Сигаретный дым проскальзывал сквозь мальчика. Сквозь его густую шевелюру, его стеклянные глаза. Ники осмотрела свалку и снова сделала выдох. Серый смог. Пепел грациозно приземлялся на её обувь. - Подойдёт? – спросила она, указывая пальцем на мятую канистру.
- Я не привередлив, - ответил Ирвин.
Он подошел к тому месту, где лежала канистра. Отодвинул руками коробки и поднял железного страдальца. Запах бензина дурманит сознание. Вдох. Вдох. Вдох. Ощущение, будто легкие готовы растягиваться и растягиваться. Резиновые органы, кожа из латекса. Эфирный дракон пролетает сквозь них, поражая отдельные участки огнём эйфории.…Подождите, что-то происходит во внешнем мире. Ники бьёт Ирвина по лицу. - Вставай! Ты опять решил уйти от меня? – истерично говорит девушка. - Уйти? – удивленно спрашивает он. Руки пахнут бензином. Он лежит на мусоре. Глаза щиплет. - Который час? – судорожно ища телефон в кармане, спрашивает мальчик. - Полседьмого, – сказала Ники. Её тушь потекла по бархатной коже – Ты меня напугал! Целый час ты был в отключке. - Час? Но мы, от силы, двадцать минут тут пробыли. Где канистра? – Ирвин ждал ответов. Уже успокоившись, Ники сказала: - Я её выкинула куда подальше. Я больше не хочу, чтобы ты терял сознание.
Ирвин просто улыбался. Он стоял и улыбался. В воздухе веет сгнившей мебелью, старыми кроссовками, сгоревшим пенопластом и всё это смешивается с парами бензина. Он поднял свои глаза к небу. Огромное синее полотно растянулось во всю свою величину. Июль давал ему ощущение свободы. Может, эту свободу он ощущал через все эти вещи. Через весь этот мусор. Вся мебель, которая лежит, образовывая массивы из прошлого, заставляла зависеть от самой себя. Когда-то люди, купив её, ставили в самый центр своего кондоминиума. И каждое воскресение протирали её сухой тряпочкой. А сейчас? Вся эта мебель, над которой несколько десятилетий назад кружились хозяева и аккуратно ее двигали по квартире, лежит здесь. Среди старых кроссовок, сгоревшего пенопласта. В угоду времени. В угоду эпохе.
Они вышли на трассу. Ночную и безлюдную. Где можно было услышать тишину. Они шли по обочине. Уставшие, грязные, но с ощущением, будто в их жизни произошло что-то важное. Будто они перешли какую-то черту. Будто они очень давно побежали со старта, и сейчас – финиш. Можно слушать радостные крики. Воздух разрежен самодовольством и чувством собственной важности. Но всё, что они могли услышать этой ночью – тишину и их частое дыхание. Ирвин смотрел на Ники. И он думал, как же она прекрасна. Её грязные волосы и смытая косметика полностью представляли всю её естественность. Её бледно-алые губы были покусаны. Можно было отчётливо видеть следы от её ровных верхних зубов. Иногда эти следы Ирвин наблюдал и на собственных губах. Но всё это отошло на второй план, когда они встретили город. Ночной город, весь в огнях. Это не тот агрессивный город, с которым мог столкнуться мальчик в автобусе в восемь часа утра. Это был ночной и безмятежный город, который свернулся в клубок и размотается только под утро. Изредка проезжают машины, освещая их с Ники желтым светом. Под желтым светом она была не так красива, как под звездным небом. Её губы неожиданно разводятся в странном вопросе: - Зачем тебе всё это? - Что ты имеешь в виду? – ответил Ирвин, совершенно не понимая, что хочет узнать Ники и что хочет услышать в ответ. - Зачем тебе нужны эти путешествия в «миры собственного сознания», или как ты там их называешь? - Мне необходимо понимать самого себя. Мне нужно быть наедине со своей головой. Мне нужно входить в неё и выходить, чтобы ответить на собственные же вопросы, – рассказывал ей мальчик, до сих пор не понимая, что она хочет услышать в ответ. - Неужели ты готов побывать в этом мире любой ценой? – не успокаивалась Ники. - Абсолютно любой, – отрезал Ирвин.
В эту ночь они спали вместе. Вернувшись почти под утро, они разделись и упали в холодную постель. Мягкую и холодную. Кожа сливалась воедино с кроватью. И этот симбиоз тёк навстречу сну. Время теряет свою ценность и растворяется в нём. А ночь продолжает перемешивать эту субстанцию, плавно распутывая город, свернувшийся в клубок.
Утренние краски сделали комнату Ирвина похожей на потерянный пазл от майской картины. Потоки света проникали сквозь стекло и давали ощущения приближающегося лета. Солнечные блики в соседним доме были своеобразным маяком, который умолял плыть к нему, чтобы прочувствовать радость окончания странствия. Но стоило опустить свой взор ниже, как правда начинала резать глаза – осень. Осень заставляла его идти рано утром на учёбу, петь реквием по падающим листьям. Заставляла понимать, что совсем скоро снежные лохмотья накроют город и погрузят его в продолжительный сон.
Ирвин шёл по дороге, пиная листья и с ногами погружаясь в свой мир. Что может быть грустнее, чем видеть разложения останков лета? Конечно же, песни HIM. Именно они были камнем, благодаря которому мальчик тонул в себе. Он тонул, проплывая свои проблемы и желания. Свои страхи и переживания. Дно, от которого он мог оттолкнуться и всплыть на поверхность, всегда появлялось неожиданно. Конец плейлиста, открытие кабинета, где должен быть первый урок или Джин. Джин. Парень, который учится с ним в одном классе, который любил ставить ему подножки на физкультуре. Его хлопок по плечу дал толчок мальчику на поверхность. Словно амфибия, он выныривает из своего сознания и решает связать пару нелепых слов: - А…Джин, привет, - всё, что вырвалось из мальчика в тот момент. - Ирвин, как спал? Какой первый урок? – с каким-то поддельным энтузиазмом произносит Джин. Его стальной взгляд пронзал мальчика насквозь. Повеяло чем-то неискренним. - Алгебра, - помешкав, выдал Ирвин, – сегодня ещё есть физкультура. Ты опять на футболе будешь мне ставить подножки? - Да ладно тебе! Это было всего раз и то – случайно, - с каким-то задором пропел Джин. «Всего раз»…Эти слова в голове мальчика отдавали эхом и преследовали видео-ряд сменяющихся падений его самого. - Эмм…Ладно, Ирвин, побегу я вперёд, - протараторил юноша и ускорил свой шаг, впоследствии сменив его на бег.
Образ Джина засел в его голове. Его начали тревожить школьные проблемы, систематизированная и укомплектованная макулатура в его рюкзаке, встреча с Ники. И он больше не слушал музыку по дороге в школу в этот день. Он решил, что всё равно все его мысли сейчас уйдут в школу, когда он сам перешагнет её порог через пятнадцать минут.
Открывается дверь. Он чувствует, как стены начинают давить. Он проскальзывает по лестнице, открывая следующую дверь. Он в школе один из первых. В углу на подоконнике сплелись языками Джин и его девушка – Лиза. Она учится в параллели. В прошлом году её чуть было не выгнали из школы за то, что она во время урока отсасывала какому-то парню в туалете и учительница сексологии их увидела. Забавно, не правда ли? Конфликт как-то тихо умяли в рамках школы: приходила её мама и молила оставить девочку, убеждая директора, что такого больше не повторится. Может, не зря поверили ей.
Ирвин начал открывать холодную железную дверцу своего шкафчика небольшим ключом, как сзади он услышал чей-то радостный возглас и обернулся. Это была Ники. Солнце в окне окрашивало её волосы в золотой цвет. Она бежала к мальчику вприпрыжку. Они не виделись две недели. Ники заболела, и ей пришлось поглощать знания, сидя в кровати, попивая чай с лимоном и мёдом.
Ники очень крепко обняла Ирвина. И на смену железному холоду, который охватил мальчика при встрече с Джином, пришло тепло. Он чувствует, как оно протекает по каждой части его тела. Как это тепло бросает в приятную дрожь и разрезает уголки рта в милой и непринужденной улыбке. Своими пальцами он перебрасывает золотой локон Ники ей за ухо. Как только их взгляды пересеклись, на лице Ники заиграла одобряющая ухмылка. Ирвин всё яснее и яснее слышит дыхание девушки. И он почувствовал её губы. Покусанные губы, с засохшей кровью нежно обхватывали его губы и ритмично соскальзывали. Это был честный поцелуй. Никакого вранья эти губы не хотели прошептать. Искренний и мимолетный поцелуй. - Мы не опоздаем на алгебру? – нежно произнесла Ники. - Можешь быть спокойна, до начала урока еще 20 минут. Ты забыла, как мы с тобой любим рано приходить в школу? - Мне кажется, что утром время летит с невероятной скоростью. Оно куда-то торопится, боясь опоздать. А к обеду оно понимает, что спешить некуда. И начинает тянуться, будто резиновая лента, к вечеру медленно наматываясь на спираль ночи, - делилась Ники. Ирвин усмехнулся. Но не издевательски, а как-то по-другому. Принимая полностью то, что она сказала. Казалось, что она думала об этом раньше. Всё звучало так красиво и аккуратно. Как в кино.
- Что тут смешного? – спросила Ники, с такой интонацией, будто её это задело.
- Нет, совсем ничего. Просто я думаю также, - ответил ей мальчик. – Пошли на урок?
В кабинете воздух был смешан с запахом горелого стекла. Доска представляла собой огромной плоский массив из дерева. На ней были видны разводы от тряпки, и чувствовалось, как время не раз скреблось об неё. Единственное, что прерывало полную тишину, – секундная стрелка на часах. Её стуки были похожи на чьи-то глухие, тяжелые шаги, которые раздавались где-то далеко. Щелчок ручки усиливал страхи. Шуршащая бумага нагнетала обстановку еще больше. Появлялось ощущение, что вот-вот вся аудитория будет проткнута острым карандашом. Что её стены вместе со всеми учениками лопнут буквально за пару секунд.
Ирвин аккуратно достал из пенала листок, на котором начал писать: «Второй способ: токсичный. Полная потеря сознания. Эффект: моментальный». Он понимал, что ничего не сможет написать на контрольной, и именно поэтому ему становилось ещё страшнее. Мальчик чувствовал натиск цифр и латинских букв. Он чувствовал, как они нависают над ним, для того, чтобы он их скомбинировал и получил результат. Хоть какой-то. Ирвин видел, как одноклассники что-то пишут не останавливаясь. Ему казалось, что здесь он самый глупый. От этого становилось ещё страшнее.
Прозвенел звонок. Дыхание мальчика участилось. Низкий голос учителя донёс:
- Сдаём работы. Я дала вам целых 40 минут.
Он подошел к её столу с пустым листом. Кто-то ещё пытался судорожно дописать.
- И это всё? – выпалила она.
- Да. Я не знаю, как это решать, - ответил Ирвин, совершенно понимая, что, сказав правду, он ничего не изменит.
Он вышёл за пределы класса с полным разочарованием. Разочарованием в себе. У подоконника стояла Ники, набирая кому-то сообщения с телефона. - Ты что-нибудь решил? – спросила она, оторвавшись от экрана. - Нет. Это были самые долгие две тысячи четыреста шагов вдалеке, которые я когда-либо слышал.
Она посмеялась. Хотя вряд ли представляла, о чём это он говорит.
- В каком кабинете география? – поинтересовался Ирвин.
- Ну, как обычно – в девятом.
И они пошли на первый этаж, где как обычно бегали младшеклассники, совершенно не смотря, куда они бегут. Хаотичное движение тел маленьких детей рассеивало внимание и совершенно не давало сосредоточиться. Девятый кабинет. География. Ники посмотрела на угрюмое лицо Ирвина и поправила ему растрепавшиеся волосы, при этом как-то светло улыбнувшись.
Вечером пошёл дождь. Небесный свод был полностью закрыт тучами, похожими на форменные продукты выхлопа автомобильной трубы. Графитовый стержень скользил по белоснежной бумаге в клетку, совершенно не зная, когда он остановится. Ирвин негромко напевал себе песню The Cure. Когда в ушах звучит нечто прекрасное, внутри что-то начинает тебя толкать, прося петь. И ты поёшь. Поёшь, стуча пальцами левой руки, в надежде попасть в ритм ударных в песне.
Учебники по предметам, которые нужно сделать на завтра, плавно перелетали в противоположную сторону – образовывая стопку книг, которые оставалось только положить в рюкзак. Стон молнии на рюкзаке означал только одно - можно было заняться всем, чем захочешь. Погрузиться в пожелтевшие страницы старого тома Бальзака или опустить свои ноги из окна и под чарующую музыку наблюдать срывы дождя с неба.
Неожиданно моргнул телефон. Ники написала, что ей нужно срочно увидеться с Ирвином. Мальчик натянул на себя свитер и надел джинсы. Взял велосипед, крикнув вслед родителям, что будет дома через пару часов. Он приехал туда, где они раньше всегда пили чай и смеялись. Но Ники не смеялась. Она плакала, обняв Ирвина.
- Понимаешь, она опять привела в дом как-то мужлана и выгнала меня на улицу.
Родители Ники в разводе и в суде решили, что она будет жить с мамой.
- Билл перечислил мне деньги на мой День Рождения. Я хочу уехать.
- Уехать? Неужели навсегда? Ты понимаешь, что учёбу нельзя бросить? – задавал вопрос за вопросом Ирвин, боясь потерять её.
- Я не могу бросить тебя. Точнее, не хочу. И скоро каникулы, забыл?
- Точно! Так ты хочешь уехать на каникулы? А куда?
- Я хочу уехать с тобой, - успокоившись, рассказывала Ники.
- На одну неделю? – узнавал мальчик, томясь в сомнениях.
- Да, только на одну. Ты готов со мной поехать?
- Я…- он сделал неловкую паузу, - я готов.
- Это здорово, Ирвин. Здорово, что ты готов ехать со мной, - уже без негодования и горечи говорила Ники.
- А куда мы поедем? – спрашивал он.
- Разве это важно?