Бумеранг рассказ

               
            Антонина Ильинична неспешно брела по тротуару к автобусной остановке. Встречные и сидящие на лавочках люди ласковой улыбкой провожали взглядами странную седую даму, периодически изгибающую зигзагами свой путь. 
        Та, то сходила с дорожки в лес и, прислонившись спиной к дереву, недвижно там стояла, перемешивая прутиком листву под ногами, то возвращалась и, задравши голову кверху, прищурено смотрела на небо и кроны деревьев.
   «Малахольная» - определяли видящие её прибамбасы, занятые делами прохожие.
   Заслуженная библиотекарь страны, адекватно оценивая реакцию окружения на своё поведение, внутренне улыбалась. Доверяя своим щёлкающим суставам, она знала точно, что уже вот-вот придёт водоточивая дряхлая, нудная осень. И что сразу после первых тягучих дождей и заморозков весь этот фестиваль красок грязными назойливыми шматками станет липнуть к подошвам обуви, недавно им восхищавшихся. Потому искренне наслаждалась её сегодняшним шиком. 
    А, нежелающая сдаваться красавица-хулиганка, бесстыдно распестрив природу маленького приволжского городка и млея от уже ленивого, но ещё тёплого солнца, с благоговением взирала на свою работу. И ласково прощаясь с каждой травинкой, каждым листиком, благословляла - нежно опустившееся на землю вёдро.
   Антонине Ильиничне так и хотелось шептать: «Ах, бабье лето...!»
   Правда, ещё вчера, она не просто не любила осень а, в нетерпеливом ожидании первых снегов, лишь откровенно смирялась с ней, и маялась душевной хандрой по белым колючим метелям. Но к осеннему восхитительному шарму главный городской знаток литературы  так относилась не всегда, лишь со дня, когда в октябре в Афганской войне погиб её сын. 
                ___________
       В то утро, стоя около своего подъезда, она любовалась прилепившейся к дому малюсенькой рощицей, которая, как тщательно подобранный гениальным художником букет, обескураживала своим разноцветьем.
     Антонина Ильинична не видела, но на уровне подсознания, вдруг, ощутила предстоящее прикосновение чьей-то руки. Вот рука уже дотронулась до её плеча… соскользнула по рукаву вниз, и… вложила в ладонь бумажку.   
    Офицер не ушёл, он стоял рядом и скорбно смотрел ей в лицо.
 Преобразовавшись в глаза мужа, который через год после Алёшиного призыва на войну был убит в их городе на одной из операции по задержанию бандитов, глаза офицера смотрели на неё сострадательно и мрачно. За спиной капитана стояли ещё несколько понурых ребят в военной форме. Она поняла всё… Сразу… И, не испытав боли ни в одной частичке своего тела, стала мягко заваливаться на коралловое пятно пышного куста.
       Первое что она ощутила, когда пришла в себя - ненависть к окружавшему её миру, этому дню, этой минуте, потому что в них не нашлось милосердия чтобы убить её за секунду «до того».
      Перед взором крутилась и крутилась воронка синего неба и всё так же взбалмошно шиковавшая вокруг осень. Самонадеянная, равнодушная, ни на мгновение не прочувствовавшая горя материнского сердца.
     Выпадавшие же снега заваливали и скрывали от людских глаз осеннее бесшабашье, устанавливая, по её мнению, власть светлой скорби и уважения к чувствам матерей, потерявших своих детей. 
       С тех пор прошло много лет. Жизнь не превратилась в кошмар, она лишь перестроилась в носителя постоянно проживавшей в её теле уродливой, несовместимой с примирением с той вселенской потерей, боли и ненависти к этому времени года. Оформившись в самостоятельное существо, круглосуточная пытка жила в ней независимо от состояния здоровья или местонахождения хозяйки. Она, как железной рукавицей, хватала сердце и трепала его так, что судорогой сковывало рёбра. Или атаковала мозг и старалась вытянуть все его извилины до прямых линий, а то и до невероятных размеров раздувала печень.
Антонина Ильинична понимала необоснованность своего отношения к природе, но ничего не могла с этим поделать. Лишь неосознанно, лихорадочно ожидала первых снегопадов.
     Но сегодня ночью она увидела своего Алёшеньку во сне. Он стоял в их околодомной рощице, ловя руками летящие вниз листья и счастливо смеялся.
     Дошёл до дома, поняла мать и протянула к нему свои заждавшиеся сына руки. Сын вернулся, и живёт теперь рядом с ней, на их скамеечке. С любовью радуется теплу и межсезонью и не хочет прихода некогда нелюбимых им зимних холодов и снегопадов. В материнской груди всё перевернулось, обдалось жаром. И всей своей душой она полетела к нему, в его осень…
     Теперь Антонина Ильинична млела от новизны встречи с бывшей любимицей. По губам скользила улыбка. Блаженно осматриваясь по сторонам, она снова и снова останавливалась. Разгребала подобранным ею прутком опавшую листву, ища в ней необыкновенный подарок в виде пурпурной грозди или багряного листа, тихо декламируя Пастернака: 
                - Осень. Сказочный чертог,
                Всем открытый для обзора.
                Просеки седых дорог,
                Заглядевшихся в озёра.
                Как на выставке картин:
                Залы, залы, залы, залы
                Вязов, ясеней, осин
                В позолоте небывалой….    
       Заметив приближающийся к остановке рейсовый автобус, она заторопилась. 

       Библиотекарь и автобус подошли к остановке почти одновременно. Её опередили только двое шустрых хохочущих пареньков лет по семнадцати, шедших впереди по тому же тротуару. Юноши быстро вскочили в ПАЗик и, не оглядываясь, пробежали к свободным местам на предпоследних сиденьях. Она тоже попыталась было ловко скакнуть за ними следом, да не тут-то было. Негнущиеся, скрипящие, как несмазанные дверные петли, суставы никак не хотели слушаться, и потребовалось немало усилий, чтобы её, наконец, за руки втянули в салон его обитатели. 
         Не дожидаясь пока та усядется, водитель рванул свою железную расписанную со всех сторон, рекламную энциклопедию с места. Авто, задрожав всем крупом (только что - не заржав), дёрнулось вверх и, метнувшись сначала влево затем вправо, понеслось вперёд нисколько не заморачиваясь о состоянии, как минимум, двадцати пассажиров, которые от такого рьяного старта чуть не повываливались из сидений. 
       В проходе шарахалась вошедшая. Уронив на пол сумку и ухватившись за спинки кресел с обеих сторон от себя она, вытаращивая глаза, только вскрикивала. То - «ой-ой-ой», то - «ай-ай-ай».
      Опершись на участливо поданную ей руку, пожилая дама, извинилась перед присутствующими за свои шараханья, но, приноравливаясь на очередном ухабе к посадке в свободное кресло, не удержавшись на ногах, практически  в него и ухнулась. Кондуктор с чувством нажала на клавишу, лежащего на прикрытой ковриком крышке мотора, магнитофона. От разорвавших гнетущую атмосферу салона звуков рока все его обитатели дрогнули в едином порыве. Сама испугавшись такого истошного вопля, кондуктор суматошно хлопнула по клавише. Наступила тишина. И кроме полушепотного бормотания вошедших перед Антониной Ильиничной ребят, сидевших как раз через проход от неё, никто не издавал ни звука. Пассажиры перевели взгляды за окна, углубившись в созерцание проезжаемой ими карнавально расписанной кленовой рощи…
     Освоившись, и многозначительно перемигиваясь друг с другом, молодые люди старались заглянуть сбоку в лица сидящих впереди них двух нимфеток лет по шестнадцати каждая. Наконец, разглядев их и в восхищении округлив глаза, они свесили свои стриженые под «ёжик» головы через спинку переднего сиденья к девичьим плечам и громко затарахтели наперебой:
    - Девочки, а давайте дружить, - юное бахвальство било из них фонтаном, - Зайдём в фэшку, угостимся мороженым, фантой.
   - Может, мы шоколада захотим, -  не оборачиваясь, игриво хихикнули девчонки, - Тогда что?
  - Мы воще не против шоколада, - на мальчишек всё больше наваливалось вдохновение, - Ваш заказ, нам приказ. Можно и кинтеяньтер посетить и дискотеку.
  - Ух, ты, крутизна! - девчонки засмеялись,
  - А если вас с нами увидят наши ребята, не побежите?
  - Кто? Мы?! До сегодняшнего дня в хиляках не числились.
    Антонина Ильинична улыбнулась сама себе. Неугомонная молодость. Неужели и её когда-то молодые и слегка нахальные ухажёры так же приглашали в кино. Сильна-а юность. Нахраписта. И ноги тело легко носят. И танцевать хочется, и смеяться…Ох-и, далеко-далёко…
      Додумать она не успела. С заднего сиденья, страшно заскрежетав зубами, поднялась фигура мужчины лет сорока. Мужчина был ростом точно под два метра, а то и выше. Широкоплечий и очень красивый. Женщину только удивили его глаза. Бегающий без остановки взгляд настораживал.
      Вынужденный пригибаться, чтобы не биться затылком о потолок автобуса, он был похож на огромного горбуна. Сделав один широкий шаг, тот оказался прямо за спинами весёлых пареньков. Дальше всё произошло мгновенно и как в страшном боевике. Ухватив за шкирки юношей, великан приподнял их и, с силой тюкнув бок о бок, ткнул назад в сиденья.
      Резко качнув головой вперёд, один из ребят ударился лицом о железную перекладину впередистоящего сиденья. Из его носа показалась кровь.
Оглянувшиеся на вскрики пассажиры обомлели. Над съёжившимися от страха хвастунишками высилась гора бицепсов.
     - Ну что, герои, а меня в кафешку не пригласите?
       Автобус докатил до очередной остановки и замер. Водитель через зеркало с ужасом наблюдал за салоном. Быстро вскочив, к выходу заспешила наиболее сообразительная часть пассажиров.
      Громила нахмурил брови: - Чего ждёшь, водила, двигай!
Испуганно дёрнувшись, ПАЗ послушно поскакал по разбитому шоссе. Никакого выхода из создавшейся ситуации не маячило. Верзила наклонился к одному из хвастунов, активному, и заорал.
      - И чё, стриж, ты заткнулся? Нет, «стрижём» я тебя называть  не буду. «Стрижами» ТАМ мы наши самолёты называли, которые попусту не тарахтели. Они ребят спасали, дрались как надо. Ты понял - нет, говорун неуёмный. Деньги водятся? Небось, папаша - гора? А вот у нас не было крутых паханов. Зато товарищи были - круче не бывает. Только бабок у них не водилось. 
      Распаляясь, мужик завернул такой мат, какого женщина и отродясь-то не слыхивала. Затем рванул на себе рубаху, и с неё веером разлетелись по салону пуговицы, а взорам, так и оставшихся сидеть с повёрнутыми назад головами, людей и обмершей кондукторши предстали его грудь.
       На это трудно было смотреть без содрогания: грубые, как жгуты, опоясывавшие грудь афганца и уходящие по животу вниз, рубцы извивались по телу голубовато-серыми лентами. 
    - У ваших героев другие портупеи из карманов с бабками, да? Девок приглашаете? Я бы тоже пригласил, да вот мне - не на что. А вы такие шикарные. Ещё мать задницу подтирает, а уже по макню в шоколаде.
       Вновь подоспела остановка. Из ПАЗика суетливо выскочили остававшиеся в нём клиенты, в том числе и злополучные девчонки, и парнишка с окровавленными лицом и рубахой.
       Верзила уже хотел было ухватить того за руку, но не успел. Неожиданно для самой себя проворно вскочив, библиотекарь затолкнула юношу за свою спину и, втиснувшись между ними, заискивающе заулыбалась афганцу. Этого мгновения хватило, чтобы парнишка выскользнул наружу, и автобус тронулся.
       Кроме ошарашенного пленника в нём остались только сам афганец, Антонина Ильинична, кондуктор и водитель.
    - Ты, мать, не ломай мне воспитательный процесс. А вот твой друган меня разочаровал, - великан снова нагнулся к воспитуемому:
    - В самый подлый момент тебя бросил. Таких друзей врагу не пожелаю. Ну, мне и одного тебя достаточно. А ты потом другим расскажешь, как нужно себя в общественных местах вести. Даже если карманы с бабками зад прожигают. Писателя Шукшина знаешь? Не знаешь. Никого вы кроме себя не знаете, и знать ничего толкового не хотите. А я тебе всё-таки кое-что скажу, чтобы знали. Пока я там бодался с бородатыми, павлин ты мой расписной, у меня здесь вся семья пропала. Понимаешь – нет?!  Была - и нету. Заметь, не в Афгане – здесь.
       Пьяный урод прирезал братишку, когда тот мимо пивнушки проходил. Перепутал с кем-то. А от ежедневной тряски за меня, так сказать последнюю пристань на земле, старики слегли. Вылечились бы, - он снова тряханул свою жертву за ворот, - Да денег не то, что на лечение, на буханку хлеба не было, с одной-то отцовской пенсии. 
    Не выдержали они ласки государственной и, пока я кувыркался в госпитале, загнулись один за другим. А тебе бабки карманы прожигают. Эт как? Где ты их умудрился заработать? Вот я, к примеру, сейчас выброшу тебя из этой тарахтелки и на свежем воздухе научу понимать вокруг находящихся человеков. И ничего мне за это не будет. Ты понял? Ни-че-го. Я на это право заслужил, представляешь. Для меня теперь всё трын-трава. Подумаешь - психушка. Там моя прописка. Гуляй, Ваня - ешь опилки.
      Мальчишка, потеряв от страха ощущение реальности, трепыхался в руках огромного мужика, как взъерошенный воробей. Вдруг по-прежнему стоящая перед афганцем пожилая женщина, на которую теперь почему-то с надеждой взирали и пальцем не шелохнувшие для оказания помощи своим клиентам и водитель, и контролёр, спокойно опустив свою ладонь на руку богатыря спросила:
    - Зовут-то тебя как, сынок?
      Тот, от неожиданности, выпустил ворот тенниски «говоруна» и хмуро посмотрел на женщину: - Алексей, - у него крупно тряслись руки, дёргался рот, ходуном ходили желваки и, почему-то, корёжились, будто ползали, по груди и животу рубцы.
    - Алёшенька, - женщина медленно и нежно подвинула свою руку к его запястью, - так и сыночка моего звали. Ушёл в Афган, и не вернулся. Погиб там. В Ташкенте похоронен. А я вот тягаюсь со своим веком одна. Без сына, снохи, внуков. Я его сегодня во сне видела, как наяву. Может Там сейчас родители-то твои и посчастливее меня будут? Ты сядь-ка. Я просто поговорить с тобой хочу. Как бы вот мама твоя… Смотрю на тебя: и какой же ты краси-и-ивый, Господи! На других-то и не взглянуть, - она, ласково заглядывая ему в глаза, покачала головой из стороны в сторону.
     - Понимаю, мать. Хочешь сказать, что лучше моим там быть, чем, такого как я, здесь дождаться.
      Напряжённо всматриваясь женщине в лицо, Алексей сделал шаг назад и сел на своё место.
     Та, вроде и вовсе не услышав уточнения великана, нараспев продолжила: - В молодости-то девчонки, небось, лишь с тебя глаз и не сводили. На шее гроздьями висели. А ты только бровями водил, мол, знай наших. Лёш, да ты и сам, поди, не одну любил, а? Весь мир обещал не то, что шоколадку. Вспомни-ка, как ты перед ними, а если ещё и красавицами, пушился. Глухарь на току, и тот бы привял.
       До Алексея, наконец, стали доходить слова Антонины Ивановны. Он вдруг обмяк и, будто что-то вспомнив, заулыбался.
     - А это ж пацанёнок. Ему до твоего-то ума ещё жить да жить, - продолжила та, - Дурачок совсем. Сосед мой. Отец его на заводе, на прессовом станке работает. Никакой не богатей.
        Остановка. Автобус как врытый замер у шиферного навеса. Женщина ожидала, что парнишка выскочит наружу, но того видать накрыл такой шок, что он не мог и пальцем шелохнуть.
       Понимая, что сейчас что-то должно произойти, шофёр, не трогаясь с места, через переднее зеркало не спускал с них глаз.
       Продолжая стоять между юношей и сидящим Алексеем, женщина сдёрнула мальчишку за шкирку с сиденья и, протолкнув в проход мимо себя к выходу, крикнула,
    -  Иди домой, балабол. Мать давно ждёт - не дождётся. Иди, дай с человеком поговорить.
     Парень встрепенулся и, ещё не осознавая реальность своего спасения, устремился к выходу. Но запнувшись ногой о свою же ногу, полетел вперёд и, сильно ударившись головой о раскрытую створку двери, кубарем вывалился из автобуса на дорогу. Автобус тут же, задраив двери, метнулся вперёд.
                ____________

     Схватившись за разбитое колено и вглядываясь в удаляющиеся огоньки, юноша сидел на асфальте, думая о том, чем может закончиться для бесстрашной бабки этот рейс. Кто она? Что в ней есть такое, чего не оказалось ни в одном из остальных пассажиров. Его отец и в самом деле хозяин фирмы. Какой там заводской пресс... Да, в конце концов, и не в нём дело. Тогда в чём? Или - ком?! 
      Антон сплюнул, поднял голову и ещё раз посмотрел в сторону ушедшего от безлюдной остановки автобуса. Стыдно было, что они с Витьком оказались пустомелями и конкретными трусами. Что не отдают отчёта ни словам своим, ни поступкам. Несут, что на ум взбредёт, не считаясь с ситуацией. Что не могут постоять друг за друга, цепенея перед опасностью… В общем - они другие. Время что ли гнилое?
      «Понятное дело, нам жить хочется... А им?», - вопрошал себя он. И что же такому огромному сильному и бесстрашному как этот Алексей, нужно было в Афгане увидеть и перечувствовать, чтобы свихнуться? А нынешняя молодёжь в мирной армии за себя постоять не может, не только что…. 
           - Да-а-а. С картины Репина «Приплыли».