только-только берет свой старт. Пыхнули, пришпорили таксистов, и в путь!
***
"Ну что, рожи ссученные", - Бибиков просовывает башку в дверь ТБ: "Как Новый год хотите встречать?"
Последнее время Бибика и Булку не выгнать из моего офиса. Будто мёдом намазано. Прописались. Ни помечтать, ни подрочить спокойно. Превратили в командный пункт.
Моим новым знакомцам импонирует иметь кабинетик в штабе промки. Суки легавые. Сами охотно форму ментовскую бы нацепили. Хотя, что уж тут – я сам теперь такой же стукач, с кем поведёшься, от того и наберёшься. Чем дальше в лес, тем ну его на хер.
Бибик таскает жратву нам на троих. Крысит за спиной у шеф-повара, осуждённого маслокрада Мурода. Выпросить что-то у Мурода совершенно безнадёжно. Купить – можно все. Бибик может и купить, но ворует в целях поддержания рабочей формы. Так же в зоне тренируются потихоньку и бывшие спортсмены. Кража это больше чем ремесло, это сложная цепочка быстрых химических реакций в мозгу, и на эти острые ощущения легко подсесть.
Я боюсь себе признаться, но Бибик и Булка теперь вроде как моя семейка.
После трапезы мы закуриваем сигареты "фильтр", как обеспеченный человек закуривал бы после обеда восьмидолларовый Кохибас на воле.
Взвалив ноги на стол заслуженного ветерана производства и почётного резинщика отрасли, мы беседуем.
Три стукача, мы не особенно доверяем друг другу. Это похоже на игру в покер. Знаем, что любой сдаст соседа по столу без зазрения совести. Так наверное и происходит, когда мы по очереди ныряем в дядин кабинет где-то раз в неделю. Храните ключ от жопы в укромном месте. Друзей в "системе" не бывает.
Вот такой у меня теперь семейный обеденный стол. Моё окружение, с которым буду встречать этот Новый Год. Скажи мне кто твой друг, и я скажу кто ты.
Особых изменений во внутреннем состоянии в связи с пополнением рядов штатных иуд совсем не чувствую. Зато метаморфозы вовсю происходят в мире внешнем. Огромная промка уже знает о трёх стукачах засевших в ТБ. Однако я не чувствую презрения окружающих. Наоборот, серьёзнее стали относится, с уважением даже каким-то. Надзоры уже не вымогают на водку. Наоборот, сами карточки считают после развода. Любят они меня теперь ещё меньше, ну дык я и не девушка, чтоб меня любить.
За моей спиной длинная, худющая, как у Дон Кихота Дядина тень. Даже сочетание Кабинет Техники Безопасности, звучит теперь зловеще, вроде Службы Безопасности. Спецслужба техники безопасности. Я от капитана Бибикова.
- А давайте для смеху перекроем все каналы наркоты на промку перед Новым годом? Разомнём косточки. Вот, бля, потеха будет. Очень легко очей у Дяди наберём.
Бибиков зол на весь мир. Можно сказать "обижен", но это опасная двусмысленность. Просто есть такие злые клоуны, как этот Бибик. Плевки с ненавистью. Хочет украсть маленький праздник сразу нескольких тысяч человек.
- Цены на продукт в жилой тогда взлетят до предела. Троим - четверым братвинским барыгам не насытить четырехтысячный предновогодний рынок на жилой. Возникнет искусственный дефицит.
А это моё экономическое резюме. Я умный, говорил же вам уже.
- Мудаки вы оба грамотные! Ну, перекроем нахер, не проблема, а потом сами сосульку у дед Мороза будем нюхать. Пионеры педальные! Лишь бы стукануть. Лучше давайте всех барыг под плотный контроль определим. Пусть тянут с воли как тянули, но оптом сдают нам. Сами пронесем в жилую (на меня смотрит), сами спихнем наскореньку. Тогда и курнуть будет чего, и цены сами сможем назначать.
Булгаков сдвигает ноги на один из фолиантов по таинству безопасного производства. Рисуется своими неуставными жёлтыми ковбойскими сапогами. Манерами и говором он напоминает дореволюционного купца неизвестной гильдии. Не хватает жилетки с цепочкой часов.
- Аха, а за такой оборот раскрутимся по статье уже через пару недель! Это же на килограммы пойдет счет! И потом, ты чо сам на жилой будешь бегать пихать? Братва быстро крылышки подрежет. Там ведь, на жилой кроме Дяди - Имомов есть, со своей сетью братишек, блатных по ходу братишек! С ножичками! Скока я зарезал – скока перерезал...
- Слушай сюда, Ебун-бибигун. Давайте прокайтарим как это всё по уму исполнить. Во первых статья, это риск, согласен. Но скорее всего крутить нас не станут, подпортим по наркоте показатели, а Дядю просто надо курсовать с самого начала.
Дадим ему список барыг, попросим разрешение взять на разработку с целью выявления всех рабочих каналов поступления. Он даст полу-официальное добро. А разрабатывать можно и месяц. Месяц перед праздником будем пихать в зоне наркоту килограммами без запала! Под прикрытием. Колумбия-хуюмбия отдыхает!
- Все правильно Булка! Мне план по душе, но ведь через месяц кого-то отдать придётся! Вольняшку какого-то посадят. Вольняшек уярить не канает!
- Нарядчик ты нарядчик! Ни хера ума не набрался на своём институте! Через месяц зайдёшь к Дяде с тетрадочкой и его доляну занесёшь. Что ему больше сердце согреет, твоя информация грёбаная, которая ему и так известна или бабло? Или думаешь, он как вы с Бибиком на голой воровской идее пылит? Да у него в залупе больше мозгов, чем у вас с бабой Бибой на двоих. Знаете что, а отсосите - ка вы тут друг у дружки, а я посижу вот, посмотрю, порадуйте-ка старика!
- Да ты сам сейчас строчить начнешь, принцесса наманганская!
- Ладно к делу, пацаны, закрутим их всех на хую!
Мы с осужденным Бибиковым ща пойдем барыг укатывать, а ты нарядный наш – вечером на ковёр, за добром на операцию. Па ходу стрельни у дяди кайф, если даст. Скажи, Булгаков просит.
***
В Ташкенте Новый год встречают дважды. В двенадцать по-местному, и через три часа, когда двенадцать уже в Москве. Так было всегда. Ташкент был маленькой столицей, а Москва была просто - столицей.
Хоть Узбекистан теперь независимое государство, московский Новый год встречают по привычке все. Восковая рожа пьяного Ельцина - по всем каналам. Мы по привычке считаем его своим. А он уже зарубежный. Мне всегда интересно было бы посмотреть как вечновесёлый Ельцин будет поздравлять страну с Новым Годом, если у него вдруг отобрать бумажки с тезисами. Как искренне начнет говорить, не упоминая об огромном пути проделанным страной за этот год на ниве тяжёлого машиностроения. Хотя если президент трезв в Новогоднюю ночь, нужен ли он нам такой?
***
Встретив первый, "малый" Новый год в двенадцать на вечеринке у дяди Витолса, вместе со срывающимися в промискуитет подвыпившими звёздами отечественного софтбола, мы со Стасом потихонечку сруливаем.
Шансы поебаться с малознакомыми девчонками, поблевать и приложиться к огромной бутыли разливного Жигулёвского, которое Витолс прячет где-то "на утро" выглядят просто здорово. Но у нас другие планы.
Домашняя девочка Вероника всегда встречает Новый год по-ташкентски с родителями. Сейчас, когда они подобрели от советского шампанского, мы тихо её выкрадем и двинем к Юльке-Глории на Космонавтов. Мы с Вероникой очень надеемся, что Стас отъебет Глорию и избавится от депрессии. Целебный секс. Он вернёт художника благодарному человечеству. Наша маленькая многоходовая интрига объединяет меня с моей маленькой затейницей. Жду её, малышугу мою, не дождусь.
Ведь мне, если честно, плевать отъебёт ли Стас Глорию. Главное, что я буду любить нежно-принежно мою Вероничку. Клубничку. Птичку-синичку. Надеюсь несколько раз.
Перед тем как ехать на проспект Космонавтов, названый так же, как и станция метро в честь узбекского космонавта пустыни Джанибекова, нам необходимо пополнить запасы марьванны. Секс, знаете ли сексом, а душевный баланс нарушать нельзя.
Многих пришлось накурить в логове Витолса, нечего не осталось. Халявщики-хвостопады это бич в незнакомой компании. Не знаешь, кого можно послать на хер смело, а кого с оглядкой на дверь. Приходится накуривать всех кого не попадя. А анаша она, сами знаете, имеет обыкновение кончаться.
Пить «ваксу» ни я, ни Стас толком не можем – у него менингит был недавно, у меня гепатит отрихтовал печень. Так грамм по сто, не больше. Ни-ни-ни, спасибо, здоровья нет! Только травка, гомеопатия.
Вылавливаем новогоднее такси. Есть дрянь? Кайп борми? Таксист разводит руками, поздно. Тогда на Фазенду! Только она и осталось в разгар новогодней ночи.
Фазенда это невзрачное кирпичное общежитие в стиле хрущевского утилитаризма, воздвигнутое неизвестными зодчими на ташкентской улице Катартал. Что-то круглое в этом названии, слышите КАТАРТАЛ! До сих пор не знаю, как это переводится.
До очередного приступа властной паранойи, Катартал был ташкентским ночным аналогом Тверской. Без Центрального телеграфа, но с ночными наездницами.
Сейчас там одни менты ночью. Страшные, как моя жизнь. Не Катартал стал, а какой-то Катар. Была Улица Мягкого Шанкра. Стала Улица Вечного Несварения Желудка.
А в Фазенде тогда сутками банковали анашу и местный портвейн – бормотуху под названием Чашма. Вкусней питерского Агдама, но последствия утром ужасающие, к боли в голове добавляется зенитный скорострельный понос. "Чашма бедуина"- это коктейль бормотухи со спрайтом - почти не даёт запаха, чтоб родители сильно не бушевали.
Ни хрена нет в Фазенде. Голяк. Непруха. Все скупили – Новый Год маршем идёт по Ташкенту. Все нормальные люди заранее притарились. А бормотуху вашу сами жрите.
Облом.
Звоним Витолсу из холодной будки автомата с выбитыми стёклами.
На серебристой поверхности аппарата выцарапано одно короткое слово имеющее отношение к прошлой краснофонарности Катартала – "Ам".
Ам – это по узбекски ****а. Вы видите, какое у этого народа отношение к женским гениталиям? А какая лаконичность – АМ! Тут и намёк на радость орального секса и глубина бездны, в которую нас бабье часто сбрасывает.
А-а-а-ам. Ам-стер-дам. Или думаете зря у моряков слово "****ец" - звучит как "Амба"?
- Какого хрена без меня отвалили? Так друзья делают?
Дядя Витолс в ярости. Ясно представляю его багровые залысины. Какая-то жеманница попеняла ему на перхоть, и он полгода драил скальп разными шампунями дважды в сутки. Теперь его голова напоминает унылую ноябрьскую лужайку перед райкомом партии.
- Дык это, гости ведь у тебя!
- Я их рот топтал, этих гостей. Перепились все, окна побили у соседей, менты уже два раза приезжали, за-дол-ба-ли фурманюги! Не понимают выражения "ровный кайф".
-Витолс, а где нашички взять, если в фазенде голяковский? У тебя осталось?
- Нашички? Нашички, нашички.. Дык у вас была, чо уже убили всю?
Иногда с Витолсом невозможно разговаривать - не слышит, что ему сказали секунду назад.
- Твои дружки и убили, спортсмены, не пьют они вишь ли.
- Лана. Короче, есть на шестом квартале, через дорогу от Шухрата - барыга. Юра зовут. Мужик сурьезный, сидевший. Сильно не хорохорьтесь там. Не откроет дверь, значит валите спать, стрёмно. Откроет – железно отоваритесь. - Ну спасибо, Витолс, с Новым годом тебя, братка! Оставь пивка на утро, приползём наверное.
- Вот и я говорю - во истину воскрес!
***
С фазенды до магазина "Шухрат" - двадцать минут пёхом, такси уже не выловить, пик празднования. Летим почти бегом.
"Ты понимаешь, бабам всем деньги мои нужны" - не с того не с чего вдруг объявляет Стас. Он нигде не работает, получает смешную стипендию в училище, и третий год ходит в одних и тех пятьсотпервых джинсах. Этот комплекс миллионера, я думаю, возник в его расшатанном болезнью мозге под воздействием канабиса. Поэтому спорить не пытаюсь.
"А она, Танюха моя, она другая, совсем другая, понимаешь?".
Я, молча, всем своим видом соглашаюсь.
"Может и к лучшему оно... всё так. Может, останется для меня светлой, недосягаемой любимой, навсегда? А? Может так оно лучше?"
Юрин дом, возникший кафельной глыбой перед нами, избавил меня от необходимости соглашаться со Стасом. Все бабы - одинаковые, кроме Вероники, разумеется.
Я сейчас думаю лучше бы совсем, совсем тогда не нашли бы мы Юры, а двинули сразу бы к девчонкам. Хотя тогда писать было бы не о чем.
- Чо хотели чагой ?
Юра высокий, сухощавый, с пшеничными усами. Похож на киевского дореволюционного пристава.
Ярко желтый, шафранно-лимонный цвет его кожи говорит о том, что и его печень отведала гепатита. В Узбекистане гепатит как грипп. Болеют им почти все. На хлопок, льют химикаты. Листья, таким способом искусственно сбрасываются с куста перед механическим сбором. Комбайн заглатывает потом чистое волокно. Эту же хрень американцы лили на джунгли во Вьетнаме, чтобы сбросить на землю листья и достать ушлых вьеьтконговцев. А у нас это сельхозтехнология. Она травит воздух, воду, жратву, и каким-то макаром располагает организм к гепатиту. Гепатит – фрэндли. Узбекистан - хлопковый придаток братской семьи народов, про хлопок тут знают все. Его сеют трудолюбивые крестьяне, а собирает весь профессорско-преподавательский состав и студенты в системе высшего и средне-специального образования. Во время сбора урожая половина Узбекистана превращается в "хлопкоробов страны". Мне всегда кажется, что созвучность слов "хлопкороб" и "долбоёб" вовсе не случайна. Хлопок - наше всё. Анаша это неофициальная часть.
- С Новым вас годом вас, Юра, а дрянь есть?
Стас подчёркнуто вежлив. Кто знает, что ожидать от бывшего зэка. Говорят они очень подлые.
- Вы одни? Дряни нет, есть настоящий ураган, а не "дрянь"! Заходите. Обувь снимайте и на кухню. Я ща. Пять минут.
Юра уходит из квартиры, а мы наблюдаем, как тараканы мечутся струйками по его нечищенной плите и кафелю кухонных стен.
Юра ушёл, чтобы показать нам будто анаша где-то в другом месте, на случай если мы наведём на его хату ментов. Но мы то знаем, что это все понт и терпеливо ждём.
Пусть поскоморошничает. Лишь бы быстрее. Меня ждёт уютный горячий ам на проспекте Космонавтов. И самое главное, мы всё-таки нашли отраву в новогоднюю ночь. Большое дело сделали.
Юра возвращается порожняком. Долбаный перестраховщик.
- Сейчас, сейчас принесут, пара минут.
Это разряжает атмосферу. Юра, тем временем, достаёт целлофанчик с какой-то коричневой желеобразной мутью. Мажет её на столовую ложку, прыскает туда шприцем воды и начинает греть над газом кишащей брызгливыми во все стороны тараканами плиты.
- Приляпаетесь пацаны?
-Чего?
- Примажетесь, спрашиваю?
- Нам бы анаши, анаши, Юра. Мы не "примазываемся".
- Сами смотрите, да. Дело хозяйское...
Он выбирает из ложки водицу цвета крепкого чая, и начинает перетягивать волосатую руку оранжевым жгутом. "Нина" - написано на руке у самого локтя.
В этот момент на кухню входит женщина. Если судить по давно нестираному халату и наглым глазам, Юрина жена. Лучшая половина. Повелительница грёз.
- Юрка, сука, только два часа прошло! Зачем так дозу взвинчиваешь? Без меня тут один сам-на-сам двигаешься! Скотина неблагодарная!
Она строчила бы обвинения ещё с полчаса, если бы Юра не перебил тихим, удавьим голосом:
- Принесла?
-Принесла. Вот.
- Отдай пацанам.
Юра, наконец, попал в вену, ввел в нее "чай", и со вздохом откинулся к стене, закрыв глаза.
- С Новым Годом, пацанчики...
В голосе жены сквозит презрение:
- Скот
- А сильный ваще кайф?
Жена оборачивается ко мне.
- Капитальный. Лучше чем секс. Хочешь треснуться?
- А другого способа, без шприца, нет? Иголки, спид - мрачная история.
- Ну, ещё сожрать можно. "На кишку". Или в чай заварить.
Просто в жилу оно экономнее, да и позабористей будет. А вам мужикам ваще лафа – хрен стоит по пять часов. Я только за это моему Юрке разрешаю тюхаться.
- А на двоих сколько стоит? Сколько нам надо захуярить, чтоб стоял всю ночь?
***
"Совсем обнаглели гандоны, всех под раскрутку запущу!". У Бибикова совсем не срослись деловые переговоры с барыгами папской промзоны.
У Булгакова – такая же история. Кто-то развёл руками – завязал мол, кто-то послал подальше, кто-то даже взялся за заточку. Планировать стукачевский бляцкриг одно, а вот вытянуть проект на деле, совсем другое.
Проще говоря – нас послали. Все центровые барыги промзоны. Про Мутана вообще молчу, к нему они даже не ходили. Там броня танковая.
Мы в ярости. Оторвались от земли, размечтались. Мы ведь можем их всех порвать. Или нет? Или вся наша тайная власть - миф?
Такой был красивый план! И главное – всем было бы хорошо. Что делать теперь?
Проводим оперативный консилиум. Булка не из тех, кто легко сдаётся.
- Следить за каждым их шагом, кто приходит, кто уходит, что жрут, с кем трут, всю херню! Ёбнем их, это железно. Перед Новым годом движение будет плотное. Жадность барыжная не даст им погасится в сезон.- Выпасем их, сработает стопудово, но это по времени займёт как раз месяц. Отпадает.
- А что если их на промку не выведу завтра? Пусть посидят в жилой, пожрут баландочки, жопу отморозят на двух проверках, глядишь станут сговорчивей! Дадим знать, кто тут картишки тасует.
- Как это ты их не выведешь?
- Да карточки их личные спрячу в нарядной. Не выйдут карточки на перекличке, надзоры не выпустят с жилой. Порядок такой. Карточка, это как делюга на этапе - едет вместе с пассижиром.
- Нет. Херня. Один день погоды не сделает. Не успеют горя хлебнуть. Да и пожаловаться смогут мастерам с промки.
- Ну, тогда совсем выкину карточки! Пару дней их будут искать, потом пару дней по-новой фоткать и делать дубликаты. Всего дней пять. Уже срок.
- О! Это их встряхнет, рифмоплетов. Здорово будет если и Дядя выдернет к себе по очереди и наедет в аккурат. Типа смотрите мол, пусть весело будет на праздники, но безприкольно.
- Ага, пусть скажет им чтоб нам анашу отдали, мудак ты Бибик! Иди, почеши-ка мне яйца.
- Значит, просто намекнёт сотрудничать с нами. Это и его не подставит, и нам руки развяжет. Не станут сговорчивее – опять их карточки – в дальняк -рраз! Классный способ вымогательства, ты Шурик, талант, не в последний раз чалишься, поверь моему слову!
- Типун тебе на жопу, булкотряс несчастный!
Ладно.Ты поняла, Шура, о чем с Дядей сегодня перетирать будешь? Ну так огонь! Наше дело – правое. Враг будет разбит. Победа после обеда будет за нами.