Он родился в Кристиансанне, в самом южном городе Норвегии. Там жили, кажется, самые счастливые люди страны и всего мира - загорелые, пахнущие солью и летним жаром. Люди Кристиансанна не каждый год видели снег, чем удивляли торговцев с севера.
Он не очень любил свой город. Вернее, ненавидел. Наслушавшись рассказов моряков из Тронхейма и других городов, что лежали намного севернее, в его мысли затесалась фраза, которая прочно угнездилась в голове: "В Кристиансанне живут бездельники. В Кристиансанне нет жизни".
И он ушёл. Ушёл, имея в своих карманах не более десяти крон. Ушёл зимой, в которую выпала одна лишь горсть противного мокрого снега.
На нём тогда была новёхонькая чёрная куртка, купленная на недавней ярмарке, а на ногах - стоптанные башмаки, что в любой момент могли запросить есть. Кажется, тогда ему было двадцать.
И всю жизнь ему было двадцать. Даже когда он был мелким пацаном, когда о конфирмации ему можно было только мечтать, ему было двадцать.
У него были длинные льняные волосы, которые трепал ветер, налетавший с Северного моря. Его светлые зоркие глаза упрямо вглядывались в даль, замечая всё то, что происходило в мире; казалось, будто он охватывает взглядом всю свою землю - всю Норвегию, родную и горячо любимую страну. Его длинные ноги чётко чеканили каждый шаг, отмеряя линии побережья, огибая всё фьорды.
Он был счастлив в своих поисках, в своей скитальческой жизни. Он позабыл то, что истратил свой последний заработок на куртку, с которой бы ни за что не расстался, на прекрасное золотое кольцо с жемчужинкой для милой Сольвейг и на выплату карточных долгов, которых накопилось неисчислимое число. И после этого у него осталось всего лишь десять крон.
На всю жизнь.
Ему нравилось так жить: идти, стремясь к какой-то цели, что для него самого оставалась тайной, ночевать в каких-то селениях, работать там за простой горячий обед, а через несколько дней прощаться с селянами, кланяться им за их доброту и идти дальше.
Он шёл, восхищаясь однообразной и суровой красотой его родной страны - всё-таки Норвегия была частичкой его сердца.
Странник искренне считал, что любой человек, посетивший Норвегию, уносит её с собой, и иногда вспоминает об этой чудесной и удивительной стране с теплотой и нежностью, что накрывает всех норвежцев.
Он обходил крупные города стороной, боялся этих рукотворных пейзажей. Ему больше были по нраву места, где на многие мили вокруг не было видно ни одного селения, где был только сам странник. В такие моменты он плакал от счастья, понимая, что вся эта земля принадлежит ему, только ему одному.
Большего он желать не мог.
-
Вся его жизнь была полнейшим счастьем: он побывал во многих уголках своей страны, но никогда не покидал её. Внутренне он боялся узнать о том, что есть места, где живут лучше, чем здесь.
Потерял счёт дням, он точно не мог сказать какое сегодня число и год: разве день сегодня станет прекраснее от того, что это будет четверг или воскресенье?
Он дошёл до края. До края своей страны. Дальше только море.
Он опустился на прибрежный камень и зорко смотрел на необыкновенное белое море. За все эти года/десятилетия странник нисколько не постарел: даже если несколько локонов окрасились в благородное серебро, то они сливались с льняным цветом его волос. А на лбу его залегли продольные морщины, что не слишком-то и портило его лицо.
- Интересно, а как живут в Кристиансанне? - спросил он у себя и весело вскочил на ноги. Его путь на мысе Нордкин так и не закончился. Раньше он двигался от Вест-Агдера к Финнмарку, с самого юга до крайнего севера. Почему же странник не может пойти в обратный путь?
Он потянулся, в его кармане весело звякнули десять крон.
Странник весело напевал песенку и возвращался в точку А из точки В, оставляя на земле Норвегии свои чёткие следы.