Вера учится в университете. Ей повезло поступить на бюджет.
Одногруппницы считают Веру странной. Она избегает их разговоров об итальянских сапожках, о распродажах, о моде. Они не зовут её в кино, даже если идут туда всей группой. Они будто знают, что она всё равно гордо откажется.
Вера же делает независимый вид, с напускным равнодушием пропуская мимо ушей их разговоры о шмотках, о фильмах. Ей безумно хочется насладиться хорошим фильмом и его неизбежными спутниками – ароматами попкорна и кофе. Хочется почувствовать энергетику сотни зрителей, пришедших на сеанс, окунуться в атмосферу большого экрана…
Но она не может себе этого позволить.
Денег у Веры нет. Вернее есть, но только на дорогу – туда и обратно. Хотя, пожалуй, если сэкономить на трамвае, пройдя от вокзала пять остановок пешком, то ей хватит ещё на стаканчик горячего кофе в университетской столовой.
Жидкий, горький суррогатный напиток кажется Вере бальзамом после поездки в промёрзшем, с дюймовой наледью на окнах, автобусе. Тоненькая шапочка насквозь продувается ветром, а худые сапожки совсем не спасают от холода. Особенно плохо, когда на улице не мороз, а жидкая каша из снега и песка, которая просачивается в обувь и вымораживает душу…
«Ничего, главное – получить диплом. И вот тогда…» - успокаивает себя Вера не оформившимися надеждами. Она не знает, что будет «тогда». В голове у неё нет места пустым мечтаниям. Желания Веры банальней и проще: хочется есть…
Она отгораживается ледяным безразличием от соблазнительного запаха шоколадки, которую прямо на лекции тайком едят девчонки за соседним столом. «Ничего, главное – это учёба» - убеждает себя Вера и углубляется в объяснения преподавателя.
А потом – дорога домой. Привокзальные забегаловки источают аромат пирожков. Кажется, все вокруг что-то едят. Мальчишки жадно поглощают из пачки сухарики, остро пахнущие чесночком. Длинноногая девица на ходу чистит и томно надкусывает спелый банан. Даже голуби – и те, воркуя, клюют чью-то недоеденную булочку с маком.
Толстый армянин за высоким столиком с аппетитом ест хот-дог, и сок из сосиски брызгает ему на усы. Он пытается слизнуть брызги языком и, заметив Верин взгляд, озорно ей подмигивает. Вера торопится отвернуться.
Желудок сводит, во рту пересохло, глаза щиплет от набежавших, но не пролившихся слёз… Ах, если бы кто-нибудь угостил сейчас Веру хоть чем-нибудь – пирожком или горсткой сухариков! Как она была бы благодарна!.. Но никто ничего не даст, если не попросить.
Казалось бы, так просто – подойти и сказать: «Дяденька, купите мне пирожок!»… Ведь не обеднеет же он? Вон, какие массивные у него перстни. Что ему эти тридцать рублей?
Какое было бы наслаждение – взять тёплый маслянистый пирожок, маленькими кусочками откусывать, глотать и чувствовать, как желудок, наполняясь, благодарно урчит, а кровь становится горячее и радостнее бежит по венам!
Но Вера не может. Не может даже разжать губы, чтобы произнести эти простые слова и избавить себя от грызущего чувства голода.
Ей страшно. Как?! Как переступить через себя, через невидимый барьер человеческого достоинства и гордости? Унизиться, превратиться в попрошайку… И что тогда? Как жить-то потом? Как себя уважать?.. Нет, она не может.
А соблазн велик! «Это несложно, только попроси!» - нашёптывает ей голод. Но, повинуясь ему и почти поддавшись, Вера вновь натыкается – резко, больно, словно удар под дых – на границу, на портал, ведущий на самое дно человеческого бытия – в нищету…
«Ничего, дома есть пять картошек и бульонные кубики…» - уговаривает себя Вера и, сглотнув густую слюну, опускает глаза и ждет своего рейса. И ещё два часа она трясётся в автобусе по заснеженной трассе, до спасительного тепла крошечной комнатушки, до сухих носков, до тарелки жидкого, но горячего супа. Мысли путаются, но рефреном звучит в голове: «Ничего, я справлюсь! Главное – доучиться. И вот тогда…»
Прошло несколько лет. У Веры есть диплом и хорошая работа. Она одета в кашемировое пальто и обута в кожаные сапожки. На ней шапка, шарф, и тонким пальцам тепло в перчатках. Она ходит по выходным в кино и давно не смотрит на пирожки в привокзальных кафе.
Но при виде нищих её рука сама тянется к кошельку, к карману… Она достаёт мелочь, червонцы, иногда пятидесятирублёвки – и подаёт, подаёт… И неважно – кому: алкашу, инвалиду, или согнутой старостью бабке. А когда у неё спрашивают:
- Зачем ты подаёшь нищим? Они не так бедны, как кажутся! – Вера молчит.
Ибо грань между бедностью и нищетой так тонка! Но только запредельное отчаяние может толкнуть человека на то, чтобы переступить через неё и начать просить милостыню. И возврата обратно – нет. Но поймёт это только тот, кто сам хоть раз побывал у этой черты.