I. Со стороны
Он лежал и курил. Легкие обволакивало серой пеленой. У него всё в порядке. На улице зима, и ему больно смотреть на небо. Оно разное. С одной стороны оно майское, с другой – осеннее. И это правда больно. Больно понимать, что ты живешь под изменчивым небом. Казалось бы, всё вокруг тебя изменчиво. Время, люди, чьи-то глаза. Но ты никогда не мог подумать, что может быть изменчиво небо.
И он тоже не мог понять этого. Его звали Ирвин. Ему 16 лет. Ирвин, как и все его одноклассники, будет всю ночь в рабстве бумаги и шариковой ручки, потому что какой-то умник решил спрятать портфель Ники на биологии. Вернувшись со школы, Ирвин бросил рюкзак к кровати, вывалил все учебники на пол и лег. Он лежал и слушал музыку. Он никуда без нее. Постоянно сменяющиеся плейлисты, десятки дискографий новых групп, которые он начал слушать совсем недавно. Всё это было его стихией. Постоянно воткнутые наушники в уши. Постоянное отделение себя от внешнего мира. Благодаря музыке. Благодаря завораживающим голосам. Он листает альбомы, очень быстро прокручивает дискографию The Smiths, потому что всю прошлую неделю он только и делал, что слушал их сборник с чарующей Asleep. Он остановился на Radiohead. И начал своё погружение. В его голове голоса и музыка превращались в образы. Образы рождали сюжеты. И таким способом Ирвин ходил в гости к своим мыслям. Пил чай, общался с ними и уходил. Уходил во внешний мир, в котором он совсем не хотел быть. Но там его ждали дела. И ему приходилось возвращаться. Его ждала литература. Он ее совсем не любил. Ту литературу, которую они проходят в школе. Он любил читать современных авторов и быть ближе к своей эпохе, читая поэзию девятнадцатого века. И сидя в своём кресле, шуршал страницами и прикасался своими пальцами и сознанием к призрачному двадцатому веку. Его душа была настолько пронизана переживаниями героев, что можно было полагать о том, будто все эти герои нашли жизнь в Ирвине. И что он сам не жил совсем.
На вопрос о том, жил ли Ирвин, могла ответить его подруга – Ники. Та самая Ники, чей портфель спрятали в шкаф на уроке биологии. Ники всегда понимала Ирвина, и его желание жить в своём мире, абстрагируясь от внешнего. Они часто спали вместе. Раза четыре в неделю, когда родители мальчика работали в ночь или куда-то уезжали. Ирвин всегда засыпал первым. А Ники долго не спала, смотря на его длинные ресницы. Спустя некоторое время она обнимала мальчика и засыпала. Ирвин спал на краю кровати, а Ники – у стенки. Первой возвращалась из мира снов именно она. И причиной того были совсем не ресницы ее лучшего друга. Ники слушала плейлисты Ирвина. Каждое утро разные. Слушая любимую музыку мальчика и видя, как он тяжело сопит, нежно укутавшись в одеяло, Ники понимала, что Ирвин живёт. Она любила его. А он, в своё время, любил её. Ведь она была единственным человеком из внешнего мира, которого он постоянно видел во внутреннем.
Они шли вместе в школу только тогда, когда ночевали вместе. Если они спали каждый у себя дома, то на утро Ирвин, заткнув уши наушниками, шёл в школу один. По пути в школу он заходил в свой мир. Дверь в него каждое утро открывала грустная музыка. Песни про потерю себя очень часто звучали у Ирвина в телефоне в период с восьми часов до половины девятого.
Он не хотел ехать на автобусе утром. Он не любил слишком близко стоять с незнакомыми людьми. С огромным потоком незнакомых людей. Который наполнен агрессией и ненавистью. Всё это не любил Ирвин. Но он любил ездить днём, когда вся та ненавистная толпа, с которой он мог столкнуться в автобусе утром, накапливала свою агрессию сидя на ненавистных работах, тыкаю пальцами в клавиатуру, которую они так ненавидят, перебирая бумаги, которые они хотят сжечь, здороваясь с начальниками, чьи машины они хотят сбросить в реку. Всей этой концентрированной ненависти не было днём. Около двух часов дня в автобусе ездят старые бабушки, которые дают две монеты, вместо четырех, за проезд. Квинтэссенцией ненависти были офисные здания. Но никак не автобусы с бабушками, которые могут обсчитаться, платя за проезд.