Как-то рано утром, едва солнце начало проблёскивать между стволами сосен, меня разбудил жуткий грохот. Виновником такой необычной побудки оказался голубь, пытавшийся сесть на жестяной карниз: лапы скользили по гладкой поверхности и, чтобы удержаться, голубь отчаянно бил крыльями, подскакивал и опять плюхался на наклонную плоскость карниза. И вспомнилась мне одна история про голубей…
Дело было давно, в начале шестидесятых, когда наша семья получила квартиру в новенькой панельной пятиэтажке, позднее прозванной «хрущёвкой». Одной из наших соседок была тётя Поля. Вообще-то она уже была бабушкой многочисленных внуков, но язык не поворачивался называть эту энергичную, бодрую и острую на язык женщину, бабушкой. Ее энергии хватало и на своих детей и внуков, и на соседских, и на сад-огород, и еще на кучу дел, которые она ухитрялась делать споро, да еще с шутками-прибаутками. В молодости тётя Поля работала учётчицей на лесозаготовках, среди очень специфической публики. Поэтому в ее речи ненормативная лексика шла постоянно через два слова на третье. Сама тётя Поля такого греха за собой не замечала, только удивлялась, почему внуки так рано (в три-четыре года) матерятся как пьяные грузчики.
Этажом ниже, прямо под тёти Полиной квартирой, жила семья водителя. И был у них сын Ванька – сорванец и бедокур. Не было недели, чтобы отца не вызывали в школу из-за плохой учёбы или плохого поведения сына. Видя отца, угрюмо идущего со стороны школы, Ванька бежал прятаться, чтобы избежать очередной порки. Мать Ваньки плакала и причитала: «Хоть бы в армию тебя скорей взяли – может там образумишься». После окончания восьмого класса Ванька поступил в автодорожный техникум и тоже стал шоферить как отец, но остался таким же баламутом, постоянно влипающим во всякие истории.
И вот как-то весной, в апреле, Ваньку забрали в армию. Во дворе воцарились мир и покой. Тётя Поля, стремясь направить свою энергию на благое дело, облагородив садовые участки своих детей, решила взяться за благоустройство подбалконного пространства: принесла из леса и посадила молодые черёмушки, посеяла многочисленные цветы, сделала ограждение из битого кирпича. Мы, как могли, помогали тёте Поле: ее энтузиазм был заразнее ветрянки. Когда все это зазеленело и зацвело, тётя Поля часто сидела на балконе и пила чай, с удовольствием оглядывая дело рук своих. И все бы было хорошо, но через два года пришел из армии Ванька.
Несколько дней он яростно отмечал возвращение в родной дом. Возмужавший, подросший, с накаченными мышцами, он уже не боялся отца и влегкую перехватывал занесенный отцовский ремень или кулак. Когда гулять Ваньке надоело, он нашел работу на какой-то автобазе. И все бы было ничего, но притащил откуда-то Ванька старый «Запорожец». В те времена автомобиль был не столько средством передвижения, сколько роскошью. На машину долго копили деньги, стояли в очереди, а когда она, наконец, появлялась в семье, то обладатели такого средства передвижения чувствовали себя почти Рокфеллерами, вызывая зависть друзей и соседей.
Ванькин «Запорожец» был старый, битый, ржавый. Где он его нашел – не понятно. Кто-то говорил, что нашел на свалке, кто-то – что отдал какой-то родственник… Но дело было не в этом, а в том, что Ванька поставил этого горемыку у себя под балконом, а так как было лето, то все свободное время возился с этим чудом техники, пытаясь его реанимировать: перебирал двигатель, промывал детали, красил днище… А вот отходы своей ремонтно-восстановительной деятельности бросал и выливал тут же, под балконом, прямо на красоту, два года тщательно лелеянную тётей Полей.
Увидев такое кощунство, тётя Поля со своего балкона в весьма цветистых выражениях объяснила Ваньке, какой он бескультурный и посоветовала убрать сейчас же свое безобразие. Сказала она это, конечно, раз в десять длиннее и словами, которые не принято печатать. От ее речи мужики, игравшие в домино, замерли и подняли головы, прислушиваясь. Мамочки, гулявшие с детишками во дворе, кинулись закрывать нежные детские ушки, а те, кто был дома – спешно начали закрывать балконы и окна, дабы оградить неокрепшие детские души от словесного срама. Ванька, ничуть не смутившись, ответил тёте Поле, что она не права, в выражениях, не уступавших по ветвистости. Доминошники завистливо зацокали языками. Диалог набирал обороты, атмосфера накалялась.
Поняв, что словом Ваньку не проймешь, тётя Поля побежала искать участкового. Тот, естественно, не смог остаться равнодушным к проблеме пожилой женщины и тут же пришел навести порядок. На вопрос милиционера: «Почему нарушаем?», Ванька ответил, что он ничего не нарушает, а ремонтирует автомобиль под своим балконом. И такого закона нет, что запрещал бы это делать. Участковый повернулся к стоящей тут же тёте Поле и виновато развел руками: «Нет такого закона…». Тётя Поля резко развернулась и, поджав губы, с недовольным видом скрылась в подъезде.
Три-четыре дня было тихо. Ванька торжествовал, вытирая солидол с рук широкими листьями ландышей и незабудок, но все, кто знал тётю Полю, с сомнением качали головами и ждали, что будет. И вот как-то утром в субботу тётя Поля вышла на балкон и стала кидать зерно, приговаривая: «Гули-гули-гули…». Надо сказать, что голубей у нас во дворе было довольно много. Гнездились они под крышей, где никто их не тревожил, недостатка в еде не было: то сердобольные бабулечки крупы насыпят, то ребятишки батон накрошат. Голуби уже навострились по звуку падающей крупы определять место кормежки и тут же гурьбой планировали в нужную часть двора. Ели они всегда много, жадно хватая.
Часть пшеничных зерен, брошенных тётей Полей, упала на крышу Ванькиного «Запорожца». Тут же несколько птиц с грохотом приземлилась следом и стали подбирать еду, дробно стуча клювами по металлу. На шум вышел на балкон Ванька и оцепенел от такой наглости. Потом схватил швабру и побежал разгонять пернатых, калечивших его любимое детище. Тётя Поля, глядя на все это с высоты своего четверного этажа, тихо хихикала и бросала вниз пригоршни зерна: «Гули-гули-гули…». Видя, что источник его бед соседка сверху, Ванька в цветистых выражениях стал объяснять тёте Поле, что он думает о ней и о том, что она делает. Вечные доминошники замерли в упоении лингвистическими изысками, а мамочки уже привычно стали обеспечивать звукоизоляцию детским ушкам. Тётя Поля с ехидной улыбочкой выслушала Ванькину тираду и звонко крикнула с балкона: «А нету такого закона, который запрещает голубей кормить!». Ванька изумленно поперхнулся и ринулся со двора. Минут через сорок Ванька вернулся, но не один, а с участковым. Выслушав рассказ «потерпевшего», участковый снял фуражку, достал из кармана носовой платок, неторопливо вытер околыш, надел фуражку и, пряча усмешку, подтвердил, что такого закона действительно нет, который бы запрещал голубей кормить с балкона. Ванька понял, что остался один на один с соседкой. Весь двор, затаив дыхание, ждал, чем закончится это противостояние.
Каждый день тётя Поля кормила пшеницей голубей со своего балкона. Каждый день Ванька бегал со шваброй, отгоняя прожорливых пернатых от своего железного коня. Но голубей с каждым днем становилось все больше – видимо, прознав про регулярную кормежку, начали прилетать голуби из соседних дворов. И все было ничего, но птицы не только ели, но и оставляли отходы своей жизнедеятельности в виде вонючих клякс. Каждый день Ванька матеря всех, кто имеет крылья, отмывал свое сокровище, но с каждым днем это делать становилось все труднее и труднее: не успев толком взлететь после еды, голуби тут же, как по команде, опорожняли свой кишечник. В глазах Ваньки появилось отчаяние. Он уже не ругался, как прежде, а молча, с остервенением пытался отмыть своего «Запорожца».
Уж не помню, по какой надобности мне приспичило зайти к тёте Поле… Но первое, что мне тогда бросилось в глаза на ее кухне – небольшой эмалированный тазик с замоченным пшеничным зерном и пустые упаковки «Пургена». Тут-то до меня и дошло, почему голуби так дружно «бомбили» пространство под балконом! «Пурген» даже для взрослых сильное слабительное, а что тогда говорить про птиц! Хитроумная тётя Поля растворяла таблетки в воде, вымачивала в этом растворе зерно, подсушивала немного, а потом кормила птиц. Перехватив мой взгляд, тётя Поля нахмурилась: «Ишь ты… догада… Смотри у меня, если проболтаешься!» и погрозила сухоньким кулачком.
Недели через три Ванька сдался: «Запорожец» исчез из-под балкона так же внезапно, как и появился. Тётя Поля, довольно улыбаясь, королевой ходила по двору. Голубей она больше не кормила. Пернатые обжоры еще некоторое время по привычке прилетали на заветное место, но, поняв, что хорошая жизнь закончилась, убрались восвояси. А на следующий год на этом месте, удобренном голубиным пометом, тёти Полины цветы цвели буйно как никогда.