Автор – Ольга
БОРЩ И ШАМПАНСКОЕ
9 101 зн.
Мой отец – военный. Кадровый. Не из тех, что выбриты до синевы и слегка пьяны, скорее и выбрит и трезв до хрустального звона. Он строг, но справедлив. Распорядок превыше всего: и я, став вполне взрослой девицей должна возвращаться домой не позже десяти, иначе двери будут на замке. Как меня это выбешивало, поймут те, кто сбегал со свиданий подобно пресловутой Золушке. Но когда я тайком присоединяла левые проводки к радиоприёмнику, чтобы услышать запретного Высоцкого, отец выдал мне карт-бланш на моё, да и его пристрастие. Только просил не афишировать – можно вылететь со службы на раз-два. Такие времена. Были.
Я - дочь военного, но помыслить не хотела о будущем жены военного. Меня обходили стороной молодые офицеры в нашем городке: страх перед отцом оказывался сильнее моей красоты. Если же случались провожатые с танцев, то совершенно случайно, на поверку они оказывались из вновь прибывших «пиджаков». Отец хмыкал, молодой человек пропадал из поля зрения навсегда. И я дала себе клятву со всей девичьей страстью: в моей семье военных не будет.
Вопреки бытующему мнению о череде переездов, наш семейный список состоял всего из трёх точек. В последней довелось учиться шесть лет. После выпускного я оказалась перед неопределённым выбором – особых пристрастий у меня не было, а вариантов всего два – пед и мед. Я выбрала первое, да и то по причине составления компании подружке. Я поступила, она – нет. Случайность, наверно.
Отец уволился из армии – войска ПВО тогда подверглись активному уничтожению - и местом жительства выбрал небольшой южный город в Краснодарском крае, поближе к матери, моей, значит, бабушке. Она жила в нескольких километрах от нашего города.
Я устроилась в детский сад согласно полученной специальности, бренчала на раздрызганном пианино про ёлочку, которой холодно, и про разных зверушек, с тоской думая о том, что ничего авантюрного или интересного впереди не светит, и умру я скучной тётенькой, папенькиной дочкой. Хотелось рвать и метать. Было в ту пору мне двадцать два, и по-прежнему в десять вечера двери запирались на замок. Без разговоров и исключений. Не объяснишь же кавалерам, что отец и всё такое.
Всякие выходные и случавшиеся отпуска проводила у бабушки. Там же когда-то девчонкой познакомилась с Шестаковым, теперь он был курсантом артиллерийского училища. Наши бабушки жили на соседних улицах. Мы относились друг к дружке скорее, как брат и сестра, вяло переписывались, когда он уезжал в своё училище. Друг детства, не более. Видов на него я не имела. По причине данного когда-то себе слова. Так хотелось вырваться из замкнутого и безнадёжного круга, но не с Шестаковым же? Подумаешь, спаситель какой, смешно.
Тем временем Шестаков закончил училище, получил распределение и притащился перед отправкой в первое место службы в отпуск или как у них это называется, словом, к бабушке. Я в это время валялась на больничной койке с аппендицитом, и была едва жива и аморфна. Вяло махнула рукой на букет цветов, пристроенный Шестаковым на тумбочку. Глупый, он хотел произвести на меня впечатление новенькой лейтенантской формой. Я же на эти кители смотреть не могла.
Он приходил ко мне как на работу. Целую неделю. А когда меня выписали, помог добраться до села: мне совсем не хотелось маршировать перед отцом и делать вид, что всё заживает как на собаке. Ничего не заживало, а бабушка любила меня просто так, без разных расчётов на будущее.
Шестаков взял шефство над нами обоими: колол дрова, носил воду, бегал в магазин и в аптеку. И терпеливо сносил мои подначки – болеть мне надоело до чёртиков, но возвращаться в родительскую квартиру не хотелось ещё больше.
- Слушай, а где у тебя паспорт? – поинтересовался однажды Шестаков.
- Зачем тебе?
- Любопытной Варваре нос оторвали, - туманно пояснил Шестаков и завёл совершенно пустяковый разговор. Чтобы я отвлеклась от подозрений. В чём и преуспел. Он вообще, деятельный и обстоятельный товарищ оказался. Я издевалась над этими его свойствами, он только хмыкал.
Спустя неделю Шестаков огорошил меня сообщением о том, что через два дня у него отпуск заканчивается и ему лететь под Калининград, в часть.
- Ну и скатертью дорожка, - фыркнула я.
- Слушай, Ольга, а выходи за меня замуж!
- Да раз плюнуть!
- Согласна, что ли? Я серьёзно.
- Шестаков, ты в своём уме? Я едва хожу, а ты тут с дурацкими предложениями.
- Нет, но ты прямо скажи, согласна или нет?
- Согласна, как же, согласна, отстань только. – Я закрыла глаза: боль накрыла тягучей волной.
Назавтра Шестаков явился в белой рубахе, с букетом цветов и самодовольным выражением на сияющей физиономии. Я смотрела с интересом: он валял дурака, но как валял, артист да и только!
- Вставай-вставай, время не терпит!
- Куда ты меня тащишь?
- В сельсовет. Расписываться. Ты обещала, помнишь?
- Ну и шуточки у тебя, Шестаков, солдафонские. Какой сельсовет, если я прописана в городе, у родителей? Никто нас не распишет.
- Ерунда, пробьёмся!
Я потащилась с ним в сельсовет: мне было интересно, что из его затеи получится. В том, что может получиться, сильно сомневалась и правильно делала. Но раз хочет придуриваться, пусть потешится, ведь ему и вправду, назавтра улетать.
Шестаков определил меня на лавочку во дворике и приказал с места не двигаться ни под каким видом. А сам скрылся в дверях.
Я разглядывала пёструю клумбу и мальвы вдоль забора, держалась за живот и щурилась на солнце. Шестаков вышел вполне довольный: пошли. На мой законный вопрос куда, ответил просто: расписываться будем.
На меня смотрели сочувственно и понимающе. Так по-женски оценивающе-жалостливо. Чёрт, они думали, что я влипла и цепляюсь за возможность скрыть девичий грех. А парень-то порядочный такой и вообще… Ух, как я его ненавидела в этот момент! И со злости и упрямости подмахнула услужливо пододвинутую бумагу. Вот тебе, выставил меня в таком свете, что хоть больше в село ни ногой.
- Поразвлекался и довольно. Концерт окончен, - зло проговорила я киношную фразу. – Езжай уж к своим пушкам, что ли.
- Теперь к твоим родителям. Порадуем…
Всю дорогу в автобусе он был сосредоточен и на меня не обращал никакого внимания. А я рассказывала, какой строгий у меня отец, да он и так знал, но надо же отомстить, хоть как-нибудь. За унижение в том сельсоветовском дворике. Кстати, ему пришлось признаться, что играл он не совсем честно, в смысле уговаривания тех тётенек. То есть, оставил их в счастливом неведении и с чувством честно выполненного долга.
Мои сидели за столом и обедали. На первое был знаменитый мамин борщ. Отец довольно оглядел меня, отметил вполне здоровый вид и спросил, когда выходить на работу.
- Дорогие родители, - Шестаков встал и завёл торжественные официальные речи, - мы сегодня с Олей расписались.
Я смотрела на его сжатые до белизны кулаки, на дёргающееся крупной дрожью колено: он так сильно боялся, что ужас охватил и меня. Едва нашла силы посмотреть на отца: тот не донёс ложку с борщом до раскрытого рта, так и замер. Потом резко встал, швырнул салфетку на стул и вышел из столовой. Мама расплакалась, а младшая сестрёнка завопила, что я украла у неё свадьбу с нарядами и куклами на капоте.
Пришлось подняться и опереться на плечо моего новоиспечённого мужа. У него дёргалось веко и упрямо сжатые губы мелко подрагивали. Нет, но я же подписала дурацкие бумаги, значит, и ответ держать вместе.
Отец вернулся минут через десять, спокойный. Он строг, но справедлив.
- И как вы собираетесь жить по разным городам?
Тут Шестаков меня поразил в самое сердце: он сказал, что никаких разных городов, завтра у нас самолёт рано утром. И помахал билетами.
-Ну что за свадьба,– продолжала сердиться сестра, – ни платья нарядного, ни гостей, ни цветов. Даже шампанского нет! Ну, сестрёнка, удружила, не прощу никогда!
- А и правда, может, сбегать за шампанским, а? – мама вопросительно взглянула на отца, она всегда не уверена и ищет у него поддержки.
- Зачем бегать? Шампанское в наличии, вот!
И Шестаков вытащил из сумки две бутылки «Советского полусладкого». А я-то всю дорогу удивлялась, что он с той сумкой так носится, будто там особо ценный груз.
Мы пили шампанское и ели борщ. А наутро улетели в неизведанную жизнь.
Я жена военного. Такого, что выбрит до синевы и трезв как богемский хрусталь.
Я строга, но справедлива. Когда мои ребята выросли до понимания ответственности за свои поступки, купила каждому по мобильнику. Они могли гулять сколько душе угодно, но я должна знать, где они находятся. Когда кто-нибудь из подруг спрашивает, почему сыновьям много разрешено, я смеюсь: у меня было трудное детство.
Завтра я в тридцать пятый раз поставлю на стол тарелки с борщом, а Шестаков достанет из холодильника шампанское. «Советское полусладкое». Мы вкусов не меняем. Шесть пар совершенно одинаковых глаз будут смотреть на меня: два сына, три внука и он, Шестаков.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2014
Свидетельство о публикации №214081201028
Обсуждение здесь http://proza.ru/comments.html?2014/08/12/1028