11
Ольге удалось привести в порядок его брюки: кое-где заштопала и на прожжённое место наложила заплату. Возню объяснила тем, что ни одни Лешаковы штаны не подойдут для худого длинноногого подкидыша. Рубаху всё же пришлось надеть хозяйскую – строковую, старую, застиранную до мягкости и давно потерявшую цвет.
Когда Дей наклонился, чтобы зашнуровать ботинки, его повело так, что он едва не ткнулся носом в пол. Пришлось взяться за дело Лешачихе.
— Как же ты дойдёшь до источника, если на ногах не стоишь?
— Вы сказали – недалеко.
— Это для меня недалеко, а для тебя, может, вёрст десять будет.
— Загадками изволите изъясняться, сударыня.
— Всё в мире относительно. – Лешачиха с нескрываемым ехидством вручила Дею сумку. – Там посуда. Не забудь набрать воды, если доберёшься, конечно.
— Вы в этом сомневаетесь?
— О-очень!
Но мудрая Лешачиха на этот раз ошиблась: для Карина дорога оказала даже короче, чем для неё. Дей настроился отшагать по едва заметной тропке не меньше версты, но как только миновал солнечную луговину с гигантскими свечами вереса, усыпанными синеватой крупой незрелых ягод, и углубился в ельник, так и понял – пришёл.
Замшелые стволы внезапно расступились, открывая вид на небольшую площадку, выложенную каменными плитами. Сквозь щели пробилась трава и низкий кустарничек с мелкими белыми цветами. Фоном служила отвесная горная стена, вся в лишайнике, мхе и звёздочках камнеломки. Насколько Дей помнил карту, в этой местности не было не то что гор, - маломальской возвышенности.
У подножия горы стояли две чаши из антрацитово-чёрного камня, в которые стекали две струи.
Безоблачное небо синело над головой, шумел ветер по верхушкам старых елей, а на площадке, куда ступил Дей Карин, было жарко и душновато.
Подойдя ближе, он обнаружил, что чаша – одна, только состоит из двух соединённых емкостей. Между ними не было никакой перегородки, тем не менее содержимое почему-то не смешивалось. Левую половину чаши наполняла вода тусклая, сизо-голубая, солнце в ней отражалось не ослепительным блеском, а жёлтой монеткой. В правой – играла бликами прозрачная вода, чуть зеленоватая, весёлая. Несмотря на то, что в чашу били две довольно мощные струи, вода через край не переливалась и поверхность её была совершенно гладкой, ни рябинки.
Дей подошёл к чаше – края были ему чуть выше колен – и, склонившись, заглянул в её зеркало.
Сначала он ничего не увидел. Потом на потемневшей глади проступили редкие звёзды и возникло чьё-то лицо, освещённое сбоку пламенем невидимого костра.
Дей узнал себя и изумился – откуда что взялось?! Длинные, до плеч, вьющиеся волосы, перехваченные серебряным пластинчатым обручем с синим камнем во лбу, обрамляли строгое лицо юного мужчины: лучистые глаза под тёмными бровями, прямой нос безупречной формы, чётко очерченные губы, твёрдый подбородок… Отражение было лучше оригинала – красивее, мужественнее, загадочнее. Таким, наверное, и должен быть магистр Ордена Последней Надежды, а не простецким парнем в латанных штанах и рубахе остатнего срока носки. Шуточки твои, живая водица!..
Зеркало мёртвой воды ничего не продемонстрировало. Но сама вода оказалась незаслуженно обозванной – мёртвой она отнюдь не была. Не было в ней блёсток и внутренней игры, но зато была глубина – не тот аршин, что давала ей чаша, а по меньшей мере океанская абиссаль. И там, в неизмеримой глуби, чувствовалось движение, угадывалась тайная жизнь. В левую половину чаши Дей всматривался намного дольше, чем в правую.
От духоты, от солнечного давления на затылок, от напряжённого наблюдения закружилась голова.
Дей сел на горячие плиты, упираясь спиной в полушарие. Отдышался. Чёрный камень, несмотря на зной, совсем не нагрелся, леденил сквозь рубашку. Сначала это ощущение было приятным, потом стало знобко, а потом - мгновенный холод пронизал до самых печёнок.
Дей отпрянул от чаши, покатился по плитам.
Лёжа на животе, подставляя спину жарким лучам, он поднял голову и шёпотом выругал себя: как раньше-то не сообразил?! Вечный базальт! Не узнать его с первого взгляда – ну, «лев», тебе ещё долго лечиться!.. Но как он здесь оказался? Кто какой силой смог установить эту чашу из абсолютно необрабатываемого камня, - а может, и не камня вовсе, - не поддающегося ни зубилу, ни лазеру, ни потоку отрицательной энергии?
Дей встал и с некоторой опаской приблизился к чаше. Года четыре назад он имел дело с вечным базальтом; две самых страшных отметины – на правом боку, рассечённом мечом, и на левом плече, тем же мечом пронзённом, - остались на память.
Он зачерпнул живой воды и напился из ладони, поглядывая на другую половину чаши. Ольга сказала – яд. Но ведь он не пить собирается…
Дей присел на край полушария и, разматывая повязки на запястьях, в течение нескольких минут не решался коснуться мёртвой воды. Какой умник назвал эту жидкость водой?
Наконец он собрался с духом и осторожно опустил в чашу кисть левой руки – если что случится, то пусть уж с нею, хотя всё равно жалко, будто единственную.
Температура мёртвой воды, похоже, равнялась его собственной. Ни тепла, ни холода Дей не ощутил, в то время как живая вода была восхитительно прохладной, в самый раз для столь жаркого дня.
Вынув руку, Дей смотрел, как падают с пальцев округлые капли, падают – и канут в мерцающей абиссали, не оставляя ни разбегающихся кругов, ни иного малейшего возмущения.
Свежие раны и старый шрам полумесяцем у локтя вдруг покрылись знакомой «пенкой». Выждав, Карин снял плёночку. Так и есть – никаких рубцов!
А что, магистр, мысль хоть и бредовая, но не лишённая изящества: не избавиться ли от всех шрамов сразу? «И тут же начать зарабатывать новые», - хмыкнул Саша. Действительно, человеку едва третий десяток пошёл, а он в отметинах, как… скажем, как наполеоновский вояка-ветеран. Не раздеться – у непосвящённых возникают ненужные вопросы, у девиц – естественный испуг. Да и вообще…
Дей сбросил рубашку, черпнул согнутой ладонью мёртвой воды и полил на левое плечо.