Санька всю дорогу держал найдёныша за руку, не отпуская того ни на шаг, словно опасаясь потерять его вновь. Сын спешил, был постоянно на полшага впереди, буквально увлекая мужчину за собой. Рис-Чел с извиняющейся улыбкой оборачивался ко мне и семенил за сыном. Именно семенил. Большой, взрослый мужик позволял собой командовать, как мальчишкой. Всё в нём раздражало меня: и внешнее сходство с Вадимом, и то, что он был моложе, намного моложе того Вадима, что должен был быть сейчас рядом с нами. Санька пребывал в уверенности, что это и есть его отец. Но это самозванец!
Меня охватила ревность, и от этого чувства меня бросило в холод. Я не позволю этому человеку занять в сердце моего сына то место, что было отведено его настоящему отцу. Я понимала, что грядёт катастрофа.
Долгое время Санька не ощущал необходимости того, чтобы пустить в нашу жизнь третье лицо. Это началось в школе. Как только он вернулся после занятий домой, у нас с ним состоялся весьма тяжёлый разговор. По всей видимости, одноклассники пристали к нему с расспросами о том, кем являлись его родители. Естественно, Саша растерялся, так как почти ничего не знал о своём отце. Товарищи же явно хвалились свои отцами, и чтобы хоть как-то оправдать отсутствие отца в жизни сына, мне пришлось сказать ему, что его отец погиб.
Китель военный приобрести не составило труда. Первое время сынок не снимал его - так и засыпал под мои рассказы о Вадиме. И китель, и ботинки заняли своё место на постаменте нашей памяти об отце Саши. И все утряслось.
Но потом появился этот рисунок. Единственной правдой о Вадиме было то, что он часто бывал в том кафе, где часто сидели и мы с Санькой. То кафе, где когда-то я простилась с мужем. Зачем я повела туда сына? В тот же вечер сынишка сел за этот рисунок. Поначалу это забавляло меня. Я подсказывала, где и как поправить рисунок. А отца сын рисовал при помощи рисунка уличного художника. Добрый был человек. Вникнув в мою проблему, он по фотографии нарисовал Вадима в военной форме. Неудивительно, что Санька, уверовав в то, что его отец был военным, читал только военные книжки и сам мечтал стать военным.
Я шла и обдумывала, как заманить парня в рисунок, а потом по-быстрому порвать его на клочки. Будет скандал, будут слезы. Но позже всё станет проще... Мне не нужен этот человек! Он путает мои планы и делает и без того сложную жизнь ещё сложней.
С этими грустными мыслями мы подошли к дому. Мне не оставалось ничего иного, как провести незнакомца в квартиру и заставить его принять душ. Я не могла позволить грязному человеку быть рядом с моим сыном и - не дай бог - прикасаться к нему. Рис-Чел отказался ужинать. Видимо, он чувствует мою неприязнь. Нужно быть осторожней.
Силы оставили меня, и я рухнула на постель. Сквозь надвигающийся сон слышала, как мальчишки (именно "мальчишки"), стирают одежду бомжа. Рис-Чел был замотан в простынь. В таком же виде сын, весело жестикулируя, рассказывал ему о методах спартанского воспитания... Ремня бы этому спартанцу, но это завтра...
Утром мы сидели друг против друга. Рис-Чел и я.
Я старалась не обращать внимания, с каким трогательным и невинным видом Рис-Чел греет ладони горячей кружкой. Как жмурится от удовольствия, отпивая кофе небольшими глотками. Пока сын спал, я хотела разобраться в этом щекотливом положении, в котором очутились мы все.
— Ты хочешь стать для Саньки отцом? Ты знаешь, что это такое?
— Я хочу быть ему другом.
— Но ведь он принимает тебя за отца. Ты понимаешь это?
— Хорошо, я буду ему отцом.
— Для начала прочти вот эти письма. Чтобы кем-то стать, надо иметь хоть какое-то представление о том,кем ты должен стать.
И я подала, почти швырнула ему на стол все письма...