В засыпающем камине мирно потрескивали дрова.
- Я читал эту историю у Андерсена. В сущности, это даже не история, а притча, не притча, а как тебе сказать... В одном датском городе был страшный голод. Люди не могли найти себе пропитания и, как снопы, валились на улицах и площадях. По городу ездили кареты и телеги, груженные разлагающимися трупами. Страх, трепет и тлен охватил обычно веселые и жизнерадостные кварталы.
Терпя страшные бедствия, люди вспомнили о боге. В каждом костёле они простаивали долгие часы, не смея идти домой; они отрекались от себя и от ближних, предавая себя провидению. Почти весь город, забыв об искусствах и ремёслах, шёл на долгие мессы. Но каждый был заражён и, собираясь вместе, люди эти были обречены. Практически каждый день в соборы и костёлы заходили могильщики, заглядывала, звеня косою, Смерть.
В это тревожное время у кроватки умирающего ребёнка сидела слабая и больная женщина; отца не было, его не было никогда, но в ту предрождественскую пору его отсутствие было невыносимым. В доме было холодно, в углах гулял ветер, и воздух, тяжелый и тягучий, нёс страшную болезнь.
За три ночи, проведенные подле ребёнка, эта женщина поседела и потускнела, за три ночи ее настигла старость. Горе - сытая чёрная кошка - поселилось у ее ног и неотступно следовало за ней.
В канун Рождества, ближе к 11-и часам, в дом вошла прекрасная белая дева. Она поклонилась скорбящей матери и сказала странным певуче-стальным голосом:
- Не твоя вина, что твой сын умрёт.
Женщина вздрогнула и ответила:
- Он не умрёт. Бог справедлив.
Гостья, как эхо, ответила:
- Бог справедлив.
Мать и белая женщина несколько секунд смотрели друг на друга.
- Дай мне воды, - попросила гостья.
Женщина, тяжело вздохнув, протянула ей кружку с водой. Гостья поблагодарила и, взяв кружку, выплеснула воду на землю.
Смотри, - велела она ласково-печальным тающим голосом.
Скорбящей матери открылось будущее. Она видела, как ее ребенок рос, становился сильнее, как пробуждалась в нём недоверчивость и жестокость. Она видела, как он надругался над любившей его девушкой, и как опозорил ее перед родителями, она видела, как он брал деньги в рост, и с радостью, с упоением отправлял должников в тюрьмы и ямы. Видения, безотрадные и серые, сменяли друг друга: вот сын, одетый в чёрное, самый черный человек земли, предает огню селения и города, вот он пытает ни в чём неповинных детей, вот он приказывает, и по его мановению - с эшафота падают окровавленные головы со страшными, выпученными глазами.
Видение тускнело. Снова был тягучий болезненный воздух, снова тяжелый и безотрадный колокол маятником времени отмерял данный людям срок.
- Бог справедлив, - повторила гостья. - Ты скоро умрёшь. Но перед смертью реши судьбу своего сына. Во имя единой скорбящей и страждущей матери реши его судьбу.
И мать, утратив возможность говорить, пала на колени перед страшной гостьей. Потом, она, пошатываясь, подошла к кровати своего малютки, и, поцеловав его горячим поцелуем вечной истинной любви, протянула посетительнице - это была Смерть.
И, когда растаял неверный белый силуэт, мать сидела и смотрела в окно, оцепенев и окаменев статуей вечной скорби. Как и единая скорбящая и страждущая мать, она пожертвовала своим сыном во имя всего человечества. Но кто может сказать, сколько стоила эта жертва, и были ли во всех человеческих языках слова, отражающие хоть тысячную долю её страданий и мучений?..
- Зачем ты мне это рассказал?
- Ночь располагает к разговорам. Мне вспомнилась эта история и тягучий голос старушки-сказительницы, впервые поведавшей мне эту историю. В мире всё повторимо и обратимо, поэтому я вспомнил ее.
- Слишком странно для ночной сказки.
- Странно, как и всё нам данное. Я всё думаю, имела ли мать право решать судьбу своего малютки и не нарушила ли она тем ветхий и вечный кодекс материнства.
- А что стало с ней и остальными людьми?
- Ничего. Всё ведь повторимо и обратимо...
В заснувшем камине долгое время тлели угли.