71.
В тех же лекциях в Бонне он рассуждает о церкви в таком ключе: «Она не может быть создана человеческими руками, и поэтому вызывает сомнение процесс усердного поспешного основания церквей в Америке.. Когда.. люди собираются в Святом Духе, и здесь и там возникает видимая христианская община. Лучше всего не применять к церкви понятия невидимого. У нас у всех есть склонность соскальзывать в направлении civitas platonica или какого-то облачного образования, в котором христиане внутренне и невидимо объединяются, а видимая церковь при этом обесценивается. В Апостольском символе имеется в виду не невидимое образование, а весьма видимое собрание людей, начало которого восходит к двенадцати апостолам.. Когда у церкви нет такой видимости, это не церковь /../ Если верят в Святой Дух в этой церкви, то тогда она не оторвана от других общин.. Подлинно экуменическими христианами являются не те, кто преуменьшает различия и порхает над ними, а те, кто в своей соответствующей церкви являются совершенно конкретным образом церковью.. В Нем будем мы, несмотря на все различия между отдельными общинами… «Верую в святую всеобщую церковь – ecclesiam catholicam.. имеется в виду, что христианская церковь на протяжении всей своей истории остается тождественной себе самой, она не может измениться в своей сути. Да, существуют различные формы во многих церквах. Во всех церквах есть слабости, извращения, заблуждения. Однако субстанциально нет различных церквей. Противоположность может быть только между истинными и ложными церквами /../ Не имеет никакого смысла в поисках «истинной» общины покидать свою конкретную общину. Везде и всегда все будет «по-человечески». Конечно, нельзя исключать возможность раскола, более того, он может стать объективной необходимостью. Но никакой раскол не приведет к тому, что во вновь отделившейся общине Святого Духа будет не «по-человечески». Когда пришли реформаторы и римская церковь осталась позади реформаторской церкви и отделилась от нее, то евангелическая церковь не предстала как безупречная церковь, она была во все времена и по сей день полна «морщинами и пятнами». В вере свидетельствую, что та конкретная община, к которой я принадлежу.. определена к тому, чтобы в этом месте, в этой форме.. представлять единую, святую всеобщую церковь» .
Т.е. можно наблюдать, что Барт здесь одновременно и верит, и не верит в протестантскую доктрину «невидимой церкви»: не верит, поскольку понимает, что Церковь должна быть видимой, и что Христос основал видимую общину в лице апостолов. Он понимает, что при последовательном проведении тезиса, что настоящая церковь Христова невидима, она превращается в бесплотный призрак, а видимые церкви становятся чем-то ненужным и относительным. Но с другой стороны, Барт верит в невидимую церковь, когда говорит, что разные исповедания, несмотря на огромные вероучительные разногласия, пердставляют единую всеобщую церковь, - дескать, акцидентально есть разные церкви (читай: на видимом уровне), а «субстанциально» (читай: невидимо) церковь одна. Общее, так сказать, реальнее единичного. Но ведь Христос такую «субстанциальную» церковь не основывал: разве община апостолов представляла собой «конгломерат» различных церквей, - не поместных, - а именно разных по вероучению, и не имеющих общения между собой? Нет, Христос основал Единую, Святую и Соборную (всеобщую, кафолическую) Церковь, которая потому так и названа, что она объединена одним учением, одними таинствами и все ее части сообщаются между собой как в одном организме. Но в картине Барта этого нет: сплошной хаос без единства веры и таинств – у части протестантских групп таинств нет даже формально. Наш теолог говорит: христианская церковь на протяжении всей своей истории остается тождественной себе самой, она не может измениться в своей сути. Это полностью православный тезис. Но если протестантов считать частью именно такой церкви, то они явно не подпадают под данное определение. Протестанты не существуют на протяжении всей истории христианства, и они, безусловно, частично изменили его суть – ту, которая было до Реформации и есть сейчас. Более того, сами протестанты не представляют из себя нечто единое. Непонятно: что Барт считает «субстанциально единым» в разных конфессиях? Тринитарный и христологический догматы? Но ведь Писание не говорит нам, что этого достаточно для единства Церкви, а в остальном пусть враждуют друг с другом веками; кроме того, все части догматики взаимосвязаны, и то, как воплощаются догмат о Троице и догмат о Христе в православии и протестантизме, не позволяет считать нас «субстанциально едиными». Например, сотериология и сакраментология у нас во многом совершенно различны, а ведь в этом суть: не просто формальное, - во что верит человек, но – как он спасается? Сам Лютер признавал это, когда он полагал краеугольный камнем реформированной церкви доктрину оправдания по вере, с которым она либо стоит, либо упадет. Но православные в протестантское оправдание по вере не верят – значит, либо православие не есть истинная церковь, либо протестанты – где же тут субстанциальное единство?
И тут требуется осмыслить вот что: Барт так легко рассуждает о субстанциальном единстве, что он вообще не верит в возможность совершенно истинной церкви – причем речь идет не только о практике, ведь все грешат, а даже, видимо, о «теории». По Барту, у всех церквей есть слабости, извращения, заблуждения, пятна и морщины – и у протестантов тоже. Но такая ситуация его не слишком ужасает – всегда будет «по-человечески». Поэтому истинной общины все равно не найти, а раз так – сядь, и сиди, - не ищи неповрежденную Церковь. Хорошо, пусть у всех есть «исторические грехи» - у православных, католиков, протестантов. Пусть воплощение догматической истины на практике часто было далеко от совершенства. Пусть богословие любой Церкви с ее же точки зрения могло испытывать известные «искривления» - например, в православии часто говорят о латинском «пленении» русского православного богословия в 17-19вв. Но вспомним Барта: он утверждал, что Христос основал истинную Церковь в лице апостолов. Что, уже там были «догматические пятна и морщины»? Т.е. даже апостолам была недоступна совершенная истина христианского учения – я имею в виду не всевозможные детали догматики в полном объеме, а сами истинные догматы веры? А как же непогрешимость Писания, на которую особенно уповают протестанты – ведь это Писание нам доступно только благодаря апостолам? Если считать, что Церковь с самого начала не имеет возможности истинно и чисто верить в Христа, и жить сообразно этой вере, то это равносильно отрицанию возможности истинного общения с Богом вообще, т.е. отрицанию спасения. Тогда и Писанию верить нельзя, раз оно написано «поврежденной» церковью. Тогда никому и ничему нельзя верить, или – личному откровению. Но это уже полное сектантство, в которое скатываются только крайние протестантские группы. Если же изначальная Церковь поврежденной не была, хотя грехи христиан и тогда были великими, то куда же она подевалась?
Барт сам говорит, что Церковь оставалась тождественной себе и по сути не менялась. Это полностью противоречит его словам, что везде извращения и полной истины ни у кого нет. Если суть не менялась, то, значит, совершенная истина должна была сохраниться в Церкви, а суть – это все спасительные догматы в своих главных чертах, а не только какая-то часть догматов. Или нужно признать порчу Церкви (это ближе протестантам по духу), но тогда надо отвергнуть веру в Бога, Который постоянно ведет Свою Церковь путем истины, несмотря на все прегрешения ее членов – ведет, потому что основал ее для спасения людей. Но если такая истинная Церковь есть, а ее не может не быть, причем непрерывно, чтобы все могли спастись, то не может быть несколько истинных церквей, как нам пытается внушить Барт – это все равно как считать, что есть 7 истинных таблиц умножения. Тогда возникает вопрос: что же реформировали протестанты в 16 веке? Реформировать истину нельзя, Христа – тоже. Особенно впечатляет, когда Барт говорит, что католики отделились от протестантов! Мне-то казалось, что все наоборот: кто-то сначала был католиком, а потом решил стать протестантом. Ясно, что протестанты не считали католиков истинной Церковью, в чем были правы, но тогда можно было присоединиться к Истинной Церкви. Вместо этого было основано множество новых церквей, что противоречит тезису Барта о том, что якобы и протестанты пребывают в Единой и Святой Церкви – это породив тысячи протестантских групп?! Какое-то странное единство! Неудивительно после этого, что Барт фактически одобряет раскол: можно, оказывается, отделиться от церкви, основать другую – и эта вновь отделившаяся община будет тоже «общиной Святого Духа»! Простите, но если Церковь истинна, то отделяться от нее смертный грех, и новая община не может поэтому быть во Святом Духе. А если церковь ложна, то где гарантия, что отделившись от нее, получиться церковь истинная? Протестанты в своей истории непрерывно отделялись друг от друга, - и что, в результате этого дробления где-то получилась истинная Церковь? Нет, только все новые секты.. Истинная Церковь не создается путем раскола, к ней можно только присоединиться. У Барта же получается, что расколы никак не затрагивают единства Церкви, раз у всех конфессий есть общий «догматический остаток», но вот беда: Христос не основывал никакой «церкви догматического минимума» - Он основал Истинную, Единую и Апостольскую Церковь. Отсюда мы можем заключить, что Барт не верит в Единую и Святую Церковь, а верит в хаотические сборище разнородных христианских групп, разногласия которых «не важны» для спасения. Но не бывает догматов, безразличных для спасения – бывают либо истинные, либо ложные. И если у кого-то они ложные, то говорить об истинности и спасительности такой «церкви» нельзя. А судьбу конкретных верующих этих общин – давайте предоставим милости Божьей. Идеал Барта, видимо, таков: каждый находится в «своей» церкви, признавая ее ошибки, но ведь они есть у всех. Если церковь достаточно консервативна, то в ней так и можно находиться до конца дней. Если же она либеральничает, то можно отделиться и основать отдельную общину, скажем, «консервативных реформатов». И такие общины есть, но вот Истинную Церковь они все равно не напоминают, потому что находится нужно не в «своей» церкви, не в церкви Лютера или Кальвина, а в Христовой, каковая непрерывно существует с апостольских времен и никогда не напоминала куски разбитого стекла Истины, которые некоторые христиане почему-то считают идеалом единой церкви..
72.
Конечно, позиция, занятая Бартом удобна: ты признаешь «относительность» всех церквей, - и пусть это значит неверие в то, что Совершенный Бог мог создать и сохранять все века Святую Церковь, - но зато это позволяет сохранять критицизм даже по отношению к собственному исповеданию, и, наоборот, восхищаться чужими церквями. Дескать, я виду ложь у нас, но я вижу истину у других – значит, «относительность» Истины становится меньше, и конкретный богослов может лелеять надежду, что он нашел некое «догматическое равновесие» - находясь в своем исповедании, и признавая его догматическую основу, он все-таки кое-что взял из других «истин», и кое-что ложно отбросил из «своих»: это позволяет одновременно быть и экуменистом, и традиционалистом. С одной стороны, Барт ругает традиционное христианство за «литургизм» и «сакральность», а с другой, - выказывает определенные симпатии восточному христианству в следующем вопросе: «Лютер с самого начала усиленно разрабатывал западноевропейскую позицию – не theologia gloriae (богословие славы), а theologia crucis (богословие креста)! То, что Лютер имел в виду при этом было правильным. Не следует, однако, воздвигать и закреплять какую-либо противоположность, поскольку не существует theologia crucis, которая не находила бы свое дополнение в theologia gloriae. Конечно, нет никакой Пасхи без Страстной Пятницы, но столь же очевидно, что нет никакой Страстной Пятницы без Пасхи! .. Но если крест есть крест Иисуса Христа .. то нельзя ни на мгновение забывать или упускать из виду, что распятый на третий день воскрес из мертвых! В этом случае, Страстная Пятница будет отмечаться совершенно по-иному, и было бы, вероятно, хорошо именно в Страстную пятницу петь не грустные, печальные, страстные песни, а начинать уже петь пасхальные песни. Ведь в Страстную Пятницу не произошло чего-либо печального и скорбного, поскольку Он воскрес» . Вполне здравое в своих основах рассуждение, близкое по духу православию. Однако Барт здесь вступает в явный конфликт с западной традицией, которая считала смерть Христову едва ли не самодостаточным событием спасения, как будто одна «изолированная смерть» Бога спасает людей! Отсюда и западные изображения Распятия, подчеркивающие этот мотив: скорбь, потоки крови, изуродованное тело Иисуса, смерть.
Западному христианину значительно проще сродниться с таким вот страдающим Иисусом – и разве сам Барт не восхищается Грюневальдом? Там нет никакого намека на Воскресение, оно полностью по ту сторону, оно бледно, его совершенно нет в Страстях. Страсти и Воскресение полностью «схоластически» разделены. Кажется, что в смерти Христа победила именно смерть, умерло даже само Воскресение, это агония Бога. С таким Христом, как бы разделенным с Богом в смерти, западному человеку проще ощутить себя единым – ибо Он родственен ему самому с ощущением оторванности от Бога. Напротив, в православии Христос даже в смерти – Победитель, это связывает Страсти и Воскресение, поэтому Страсти у нас более «светлые», это не сплошная тьма, как на Западе, это не Закат Христа, а Восход Христа. Он торжествует на кресте, и потому православные иконы Распятия дают такой светлый образ Распятого Победителя. В православии верят, что хотя Христос «полностью» умер как Человек, но при этом одновременно верят, что в смерти Он «полностью» не умер, совершенно не умер, т.к. победил смерть и в этом смысле воскрес уже в смерти. Западное же христианство остановилось только на одном: Он полностью умер, но вторая половина тезиса, связанная с Воскресением, с Христовым освобождением от смерти уже на Кресте, осталась вытесненной, - она есть в догматике, но акцент иной: на движении вниз, нисхождении Бога, богооставленности, - здесь не очень ясно, что «закат Смерти» есть уже «рассвет Воскресения», т.е. мотив очищения от тления, полного покорения смерти Сыном Божьим, здесь не «перекрывает», «не преображает» мотив полного подчинения Иисуса смерти, - он как бы существует рядом с мотивом «подчинения», но они не соединяются так, как на Востоке, в мотив триумфа Христа на кресте. Когда-то, в 4 веке св. Афанасий Великий сказал известные слова: «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом»: для Запада ясна только первая часть этих слов – Бог стал человеком, чтобы умереть и избавить нас от ада, - здесь в большей степени негативный акцент (Христос принимает на Себя наше разъединение с Богом, дабы мы не разлучались с Ним), и не требуется, чтобы человек стал богом по благодати; для Востока ясна и вторая часть фразы св.Афанасия, - Бог стал человеком, умер и воскрес, чтобы и мы стали такими же воскресшими, как Он, - здесь положительный акцент любовного соединения с Воскресшим; для Запада важно постоянное «движение вниз» - Бог стал человеком, и этого достаточно для спасения, - самому человеку не нужно кем-то становиться; для Востока важнее преображающее по отношению к «движению вниз» «движение вверх»: Воскресение Христа означает, что в Нем человеческая природа окончательно обожилась, «человек стал богом» - и спасение видится в том, что и мы во Христе должны стать такими же. Т.е. «христианство смерти Христа» не видит этой «второй стороны медали»: что смерть Иисуса не только «движение вниз», «дно кенозиса», но и «движение верх», к обожению Воскресения: т.е. в православии два этих «движения» соединены с преобладанием пафоса Воскресения, «вверх», а в католическом и протестантском мире они разъединены, и основной пафос – Страсти Христовы. Для Запада «чувствительнее», что Бог УМЕР, и умер именно ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ смертью, а для Востока «чувствительнее», что умер именно БОГ, и Его БОЖЕСТВЕННАЯ Жизнь даже на Голгофе превосходит Его человеческую смерть, претворяет ее зерно в росток Воскресения. В этом смысле никто не отвергает богословие креста и его необходимость, но оно действительно должно быть только путем к богословию славы и воскресения, ибо именно Воскресение венчает спасительные события Евангелия, и делает Рождество - Рождеством, Страсти – Страстями, и Жертву - Жертвой. Вот этой пронизанности Воскресением всей жизни Христа, - очень не хватает западному миру - ощущения, что не только движение к Смерти сопровождает все земное бытие Христа, но движение через Голгофу к Воскресению, к Пасхе. На Западе вся жизнь Христа – это жизнь-ради-смерти-за-нас. На Востоке вся жизнь Христа – это жизнь-через-смерть-ради-воскресения-с-нами. Для Запада смерть важнее воскресения как юридический мотив суда: Иисус претерпел суд Божий над Собой и тем избавил от суда нас. Для Востока воскресение важнее, потому что это «медицинский» мотив полного изгнания смерти, полного исцеления человечества и его окончательного воссоединения с Богом.
Увы, но даже выразив симпатии православию, Барт остается при своем экуменическом протестантизме: во всех «основных церквах» что-то хорошо, что-то плохо, а Барт вот еще и «обогатил» себя доктриной Воскресения восточного христианства! Какой замечательный, «открытый» экуменизм, и какая терпимость к другим! На этом фоне человек, отстаивающий только истинность Церкви, кажется каким-то «изоляционистом» и «гордецом», хотя он всего-навсего утверждает, что Истина дана Христом Церкви навсегда – и она одна. Это нисколько не мешает видеть элементы истины в других исповеданиях – в том числе у Барта. Впрочем, наш теолог иногда все же осознает, что от ясной веры в истинную Церковь не уйти: «Это в порядке вещей, что в Евангелиях голос самого Иисуса практически никогда нельзя с уверенностью отличить от голоса церкви, основанной Им» . Именно! Протестанты с эпохи Реформации так часто стремились противопоставить Писание и Церковь как Истину и Ложь, как чистое учение Библии – церковному извращению, - чтобы их же библеисты доказали: Библия, Новый Завет, есть церковная редакция евангельских событий. Там мы с самого начала видим только Иисуса Церкви, только Истину Церкви – и никакой отдельной от Церкви Истины нет в Писании, и никакого отдельного от Церкви Христа в Писании тоже нет. И если Барт, как и все протестанты, верят в этого Иисуса Писания, то они должны верить и в Церковь, которую Он основал, и голос которой неотличим от голоса Иисуса уже в Писании, и далее – везде и всегда. Они должны поверить в Церковь, которая дала нам Писание. Они должны поверить в истинное Тело Христово, в котором каждый может уврачевать свои грехи в Сыне Божьем. И воскликнуть единым голосом вместе с церковным Символом веры: «Верую во Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь»!