Вместо предисловия.
События, которые оставляют в душе неизгладимый след на всю жизнь, являются превосходным субстратом для последующего осмысления и запуска творческого процесса, результатом которого может стать небольшая история. В ней через героев и их действий в сжатой, сконцентрированной форме можно проиллюстрировать проблему, которая была скрыта в действительности, но имела итогом ряд негативных последствий. Простое описание и детальное объяснение ситуации обладают определенной слабостью, так как абстрактная форма изложения предполагает антитезу. Она чисто диалектически уравновешивает первичный посыл, превращая все в заурядную дискуссию, или, того хуже, перебранку. Именно поэтому художественная форма обладает преимуществом перед публицистикой, ибо отражает саму жизнь, т.е. последовательность событий, где причинно-следственные связи далеко не всегда явно улавливаются.
Эта повесть создана в связи с чисто экологической проблематикой одного из государственных заказников северо-западного региона России. Речь идет о Юнтоловском заказнике, расположенном на северо-западе Санкт-Петербурга. Автор попытался разобраться в причинах поведших изменение и резкое снижение запасов рыбы в акваториях заказника и общее ухудшение якобы охраняемой территории.
Все герои повести вымышлены. Они, так сказать, являются эссенциями действительных характеров, точнее в каждом из персонажей автор попытался в концентрированной форме выразить основные черты характера современного русского человека. Ведь давно установлено, что мы являемся носителями многих персон, среди которых вычленение истинного «я» бывает весьма затруднительным. Надо просто выделить общие черты из множества людей, соединить их в одном герое, потом создать других героев со своими характерными признаками и столкнуть всех на арене одной повести.
Поскольку основная задача состоит во вскрытии причин резкого ухудшения экологической ситуации, фоном для действий необходимо представить природный ландшафт, а что бы действие было именно действием, т.е. взаимодействием героев с ландшафтом, то удобнее всего привлечь рыбалку, тем более, что автор сам является заядлым рыбаком.
Экологическая проблема – это не просто взаимодействие людей с природой, это место столкновения культурного агломерата (растущего мегаполиса) с живой, мало тревожимой человеком местности. Это граница взаимодействия двух альтернативных друг другу миров. Пришлого и изначального, вторичного и первичного. Поэтому охраняемый государством Юнтоловский природный заказник, примыкающий к городу..
...по мшистым, топким берегам чернели избы здесь и там,приют убогого чухонца; и лес, неведомый лучам в тумане спрятанного солнца, кругом шумел...
А.С. Пушкин
Истинный путь идет по канату, который натянут не высоко,
а над самой землей. Он предназначен, кажется, больше для того,
чтобы о него спотыкаться, чем для того, чтобы идти по нему.
Ф. Кафка
Все на свете должно происходить медленно
и неправильно, чтобы не сумел загордиться человек, чтобы человек был грустен и растерян.
В. Ерофеев
Глава.1
Рыбалка вторая.
- Арик! А-аарик!!!
- Что случилось, брат?
- Сетки сняли!!!
- Сетки сняли?
- Да, порезали всё! Все сети! Все пропали!
- Плять!… - Арик стукнул кулаком по коленке. Арик, Артур – коренастый коротко стриженый брюнет со щетиной на щеках и подбородке. На нем кожаная куртка поверх яркого спортивного костюма. На ногах кроссовки. Во рту несколько золотых коронок, на пальцах перстни. На берегу устья реки Каменка он пытался разжечь давно потухший костер. В этом месте русло сильно расширялось, и воды реки плавно переходили в обширную гладь Лахтинского разлива. Утро было холодным, и отсыревшие за ночь тонкие ветки никак не поддавались огню зажигалки. Куски газетной бумаги вспыхивали на миг и тлели, оставляя в воздухе струйки вонючего сизого дыма. Взбешенный Зураб шел к брату, бросив не вдалеке двухместную резиновую лодку. Высокий, бледный, с тонкими чертами лица и злыми глазами, одет почти так же, как брат, Зураб волок прядь растрепанных веревок, дрожа от холода и злости.
Так для них начиналось утро 25 апреля 1993 года.
- Кто так сделал? Какая сука? Ай-я-яй! – сквозь зубы бубнил Зураб.
- Та откуда знаю, брат!… - мрачно отрезал Артур, бешено щелкая зажигалкой под ветками. Она, наконец, издала неприятный скрежет, колесико отвалилось, и он со злостью швырнул зажигалку в кусты.
- И что нам теперь сторожить надо будет? Ночью в лодке сидеть!? – развернулся к брату Зураб, вскинув руки.
- Не знаю, говорю! – огрызнулся тот, - чего теперь кричишь? Думать надо…, - Артур раздраженно шарил по карманам рюкзака в поисках спичек, не глядя на брата. Его трясло от холода.
- Пять финских сетей! Новые были совсем! Столько денег стоили!... – Зураб на мгновение бессмысленно уставился на кострище, выпучив глаза и вдруг треснул себя кулаками по ляжкам, - плять убью, кто сделал! Зарежу! Как козла зарежу! Отцом клянусь!
- Не клянись, Зураб - отец все слышит! – Артур чиркал под газетами, - как теперь искать его?
- Кого?
- Кто сетки снял, брат!
Зураб сел на корточки и схватился за голову:
- Ай-я-яй…
Наконец, братья с большим трудом развели костер и принялись готовить завтрак из консервов, продолжая ругаться и выяснять разные причины своей неудачи. Солнце тем временем едва вышло из-за восточного горизонта. Далекие новостройки Приморского района окрасились в нежно-розоватые тона, а тысячи окон заиграли на свету словно блестки. Прохладное утро воскресного дня обещало теплый и безветренный день, что было ясно по ярко-голубому безоблачному небу.
В это же время вдоль противоположного берега, метрах в трехстах от лагеря братьев, бодро шагал худощавый паренек лет четырнадцати. В его руке был битком набитый и уже кое-где прорвавшийся пакет. Из дырок выбивались пучки лески и болтались петли веревок. Из одной торчал рыбий хвост. Паренек непринужденно посвистывал и быстро двигался в сторону едва начатых и брошенных бетонных строений. В этой мрачной местности среди заросших репейником и сурепкой строительных свалок, насыпей и, похожих на лабиринты, фундаментов горел костер, у которого сидели двое пацанов. Они курили, время от времени прихлебывая портвейн.
- Ну чё, Тито? – окликнул один из них паренька с мешком.
- Вона! – воскликнул тот, вытянул из пакета огромный моток перепутанных сетей с запутавшимися двумя некрупными щуками.
- Ух-ты! – удивились пацаны, - э чё, сетки? Давай забросим!
- Уйди! – ответил тот и, подбежав к огню, швырнул моток прямо в костер, предварительно вынув щук.
- Да ты чё? Дурак что ли?! – пацаны хотели схватить сети.
- Уйди, говорю! В нерест сетки поставишь – убью!
- Какой нерест? – спросил один из пацанов.
- Такой что рыба сейчас во всю чпокается. Вот оттрахается – лови знай, и то на удочку.
- А хули ты тут с удочкой делаешь?
- Мне можно, места знаю…
Того, кто знал места, звали Ванька Титтонен.
- А чё… продали бы! – сообразил тот, которого звали Вовчик.
- Не, Вован, они рваные. Я пока их тянул, ободрал об коряжник все… и кому продавать то? Таким же ***с…ам, которые их воткнули?
Титтонен отнял у Егора полную на треть бутылку, сделал пару глотков, потом достал из кармана хлебную задеревенелую корку, стал грызть и присел у огня, протянув к нему озябшие тонкие руки.
- Я этих уродов прогоню отсюда, на хрен, - усмехнулся он, - ни фига эти козлы тут ловить не будут!
Ванька Титтонен худой и бледный. Он одет в прорезиненную кое-где дырявую куртку желтовато-охристого оттенка, синие резиновые сапоги и заношенные джинсы. На его голову колпаком нахлобучена спортивная шапочка-петушок с болтающейся кисточкой. Из-под шапки торчат жесткие пепельного цвета волосы. Во всем его облике есть что-то обветренное, бездомное. Заброшенное и забытое. Вован - здоровый темноволосый увалень в кроссовках и спортивном костюме, а третий – Егор производит впечатление зарождавшегося интеллигента в очках, которого с этой всей ситуацией объединяет лишь подбитый глаз. Он в вельветовых джинсах, свитере и непромокаемой штормовке. На ногах советские кеды. Козырек его серой кепки опирается на верхнюю перекладину очков.
- Ну чё, картоха готова? – спросил Ванька, и прутиком подкатил из углей к себе одну.
- Чего делать то будем? – зевнул Егор.
- Э-эх, поспать бы…, - произнес Вовчик, прилег на свою кожаную куртку, расстеленную на небольшом холмике. Солнце уже вышло из-за горизонта и стало помогать теплу от костра, осветив помятые лица пацанов. Всю ночь они пили, да орали песни группы ДДТ, на что Ванька очень злился. Но на другом берегу ничего не было слышно: сильный западный ветер тащил всякий шум с пылью в сторону от воды, в город. По Егору с клацаньем прошла волна похмельной дрожи:
- Ой-ё… череп по швам разламывается…
- Я так то пойду окуней в яме подергаю, на вон запеки щук… - Титтонен доел картофелину, отхлебнул еще, вернул бутылку Егору. Поднявшись, он взял свою бамбуковую палку, кое-как обмотанную леской с пенопластовым самодельным поплавком. Потом подумал немного, вытянул руку к Вовчику, на что тот сразу отреагировал – вынул помятую пачку «Примы» из кармана штанов, щелчком выбил штуку для Титтонена. Тот закурил от тлеющей ветки и двинулся по склону к воде.
Он расположился среди тростника на берегу устья Глухарки – второй речки, впадающей в Лахтинский разлив. Каменка и Глухарка, сливаясь, образовывали мыс – последний пятачок довольно глухой части суши, подобно полуострову, обтекаемой водой со всех трех сторон. Добраться туда быстрее можно было на лодке, пешком же по узкой петляющей тропке путь от города составлял чуть менее часа. Объединенные воды двух речек знаменовали начало Лахтинского разлива. В этих местах были ямы до четырех-пяти метров – излюбленные места для рыбаков.
Титтонен, стоя на одной из таких ям, прекрасно видел браконьеров на правом от мыса берегу. Этой ночью на своем небольшом самодельном плоту, который всегда прятал в лесу недалеко от мыса, Титтонен прошелся по Каменке и тихо порезал все сети браконьеров. Он был невероятно этим доволен и теперь наслаждался жалкими, суетливыми телодвижениями замерзших братьев. Они, похоже, собирали вещи, намереваясь отплывать. «Ну-ну, гады, это только начало…» - подумал Ванька и закинул свой невзрачный поплавок прямо к тростникам.
***
У костра на драном пакете лежало две щуки примерно по килограмму каждая. Егор приподнялся на локтях, посмотрел на туманный заросший желтым тростником берег внизу, потом на рыбу:
- Вов!
- Ну?
- Ты вообще как?
- Да так, башка немного болит.
- И у меня чего-то… Слышь, там еще водяра оставалась – давай подлечимся и щучек сделаем?
Вовчик щурясь от солнца и, кряхтя, дотянулся до рюкзачка, пошарил в нем рукой.
- Точно, полбутылки есть. Но как бы не вывернуло…
- Давай-давай. Главное резко и сразу чаем запивай – у Ваньки чая еще полно.
Пацаны опохмелились и, сразу взбодрившись, стали готовить рыбу. Егор ножом очистил два прутика, Вовчик раздолбал пару ящиков, стал подкладывать доски в костер. Егор, не счищая чешуи, вскрыл рыбу, швырнул внутренности в кусты. Доски быстро прогорали, и очень скоро над углями на двух, лежащих на кирпичах прутиках, как на шампурах, висели, постепенно выгибаясь под жаром, две пятнистые тушки. Кожа кое-где стала лопаться, жир потрескивал и шипел, запах тины сменялся ароматом румяной щучьей корочки. Егор развалился на молодой траве, надвинул козырек на глаза, гоняя во рту спичку. Вовчик тоже прилег на куртке, сцепив руки на затылке, закинув ногу на ногу. Минут пять они лежали молча.
- Слышь, а у меня так то уже нормально, кайфовенько, - сообщил Егор.
- И у меня башка вроде на место возвращается, - отозвался Вован, - надо, наверное, перевернуть.
- Стало быть, перевернем. Да-аа… Ванька конечно дает! Как он этих бракеров вычислил? – Егор встал и глянул на рыбу.
- Так а я его три дня назад на рынке встретил. Ну, знаешь, там на Испытателей?
- Ну.
- Понимаешь, он там какие-то крючки или мормышки искал. С рыбаками тусил. Ну как обычно. Ну разговорились, идем пиво пьем. Смотрим, короче, какой-то грузин рыбой торгует. Ну Ванька мне и говорит, что типа это с нашего разлива рыба.
- Как он определил-то? – Егор приподнял прутики и резко, но аккуратно перевернул.
- Да хрен знает, сам не понял, а он говорит, что в заливе такой сейчас быть не может. Там чего-то про нерест тер и все такое…
- Ну блин, знаток, - с наигранным значением протянул Егор.
- Ну…, - Вовчик приподнялся и глянул на костер, - о, как подрумянилась, давай еще накатим?
Выпив, он снова лег, закрыл глаза и продолжал:
- Ну, короче, он и говорит, что типа это только на сеть и скорее всего в Каменке, потому что там рыбы скапливаются по весне и их там всех поймать как два пальца. Понял?
- А много там было-то у грузина?
- Ну так то да – щуки, плотва, подлещики, кажется… ну фиг знает, нормально. Народ брал охотно, - Вовчик выбил штуку из пачки и закурил.
- Слушай, а если б его запалили? Хачи – они борзые и мочкануть могут.
- Да Тито – псих, чхать он хотел на всех и на все. У него только рыбы на уме, да мормышки. Он по ходу с Лахты и не вылезает. Только поспать, да крючки новые стиснуть. Он же школу даже бросил.
- Да ладно? – Егор удивленно посмотрел на Вовчика и поправил очки.
- В натуре. Я ему говорю – ты типа в своем уме? А он говорит: «а я вообще не понимаю на фига все это надо! Читать-считать умею и ладно…», - Вовчик затянулся и продолжал, открыв один глаз, глянув на Егора - прикинь, он не верит, что земля – это шар.
- Да ты чё!
- В натуре! Он говорит, что земля – это то, что под ногами. В огороде типа. Помню его тогда географичка спрашивает: «какую форму имеет земля?»
- А он? – ухмыляясь спросил Егор.
- А он и говорит – «форму цветочного горшка» и тычет на подоконник с цветком. Прикинь!?
Егор расхохотался:
- Во дает! Молодца!
- Ага, молодца блин… а на математике чего выдал.
- Чего?
- Ну помнишь такая задачка была… эээ… ну в общем «а» равно «б», а «б» равно «с», значит «а» равно «с». Вроде так.
- Так это не задачка, а элементарное правило логики, Ватсон.
- Да по фиг. Это у тебя правило, а он тогда математичке и отвечает, что типа все это чушь, и «а», «б» и «с» не могут быть равны, потому что «а» - это «а», «б» - это «б», а «с» – это «с»! Вот так бля…
Егор озадаченно усмехнулся:
- Да-а…
- Ну короче он каждых уроках так выёб…лся и довы…ся – стал двоечником и его оставили на второй год. А он плюнул на школу и просто свалил. Ну чё, кажись готова щучка?
- Да вроде бы…
- Наливай!
Егор снял рыбу и разломил на куски. Пацаны выпили еще и стали ковырять белое мясо, отщелкивая липкие косточки в сторону.
- О, свежачёк, прикольная! – смаковал Вовчик.
- Да-а Ванька дает, - задумчиво произнес Егор, жуя щучье мясо.
- Он упрямый, сам себе на уме. Ему вообще все по фиг кроме это рыбалки. А ты говоришь хачи…
- А чего он такой странный? Он кажется и живет где-то в поселке?
- Да он в Каменке живет, в деревне. Помнишь, мы туда ходили на поля в футбик с местными гонять?
- А-а это там?
- Ну да. У него там такая хибара, развалюха, и мать там вечно косая спит.
- Бухает что ли?
- Ага, как батя помер…, - Вовчик медленно вытянул из мяса часть белого хребта с ребрами и запихнул кусок рыбы в рот, отряхивая руки, - батя у него вообще отмороженный рыбак. Лодка была, мотор. Он Ваньку с малолетства на водоемы брал. Всему обучал его. Оттого то он про рыбалку и по рыбе все знает. В любой луже чего-нибудь вытащит. Он кстати и единственную в жизни пятерку получил по биологии, когда рыб проходили…
- Как же они живут, на что?
- А хэ-зэ… пенсии, какие-то, пособия. Да Ванька частенько рыбой приторговывает, иногда тырит чего-нибудь, что плохо лежит.
- А откуда ты все это знаешь?
- А я пару лет в одном классе с ним учился, потом меня в вашу школу перевели. Вот только на Лахте теперь и пересекаемся, - Вовчик разлил еще.
- Титтонен, - проговаривая каждую букву, произнес Егор, - фамилия какая-то странная…
- Так он же финн наполовину. По батькиной линии – все финны, а мать русская.
- А чё он не в Финляндии, а здесь живет?
- Так это не финские финны, а наши. Они тут еще до Питера жили. Вот и остались кое-где по деревням. Помнишь нам историчка рассказывала?
- А, да! Это как его… ингерманландия.
- Точняк, марландия.
Пацаны снова выпили, закусили. Егор посмотрел в сторону новостроек, потом на противоположный берег Лахтинского разлива, где виднелись деревянные сельские домики, и на минуту задумался, представив эти места лет триста-четыреста назад. Он вообразил динамическую картину – множество поселков, лодки, местные рыбаки, леса и луга. Дует западный ветер, клюет рыба. И вот строится и наползает с восточной стороны город. Рыбаки уплывают на лодках, спиваются, мрут как мухи, домики хиреют, ветшают и разваливаются. Вырубается лес, прокладываются дороги, засыпаются протоки и речки, превращаясь в болота. К берегам многотонной поступью подходят громадные бетонные коробки, в которые стадами загоняются со всех концов страны рабочие люди, не знающие этих мест. Утром они толпами уносятся к центру на работы, а вечером, вернувшись и поужинав, включают телевизоры. Наступает ночь, и тысячи окон как по команде гаснут и потом все сначала. В выходные дни, выспавшись, народ покупает мясо, берет фирменные удочки и мангалы и толпой прут на эти остатки леса и тростниковые берега, уже давно заваленные покрышками и строительным мусором. Набухавшись и пожрав хорошенько, народ медленно утекает в дома-коробки, оставляя природу разлагать объедки, пачки от сигарет, пустые бутылки, пакеты, пластиковую посуду, консервные банки, презервативы, прокладки, блевоту и прочее…
Тут Егор очнулся и тряхнул головой. Мысль о блевоте неприятно всколыхнула что-то внутри, и он предложил поскорее допить остатки холодной водки.
- А правильно, что он этим козлам сети срезал! – сказал Егор и стряхнул в сторону жестяной кружкой, - дай-ка закурить Вован.
Солнце поднималось выше, стало совсем тепло, и утренний алкоголь сильно расслабил, сморил пацанов. Егор и Вовчик молча сидели, покуривая, вяло моргали и клевали носом. Метрах в двухстах от себя, слева и внизу они видели мелкую фигуру Ваньки. Тот ловко щелкал семечки, постоянно перезабрасывая снасть. Вовчик вдруг внезапно завалился на холм, рухнул, закрылся курткой, а Егор, вяло шаркая у костра, упрятал пустую тару в рюкзак, завернул остатки рыбы в пакет, прилег на траву, глядя на далекого и бодрого Титтонена. Солнце освещало бледно-желтую, как тростник, Ванькину спину. Ярко синяя вода отражала пустое ясное небо, четкую линию удочки и редких чаек, покрикивающих в утренней тишине. Фотографическая статика яркого и скудного пейзажа, усталость и водка привела в состояние какого-то полуобморочного одурения. Ощущение нереальности заставило вспомнить прошлую зиму, солнце, ослепляюще-белый снег и спину Ваньки Титтонена в желтоватом ватнике, колдующего над лункой. Внезапно Егора охватила сводящая челюсти зевотная судорога, он отвалился на траву. Чрез границы тающего сознания потекли отрывки первой рыбалки. Зимней.
Глава.2
Рыбалка первая.
В те дни двенадцати-тринадцатилетние пацаны едва понимали хоть что-то в рыбалке. После школы они до одури шатались по лесам и болотам Юнтоловского заказника, благо жили в десяти минутах от него. Вовчик выгуливал своего пса. С Егором они постоянно жгли костры, делали какие-то луки и стрелы для охоты на помоечных крыс, строили шалаши, лазили по деревьям. Как-то осенью, сбившись с тропы и еле продравшись через густой ивняк к берегу, они внезапно наткнулись на старого Вовкиного знакомого – Ваньку Титтонена. Тот сидел на березовом пне с бамбуковой удочкой среди пожелтевших осин, и от того сопливого шестиклассника-хулигана в затрепанной школьной форме он теперь отличался некоторой наигранной серьезностью бывалого рыбака: нога на ногу, колючий прищур глубоко посаженных голубых глаз, в зубах окурок. Когда он показал свой улов и выдернул из торфяной водной черноты при них неплохую плотвичку, в сердцах пацанов как будто что-то екнуло. У обоих пришло какое-то смутное, бессознательное понимание того, ради чего они столько времени рыскали в лесах Юнтоловского заказника. Как будто бы они что-то долго искали и, наконец, нашли. И то, что они нашли, не было окончательной целью, а лишь новой отправной точкой в их ребяческой разгульной жизни.
До зимы Ваньку они больше не встречали, и их баловство с самодельными удочками и примитивными наборами для начинающих рыболовов ни к каким результатам не приводили. Пузатые красно-белые пластмассовые поплавки часами равнодушно покачивались на темной торфяной глади, присыпанной опавшими желтыми листьями берез и осин. Пацаны жгли на берегу костер, к лимонадам и чаю постепенно примешивался дешевый портвешок, а к дыму от костра все больше и больше табачный из красных пачек «Прима». Егор стал выписывать рыболовный журнал и к зиме, точнее к первому ледоставу, он уже хоть теоретически, но кое-что понимал в ловле на мормышку. Были куплены первые удочки, лески, мормышки, с трудом скинулись на ледобур.
Когда, наконец, встал лед, пацаны по нескольку раз в неделю бегали на ближайшую речку и пытались что-нибудь выловить, и все тщетно. Но однажды, пройдя по льду до конца той самой речки Каменки, они вышли на Лахтинский разлив, и именно там их как будто поджидал Ванька Титтонен. Он долго смеялся, глядя, как Егор и Вовчик пытались ловить по-книжному, грубо махая кончиками удочек над лунками. Когда он открыл свой рыбацкий ящик, те аж остолбенели – крупные, грамм по двести, как на подбор окуни, застыли в инее, оттопырив свои колючки и красноватые плавники. Кое-что объяснив на счет цвета и формы мормышек, Ванька ушел в сторону Финского залива, шаркая валенками по заиндевелому льду. А пацаны остались, и в остаток этого дня, уже на закате, поймали своих первых рыб – один маленький окушок у Вовчика и один покрупнее у Егора.
Они совсем позабыли про школу, дворы и улицы. Все свободное время пацаны проводили здесь, на Лахтинском разливе. Лишь изредка они встречали Титтонена то тут, то там, и почти всегда с солидным уловом. Он приходил всегда раньше, как бы поджидая их, коренасто сидел на своем старом деревянном ящике в ватнике и ушанке, покуривая и сплевывая семечью шелуху. Пацаны угощали Ваньку бутербродами и конфетами, портвейном и куревом за любую возможность узнать хоть что-нибудь на счет секретов ловли. Но, похоже, полученная информация приносила мало пользы – улов Егора и Вовчика значительно уступал трофеям Ваньки Титтонена. Они все пытались выверить до мелочей – цвет и форма мормышек, глубина, как правильно насаживать мотыля, как играть, как прикормить. Но все без толку. Казалось, Титтонен спинным мозгом чует рыбу и все то, что может ее заставить сесть только на его крючок. Его снасти вообще были мало похожи на магазинные – какие-то пружинки вместо кивков, самодельные кривые мормышки, отлитые где-нибудь в сарайке на задрипанной электрической плитке, невзрачные серые поплавочки, самодельные удочки без катушек с пенопластовыми мотовилами и многое другое. Все это скорее напоминало экспонаты из этнографического музея, но, в сравнении с магазинной бутафорией, оказалось куда эффективнее.
Однажды Егор и Вовчик, как обычно, сидели на льду у берега близко друг от друга и одну за одной дергали мелкую пяти-восьми сантиметровую рыбешку – плотва, окушок. В шагах в десяти сидел Ванька и не ловил ничего. Прошло уже часа три, у ребят было по сорок-пятьдесят штучек – мелочь горками громоздилась у лунок, а Титтонен все сидел и сидел неподвижно без единой поклевки.
- Ванька садись к нам! Чё там тормозишь? – кричал Егор.
- Не мешай ему, он акулу прикармливает, - язвил Вовчик.
- А-а, это дело! Ты это главное багром тащи, а то укусит. Может, пропустишь для храбрости? У нас еще есть немного.
- Не-е, он рыбак серьезный, ему не до этого…
- Хочешь, мы тебе живцов отвалим? У нас много…
Пока пацаны беспрестанно дергали из лунок, выпивали и подшучивали, Ванька молча и спокойно вдруг действительно вытянул здоровую, сантиметров под сорок, рыбу и показал на леске, заслоняя ею тусклое солнце. Та два раза лениво и туго двинула хвостом. На оттопыренных плавниках застыли капли. Пацаны в раз замолкли и оторопели:
- Ух ты!
- Не может быть…
Подбежав, они заворожено уставились на упругое с зеленоватым отливом тело и не могли понять, что это…
- Это язь, - сказал Титтонен и сморкнулся в сторону, после оттерев рукавицей лицо.
- Какой язь? – тупо произнес Вовчик.
- Язевый язь, вот какой, - невозмутимо ответил Титтонен, смотал удочку, спрятал рыбу в ящик и, водрузив на плечо ледобур, двинулся по накатанной до блеска лыжниками дорожке в сторону города.
Остаток дня пацаны бегали, меняя места, то на глубину, то снова на отмель, но ничего кроме еще нескольких плотвичек и окушков не увидели. Шутки и портвейн закончились. Замерзшие и озадаченные, они побрели по той же дорожке, освещаемой нежно розовым закатным светом. Городской народ шумно скатывался по береговому склону на реку, закручиваясь и падая со своих салазок и саней, лыжники бодро рассекали воздух палками, оставляя на снегу «елочку», а Егор и Вовчик медленно шагали, думая о горячем ужине, диване и телевизоре.
- Щас бы кусок тортика с молочком! – сообщил Вовчик.
- Да-а вот это язь… а ведь он на поплавок ловил…
***
Отрывки прошлой зимы беспорядочно вспыхивали в сознании Егора. Вот они сверлят еще в темноте у нависающих над рекой кустов лунки. Вот бегут к островку по невыносимо ослепительной от белизны и солнца ледяной глади разлива, заметив как Ванька что-то опять вытащил. Вот в бесклевье, хохоча и толкаясь, футболят по снегу какую-то жестяную банку, или лепят в оттепель огромный снежный член, втыкая в шары волосья из тростника, или просто валяют дурака, перепевая на свой ребяческий лад все известные песни подряд.
«… Е-еесть в графском парке черный пру-уууд,
там окуни клюю-юу-уут, там окуни клюю-юууут…. клюю-уу-ут…».
Или:
«… Дорогие мои мотыли! Дайте я вас сейчас расцелую!...»
Или:
«… первым делом подготовимся к зачету… а подлещики? Подлещики потом…»
А один раз, в сильный ветер, Егор схватился за два воткнутых в лед ледобура и спародировал момент из клипа Майкла Джексона, когда того, как будто распятого меж двух стволов, пытался сорвать в преисподнюю апокалептический ураган. Джексон пел одну букву «а-а-а-а-а-а-а!», а вокруг гибли слоны, срывало с корнями деревья и плакали индейцы.
Зимние обрывки вдруг исчезли, Егор со слабым стоном повернулся на другой бок. Лежать было очень неудобно - бугристая сырость земли давала о себе знать. Егор, ворочаясь и охая, расслышав, наконец, топот ног очнулся. Перед ним блестели синие резиновые сапоги, сильно пахло илом и рыбой. Егор повернул голову и увидел поднимающуюся к небу фигуру Ваньки. Тот лукаво смотрел на него сверху вниз, также поплевывая шелуху:
- Щука-то осталась?
- Вона в пакете.
Ванька уронил удочку и ветку с нанизанными на нее окунями, взял свой термос и тряхнул его.
- Э, вы чего выпили все?
- Ну… это…
- Вот алкаши, бл..дь! Давай портвейн!
- Там в рюкзаке, - Егор присел и почувствовал, что зря пил с Вовчиком, который продолжал храпеть под своей курткой. Рядом лежало шесть средних окуней, пара из которых еще подпрыгивали. Ванька быстро доедал рыбу с хлебом и картошкой, откусывая поочередно то и это. Прожевав, он громко булькал из бутылки. Наконец допил, потребовал сигарету.
- Через недельку-две с мыса хорошо брать будет, - произнес Титтонен, задумчиво оглядывая округу, выпуская из ноздрей дым, - эти то придурки свалили… я этих гадов тут быстро обломаю.
- Смотри, как бы тебя не обломали, - хрипло донеслось из-под куртки.
- Да ты лежи-лежи, знай!
Оттуда донеслось что-то типа стона, Вовчик перевернулся на другой бок.
- Ладно мне пора, пацаны, - он ударил по ладони Егора, взял удочку, надел рюкзачок и зашагал вниз и в строну к своему плоту, оставив приятелей приходить в себя дальше.
Глава.3
Рыбалка третья.
Прохладным и ясным весенним утром, когда все, как одна, упитанные чрезмерно накрашенные дамы, придя на Планерную улицу, самозабвенно разбирали торговые палатки, Титтонен уже вовсю начал торговлю. Пустынную улицу, протянувшуюся вдоль пересыхающего, заваленного покрышками и мусором, канала – остатка от общей водной системы Юнтоловской акватории – изредка рассекали автомобили. Небольшой самопальный рынок около универсама снабжал жителей ближайших кварталов растительной пищей и мелкой розницей – бакалея, консервы и хозяйственно-бытовые принадлежности. Мяса и рыбы не было, и Ванька решительно занял свободную торгово-экологическую нишу, начав продавать, и при этом довольно дорого, свой честный улов. На двух деревянных ящиках лежало три щуки, несколько окуней и один, незнамо как поймавшийся подлещик. На третьем ящике восседал Ванька, вытянув вперед ноги в своих резиновых сапогах. Обычно он долго не засиживался. Болтливые страстные торговки, неизвестно к чему более расположенные – к болтовне или к торговле, еще до начала рабочего дня, скупали всю Титтоненовскую рыбу. Вот и сейчас жирная и агрессивная Света, с крашенными под Мирлин Монро волосами, как обычно с похмела, пыталась сбить ценник у Ивана. Прокуренным хриплым голосом она возражала:
- Тито, ты совсем ох..л, твою мать?! Полторы за две щуки и чеши спать! На пиво и мороженное хватит. Чё тебе еще надо?
- А что мне надо? Да только свет в оконце и чтоб кончилась война, - спокойно с наглецой ответил Титтонен и выстрелил окурком в сторону.
- Ваньк, ты эт… не борзей, а то я тебе щас такую войну устрою - быстро отсюда со своими ящиками вылетишь.
- Свет, не тормози. Эта тыща и эта тыща, а вот эта за восемьсот. За полторы бери всех окуней и эту вот…
- Да куда ж мне твоих мудячих окуней, Титкин? – всплеснула руками Света со всем своим провинциальным артистизмом.
- Да хоть в жопу засунь. Уху сваришь. – и он наглецки засмеялся.
- Я тебе сейчас эту рыбу в жопу засуну! Ишь какой наглый ублюдок! – она, положив полторы тысячи рублей на ящик собралась забрать двух щук. Титтонен придержал рыбу:
- По тыщи, Свет… по тыщи…
Она стала тащить за хвосты щуку к себе, но Ванька, обхватил головы рыб и резко выдернул их, оставив на ее руках лишь слизь и чешуйки.
- Ах ты вошь сивая!
Но тут Свету отодвинула другая продавщица – Вика – среди остальных самая толстая и самая наштукатуренная. Голос ее был по-мужицки груб и спокоен:
- Свет, отвали от мальца на х..й, - она сунула три тысячи рублей Титтонену в кулак и забрала всех щук.
- Ах ты, б..ь !... – вспылила Света. Началась обычная утренняя бабская ругань. Вспоминали всех и вся, а Ванька, недолго думая, сгреб оставшуюся рыбу в пакет и незаметно ушел.
Он здорово проголодался и хотел курить. Несмотря на свою бывалую, отмороженную натуру в нем еще жил подросток и в ближайшем ларьке Ванька купил сникерс за сто восемьдесят рублей, чипсы за сто тридцать и лимонад за восемьдесят. Сигарет ему не продали, пришлось свернуть немного в сторону, где его знали и всегда отоваривали куревом или спиртным. Рядом жил его знакомый по школе - Денис. Дэн был панком, поэтому невосприимчив ко всякому «отстою» типа рыбалки, он любил рок, а его мама любила рыбу. Как раз все были дома, и, несмотря на бедность, Титтонена пригласили на чай, который плавно перетек в незатейливый обед. За столом Иван как бы нехотя рассказывал про прошлую рыбалку, про то, как тяжело достается рыба, про пьющую мать, про старые лески, про дорогие крючки и блесны.… И в общем еще после нескольких слезоточивых рыбацких штрихов Титтонен обрел еще полторы тысячи за окуней с подлещиком. Всё – теперь можно идти спать – вечер, ночь и утро предстоит отдать в жертву костру и окуням.
Но не долог был сон. Около пяти вечера в лачугу Ивана с удочками ввалились хмельные Егор с Вовчиком:
- Тито! Ты где!? – распахивал все двери Вовчик.
- Титушка! Вставай… пора бахнуть! – Егор заметил в одной маленькой, заваленной всяким барахлом комнатушке со скошенным потолком, деревянным полом и голубыми обоями Ваньку на кровати в серой футболке и трениках. Тот сразу резко накрылся с головой одеялом:
- Пошли на хрен! Я сплю.
- Ванька, мы еле тебя нашли! Давай на рыбалку! Погода-то какая – тихо, свежо, - Егор присел на смятую постель и стал трясти Ваньку, сладко пришептывая:
- Ни ветерочка, птички поют, рыбки клюют, червячки ждут…
- Портвешок плещется, - добавил Вовчик.
- Давай-давай-давай-давай, - быстро затряс Егор Ваньку.
После перебранки и нескольких пинков Титтонен все-таки сел на кровать и взял кружку с портвейном в левую руку.
- Ну че? Идем? – спросил Вовчик. Иван выхлебал бурую жижу:
- Не клюет.
- Не гони, я был у Дэна… он мне окуней показывал, - загадочно произнес Егор.
Титтонена раздражало фамильярное и развязанное поведение подвыпивших пацанов. Он понимал, что рыбалка будет плохой. Снова это раздолбайство и песни. Если им нужно было развлечение, то ему покой, тишина и удовольствие от взаимодействия с подводным миром. Но приятели были крайне веселы и настойчивы. Они все-таки заразили своим хмельным позитивом Ваньку, и тот с большим трудом согласился взять их на рыбалку, поставив массу условий и самое главное их них - больше не пить.
- Эй! А пивка хотя бы? – возмутился Егор.
Перекусив чем-то вроде картофельной похлебки с рыбой, собравшись, ровно в семь вечера друзья вышли на проселочную дорогу. Пройдя поселок, потом поле, они нырнули в лес и каким-то замысловатым, но кратким путем оказались на заветной тропинке. Словно партизаны, ловко обходя стволы сосен и берез, ныряя под толстыми ветвями ив, перепрыгивая поваленные стволы и корни, вытаскивая с чваканьем и хлюпом резиновые сапоги из глинистой грязи, они молча двигались к мысу. К тому самому месту, где Каменка соединяется с Глухаркой, образуя Лахтинский разлив. Эти удочки, эта фанатичная целеустремленность и ритм шагов действительно придавали какой-то красноармейский пафос всей картине. Не рыбалка, а спецзадание, в самом деле.
Все пространство мыса сильно заросшее. Вокруг сплошной тростник. Меж поникших пожелтевших стеблей тянутся свежие, сочные стрелы ростков. Над водой низко, почти окунаясь, свисают непролазные густые кусты восковника. Кое-где меж них вверх тянутся массивные тополя. Их узловатые корни торчат у воды. Подойти к воде, где идет резкий спад в глубину, можно все лишь в трех-четырех местах. Одно из них чуть обширнее и имеет «окна» – пространства меж тростника, в которое можно без опасения зацепов и обрыва забрасывать снасть. Вода спокойная, небо пасмурное, тепло. Справа устье Каменки, это отмель с замедленным течением, поросшая водной травой и кувшинками. За устьем другой берег, где ночевали братья-браконьеры. Слева - устье Глухарки и тот берег с наползающим городом, новостройками и бетонными свалками, где недавно бухали Егор и Вовчик. Впереди свинцовые просторы Лахтинского разлива. Там виднеется тот самый островок, у которого ребята ловили зимой со льда. А на том дальнем берегу остатки старой деревни «Лахта» и какая-то заброшенная военная часть. Там же проходит железная дорога до Сестрорецка и Белоострова. А еще дальше за этим всем начинается Финский залив Балтийского моря.
Все трое, прошелестев сквозь заросли тростника, притопали на берег мыса, скинули рюкзаки и пакеты и на мгновение взглянули на воду, оценивая обстановку. На темно-серой водной глади со строгой периодичностью тут и там возникают возбуждающие круги. От волнительного предвкушения сердце колотится все быстрее, и вот уже удочки молниеносно вытягиваются как прорастающий бамбук в ускоренной съемке. Наконец прозвучало три булька, и воцарилась тишина, как ничего и не было.
Егоровский поплавок – высокий с оранжевой верхушкой и двумя белыми полосками чуть ниже, стоял как штык и только при слабых потяжках удилищем грациозно колебался в такт прибрежному тростнику. Поплавок Вована с бочковидным основанием, переходящим в антеннку с алым шариком на верхушке, мерно покачивался из стороны в сторону, испытывая легкие удары поверхностной мелюзги и мошек. У Титтонена же поплавок был груб и бесцветен – кусок твердого небрежно оструганного пенопласта, пронизанный остью гусиного пера. И если у ребят поплавки красовались как бы в центре прибрежной зоны, на виду этой небольшой лагуны, то у Ивана поплавок был незаметно притоплен ближе к свисающим в воду кустам и не так далеко от берега - глубина около метра, тогда как пацаны ловили уже на двух с половиной, трех метрах.
- Чего-то было… - сказал Вовчик, и тут же, - Оп! Опа! – из серой мути моментально плеснул небольшой окушок и затрепетал в воздухе как синичка.
- Окунь? – спросил Титтонен.
- Угу, - отозвался Вовчик, поправляя червя.
- Опарыши есть? – Иван покосился на прыгающую у ног Вовчика рыбку.
- Не-а. Только червь и булка, - сказал Вовчик, закидывая снасть в воду. Едва его поплавок плюхнулся, тут же на фоне серого неба засеребрилась некрупная плотвичка:
- Опа! И у меня! – воскликнул Егор, ловя рукой рыбку.
- Смотри какая! - Егор показал плотвичку Вовчику, которая распласталась на его ладони, упруго оттопыривая розовые плавники.
- Ага… хорошенькая.
- Дай булку, - сказал Титтонен, у которого пока ничего не клюнуло.
- Там в пакете. - ответил Егор, не отрывая внимания от точки пространства, где вновь стал поигрывать его поплавок. Пока Титтонен дошел до пакета, развернул его и отломал кусок от батона, ребята вытащили еще по одной рыбке – снова плотвички.
- Тито, забрасывай сюда, тут клюет! – крикнул Вовчик. Иван ничего не ответил, он был занят другим.
- Смотри-смотри как ведет! – воскликнул Егор.
- Ага, - машинально ответил Вовчик, не отрывая взгляда от своего поплавка.
- О! Еще плотка!
- И у меня!
Титтонен не обращал на возгласы никакого внимания. Он достал из жестяной коробки поржавевшие пассатижи и маленькое грузило. Грязными пальцами он сжал грузик на леске и прижал пассатижами посильнее. Плюхнув снасть в воду, он увидел как поплавок притопило, и притопило слишком сильно. Тогда он другой частью пассатижей откусил кусочек свинца от грузила и закинул еще. На этот раз поплавок стоял как надо – пенопласт лишь едва торчал над водой. Титтонен стал бросать небольшие куски корки прямо под кусты, а мякоть положил в рот и принялся тщательно разжевывать.
- Смотри, это кто? Ерш что ли? – спросил Вовчик, держа леску, на которой болталась мелкая желтовато-зеленая колючка. Ванька выплюнул мякоть в ладонь и посмотрел на рыбку:
- Ерш, он самый.
- А вот этот ничего, да? – Егор показал окушка, грамм на сто пятьдесят. Окунь загнул хвост и замер, его алые плавники сигнализировали – «не дамся!».
- Хороший окушок, - равнодушно ответил Титтонен, но внутри стал немного раздражаться. Он нацепил на крючок шарик из булки и забросил снасть подальше, как пацаны, и тут же подсек…. Ввысь полетела серебристая змейка.
- Ого! Это кто такой?! – оба подошли к Ивану.
- Чухонь. Иногда попадается тут…, - Титтонен, продолжая разминать пальцами катышек булки, в другой руке держал леску, демонстрируя свой первый трофей, - а вообще ее на заливе полно.
- Это чего за мутант?
- Да-а… на селедку похожа, - удивлялись они, рассматривая до сих пор незнакомую вытянутую серебристую рыбку. Она капризно извивалась на леске Ивана и вскоре прыгнула в траву, где и была поймана Егором.
- Смотри, какие плавники, как у летучей рыбы!
- Ага! А рот как перекошен наверх, она, наверное, насекомых жрет?
- Она все жрет, - думая о своем, ответил Титтонен. Он снова торопливо что-то перевязывал на своей леске, иногда поглядывая под кусты, где уже наблюдалось явное оживление - куски булки подвергались атакам, метались туда-сюда, на поверхности воды то и дело появлялись круги. Во всей Лахтинской округе стояла железобетонная, как квинтэссенция всех спальных районов, тишина, изредка нарушаемая плесками и далеким шумом от проезжающей в Сестрорецк электрички.
- Ребзя, отойдите чуть туда, - сказал Тито.
- А чего?
- Сейчас…, зырь… - Иван стянул поплавок вниз, так что лески под ним осталось сантиметров двадцать, прилепил булочный катышек к крючку, ловко метнул поплавок прямо под кусты и присел, внимательно уставившись на свою гусинку... Через секунду верхушка гусинки качнулась, пенопластовая основа присела под воду и застыла… но тут же, как по течению, жалкого вида поплавок понесся в гущу кустов, где хлестко был остановлен уверенной подсечкой. Удочка, задрожав, выгнулась, а под кустами громко зашлепало светлое тело жертвы.
- Еб..ть... – ошеломленно протянули Егор и Вовчик. Титтонен спокойно и, не спеша, подводил к берегу рыбину.
- Подсака бл.. нету… - раздражался он, потихоньку вытаскивая на траву великолепную красноперку. Он тут же схватил ее за жабры и высоко поднял:
- Вот так! Поняли!? Ха-ха! Это вам не яйца в ручейке отмачивать! – в его тонкой руке блестела, чуть отливая золотом, упитанная красноперка, кроваво-алые плавники как будто ставили яркую и жирную роспись в этом сером пасмурном пейзаже.
Ребята обалдели:
- Вот это плотва! Оффигеть! – Егор сделал смачный жим на этом «ф», и сплюнул.
- Какая плотва, ептую? Это красноперка, - смеялся Титтонен. Его курносое скуластое лицо светилось желтозубой улыбкой, маленькие голубые глазки озорно подкалывали, а в тощих пальцах была зажата голова рыбы. Та закатила глаза и недоуменно открыла рот.
Тут же пацаны разбежались по кустам, повторяя все то, что делал Титтонен. Они накидали в воду корок, запихали в рот мякиши и начали суетливо стягивать поплавки вниз. Титтонен, глядя на друзей, лишь посмеивался, скатывая новый катышек теста.
- Ни фига у вас клевать не будет, пацаны! – крикнул им Иван, смеясь.
- Почему? – отозвались те.
- А сколько вы портвеха выдули? Бутылки две? Я то всего сто пятьдесят грамм, так для аромату, а от вашей дозы только мальки всплывут! Ха-ха!
- И чего, может рот прополаскать?
- Ага! Чем? Не спасет! Вон… это… пописай и прополоскай! Ха-ха-ха!
- Да пошел ты! Помог бы…
- Вон у меня чего-то было, - сказал Вовчик, сидя у кустов справа, - а!! мимо, блин! Мелочь какая-то…
- Во-во! Лови-ка лучше ершей, чувак. Они сопливые, вкусные!
- Да хватит прикалываться Тито, - отозвался Егор из-за кустов с другой стороны.
- А у тебя вообще поплавок… Ты бы еще фосфорную мормышку нацепил бы! – веселился Иван.
- Погоди, у меня клюет! – взволновался Вовчик.
- И ори погромче, может акула приплывет! – хохотал Тито.
- Блин, сошла! – расстроился Егор.
- Ага! Крючок не разогнула?
- Слушай, Вов, давай его утопим? Достал!
- Бесполезно, лучше клевать не станет…
Через мину Вовчик подошел к Ивану, держа в ладони небольшую красноперку, грамм на сто.
Со стороны Каменки выплыла небольшая стая чомги, несколько чаек с криком пронеслись над рыбаками и каждая по очереди атаковали воду уже поодаль от мыса.
- Короче, пацаны, - начал Иван, успокоившись, - сейчас все уже…. крупняк распугали. Чем крупнее, тем умнее – запомните. Тут если ловишь у берега, да поверху, надо тише воды, ниже травы. И снасти… – у вас поплавки какие? Это на леща, там… на окуня. Видишь, какой у меня? У вас очень яркие. Понял? Крючок у тебя – смотри какой? Здесь почти заглотыш нужен, а у тебя шестерка. Да и поймаешь лишь одну, две и все – краснопеха сразу уходит. Эти корки, только чтобы ее удержать немного. Рыба хитрая, здесь чуять надо.
- И чего теперь делать? – спросил Егор.
- Пока ловим с глубины, а там видно будет. Можно потом к тем кустам пойти, или туда к тростнику. Слева коряга затоплена, там окушок сидеть может, но леску оборва-а-ать, парни, как не фиг…
Начало смеркаться, пацаны продолжили ловить на трех метрах. Каждые десять-пятнадцать минут то у одного, то у другого в воздух взметались плотвички и окушки. Егор открыл пакет, кинул туда плотвичку, с минуту изучал улов. Массивная туша красноперки вся в слизи подергивалась в куче разнообразной мелочи. Яркими пятнами выделялись красноватые и ярко алые плавники.
- Красноперки, плотва, окуни, ерш и эта… как ее? – Егор обратился к Ваньке.
- Чё?
- Ну как та называется которую ты первую поймал?
- Чухань.
- И чухань, - обозначил границы сегодняшнего ассортимента Егор, - итого пять видов рыб. Плюс щука, язь, подлещик. Уже восемь разновидностей здесь обитает.
- Да тут до фига всего водится, - вдруг заметил Титтонен, уже еле различая поплавок, – на, считай еще: судак, густера, карась, пескарь, карп, линь, голавль, ээ-э-э… колюшки, само собой, корюшка попадалась, синец как-то был у меня, сижки редко, но были, потом.. кумжа иногда заходит… та-ак, а! налим…. рипуса я не видел, подуста тоже… а! еще елец и уклейки. Ну может чего забыл там по мелочи…
- Нормально! – Егор вновь про себя отметил опытность Ваньки и какую-то основательность, четкость.
- Корюшка? Да ладно? – удивился Вовчик, - она ж в заливе.
- Так Лахтинский впадает в залив через протоку, - пояснил Егор.
- А-а, - сообразил Вовчик.
Когда поплавков стало совсем невидно, все собрались разжигать костер и готовиться к ночевке. Титтонен откуда-то притащил закопченный котелок, Егор доставал хлеб и картошку, а Вовчик, до отказа наполняя легкие воздухом, и чуть ли не припав головой к сырой земле, с шумом возгонял костер. Тот, трещал, схватывая пучки сухого тростника, и снова отходил, оставляя клубы дыма.
Глава.4
Рыбалка четвертая.
Весна напористо и неотвратимо развивалась, словно с нарастающим ускорением. Каждый следующий день обильнее, пестрее и галдежнее. Пригородные части Юнтоловского заказника все активней подвергались массовым атакам тоскующих по природе обывателей и гулящей молодежи. Ближайшие кварталы Приморского района наполнялись приятным запахом шашлыков, соблазняя новые и новые партии одинаковых, как огромные клизмы, желудков. Валились под ударами топоров сосны и березы, стремительно росло количество свалок, все глубже в лес продирались толпы, жаждущих только пожрать и выпить – ожиревшие городские люди, со своими матками, пакетами, матрасами, детьми; пьяная гопота; хипанутая молодежь с гитарами и палатками. Ванька Титтонен, проходя мимо очередного пикника, скрежетал зубами, видя боковым зрением все эти пьяные раскрасневшиеся рожи, и слыша мерзкий похабный смех. Много сил приходилось затрачивать на то, чтобы вот так не прыгнуть к ним туда и не всадить «розочку», полученную от удара бутылки о ствол, в это болтающееся и как будто наполненное коричневым кровяным гноем гадское брюхо.
Вот и в это утро, туманное, но не прохладное, тишину леса прерывали короткие, отрывистые матюги Ваньки. Каждый раз, попадая своим сапогом в цветастую кучу из пластиковой посуды, пакетов, пачек, бутылок, прокладок, салфеток и много прочего, тошнотворного и омерзительного, Титтонен проклинал всю эту никчемную толпу, жрущую и гадящую. Как будто не люди, а какая-то отвратительная слизеподобная протоплазматическая зараза поразила родные с раннего детства места. Как язва, как опухоль, как страшная гнилая болезнь, чавкая и рыгая, проползет по этому миру, оставив вот это, и вот это, и это… – Ванька с досады пинал мусор в разные стороны. Он вдруг вспомнил, как очень давно в том самом возрасте, когда воспоминания отрывочны и необычайно ярки, он схлопотал крепкий подзатыльник от отца за то, что бросил в траву фантик. И уже выйдя на свою тропку, и миновав все замусоренные участки пикников, из его головы не выходили детские воспоминания: батя сидит в лодке на корме, вглядываясь в даль. Невысокий, усатый, худощавое обветренное лицо уверенно и спокойно. Жилистая ладонь обхватила рукоятку тарахтящего мотора, из-под которого летят брызги, а за лодкой клином расходятся гладкие валики волн. Сам Ванька пяти или шестилетний укутанный в ватник и прорезиненный плащ (тот самый), уютно прилег на что-то мягкое, брезентовое. Все вокруг пропитано до боли родными сырыми запахами – рыба, веревки, бензин. С унылого неба с серыми рваными облаками накрапывает мелкий дождик. «Капюшон одень!» - командует отец, перекрикивая звук мотора. Ванька освобождает из рукава тоненькую ручку, накидывает капюшон, который почти полностью закрывает его мелкое бледное личико. Отец подправляет края капюшона и улыбается, усы топорщатся вверх. Ванька улыбается в ответ, от чего скулы кажутся острее. С того берега никаких новостроек еще и не видно. Электрички ходят также, а поселок Лахта еще жив. Там у бати какие-то знакомые рыбаки. У них дома натоплено, уютно. Чай с сухарями, шипящий приемник с этим вечным «маяком», газеты, вяленая плотва, дрова, стол, обитый клеенкой, в эмалированном ведре холодные яблоки…
Титтонен шел по тропинке вдоль извилистой Каменки. Детские воспоминания почему-то навеяли и надолго зацепили сознание за песню, услышанную тогда из приемника: «… где же моя темноглазая где? В Вологде-где-где-где-где-в Вологде-где, в до-оооме, где резной палиса-аа-ад…». Титтонен и сам не заметил, как стал напевать одну и ту же строку из песни. От речки Каменки исходили струи пара, пахло илом и молодой листвой, пели птицы. Тропинка по-змеиному огибала каждую кочку и каждый ствол.
Титтонен остановился у дерева, которое было накренено так близко к воде, что казалось – тронь него – оно так и повалится в речку. Иван облокотился грудью о ствол, посмотрел на воду, нога соскользнула по глиняному спуску вниз, повисла над водой. Он как никогда вдруг почувствовал себя совсем одиноким. Вспомнив отца, к горлу стал подходить комок, но он прервал это, уставившись на воду. Поверхность Каменки была как в пыли, еле-еле угадывалось течение. Вдруг гладь прорезалась клиновидной струйкой – это рыбка проплыла прямо у поверхности, а у того берега в кувшинках что-то плюхнуло и зачмокало – может карась. Титтонен с минуту послушал тишину, создаваемую птицами и первой мошкарой, посмотрел на небо, оттолкнулся от ствола и понесся дальше к разливу.
Через полчаса ходьбы, где-то в полукилометре от Лахтинского разлива, Каменка делает резкий изгиб, после которого она становится глубже. Это очень интересное место, поэтому Титтонен снова застыл, вслушиваясь. Со всех сторон по всякому на свой лад щебетали птицы, где-то от ветра поскрипывало дерево. Он посмотрел в густой лес на том берегу, потом на прибрежные кувшинки. У противоположного берега глубоко в ил был воткнут шест. «Опа…» - вклинилось в сознание…, приглядевшись, Ванька увидал цепочку из сотни мелких поплавков под водой. «Сеть!» - стукнуло в голове. Он бросил взгляд по сторонам - в метрах в пяти за ней, была еще одна. Его взгляд медленно поплыл дальше по руслу вслед за сносимым течением листочком. Там за поворотом, на том берегу, взгляд остановился на кончике удилища, торчащим из-за густых кустов. Титтонен сразу вспомнил про братьев, его сердце азартно забилось. Он зашел чуть глубже в лес и тихонько стал подкрадываться вперед. Когда показался рыболов, Титтонен присел у кустов и стал смотреть. Да, точно - это был один из тех браконьеров, которых Иван дерзко «обслужил» месяц назад. «Сторожит, сука…» - подумал он. Браконьер то и дело таскал из воды мелочь, что-то мыча под нос. Титтонен юркнул поглубже в лес и пошел дальше к мысу, стараясь ни как себя не выдавать.
В стороне от береговой тропинки идти было тяжело – заросли кустов и вязкая топь превращали каждый шаг в проблему, но вскоре впереди показался просвет. Это поросший тростником мыс, а значит на правом берегу, как и тогда, должен находиться лагерь браконьеров. Там видимо сидит второй. Ванька свернул чуть в сторону к поваленному тополю, где под ветками был припрятан нехитрый скарб – самодельный плот, котелок, соль, сухие спички, несколько сухих щепок, чай. Он взял легкий плот - две полые пластиковые трубы, запаянные с обоих концов и прибитая к ним доска и весло – нечто больше походившее на лопату для разгребания снега. Подойдя ближе к берегу, Титтонен убедился в правильности своих выводов. В том же месте была привязана палатка, на берегу резиновая лодка, в верх струился дымок от костра. Второго браконьера видно не было. Не долго думая Ванька столкнул плот на воду, прыгнул и, сделав несколько гребков, тут же оказался на противоположном берегу. Втащил на сушу плот, спрятался за деревом. Теперь был виден второй браконьер – он сидел с удочкой метрах в тридцати, спиной к Ваньке. К счастью ветер был западный, со стороны разлива. Поэтому, как и в прошлый раз, лишние шумы шорохи, смешавшись с шелестом листвы, будут уноситься в другую сторону. Ванька скинул плащ-куртку, вынул из-за пояса нож и пригляделся. Лодка была рядом – всего несколько шагов. До браконьера было метров тридцать. Немного сгорбленная спина его, редкое покашливание, торчащая удочка – все было спокойно и безмятежно. Ванька Титтонен почувствовал игривый трепет под ложечкой, он открыл рот, чуть высунул язык. И вдруг резко сорвался: на самых цыпочках подбежал к лодке, ткнул ножом два раза в обе камеры, та словно с облегчением выдыхает: пу!ууу-у—у---у-----у------ф-ф-ф…, а Ванька замечает рюкзак. Схватил. Мигом семенит обратно к плоту, подхватывая по пути куртку. Прыг на плот. И через мгновение он уже тихо по-индейски подгребает к своему берегу…
Еще вражеская лодка не успела испустить весь свой дух, а Титтонен уже примостился за деревом, зажимая рот от беспрестанно прорывающегося злорадного хохота. Однако на том берегу все по-прежнему спокойно, браконьер сидит, костерок тлеет. Ванька подтянул брезентовый рюкзак «колобок» и, потерев руки, стал копаться, обсуждая содержимое вслух:
- Та-а-а-к, посмотрим, поглядим… колбаска, отлично… хлеб, так. Тушеночка… зашебись. Это что?… фонарик, веревки какие-то… опа кирыч! – Ванька вытянул бутылку красного вина и стал читать этикетку:
- Ки-нз-ма-ра-ули. Круто... Что в кармашках? – он стал доставать разные мелкие предметы: консервооткрыватель, раскладной стакан, туалетная бумага, штопор, старая катушка, блокнот, кое-что из лодочных запчастей, сумочка на молнии в виде коробки. Внутри оказались рыболовные снасти – поплавки, крючки грузила, лески, блесны и пр.
- Отлично! – Ванька стал обшаривать уже все досконально и из небольшого потайного карманчика вытянул толстую кожаную книжечку. Тут его сердце радостно и взволнованно затрепетало. Он открыл ее, предчувствие не обмануло - в руках оказалась солидная пачка.
- О-х-р-е-н-е-ть! – медленно протянул он, - а вот это уже круто!
После нервного пересчета, в голове Титтонена невольно стали проворачиваться яркие сюжеты насчет того, как можно оттянуться на шестьдесят с лишним тысяч. Что там новый спиннинг! Тут и новым ящиком, и титановым ледобуром попахивает!
Иван забыл про рыбалку. Больше всего ему хотелось насладиться картиной на том берегу. Пока там все было тихо и спокойно. Первый так и сидит у своих сеток (которые потом, кстати, надо будет обязательно снять – думал Ванька), второй на берегу разлива, ничего не ловит, только кашляет. Титтонен оттопырил вино, сообразил бутерброд с копченой колбасой и стал ждать, поглядывая то в сторону одного, то в сторону другого браконьера. Приговорив полбутылки, он закурил.
***
Вокруг темная, сырая камера. Холодно. Голые стены, каменный пол, мерный стук капель. Пусто. Ни дверей, ни отверстий, лишь маленькое зарешеченное окно. Это какая-то древняя тюрьма. Надо посмотреть в окно. За решеткой видно огромное залитое солнцем пространство. Выжженная солнцем растрескавшаяся земля. Везде что-то рассыпано. Приглядевшись, можно различить раковины, какие-то корабельные обломки, пучки высохших водорослей или веревок. А если быть еще внимательней, то можно заметить что-то блестящее, какие-то стеклышки… стеклышки ли? О, нет! Это бриллианты! А вот там, вроде, золотые монеты… и там, и вон там! О, боже, как их много! Очень много золота! И серебра! А это что? Это же жемчуг! Прекрасный, а какой крупный… как тысячи перламутровых лун, упавших с небес на эту пустыню! Везде сплошь золото, серебро, жемчуг… а вон там драгоценные камни – рубины, изумруды, сапфиры! Словно божественные осколки звезд! Словно дар небес! Словно слезы Всевышнего застыли на омертвевшей от грехов пустыне. Надо как-то выбраться отсюда и просто собрать. Это очень просто! Это ничего не стоит!
Всего лишь перегрызть решетку… но она из толстых чугунных прутьев. Надо грызть, грызть! сильнее, сильнее!... какие мощные, толстые прутья, надо грызть сильнее. Еще сильнее. Сокровища так близки, кажется, протяни руку через решетку… но эти толстые черные прутья… через них видно как со всех сторон идут какие-то мрачные люди с мешками, корзинами и коробами. Все в лохмотьях, каких-то грязных балахонах. Их лиц не видно – головы скрыты капюшонами и колпаками. Они что-то бормочут, ковыряют мусор на высохшей земле своими палками и бредут дальше…
Но почему!? Почему!?!!
Решетка не поддается, но надо сильнее грызть. Грызть! Хоть зубы почти сточились, надо грызть! Грызть! Решетка крепка, ни один прут нисколечко не поддается, а там… Боже! Там уже нет золота! Там какой-то мусор! Зубы совсем раскрошились и превратились в песок. Какую-то густую вязкую тошнотворную массу. Она все не сплевывается. Вываливается комьями изо рта, вываливается и вываливается. Рукой приходится вынимать из самой глотки, но все никак… это гнилая каша, тьфу! Мерзкое, затхлое, вонючее месиво! Тьфу! Тьфу! Это засохшее говно. Оно все идет и идет, идет и идет, идет и идет комьями изо рта. Это сухое говно!..
Зураб резко открыл глаза. Ослепительное небо враз потемнело, но потемнело не оно, а в глазах от внезапного пробуждения и перегрева. Протерев глаза и привстав на локоть, Зураб огляделся. Медленно текла речка, удочка сползла, и кончик ее окунулся в воду, поплавок прибило к самому берегу. Вокруг шелестела молодая листва, редкие порывы ветра рябили воду, тормозя слабое течение. Зураб поднялся, прогнул назад спину и зевнул. Как он отключился, он не помнил и сколько времени проспал, определить не мог. Он смачно сплюнул, взглянул на часы, подумал немного, побрел вдоль берега, глядя в воду. Все сетки были на месте. Во многих местах поплавки колебались - наверное, набилось достаточно рыбы, подумал Зураб и решил идти за братом, чтобы вдвоем с лодки выпутать из сетей улов.
Иван Титтонен терпеливо ждал, внимательно следя за любым движением или шорохом. Он еще раз убедился, что тут на кочке за деревом его не видно. И вскоре справа, на том берегу действительно зашевелились кусты, и показался первый браконьер. У Ивана заколотилось сердце, он залпом опорожнил стаканчик. Обходя кусты и кочки, задумчиво уставившись под ноги, с удочкой в руке браконьер двигался к лагерю. Когда его взгляд устремился вперед, он вдруг замедлил шаг. Насторожился, подошел к своей полянке, остановился у сдутой лодки и принял такую фигуру, какая бывает у прибывающих в глубоком трауре у гроба. Удочка выпала из рук. Через секунду безмолвия его ладони прилипли к голове, и он, как подкошенный, рухнул на колени. Ванька - до этого затихнув и азартно вылупившись, как ребенок в цирке - от внезапно настигшего приступа хохота закрыл руками рот и даже пукнул, потому что смеяться запрещено, а организм так распирало, что удержать его газообразные составляющие не представлялось никакой возможности.
- А-ааа-яй-яй… АААРИК!!! – разнеслось по округе.
- Чего брат? – еле слышно отозвалось с берега.
- Иди сюдаААА!!! – орал Зураб.
Артур суетливо поспешил к палатке.
- Э? Что с лодкой?! – удивился Арик, но, быстро разглядев дырки на бортах, все понял и с размаху треснул себя кулаками по коленям:
- Плять, сука!!!
Братья стали вертеть головами, оглядываясь вокруг, мечась туда-сюда…
- Рюкзак где!?
- Здесь лежал!
- Ты баран, где смотрел!?
- Я там сидел! Ты за сеткой смотреть должен!
- Я сетки все смотрел! Все стоят там! А ты козлиный недоносок куда смотрел?
- Я поплавок смотрел, никого тут не видел. Никто не приходил! Сегодня ты сторож!
- Ах ты баран тупой! – Зураб осклабил зубы, поднял руки и стал колотить Артура.
Ванька давился от беззвучного хохота, катался по траве, дрыгая ногами в синих резиновых сапогах. Время от времени он приподнимался и, увидев, как те дерутся, размахивают руками, орут, ругаются, причитают и бегают, вновь и вновь падал на спину и корчился в бесшумном припадке.
Незримый взаимообмен эмоциональных потоков приводил одного в состояние героической эйфории и дионисийского веселья, а других в безысходное бешенство. Ванька был крайне доволен, утренняя злоба рассеялась, браконьеры во второй раз получили по заслугам, а бездна одиночества заполнилась чем-то объемным, охватывающим все небо с облаками, деревья, реку, прибрежный тростник, всех птиц и рыб. Браконьеры были готовы разорвать любого просто так, попадись он им под руку. Через некоторое время Титтонен уже потягивал из стаканчика и выпускал дым, вальяжно развалившись на кочках, закинув ногу на ногу, удовлетворенно поглядывая на вражеский берег, а те все бегали и бранились почем зря. Вскоре он заметил, что братья немного остыли. Они уже не столько ругались, сколько о чем-то рассуждали. По их жестам можно было определить, что речь идет о том, кто все это натворил, т.е. о нем самом, о Ваньке Титтонене. «Еще же сети снять надо!» - вспомнил он и, побросав все в рюкзак, помчался назад к сетям.
Через десять минут он добежал до сеток, прислушался – тихо. Осторожно зайдя в воду – высоты сапог не хватило, и он порядком начерпал илистой жижи – быстро нашел конец сети. По стволу часто заколотило.
- Ага! Эти козлы еще не догадываются… - обратился он к словно торчащему из дерева дятлу и резко дернул веревку, потом еще… и палка на том берегу сначала накренилась, а затем выскочила из илистого прибрежья и поплыла по течению. Титтонен быстро стал тянуть сеть, не заботясь об ее целости и порядке. Он скомкал ее с висячей виноградом плотвой, окунями, щукой и пихнул в рюкзак. Всю ту же процедуру он проделал и со второй сеткой, а после и с третьей, которую обнаружил поодаль только сейчас. Рюкзак оказался не подъемен, с его днища сочилась сопливая влага. С трудом, он закинул его на плечи, кепкой вытер пот со лба и размашистыми шагами, стараясь как можно быстрее, он поспешил к выходу из заказника. Через полчаса Иван уже двигался по Планерной улице. Еще с полчаса, охая и останавливаясь, ковылял по грунтовке вдоль поля…
Вот уже водонапорная башня из темно-красного кирпича, заброшенная скотоводня, первые сельские домики, знакомый сарай. Быстрые чавкающие хлюпки в ногах, старая скрипучая калитка и, наконец, он дома.
- Ванечка, лягушонок мой, ты? Ты уже пришел? – услышал он в сенях хмельной голос матери.
- Пришел… отстань, мам… башка трещит, спать охота… - взмокший, он скинул рюкзак в сенях и чуть не рухнул сам.
- Поешь, Вань…
- Не-а… - Титтонен скинул куртку, еле доковылял и обрушился на диван в маленькой комнатушке. Мать вошла и, не поняв, отчего сын смеется в подушку, вышла вон.
***
Покончив со всем своим эмоциональным запасом, братья уже надолго вошли в ступор. Зураб сидел на траве, склонив голову, а Артур, широко расставив ноги спрятав руки в карманы широкой кожаной куртки, разглядывал облака. Они молчали и уже ни о чем не думали, только сплевывали и курили. Вдруг Артур через нижние карманы куртки стал щупать выше. Когда вместе с пониманием того, что там чего-то не хватает, тело прошибла молния пронзительного холода, у него подкосились ноги. Он судорожно стал шлепать по всем карманам на куртке, под ней и на штанах. Кошелька не было. Тут он вспомнил, что засунул бумажник в потайной отсек рюкзака, чтобы тот, не дай бог, не вывалился куда-нибудь из кармана в траву или в воду. Он глянул на брата, тот также сидел с травиной в зубах, склонив голову. Шестьдесят четыре тысячи сумма не малая, с ужасом подумал он. Артур громко взглотнул. Если эти деньги не вернуть будет очень плохо. Это общие деньги, на дело деньги, и хоть кое-какой капитал у братьев в загашнике еще был, деньги нужно вернуть в самый кратчайший срок. Это было ясно как день. Что теперь делать? Где и каким образом ему придется достать такую сумму в столь короткое время? Рассказать сразу, или можно как-нибудь выкрутиться и найти деньги за пару-тройку дней? Все равно в ближайшее время никаких крупных покупок не планируется, а на карманные расходы у каждого что-то есть. Если рассказать сейчас, то, учитывая сегодняшнюю оплошность и крутой нрав брата, можно серьезно поплатиться здоровьем. Остается второй вариант - но где найти шестьдесят четыре тысячи!? Занять у Сафара? Он спросит о причинах, и тут не выкрутиться. Ведь дядя Сафар сам дал деньги на развитие рыбного бизнеса в одном из участков Приморского района. У других братьев такой суммы наверняка не найдется, поскольку все находятся на начальном этапе раскрутки. Продать старую копейку с расчетом соврать, что машину угнали – мелькнула в голове мысль, но тут же испарилась, при воспоминании о том, что ключи всегда у Зураба. Украсть? Толкнуть партию наркоты? Тут долгосрочные связи были. А может…
Но тут Зураб прекратил бессвязно суетливый поток мыслей Артура.
- Не могу понять, как ты не услышал.
Кое-как придя в себя, Артур в который раз начал оправдываться:
- Не ругай меня брат, даже шороха не слышал.
- Как лодка сдувается, не слышал?
- Брат, сам видишь – ветер дует к берегу. Как услышать?
- А в лодке точно никто не проплывал?
- Да говорю тебе еще раз! Никого не было! Вообще никого!
- Значит, кто это сделал, мог только оттуда приплыть, - Зураб указал на противоположный берег, - по земле сюда только у берега можно идти, там болото, - он ткнул пальцем в заросли леса, - а я сидел у сеток, и никто мимо не проходил.
Зураб вдруг вспомнил, как на десять минут задремал, но на том небольшом пятачке его пришлось бы перешагивать, а это наверняка разбудило бы его. Да и обратно незнакомцу пришлось бы возвращаться мимо Зураба. Значит, пришли с того берега, точнее приплыли.
- Нас второй раз кинули. И он пришел с того берега.
- Почему он? Почему один?
- Не знаю. Двоих бы ты заметил. Я думаю, один был. Все тихо сделал. И тогда тоже.
Артур, подумав, согласился. Оба случая выглядели как результат хорошо спланированных действий. Лишний шум тут ни к чему, и одному человеку куда проще быстро срезать сети, проткнуть лодку, утащить рюкзак, и тихо сбежать.
- Но как он приплыл с того берега? Я бы любую лодку заметил.
- Значит, сам переплыл… да какая разница?!
На какое-то время они замолчали. Артур вдруг почувствовал раздражение и сообщил:
- Ладно, обратно пора.
- Как?
- Сетки снимем, а дальше речка мелкая. Перейдем.
Они собрали палатку, затолкали ее в мешок из-под лодки. Саму лодку сложили и спрятали в кустах, рассчитывая в следующий раз ее починить. Браконьеры медленно двинулись назад, к сетям. Впереди шел Зураб. Движение стало снова разматывать эмоциональный клубок,
- Он следит за нами. Второй раз уже! Это он один делает! – говорил он, глядя под ноги, - а ты, баран тупой! Зачем рыбу сел ловить? Надо было у костра быть!
- Нет, брат! Сегодня ты сторож был! Мы говорили, чтобы сети сторожить, а про рюкзак кто думать мог?
- Ты должен думать про лодку и рюкзак, раз остался там. Мое дело – сетки!
- Ну раз такой умный, мог раньше сказать, я бы и сидел у костра…
Ругань возобновилась с новой силой. Но вдруг Арик воскликнул:
- Стой! – и ткнул пальцем на противоположный берег. - Видишь?
- Что?
- Плот.
Зураб пригляделся, чуть присел и выдохнул:
- Вах! Точно плот.
- Это его плот! Вот он на нем и приплыл к нам! Совсем не слышно на нем приплыл – плот вон какой маленький. Вот оно что, брат. Понял?
- Понял, понял…, - процедил в ответ Зураб, пристально глядя на брата, - понял, что ты тупой как горшок...
Ворча и огрызаясь друг на друга, они подходили к месту, где были воткнуты сети.
- Кажется здесь… да, вот я тут рыбачил…, - и Зураб остолбенел.
- Что, брат?
- Нет сетей.
Арик даже обрадовался, а Зураб закипел:
- Плять! Опять все снял!!! – заорал он, - убью, суку!!! Как барана прирежу, уши, яйца и нос отрежу и заставлю сожрать!!!
- А-а чего на меня кричал, брат!? Э-э ты сам сторож был сегодня, а где сети?! – Арик схватил Зураба за локоть, потом за шкирку.
Снова вспыхнул скандал. Братья волтузили друг друга, рвали и рычали, как две собаки. Но скоро откуда-то пришло понимание, что виноваты оба. Разбираться и отвечать за все придется сообща.
Выйдя из леса, они залезли в стоявшую на обочине машину – белую копейку, завелись, рванули домой. За это короткое время Артур подсчитал примерную стоимость золотой цепочки, перстня и часов, вспомнил пару знакомых, у кого можно было немного занять. Прокрутил в голове небольшую схему с анашой и, наконец, успокоившись, сообщил брату, сидевшему за рулем:
- Сегодня вечером занят буду.
Тот удивленно посмотрел на него, мол, с чего бы это вдруг?
- Да Наташу хочу. По телефону познакомился.
- Э, брат! А подружка есть?
- Узнаю.
Зураб усмехнулся, обрадовавшись, почесал в паху.
Глава.5
Встреча
Идти по сырому проспекту очень трудно. В лужах размазанные блики фонарей. Безмолвные тяжелые кирпичные стены, ограды. Давящая тяжесть сырости и мглы. Лабиринты закоулков и проходных дворов, нагромождение странных сооружений, нежилых, темных… и не убежать: ноги как из плотной ваты, непослушные, тугие. Двигаться некуда, непонятно. Где выход – попробуй разбери. Лужи, грязь, слякоть, серость и полное однообразие, безмолвие. Как вязкая промозглая безысходность, как заскорузлая больная вечной простудой идея.
Каменный лабиринт, упавший в болото…
Тут что-то не то. Шаги не даются. Ноги не те, чужие. Нужно не идти, а как то иначе, по-другому... Встать, расставить ноги на ширине плеч и прыгнуть. Сначала чуть присесть, руки назад, резко выбросить вперед... и раз! Есть прыжок! Еще и… раз! Есть! И еще: Раз! Раз! И-ии Раз!
Получается! Каждый следующий прыжок длиннее, чем предыдущий! И-ии раз! Еще! И-ии раз! Смотрите!
Вокруг серые застывшие фигуры в своей бессмысленной ходьбе. Ничего не видят, как спят, словно застыли, завязли в разных позах. Лишь видно, как у того или у того еле двигается рука или нога. Ну и идите, куда хотите!
И-ии раз! Есть! И-иии раз! Этот прыжок метров на десять! Дальше всех! Это очень просто - прыгать далеко вперед. Чтобы пролетать как можно дальше, не нужно брать вверх. Надо чтобы стопы чуть-чуть отрывались от мокрого асфальта, тогда прыжок получится еще дальше. И-ии раз! И-ии раз! Дома, кажется редеют, и света как будто стало больше. И-иии раз!... Ого, как далеко можно пролетать! Целый дом мимо! Тогда еще – и-ии раз! У-ууу! А лабиринт то кончается! Вон свет-то где!
И-ии раз!...
Полет…
Невысоко, но стремительно. Свободно, легко. Цветовыми сполохами проносятся зеленые, желтые, рыжие, красные заросли, кусты, пучки трав, кочки, камни. Кажется сыплет мелкий, но приятный теплый дождик. Свежо, легко, свободно. Тело уже не опускается к земле, а летит быстро и ровно над полями и оврагами, холмами и реками.
Вот уже кончились леса и поля, пошла ровная, пустая тундра. Яркие пятна мхов, лишайников, кустов, камней. Серая мгла, но открытая, свободная, освежающая. Первые островки снега, льды, камни. Звуко-цветовые комки с грубым и ватным свистом, как обрывки циклонов, мелькают мимо головы: У-уууфт! У-уууфт! Еще больше снега и льдов…
глядь - впереди черное пятно. Земля быстро уходит вниз, все замелькало быстро-быстро. Пятно враз захватило, объяло и взорвалось грандиозной россыпью миллиардов звезд в темной с бирюзовыми переливами бесконечности…
На маленьком застывшем пруду, тесно друг к другу сидят рыбаки. Звездный купол и безмолвие. Снег хрустально искрится, совсем тихо. Над черной лункой робко двинулся кивок. Подсечка. Идет туго, вот-вот оборвет. Но удается вытянуть… что-то непонятное. Что это? Здоровое, уплощенное, оливкового цвета, все в слизи, с длинным хвостом и несколькими усами под остроносым рылом. Извивает свое треугольное тело и блестит злыми черными глазками.
Что это за гадость!?
Рыбаки поворачиваются и смеются: Ах-ха-ха! Это ж балалайка!
Титтонен резко оторвал голову от промокшей от пота подушки, тряхнул головой:
- Твою мать! Ну и сон!
Он глянул на будильник, что стоял на тумбочке. Было полшестого утра. За окном светло, но солнце еще не вышло. Ванька вспомнил вчерашние события, про рыбу, понял, что мертвецки проспал больше двенадцати часов. Он сел на кровать, нашарил шлепки, пошел, зевая во двор. В сенях он наткнулся на три, закрытых полиэтиленом, таза с рыбой. Пока он спал, мать перебрала все сети. На улице было свежо, тепло и безветренно. Среди отдельных птичьих голосов послышался звон - мимо калитки с ведром проковыляла бабка Наталья.
- Здорова Ванька!
- Здорова баб Тат! Рыбки не надо?
- Наловил?
- Ну.
- Оставь, потом зайду…
- Ладно, баб Тат.
Бабка Наталья да и другие частенько брали рыбу у Ваньки, но денег в замен не давали. Все жили бедно и делились кто чем. Кто молока банку принесет, кто картошки, кто яблок, кто блинов или пирожков напечет, а кто и спирту немного раздобудет.
Титтонен подошел к кустам черноплодной рябины, что росла почти за домом, спустил штаны, прикидывая план на сегодняшний день. По всему выходило, что рыбу нужно продавать. Три таза девать некуда. Войдя в кухню, он включил электрическую плитку, поставил чайник. Из шкафчика достал хлеб, сахарный песок, жестянку с чаем и банку с черничным вареньем. В прошлом году они с матерью набрали почти три ведра черники. С грибами было хуже – на новый год они вскрыли последнюю банку. Завтракая, Ванька увидел на кухонном столе пустую посуду - бутылку от вина, банка из-под тушенки с вилкой и банка, где мать разводила спирт. «Опять бухала..» с тоской подумал Титтонен. Прислушавшись, он уловил мерный храп из соседней комнаты. Он отхлебнул чая из кружки, огляделся. Эти заляпанные обои, скрипучий пол, старая с облупившейся краской мебель – две табуретки, столик, кухонный стол и два шкафчика. Тускловатый свет лампы под потолком, грязное окно, раковина с ведром внизу. Дребезжащий старый «Витязь», с поржавевшей ручкой и почти пустой. Как это все надоело и опротивело ему! Ничего не держало в этой убогой лачуге. Всегда тянуло в лес к озеру, к реке… туда, где он и чувствовал себя по настоящему дома.
В восемь начинал работать рынок, идти чуть меньше часа. Ванька отложил в миску несколько хвостов для бабы Натальи, остальную завернул в полиэтилен, полностью освободил трофейный рюкзак от всякой мелочи, набил рыбой. Килограмм под пятнадцать есть – оценил он добычу и стал переводить это на деньги. Выходило прилично, около десяти-двенадцати тысяч. Это можно на неделю холодильник забить – посчитал он. Настроение резко поднялось. Потом он вспомнил про те шестьдесят тысяч, про то, что простой ледобур стоит пятнадцать, а титановый около тридцати. И далее, пока он одевался и выходил, его фантазии побежали веером в разные сферы, как и на что можно потратить деньги, и вообще стоит ли спешить с этим. Нужно все продумать, взвесить…
Придя на место, Титтонен осмотрелся. Почти все палатки открылись. Он нашел два ящика, стал доставать рыбу и тут же как мухи с шумом налетели разгоряченные торгашки. Поднялся суетливый галдеж: «…Уй! Как много сегодня! Мне, мне вот эту, за пятьсот! Что? Да ты совсем оборзел? Нет, тогда эту! Вот эта… сколько? Тыща? Ну ты совсем… за эту семьсот, ни рубля больше! А это сколько? Да тут и килограмма нет. Полторы?! Ты е…улся совсем?! Я тебе похамлю, похамлю щас! Что значит отвали? Ты как разговариваешь? Давай за тыщу этих и сигареты… хорошие «Винстон». Сам пошел! Вот ублюдок недоношенный! Танька этих беру себе! Сама отвали, я первая подошла! Что? Ты свой ****ский глазок на них не клади. Ваньк скажи ей, что я первая… Кто дура? Я дура? А ты прошмандовка, все про тебя знаю!...». Десять минут… и стая разом отвалила, оставив ошалевшего Ваньку с горкой плотвиц и окуней. Он потеребил бумажки, получилось почти семь тысяч. Неплохо.
Ванька достал штуку из подаренной полпачки «винстона», закурил, вытянув ноги вперед. Он, изучающее, посмотрел на сигарету, выпуская дым из угла рта и вдруг очнулся от звука резкого торможения покрышек об асфальт. На площадку перед универсамом завернула белая копейка. Из нее выбрались братья – Зураб и Артур. Ванька вздрогнул, но внешне сохранил спокойствие. Зураб хлопнул дверью и подошел к ближайшему ларьку. Поговорив с полминуты, он с Артуром пошел к небольшой пристройке у универсама, где обитал охранник, а после они двинулись куда-то за угол. Там в подвальчике был небольшой офис – администрация торговой площадки. Минут через сорок снова показались Артур и Зураб – они деловито зашагали к машине, позванивая ключами. Тут взгляд Артура упал на Титтонена.
- Погоди, брат…
Они не спеша подошли к ящикам Титтонена. Тот сделал наглую мину и уставился в пространство около их ног. Ударил адреналин.
- Слышь, брат, а где ты такую рыбу поймал? – поинтересовался Зураб.
- В заливе.
- А там что, рыбы много?
- Хоть жопой жуй.
- А на что ловил?
- С отцом тралил, с казанки. Под мотором. А что? Лицензия есть.
- Да нет, брат, мы тебя проверять не будем. А что тебя тут не выгоняют? Ты кому-то платишь?
- Нет, долго не засиживаюсь, охраннику пару хвостов даю и все.
- Слушай, а на речке, на озере там, - Зураб ткнул пальцем в лес за канавой, где начинался заказник, - ты не ловишь?
- Так там рыбы нет, херня одна мелкая, да еще и зараженная.
Братья с улыбкой переглянулись.
- А ты вообще не знаешь никого из местных рыбаков?
- Не знаю, а что?
- Да так, бизнес у нас тут… пообщаться хотелось.
- На заливе все схвачено, туда можно не соваться. А тут – хрен его знает, не клюет ни хрена. Поговорите с кем-нибудь, народ с удочками ходит…
- Ладно, брат, скоро торговать тут будем, поговорим еще, - они развернулись, залезли в свою копейку и быстро рванули в сторону улицы Ильюшина.
Титтонен одним вздохом с шипением закончил сигарету и крикнул:
- Вик, а Вик! Есть кирнуть?
- Иди сюда, Титушка.
Иван выпил немного коньяка из фляжки и чуть успокоился. Нужно было срочно поделиться с кем-нибудь о случившимся. И он решил закончить торговлю. Завязав рюкзак, Титтонен двинулся в сторону домов где жили, и, наверное, еще спали Егор и Вовчик. «Рюкзак, сука… рюкзак…» пульсировало у Ивана в голове. «Ладно не ссы, они все одинаковые, эти колобки у всех одни и те же, на одной фабрике штампуют… не ссы, скоро бахнем…», успокаивал мысленно себя Иван и вскоре позвонил в дверь к Егору.
- Кто? – раздалось оттуда.
- Это я, Ванька.
- А чего не в три ночи? – съязвил зевающий Егор, щелкая замком.
- Слышь, тут поговорить надо. Здорова. – Ванька вошел, пожимая руку Егору.
В двух словах Титтонен обрисовал ситуацию, потом они дозвонились Вовчику, встретились у магазина, и, выпив водки у детской площадки, Титтонен поведал друзьям все то, что с ним произошло.
- Дурак ты, Тито. – заключил Вовчик. – хачи такие штуки не прощают. Помнишь, Горыч, Тёму из сорок второй?
- Того на инвалидке?
- Ага. Знаешь, как он сел в коляску?
- Ну?
- Сказал одному черножопому «еб твою мать». И ему в шею заточку вогнали – пол тела в отказ.
- Да ладно? – не поверил Егор.
- А как ты думал? У них семья и все такое – свято. Не то, что у нас.
- Ни хрена себе… - удивился Егор.
Титтонен молча стоял, глядя из-под лобья на обоих, что-то смекая.
- Ты, Ванька, можешь реально огрести за свои штуки с рыбным делом…
- Я уже говорил, этих ху..сов здесь не будет. – процедил с раздражением Титтонен.
- Псих. Одно слово…
Титтонен достал пачку «Винстон», предложил друзьям. Сам еще раз прокрутил в голове номер копейки: «а3826ЛД».
***
Зураб сидел за рулем, Артур рядом. Тронувшись с рынка на Планерной до следующего «Стародеревенского», с минуту молчали. Артур вдруг спросил:
- А если это он?
- Кто? – не понял Зураб.
- Тот пацан с рыбой?
Зураб задумался, крутанув рулем, чтобы объехать внезапно возникшую выбоину на асфальте.
- Не знаю, брат. Но я его хорошо запомнил.
- Я тоже запомнил. Наглый он какой-то. Злой.
- Мд-аа…
Глава.6
Рыбалка пятая.
В один из солнечных июньских вечеров в поселке Каменка, на крыльце старого деревянного дома развалились трое пацанов. Потягивая из горлышек пиво, жадно ковыряли вяленную плотву. С хрустом отрывали головы, потом брюшко - пускали в кусты. Залезая указательным пальцем в нутро, выковыривали липкие черные потроха с пузырем, радовались, если с ними вылезали засохшие куски янтарной икры. Отворачивая в стороны ребра, сдирали кожу с чешуей, добирались до бледно-желтого спинного мяса. Жевали, глотали булькая, матерились, щурясь на закат и поплевывая чешуей.
- Откуда такая, тоже с Лахты? – спрашивал Вовчик.
- Не а. Это на заливе на хунебина, - отвечал Ванька.
Пацаны рассмеялись:
- ***бин! ***бин!
- А я слышал, это какая-то личинка из лопухов, - сказал Егор.
- На самом деле правильно говорить хунвейбин. На заливе зимой на него с кашей лучше всего крупная плотка идет. Почти вся икряная, – с важным видом заметил Титтонен и вцепился зубами в спинку.
- А сейчас такую реально поймать?
- Не, отошла уже. Щас леща ловить надо, он после нереста голодный. А в жару так вообще на червя, на опарыша только так лупит. Я позавчера штук шесть на полкило - килограмм взял часа за полтора. Сегодня пойду с ночевкой. Вона погода какая, завтра палево весь день будет.
- Слышь - мы с тобой! - встрепенулся Егор.
Ванька не то лукаво, не то с язвинкой покосился на него, приподняв бровь.
- Горыч ты забыл, что послезавтра экзамен по литре. – напомнил Вовчик.
- А будет по литру! – расхохотался Иван, этак намекнув на приоритет алкоголя вместо ловли.
- Да ладно, Вован, сходим завтра утром, прогуляемся на пару часиков, посмотрим, как Ванька ловит. Давай! – увлекал Егор.
Вовчик задумался, а Ванька отхлебнул пива, уставившись в траву. Он не стал как раньше отговаривать и даже где-то был доволен, что утром подойдут пацаны. Теперь каждая вылазка в Юнтолово тревожно напоминала о событиях, произошедших чуть менее месяца назад. Нечаянная встреча с кавказскими бандитами могла стать роковой. Он нутром чувствовал эту дикую породу, все эти слухи о кровной мести, о веками незыблемых родовых устоях и правилах были неспроста. С другой стороны - какого черта? Тут не Кавказ и правила здесь другие, и он, Ванька, с детства в курсе на счет них. Только вот в чем беда – он один. Вовчик с Егором на данный момент, похоже его самые близкие друзья, хотя в рыбалке они почти ничего не смыслят. Ну да ладно, это дело наживное, и не мастерство здесь имеет значение, а желание, страсть. Если они полюбят рыбалку и эту местность также как и он, то опыт придет сам собой, а справляться с браконьерским беспределом будет куда легче.
- Ладно, парни, я, наверное, буду собираться. Вы подходите завтра на мыс. Помните куда с ночевкой тогда ходили?
- А, там вдоль Глухарке по тропе?
- Ну да. Только червя накопайте побольше, и это… прикорма какого-нибудь возьмите. Кашу там, семечки, хлеб…
Ванька допил пиво, швырнул хребет под умывальник, поставил пустую бутылку под скамью к другим и ушел в сарайку собирать снасти. Парни тоже встали, отряхнулись, взяли недопитые бутылки, побрели к калитке.
- Пока, Ваньк!
- Пока, ребзя! – отозвалось из сарайки.
***
В шесть утра к автобусной остановке с удочкой и пакетом в руке приковылял сонный Егор. Это место стало традиционным для встречи на рыбалку. Отсюда, срезав дворами, сразу ныряешь в лес и через полчаса уже на мысу. Вовчик как всегда опаздывал. Вчерашнее продолжение во дворе у Егора, после визита в Каменку, было лишним. Теперь это было куда ясней, чем накануне - затылок ныл, хотелось пить. Опоздание Вовчика на большее, чем обычно время, объяснялось, очевидно, этими же причинами. Но вот через пятнадцать минут в пустынном проеме меж двух домов появилась упитанная фигура с удочкой. Вовчик медленно брел, как-то переваливаясь и шаркая, с недовольной миной остановился у дороги – ждал, когда проедет несколько машин. Пропустил трамвай, перешагнул рельсы, подошел, вяло протянул руку.
- Здорова, Горыч.
- Привет, как оно?
- Х..во..
- Да-а… зря мы, блин, этот портвейн взяли, – оба двинулись через дворы в сторону леса.
- Да я бы вообще не пошел бы, если б не батя со своими делами.
- Чего, напрягает?
- Ага. Я лучше там посплю, чем в этот долбанный гараж.
Егор увидел впереди ларек.
- У тебя деньги есть?
Вовчик остановился, нехотя полез в карман, вынул смятую двухсотрублевку. Егор достал сотню:
- Блин, еще полтос нужен.
- Это на «Балтику» нужен, «Бавария» вроде триста и стоит.
Подошли к ларьку, стали жадно разглядывать, в надежде найти дешевое пиво.
- Вон «Студенческое» Степана!
- Не, давай Бавуху.
Взяли. Вовчик приставил горлышком к металлической оградке газона, долбанул кулаком, пошла пена. Каждый сделал по нескольку глотков.
- Фу, гадость какая! Кислятина! Надо было Степана брать. – сказал Егор.
- Оно слабое, не помогло бы.
Быстро допили, побрели дальше. Слева с востока стали пробиваться еще не жаркие лучи, на траве у помойки расположилась группа из шести собак, из парадной выскочил бегун в майке и спортивных трусах.
- Во молодец, мужик, - сообщил Егор, - завидую. Слышь, а ты к экзамену как… готов сдавать? – спросил он, провожая взглядом бегуна.
- Ой, не надо, не спрашивай… Я этого Толстого, блин не то, что по книжке, по методичке разрулить не могу. Какие-то бесконечные имена, фамилии… Болконский, Ростовский, Безухов…
- Ага, я тоже их всех путаю. Скорей бы выпускной…
Пацаны перешли Планерную улицу, спустились по грунтовке в лес. Найдя нужную тропу, пошли друг за другом, что сделало и без того никчемную беседу невозможной. Сознания обоих, оплывая свежим хмелем, переключилось на монотонный поток беспорядочных мыслей, что придало телам некую сомнамбулическую автономность и несколько ускорило их ход. Раздвигание веток, перескоки через корни и грязевое месиво, сдирание с лица паутины происходило также параллельно и сделало получасовой путь почти незаметным. Лес как бы внезапно оборвался световой вспышкой заросшего еще невысоким тростником простора мыса. Пацаны даже остановились на мгновение. Слева, сквозь береговые ивы на Глухарке, пробивалось солнце, ветер отсутствовал, в траве жужжала и суетилась мелкая насекомая жизнь, впереди раскрывалась гладкая синева разлива. Егор и Вовчик двинулись через густой тростник к трем огромным тополям, что неизменно росли на самом пятачке у воды. У одного из них, где место было посуше, бледно-желтым коконом упаковался Ванька Титтонен. Было понятно, что он недавно уснул. Недалеко тлел остаток костра, тут же пустая банка из-под тушенки, пара печеных картофелин. На рогатине лежала бамбуковая удочка, поплавок прибило к кустам над водой. Рядом лежал пакет. Егор осторожно подошел и заглянул.
- Ух ты, - произнес он. Вовчик подошел, заглянул тоже, шлепнул комара на щеке:
- Нормальненько.
Среди всякой мелочи, отливая темным золотом в сгустках белесой слизи, было три крупных подлещика. Похмельная сонливость, тяжелые мысли об экзаменах моментально улетучились. В груди заколотило предвкушение и азарт. Вовчик толкнул Ваньку, тот буркунл и вдруг резко показал недовольную помятую физиономию из-под своей прорезиненной куртки:
- Ты чево?
***
- Слушай, Ваньк, а на что у тебя они взяли? – возбужденно спрашивал Егор, торопливо раздвигая свой телескоп. Титтонен сидел, поджав колени к груди, и сумрачно смотрел в даль, пожевывая травинку.
- На червя, - негромко отозвался он.
- А глубина какая? – спросил Вовчик, уже наживляя.
- Метра четыре. Прикорм взяли?
- Взяли, взяли. А во сколько примерно клевало? – не унимался Егор, полагая, что точные данные могут быть залогом успеха в рыболовном деле.
- Да блин, я чего засекаю что ли? Ну один перед закатом, два на рассвете. Мелюзга постоянно дрочит.
- Чего ты такой, не выспался что ли? – сказал Вовчик и забросил, стараясь как можно дальше. Ванька лишь глубоко зевнул, не спеша встал, взял свое удилище.
- Оба! У меня клюет! – воскликнул Егор, слишком резко дернул, и снасть улетела куда-то назад в самый тростник. Он повел удочку вперед, но крючок крепко засел в молодых стеблях. Пришлось лезть в заросли отцеплять.
- Прикармливать надо, - сказал Титтонен. Вовчик положил на рогатину удочку, взял пакет и начал разбрасывать из него какую-то кашу и куски хлеба в воду.
- Да ты чего делаешь то? – Ванька подскочил, отнял пакет, - не так это надо.
Он подошел к самой воде и стал ладонью черпать илистую жижу с глиной, заплескивая в пакет. Потом присел на колени, закатал рукав, принялся активно месить. Доведя до нужной консистенции и густоты, стал лепить шары, словно снежки, а после отправлять их поочередно в воду, стараясь равномерно покрывать всю зону облова между двух тополей. Все это время Вовчик с Егором больше смотрели на него, чем на свои поплавки. Однако поклевки были, но, судя по всему, беспокоила мелочь – черви были содраны, а ни одной рыбки так и не попалось.
Солнце вышло из-за ивняка, начала кружиться мошкара, надоедая и раздражая. С правой стороны, нарушая монолитную синюю гладь воды, размеренно и величаво двинулась мамаша утка, уводя группу маленьких утят за собой. Егор подбежал к кострищу и схватил обломок кирпича. Ванька вдруг повернул голову и мельком взглянул на товарища, рука которого вдруг сама разжалась, обломок упал на землю. Егор даже не понял, что именно произошло. Взгляд не был страшным, упрекающим, обвиняющим, жестким или каким-то другим, Ванька просто взглянул, точнее, скользнул взглядом в область кострища, рука сама и разжалась. Вовчик тем временем вытащил первого окунька. Потом взлетела плотвичка у Ваньки, потом попалась и у Егора. Пошла привычная рыбалка, почти молча, без лишних разговоров. У Егора вдруг повело поплавок в сторону, и он ощутил определенно большее сопротивление, чем было до сих пор. Вот и первый некрупный подлещик запрыгал в траве.
- Подходит, - сообщил Титтонен, раскуривая отсыревшую примину.
Все сосредоточились в предвкушении. Прошло пять минут, потом десять – ничего не происходило. Лишь Вовчик вытянул ерша. Вдруг Ванька тихо сказал:
- Смотри!
Его невзрачный пенопластовый поплавок качнуло, он заколебался и вновь застыл. Потом еще раз качнуло, снова застыл.
- Пробует, - шепотом пояснил Титтонен.
Поплавок вдруг стал вылезать из воды, накренился и, наконец, плашмя лег на поверхность. В тот момент, когда он снова стал утягиваться неведомой силой в глубь, Ванька коротко и резко подсек, и было видно, как возникла дуга напряжения – Ванька, удочка, леска - все соединилось в одну силовую линию. Кончик удилища задрожал, заходил из стороны в сторону. Подкручивая катушку, Титтонен пятился назад, жалуясь с матерком на отсутствие подсака. И вот на поверхности воды показалась крупная с выпученными желтыми глазами голова леща. Тот хлебнул воздуха и успокоился. Ванька подтянул рыбу на отмель и резко подхватил за жабры.
- Под кило, ребзя! – констатировал он, подняв отливающую золотом тушу. Пацаны стояли с раскрытыми ртами:
- Офигеть! Круто!
- Ты лучше на поплавок смотри, щас тута стая. Должно брать.
Егор и Вовчик, как будто очнувшись, обратились в сторону своих поплавков, и тут Вовчик воскликнул:
- Оба, у меня ложит!
Действительно, с его ярким вытянутым поплавком происходило все то же. Вовчик подсек, но мимо.
- Бл.дь! – выругался он в отчаянии.
- Ты не спеши, погоди, пока топить начнет, - усмехнулся Титтонен, наживляя свой крючок. Вовчик торопливо поправил червя, забросил. Следом забросил Ванька. У него же сразу и клюнуло. Этот лещ был чуть меньше, грамм на шестьсот. Егор стал нервничать:
- У меня чего-то ни фига.
- Перебрось, - посоветовал Титтонен.
Егор достал, взглянул на торчащее жало крючка из червя.
- У тебя клевало, ты не заметил, - разъяснил Титтонен, - наверное, снасть не отгружена. Добавь еще грузик маленький. Перенаживи.- А у меня нет.
Ванька подал небольшую жестяную коробочку Егору, не отводя взгляда от своего поплавка. Вовчик в этот момент подсек.
- Есть! Мать ее так!... ух ты падла! – удочка согнулась дугой, Вовчик стал нервно крутить ручку катушки.
- Не суетись, спокойно… спокойно… - помогал Титтонен, внимательно наблюдая за ним. Егор вцепился зубами в грузило, зажимая его на леске, схватил червя, стал натягивать, торопясь. Ошалевший от радости Вовчик подвел леща к берегу, Ванька ловко схватил его под жабры, занес на берег, отцепил.
- Грамм семьсот будет.
Егор забросил и тут же увидел поклевку. Сердце забилось в волнении, и он резко подсек. Тоже мимо. От азартного драйва крючок улетел в крону тополя и застрял там. Он дернул пару раз, но никакого результата кроме нескольких листьев не последовало. Егор громко выругался, Титтонен усмехнулся:
- Давай лезь, отцепляй. – Ванька подводил очередного подлещика к берегу.
Тот, матерясь, полез, но тут же сорвался, упав в траву. Вовчик захохотал. Егор со злобой дернул удочку – оборвал все кроме поплавка. Схватил у удивленного Ваньки коробку, стал налаживать снасть. Теперь выругался Вовчик, когда на полпути у него сошел крупный экземпляр. Егор даже обрадовался:
- Ха-ха! Обломался!
- Пошел ты…
Утро постепенно переходило в жаркий день. С запада подул легкий ветерок, создав мелкую рябь на воде. На левом «городском» берегу тоже среди тростника появились рыбаки. Мимо проплыла лодка, с криком пролетело несколько чаек. Вдали, мелькая солнечными блестками окон, проползла электричка. Ванька вытаскивал одного леща за другим, Вовчик и Егор язвительно перебранивались – каждый радовался сходу или холостой подсечке у другого. В итоге за три час ловли у Титтонена было штук двенадцать лещей, тогда как у Вовчика три, а у Егора всего один.
Вскоре стало заметно припекать, Вовчик снял кофту и футболку, Егор остался в майке, Ванька скинул лишь куртку. Клев леща резко оборвало, снова стала дергать мелочь, а часам к двенадцати и это почти прекратилось. Пацаны покуривали, болтая о всякой чепухе – о выпускном, о Светке и Наташке, о форме их грудей и прочее и прочее, как-то равнодушно вытаскивали и перезабрасывали. Лишь Ванька молча сидел, зорко вглядываясь в даль. Наконец жара сморила всех, Вовчик и Егор развалились на берегу, а Титтонен ушел вправо к устью Каменки, где на мелкой глубине, среди кувшинок можно было попытать счастье на карася. Вовчик быстро захрапел. Глаза Егора стали уже слипаться, как вдруг в раскаленной темнеющей синеве поплавок резко ушел под воду. Егор вскочил к удочке, но отяжелевшая голова повела тело в сторону, он чуть не упал. Подсечка оказалась пустой, червя не было. Егор машинально нагнулся за банкой с червями, взял и тут же отпрянул. В ноздри ударил зловонный дух, а над банкой с мерным жужжанием нарезали круги жирные навозные мухи. Егор ковырнул палочкой содержимое…
- Бл..дь… Ванька! – крикнул он.
- Че там? – отозвалось из-за камышей справа.
- Черви стухли! У меня такая поклевка мощная была, а теперь…
- Чего, на солнце оставил? – перебил тот, рассмеявшись, - вот чудик! Кто ж на солнце червя держит?
Егор прошел к нему чрез тростник.
- Ты чего, он от жары сразу киснет, - смеясь, объяснял Титтонен, бросая крошки булки в воду, - надо закрытой держать и в кусты, в тень. Он же бл.я нежный, сразу гниет. И рыбу тоже в тень надо – травой переложи, лучше крапивой и в тень. А вообще садком обзавестись надо, мой старый уже, дырявый весь…
Ванька говорил, а Егор все никак не мог вставить свою просьбу, наконец, поспросил червя.
- Да иди и накопай сам! Е-моё! У меня и так мало осталось.
С полчаса Егор бродил по мысу, ковыряя ножом плотную сырую глину, но все тщетно. Он вернулся на берег, Вовчик крепко спал, содержимое банки было совсем безнадежно – черви превратились в зловонное клейкое месиво. Тут Егор глянул на жирных мух, активно ползающих в банке. Отливающие голубым и зеленым брюшки были похожи бусины или пуговицы, которые лежали в старой бабушкиной шкатулке. «А что если?» - подумалось ему. Егор разыскал маленький пакетик из-под печенья, резко накрыл банку. Раздавив ногтем четыре мухи в пакете, он всех насадил на оба крючка. Закинул. Но поплавок и не думал вставать. Егор понял, что закинул близко – груз на дне, но, потянув, сразу ощутил сопротивление. Первая мысль о зацепе быстро отпала, когда все удилище заходило из стороны в сторону. У Егора перехватило дыхание, сердце заколотилось, он стал нервно мотать катушку, с каждым движением ощущая серьезность добычи и опасность обрыва. Под водой толкалось что-то очень сильное и одновременно ленивое. Через два-три мотка катушка скрипела и сдавала обратно. Егор как-то полуприсевши стал пятиться назад, пытаясь не столько подкрутить, сколько вытянуть, вытащить добычу. Нервы не выдержали и он стал орать:
- Ой б..дь на ху.й!! Еб…й в рот!! Пиз..ц, на ху.й, что это такое!!!?
Вовчик проснулся, поднял голову, подошел и Ванька. Тот все сразу понял и, скинув сапоги, закатав штаны, вбежал в воду. Его бледные стопы тут же погрузились в густой серый ил.
- Давай-давай! Тихонечко подводи сюда! Давай! Не спеши! Не спеши! Веди, веди сюда! Я возьму!
И вот на поверхности показалась огромная башка.
- Еба..ть на ху..й в рот!!! Бл..дь сука е..банная ни ху..я себе!!! – в каком-то ополоумевшем безумии и восторженном ужасе орал Егор.
- Да тихо ты! Тихо говорю! Не пиз.ди! – Титтонен прицелился и закатал рукав кофты.
Егор уже отошел назад к самым камышам, а Ванька вцепился рыбе под жабры и в этот самый момент разогнутый крючок вылетел изо рта леща. Титтонен быстро отбросил тяжелую тушу подальше в траву, вытер рукавом лоб, с чавканьем вылез из ила.
- Пиз.ееец… - добавил Вовчик, все еще полулежа.
- Ни ***.во да? – подтвердил Ванька, - больше двух кг точно.
Егор тыльной стороной ладони сбил свою кепку, как-то прыгнул в центр, присев и сжав кулаки, и заорал в небо:
- Йееееее!!!!! Йес! Йес! Йес! Йес! Йес! – он тряс кулаками, словно в американском кино.
- Я просто охренел! – продолжал он, чуть успокоившись, - знаешь на что? На муху, ептую! На эту долбанную, дерьмовую, вонючую муху, мать вашу! У меня поплавок даже не встал, я думал на дне крючок, потянул и тут полный пи..дец! Это вообще ох..ть можно! Ты прикинь – крючок аж разогнула! Я бл.я главное тяну, а у самого очко на измене – щас оборвет на хрен! У меня катушка бл..дь трещит, он сука уходит. Я думаю щас в кусты затянет и пи..ец, обрыв, на х..й! И ни х..я! Ваще! На муху ты понял?! – он повернулся к Ваньке, тот лукаво прищурившись, смотрел на него.
- Но если бы не ты, конечно… - чуть успокоился он и, крепко обняв Титтонена, даже приподнял его. – Спасибо Тито! Спасибо, дружище! Всё! Сегодня пьем! Пьем друзья!
Парни схватились за удочки. Лещ как с какой-то остервенелой дикостью набрасывался на мух еще где-то у поверхности, не давая поплавку принять вертикальное положение. Если бы не постоянные сходы и обрывы, добычу бы им просто не донести. Всех спокойнее и сноровистее был, конечно, Ванька Титтонен. Он, однако, по достоинству оценил нестандартный подход Егора, ничего подобного он раньше никогда не предпринимал. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Экземпляров крупнее килограмма не было. Восторги и матерные крики к полвторому начали стихать. А когда поднялся сильный западный ветер, клев прекратился. Наловив на троих двадцать восемь штук общим весом явно больше двадцати килограмм, пацаны озадачились проблемой транспортировки улова – в пакеты и рюкзак все не уложишь. Титтонен нашел кусок толстой лески и быстро сообразил что-то наподобие куканов, продев леску через жабры и рты рыб. Получилось три увесистых вязанки.
Продираться сквозь густые заросли ивняка, с пакетами, куканами и удочками перешагивая корни и лужи грязи было невероятно трудно. Ручьем лился пот, сонливость и усталость донимали. Один из пакетов все-таки не выдержал – ручки растянулись, оборвались, лещи рассыпались прямо в грязь. Ванька стал снова вязать кукан, а пацаны скинули вещи и полезли в воду Глухарки. Было илисто, мелко и неприятно тепло.
Через час все уставшие и вспотевшие в грязных сапогах и замызганных штанах вышли в залитый жарким солнцем город. Прохожие с удивлением смотрели на трех, шаркающих по раскаленному асфальту, рыбаков. Не столько рыбой, сколько тяжелой амуницией и ритмом движения, пацаны резко контрастировали с привычным городским пейзажем. Изнывая от тяжести и жажды, откинув головы вбок и назад, они брели к рынку, чтобы сбыть улов. Их останавливали, расспрашивали, удивляясь, чесали затылки, надоедали мелкими уточнениями и комментариями. Наконец, доковыляли до рынка на Планерной улице. Ванька заглядывал в ларьки, поболтав с полминуты, засовывал в окошко рыбу, забирал деньги. Всего осталось с десяток леща, а в грязных руках Титтонена была толстенькая пачечка купюр. Всего около шести тысяч рублей. Ванька не стал, как обычно, выпендриваться и сбыл всю рыбу по дешевке, в среднем по триста рублей (в то время одна шоколадка «Mars» и бутылка лимонада или бутылка самого дешевого пива) за штуку. Побросав улов и удочки, Егор с Вовчиком тут же выхватили деньги и устремились в универсам за холодным лимонадом и мороженным. Развалившись в теньке за углом, пацаны с полчаса охлаждали себя, вздыхая и матерясь.
Тем же вечером на окраине деревни Каменки за большим полусгоревшем сараем на лужайке с видом на свекольное поле состоялась лихая пьянка с копчеными лещами. Резво трещали в пламени доски от старого забора, над костром громоздилась покореженная ржавая коптильня. Деревенский магазинчик обменял лещевую выручку на алколголь почти в половину запасов. Подходили местные пацаны и девки, за спасительной дозой подползали синюшные мужики, ловили объедки облезлые коты и собаки. Ванька развалился на травке, посасывая пиво, Егор с Вовчиком возились у костра. Вскоре из-под крышки повалил слюноотделительный, ароматный дым.
- Пять минут и хватит – сообщил Титтонен, щурясь на закат.
- Наливай! – приказал кто-то из местных. Выпили, посыпались реплики, шутки, смех. Первые два подлещика готовы. Темно-золотистые, они истекали прокопченным жиром. Егор разломал на всех. Снова выпили - за рыбалку. Снова шутки, болтовня, смех.
- Горыч, блин, завтра экзамен по литре. Забыл? – развязано промямлил Вовчик.
Егор вскочил:
- Я готов! Однажды в студеную зимнюю пору на Лахту я вышел – был сильный мороз! Гляжу, поднимается медленно в гору Ивашка, везущий подлещиков воз, – все в разнобой засмеялись. Титтонен усмехнулся, развалившись на траве, выковыривая мелкие косточки из мяса леща.
Или вот из раннего:
- Окуни пропали, а вчера зарей все лещи клевали вместе с густерой! – охмелевший Ванька зааплодировал. Егор вдруг возмутился:
- А чего стихи только про птиц пишут, да про всякие там цветочки? Надо про рыб писать, про нас рыбаков! Э-эээ вот так, по-пушкински:
Сижу я над лункой на Лахте сырой
Э-эээ…
Вскормленный в неволе рыбак молодой
М-ммм… О!
Мой грустный товарищ, махает кивком.
О крупном подлещике думает он!
- Ха-ха-ха! – Егор довольный рассмеялся, его поддержали:
- Нормально! Давай дальше!
- Э-эээ… так… как там было…
Клюет! это ершик - глядит на него,
Как будто меня обловить решено,
Зовет меня взглядом и криком своим,
На Финский залив, говорит, улетим!
Взрыв смеха, аплодисменты. Егор, как бы поймав мысль, быстро, по-дирижерски жестикулируя рукой с оттопыренным указательным пальцем, закончил:
Ведь мы рыболовы – пора, брат, пора!
На Финском заливе большая плотва!
Туда, где синеют морские края!
Где нету машин и домов ни х..!
Все покатились со смеху, Вовчик крикнул:
- Егорыч! Красава! Экзамен по литре пять с плюсом!
Егор воодушевившись, стал что-то дальше вещать, декларировать, размахивая руками. Все смеялись, пили, жевали, сплевывали курили… В этой непринужденной атмосфере легкости и свободы выветрилось все городское, школьное, обязательное. Егор и Вовчик прекрасно осознавали, что будут серьезные проблемы, но сейчас было совершенно наплевать. Потому что сейчас это сейчас – оно есть, а то, что будет потом, его нет. Точнее оно есть, но не более чем в воображении. А чему как не ему присуще непостоянство и иллюзорность. Местные девчонки, поначалу, такие серенькие и простенькие, далеко не красавицы, теперь стали неким центром притяжения компании. Егор все больше стал обращаться к ним, то, рассыпаясь в комплиментах, то шутливо задаваясь в гипертрофированном геройстве. В рыжих закатных лучах вечер пролетал быстро, рыба кончилась – коты и собаки догрызали белые кости, напитки тоже подходили к концу. Вовчик еле встал и побрел зачем-то в поселок не смотря на окрики. Вскоре послышалась какая-то заварушка – зачем-то он наехал на местного пацана, от чего схлопотал в глаз. Ванька разнял, еле удерживая разгорячившегося Егора. Выпив, тот быстро остыл, обняв двух девчонок и продолжая разглагольствовать. Когда совсем стемнело, прощаясь, качаясь и шатаясь, он выдал уже что-то совсем несуразное, обратившись к одной из местных девиц:
- Я помню чудное мгновенье – передо мной явилась ты. Русалка или приведенье, рыбацкий глюк из темноты!
Дома Вовчика и Егора ждал большой скандал. Оба по болезни были направлены на переэкзаменовку с другой группой на семнадцатое число.
Глава.7
Рыбалка шестая.
Около часу дня Ванька Титтонен подошел к рыболовному лотку, что располагался на территории рынка недалеко от метро «Пионерская». Вот они! - он не поверил, но в голове произошла уверенная подсечка: перед ним на раскладном столике в пестрой мишуре искусственных приманок, поплавков, кембриков, мормышек, грузил, кивков, блесен лежало несколько упаковок отличных японских крючков с лазерной заточкой. Он хорошо запомнил эти крючки в одном из магазинов на Невском проспекте, но денег как обычно не было. Рынок дело другое, и факт миграции редких крючков в эту отдаленную от цивилизованной жизни область был настоящим чудом.
- У Вас китайки 33-34 есть? – словно бросок прикорма грузину в блинообразной коричневой кепке.
- Чево? – не понял тот, шмыгая носом.
- Сети китайские с ячеей 33-34?
- У нас сё эст, - ответствовал он.
- Можно посмотреть?
- Зачем смотреть? Бэри, потом не будэт.
- Ну давай, - махнул Ванька. Он знал, что стопки сетей лежат позади продавца в шатре и, чтобы отыскать нужную ячею, потребуется некоторое время.
Грузин полез к своим полкам, а Ванька, не долго думая, подсачил с лотка все крючки в карман и нырнул в равнодушную гущу толпы. Пробираясь к выходу, у ларька с промасленными нефтепромышленностью чебуреками он узнал Егора.
- О, здорова!
- Тито?! Хай! – обрадовался Егор, жуя набитый луком и сухожилиями чебурек.
- Чего тут трешься? – он протянул руку. Егор схватил в зубы кусок, оттер ладонь о штанину.
- Да мать просила картохи побольше взять – тут дешево. – перед Егором стояла большая клеенчатая сумка в полоску наполненная мелкой грязной картошкой.
- Понял, а у меня вот, - Ванька вытянул из кармана крючки, - видал?
- Чего это?
- Японские, офигенные. Тут смотри… видишь как цевье загнуто и жало чуть вбок скошено. А вот тут бороздки, чтоб червь не сползал. Понял? Щас карася на такие самое то ловить. Я сегодня иду. Хочешь?
- А-ээ… блин, у нас сегодня последняя консультация по литературе. Только в шесть закончится. - Егор допил чай и выкинул стаканчик с салфетками и резиновыми окантовками чебурека в бачок.
- Ну и нормально, я как раз где-то к семи и собирался, - Ванька отвел его в сторону от людского потока извергнутого из только что прибывшего трамвая. Старухи, мешки, тележки, гомон…
- А чего там реально карася поймать? – дожевывал Егор.
- Хэ! На устье до двух килограмм бывает!
- Круто! Я карася еще ни разу не ловил…
Оба двинулись к остановке трамвая, щурясь от июньского солнца.
***
Без пятнадцати четыре самой первой в полутемный класс нагрянула отличница Вика Косташинская. Полноватая в очках с толстыми стеклами и школьной сумкой через плечо она зажгла свет, властно уселась за первую парту в центральном ряду. Достав стопку тетрадей и книг, Косташинская топором пошла в омут доплитературы, благо все основное еще с полгода назад отскакивало от зубов по щелчку хоть в три часа ночи. Потихоньку стали собираться другие ученики, пришел Егор, сел за третью парту. Ровно в шестнадцать ноль-ноль в класс влетел второй отличник, у которого тоже почти все отскакивало, Миша Кацевич. Маленький, юркий, верткий с короткими жесткими темными волосами и суетливо-бегающими мышиными чертами лица. Он прыгнул к Егору, достал тетрадку всю в каких-то Микки-Маусах, Чип и Дейлах, трансформерах. Вырвал срединный лист в клетку и толкнул Егора в плечо.
- Давай в точки!
Не дожидаясь ответа, красной ручкой он намалевал жирную точку в центре.
- Теперь ты.
Егор вяло посмотрел на лист и равнодушно ткнул точку рядом. Тут же Миша намалевал следующую и снова толкнул Егора в плечо. Тот зевнул и сделал свой ход. Через несколько ходов Миша принялся жадно чертить красные линии, связывающие точки в замкнутую область вокруг двух егоровских синих точек и быстро-быстро произнес:
- Наебали-наебали, объебали-объебали!
Это теперь была его, Мишина, территория. Остроуглая, четкая, наглая. По праву призового хода он ткнул следующую, Егор добавил свою, еще пару ходов и Миша снова обвел несчастные егоровские точки, не забыв произнести свою обидную скороговорку.
Миша Кацевич шел на золотую медаль. Единственная проблема – литература. Учительница его ненавидела лютой ненавистью и обещала, что никакой медали не будет. В остальных предметах, особенно в математике, Миша демонстрировал феноменальные способности. Учителям он грезился в образе чудо-гомункулуса, светлоголового отпрыска цифровой эпохи. Сложнейшие задачки с двумя-тремя звездочками он щелкал как орешки, а на уроках по информатике (еще молодой, неустойчиво стоящий на тоненьких ножках, предмет) Миша постоянно помогал преподавательнице, объясняя, что и как надо нажимать и где чего подключать.
В класс вошла учительница литературы Лариса Геннадьевна, все встали. Началось занятие, однако игра в точки продолжалась.
- Наебали-наебали, объебали-объебали! – доносился шепот от третьей парты.
- Кацевич, ёшкин кот! – крикнула Лариса Геннадьевна, - убью, клопа! Задавлю, размажу тапкой по стене! Будешь вот тут купаться в луже кровей и соплей!
Миша вжал голову в плечи и сыграл удивленно-непонимающее выражение лица.
- А что я? А я ничего.
- Я и вижу, что ты - ничего!
Класс засмеялся. Играть перестали, тем более что большая часть листа была безнадежно заполнена красными контурами причудливейшей формы, внутри которых теснились жалкие синие точки. Понятно, что империя могла только расти, и сопротивляться Егору теперь было бессмысленно и ужасно скучно. Он с самого начала не хотел играть. Все эти злобные сопернические игры скорее раздражали его, внутренне мучили, и он с облегчением отодвинул листок, открыл тетрадь.
Вовчик опоздал на пятнадцать минут.
- Лариса Геннадьевна, можно войти? – из-за двери появилась темноволосая взъерошенная голова.
- А-а… Фомиченко. Все шляемся незнамо где?
- Да я…
- Давай заходи уже.
Вовчик сел позади игроков, на четвертую парту. Егор сразу обратился к нему шепотом:
- Вован, сегодня с Ванькой на карася идем! Пойдешь?
- Не…, на фиг. Замудохался я чего-то… – Егор заметил замазанный тональным кремом фингал под его глазом - последствия пьянки на Каменке и молча вернулся к конспекту. Миша встрепенулся:
- Какого карася? На рыбалку?
- Ага, на Лахте карась берет, до двух килограмм, - шепотом и деловито процедил Егор, скособочив нижнюю губу в сторону собеседника.
- Оба! Я с вами хочу! – как можно тихо воскликнул Миша.
- Кацевич! Смирнов! – словно два удара хлыстом о бетонные стены класса, - я для кого тут из кожи вон лезу? Через три дня экзамен, а им все хоп-хны! Учтите, - серьезнее продолжала она, - сдавать оба будете лично мне, и никаких поблажек не ждите. А тебе, Кацевич, советую очень постараться. Как минимум «Евгения Онегина» наизусть. Понятно?
- Лариса Геннадиевна, а можно я лучше сочинение про золотую рыбку напишу? – все засмеялись.
- Напиши, напиши. Но это будет последнее упоминание о золоте в твоей жизни.
На перемене Миша прицепился с расспросами к Егору – где, что, чего и как. Когда Егор говорил, тот навострил свои остроконечные уши, а бегающими глазками же уперся в пол. Вдруг, заметив мимо проходящую Маринку, красавицу из десятого «Б» в обтягивающих джинсах, незамедлительно на цыпочках последовал за ней, водя ладонями вокруг ее зада и, высунув язык, делая совокупительные движения.
- Кацевич, убью, на фиг! – отреагировала она, догнала, схватила за шкирку и выписала пару подзатыльников. Тот пропищал известную фразу из какого-то зарубежного блокбастера и понесся в сторону мужского туалета. Откинутое тело назад, вытаращенные глаза и резкое тормозное скольжение подошв у поворота к сортиру, вызвали у окружавших типичные образы из мультфильма «Том и Джерри» и, как следствие, смех.
После урока Миша потащил Егора к себе домой. Дверь открыл папа. Невысокий, аккуратно по-домашнему одетый и в больших тапочках, он смотрел из под очков, наклонив кучерявую с проседью голову. Веяло смиренно правильным укладом, уютом, сдержанностью и спокойствием. Казалось, он только что отошел от утюга или швейной машинки. За фигурой просматривалось пространство хорошо обставленной теплоосвещенной квартиры.
- О, привет, бойцы, - бодро и весело-легко произнес Мишин папа.
- Пап, дай денег, мы на рыбалку пойдем. – попросил Миша.
- Куда пойдем?
Миша глянул на Егора. Того сразу прорвало:
- На Лахтинский разлив, тут рядом. Там сейчас карась берет под два килограмма, я недав…
- А-а в Юнтолово? – понял Мишин папа.
- Да-да. Там вообще рыбы… мы тогда лещей наловили, у меня…
- А деньги то зачем? – математически выверено выстраивал конструктивную последовательность тот.
- Удочку надо.
- Тебе не удочку, тебе к экзаменам готовиться надо.
- Ну пап!... на пару часиков!
Тот на секунду задумался.
- А кто пойдет?
- Ну мы вот с Егоркой.
Егор добавил:
- Еще один пацан подойдет. Он вообще зашибись ловить умеет! Он вообще мастер.
Папа чуть нахмурился:
- Какой пацан?
- Ну он местный рыбак! Он в Каменке живет, все места знает и все такое. Я с ним сколько раз на рыбалку ходил, он таких рыбин вытаскивал! Настоящий мастер!
Папа чуть задумался, взглянул на сына. Тот, с нетерпеливым щенячьим ожиданием, смотрел на отца.
- Всего на пару часиков, тут рядом… - Миша придал голосу умоляюще-заискивающие нотки.
- Ну хорошо, но чтоб в десять был дома! – он ушел в комнаты и, пока Миша переодевался, вернулся с десятитысячной купюрой, - хватит?
Миша схватил деньги.
- Хватит, пап. Спасибо!
- В десять! – напомнил вдогонку он.
- Буду, буду!
В ближайшем и единственном на всю округу рыболовном магазине Миша купил хорошую телескопическую удочку, безинерционную катушку, японские крючки, на которые указал Егор и прочее по мелочи. На газоне без особо труда насобирали в консервную банку червей. Срезали дворами, вышли на Планерную улицу, спустились в лес. Тропинками добрались до реки Каменка и зашагали вдоль к устью, где на отмелях в кувшинках и прочей подводной заросли жировал обещанный крупный карась. Жаркий день сменил прохладный вечер. Небо затянуло рваными облаками, с севера периодически несло прохладой – тишину то и дело обрывал шумовой поток листвы и трав. Егор целеустремленно спешил к месту, а Миша, бодро следуя и уже устав от однообразия окружающего пространства, открыл шлюзы своего внутреннего мира. И началось – информационный ужас прорвался винегретной белибердой из кусков и нарезок зарубежных фильмов, песен, мультфильмов, рекламы, компьютерных игр и передач. Поначалу Егор старался держать нить повествования, пытался понять, вникнуть. Тут были глобальные битвы добра против зла на космической арене, Жан-Клод Ван Дам ломал негодяю челюсть и забирал себе реальную телочку в конце фильма, макдональдс торговал прикольными чизбургерами, а видеокамера «Panasonic» круче «Fillips». Но уже через несколько шагов Джеки Чан все-таки свалился с пальмы в рекламе баунти и стал преследовать черепашек ниндзя, параллельно отбиваясь от лазерных мечей джедаев. Дарт Вейдер что-то произнес с важным видом и из-под земли стал вырастать «видал сосун, ваш энд гоу» с Годзилой и Кинг-конгом в одном флаконе. Это привело в ужас Чип и Дейла и направило гуттаперчевый перст бумера в сторону невзрачных каруселей, над которыми кармены прощались с лондонскими парламентерами, презиравшими Клинт Иствуда и пентагон. Но Шварцнигер (экскюзми, плиз – Шварцафроамерикан, конечно) не спал. Стоило ему тормознуть кабриолет и опустить грязного папашу на несколько конфет «фрутелла», как из мимо проезжающей фуры кулаками погрозили Танго и Кэш. Это не могло не возмутить внутреннюю компьютерную систему терминатора – защитника светлого будущего, и Шварц переключил на «Аншлаг», где Дубовицкая мочалилась с Роки I. Сроки два, сроки три и сроки четыре угрожали всеми уважаемой проститутке-обольстительнице Шерон Стоун, которая запросто могла провалить результаты отборочного тура сборной Росси на чемпионат мира по футболу1994 года. В этой безвыходной ситуации расчет мог быть исключительно лишь на капиталы Скруджа МакДака, этой старой свиньи, которая зажала батончик «Виспа» и пару глотков «Инвайта» для изнывающего от голода и жажды и спасающего в очередной мир раз Брюса Уиллиса. Тот очень любил своего учителя и плакал над его могилой в ливень и вообще был наполовину китаец. А потом умер от предательской капитуляции в шоу бизнес. Но его сын Брендон был не согласен и когда отыграл свою самую значительную роль в «Крименальном чтиве» какого-то Квентина Буратино, тоже умер, но уже от рук киношной мафии и Брюс Ли, реинкарнируя из китайцев в янки, заявил одному жлобу: « Чего уставился, качок? Или, может, ты того?». Все бы хорошо, но в связи с падением курса акций, черепашки-ниндзя круто подняли свой прейскурант, так что Скруджу стало ой-ой. Крышундель стал течь. Тут Шерон Стоун поменяла ногу с одного колена на другое и экономическая ситуация резко наладилась, так как приток масс в кинозалы резко повысился, а мимолетность момента, плюс затушевка промежности позволила расширить контингент посетителей за счет тех, кому до шестнадцати. Попкорны опустошили кукурузные плантации и было решено создавать «Робокопа2». Он работает и копает. Но поскольку хрущевская эпоха вместе с Карибским кризисом, Че Геварой канула в лету, все пошло пучком. Ельцин на пленарном заседании с приглашенными гостями – пчелкой Майей, Стивеном Сигалом, Березовским и мишками Гамми, принял решение о внедрении основных принципов игры «Элита» в стратегические программы «НАТО» с целью полного разоружения Звездных войн и освобождению Скайуокера, угнетаемого хищническим империализмом бэтта-галактики млечного пути и третьего пришествия на четырехлетний срок. Об этом, кстати, упоминалось еще в миллион две тысячи сто сорок девятой серии Санта Барбары. Никто тогда не мог предположить исход той знаменательной встречи, когда в огромное окно кабинета с крыши летел Джеки Чук. Выбросив ногу вперед, он раскокал окно и заехал прямо в челюсть чужого зубастика. Тот как раз подползал к столу переговоров, к президенту Дарту Вейдеру, выбравшись из живота какого-то космического болезненного лоха, в глазах которого навсегда запечатлелись звезды и луна, на которые взирали Годзилла и Кинг-Конг, грезивших о своих возлюбленных. Тут, разумеется, Чип и Дэйл, не долго думая, заспешили на помощь - спустили свои штаны, достали большие члены и, поставив Шерон Стоун в соответствующую позу, ловко пристроились – один спереди, другой сзади. И давай штырить, пялить, надевать и дергать. Рассмеялись, кувыркнулись, поменялись местами и стали дергать, надевать, пялить и штырить. Та аж стонала носом и ушами, а бравые парни, знай пихали и хихикали, возглашая: «Йе! Йе!». Когда реклама закончилась, и человек-паук убрал нунчаки за пояс, пошел реальный свежачок от «Real to real» под искрометным шутошным названием «I like to move it, move it»… ну все теперь можно передохнуть – пора в макдональдс!
А гамбургеры делаются так. От батончика «Milky way» отрезаешь две булки, берешь жевательную котлету, пластиковый сыр, майонезчуп и элементы салата. Потом складываешь на манер трансформера – верхние лопасти сюда, котлету переводишь в неактивное состояние под них, с боков выходят дальнобойные лазерные установки, а сверху располагается наблюдательный пункт, который обильно поливаешь соусом от перхоти. Для пикантности можно посыпать сверху мелко нарезанными вкладышами. Или так. Сначала раздвигаешь корпус в форме теплой собаки, затем сверху кладешь несколько пластинок мятной ветчины, все складываешь пополам, вставляешь батарейки «M&Ms» и заворачиваешь в свежий номер журнала «Птюч». Потом снизу выдвигаешь шасси, отгибаешь крылья и отправляешь в космос в гости к бэтмену, который живет на крыше Или вот как. Отрезаешь толстый-толстый слой оперативной памяти, закладываешь внутрь фруктовые микропроцессоры, устанавливаешь спереди и снизу оптоволоконные сканеры из арахиса и нуги, сзади привинчиваешь ядерную боеголовку, все обильно поливается слизью из мухи-мутанта и уж только теперь можно все это жрать, типа кушать. Bon appetite!
Егор сначала быстро шел, а теперь еле уносил ноги от нескончаемого и беспрерывного потока, но так безнадежно, словно рыба, попавшая под слив в унитазе. Он уже бежал, спотыкаясь и падая, оборачиваясь, видел, как Миша легко перескакивал корни и кочки, поигрывая фирменной удочкой, словно тростью. Егор прикурил, уставился вперед в просвет разлива и понял, что «Мастербой» и «Тюанлимитед» это круто, а «Мираж» с Джорджем Майклом полный отстой. Дале выходило, что Миша обязательно замутит с Клаудии Шифер или Шерон Стоун и не только, благо батя на подъеме и все будет круто.
Главное не отставать от жизни. Просто добавь воды и не тормози – сникерсни. Все на позитиве, будь проще и люди к тебе потянутся. Люди это ресурс – деньги там, респект и уважуха. Немножко цинизма, улыбайся чаще (смаааайл, чииииз), общайся непринужденно и все будет Ок. Ну, само собой, реальная тачка, самолет и яхта. Филипс-шпилипс, панасоник-фигасоник, опель-шмопель, ауди-фигауди. Эх, люблю прикалываться! Глоток Юппи? Просто добавь воды? Без конкретного мерса в осадке будет чистый лох, сколько порошка не добавляй. А так-то выход всегда есть, но он один, точнее два – построить галактику, а потом ее завоевать, или наоборот - сначала завоевать галактику, а потом ее построить. Ведь бэтмен и супермен это вам не Шварц со Сталлоном, даже не Джеки Чук «болшой х..й», а Чан Норрис, может Джеки Чак «яростный кулак», сжатый в один громящий «Fuck». Ну тут конечно прилетают всякие чужие инопланетяне-марсиане с тремя-четырьмя головами-челюстями и предлагают деловой обмен с гоблинами и гремлинами. Мол мы вам чемодан «Марсов», а вы нам чемодан «Сникерсов». Однако в виду зеркальной параллельности миров первые увидели вместо надписи «Марс» надпись «Срам», а вторые вместо «Сникерс» - «Срекинс». Это стало поводом к развязыванию межгалактической бойни. Робокопы с киборгами под предводительством Жириновского помыли ноги в океане, намочалили головы вриглисперминтами, наглотались ментоловых колес и заорали «Миииинтооооон!!!». На что участники группы «Back street boys» обиделись и умерли, а Черный плащ, просто Мария и учитель английского языка Бигмаззи незамедлительно приняли активное участие в передаче «Поле чудес». О-о, это жизнь приятель! На кону была одна шестая часть вселенной и суперприз в виде бутылки водки и соленых огурцов. В слове было три буквы, а в бумажках участников все буквы, кроме «у», «й», «х, и «о» уже были вычеркнуты. А задание нынче сложная была - часть тела. Ай-Мази-Бигмазя сказала буква «о», просто Мария заплакала, а Черный плащ воскликнул «Я знаю слово!» и взмахнул крылом. Ведущий Якубович тоже взмахнул, ударил бутылкой себе по голове и объявил - рекламная пауза! Потом опять ударил и объявил - рекламная пауза! Бум - рекламная пауза! Бум - рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! рекламная пауза! Аааааааааааааааааа!
Все, перезагрузка.
Егор споткнулся, упал в траву. Кацевич перепрыгнул его и понесся дальше, надувая пузыри. Теперь Егор еле поспевал за ним, а ходячий калькулятор исчислял далее…
На развалинах цивилизаций воздвигались мегапроекты. Строились неимовреные конструкции: города-дороги, небоскребы, порты, звездолеты-космолеты, карусели, заводы, производящие жвачку, чупа-чупс, супергероев, поп-группы, уважаемых проституток, телепузиков, компьютерные мозги и кока-коллу. Потом все взрывалось, разлеталось в дальние уголки галактики. Из развалин появлялась рожа Симпсона, произносила «О-о!» и все по новой – прилетал супергерой, мочил киборгов, имел Шерон Стоун, их дети строили новую цивилизацию. Потом приходил Годзилла. Опять все на хрен взрывалось и улетало в космос. Появлялся Симпсон с бегающими в белых окружностях глаз точками, произносил «О-о!» или «Упс…», прилетал Шварц, мочил гремлинов, имел Мадонну, их дети строили новую цивилизацию, приходил Кинг-Конг, все взрывалось на хрен. И снова Симпсон - Чак Норрис – зубастики – Николь Кидман – новая цивилизация – отряд терминаторов – все на хрен – ups – I here! – Bang! Bum! – Waw! – Oh, my baby, yeah! - Help! Help! – Oh, my God... Fuck! Fuck!! – game over - + - + - + - + - 0-1-0-1-0-1-0-1-0-1-0-1-0-1-0-1-0-1-0-1-0-1-0-1…
Устье!
Наконец-то!
Егор поднял глаза и облегченно выдохнул. Распаленный Годзилла из сверхпрочной стали, разломав как вафельный торт города и космодромы, наконец, рухнул. Среди обломков в сизом тумане он прохрипел - «айл би бэк…» и сдох.
- Всё, пришли, - мрачно сообщил Егор. Он с горечью обнаружил необитаемый берег у заросшей кувшинками воды.
Ему хотелось поскорее встретить Ваньку, закурить с ним и сесть с удочками подле друг друга, всматриваясь в поплавки.
- Тут разве карась? И где твой суперрыбак ингерманландии? – поинтересовался Миша.
- Не знаю, может, отошел куда-то.
Пока Миша раскладывал и прилаживал новые снасти, Егор стал бродить по берегу в ту и в другую сторону, в надежде наткнуться на Титтонена. Но вокруг не было ни души. Отчаявшись, он стал звать Ивана:
- Ваааанькооо!
Однако, прислушиваясь, в ответ он получал тот же мерный шелест листвы от тугих и прохладных накатов ветра. Тростник нагибался, по воде пробегала мелкая дрожь, похожая на поверхность стиральной доски. С грустью Егор пришел к Мише, размотал удочку, забросил, закурил.
- Все куришь? А-я-яй! – подколол Миша.
Он тоже забросил. Новая безинерционная катушка позволяла забрасывать снасть далеко за кувшинки. Яркий фирменный поплавок покачивался от ветра, но стоял уверенно. Егор нашел «окно» среди кувшинок и метнул свой прямо туда.
- Не пришел твой Ванька, не пришел. Значит, карасика не будет, - зачем-то пропел Миша.
Егору оставалось только молчать, он вздохнул и выбил еще одну сигарету из пачки. Прошло минут десять, ни одной поклевки не случилось.
- Нет тут никакой рыбы, - констатировал Миша.
Егор опять стал раздражаться.
- Да как нет-то?! Мы буквально неделю назад вон там на мысу леща так наловили! Штук тридцать больших.
Миша стал кривляться:
- До-о-о…хо-хо! Наловили до фига, вот он и кончился.
Егор внутренне стал материться, его скулы заходили.
- А скоро ни хрена в этом болоте не будет, - заявил Кацевич, - тут давно уже Диснейленд запланировано строить, а там зоопарк будет. Засыпят вашу Лахту, дорогу проведут, тут давно трасса нужна, а там, - он указал на дальний берег с деревней, - кварталы новые пойдут.
- Это ж охраняемый государством природный заказник, - негромко вставил Егор.
- О-хо-хо! Заказник! Чушь все это. Никому на хрен он тут не нужен. Дороги и дома всем нужны. Короче пипетка твоему лесу с болотом скоро настанет. Пойми, Егорушка, сейчас бабосики всем рулят и у кого их больше тот нагибает тех, у кого их меньше.
«Пидарас» - подумалось Егору. Этот самоуверенный, даже наглый тон, а особенно это унизительно-ласкательное «Егорушка» бесили его, но в виду своей покладистости он все проглотил и решил перезабросить подальше за кувшинки и тут же увидел поклевку. На леске затрепетала небольшая, с ладошку густерка.
- Опа, густерочка! – немного обрадовался он.
- Ну-ка дай глянуть, - пристал Миша. Он схватил рыбку и стал пальцем открывать ей рот, навязывая рыбе какую-то дурацкую мультяшную песню. Потом сам перебросил ближе к кромке зарослей кувшинок, и у него тут же клюнуло.
- О! И у меня!
Одна за другой у обоих в воздух взлетали мерные, как одна, густерки. Оба молчали, лишь свист удилищ рассекал воздух с постоянной периодичностью. У Миши клевало чаще, каждой рыбе он сворачивал голову, издавая при этом характерный горловой звук и выбрасывая вбок свой язык. Изуродованные густерки летели в сторону, и через полчаса в траве выросла кроваво-серебристая кучка. Он вдруг вскинул руку, глянул на часы. Шел девятый час.
- Ладно, мне домой пора. Говно ваша рыбалка, лучше в денди поиграю.
Егор никак не отреагировал, но внутри кипел как вулкан. Складывая удочку, Миша обратил внимание на улов Егора.
- Ха-ха, а у меня больше, у меня больше!
Егор с тоской и отвращением посмотрел на кучу.
- Да, ладно не ссы оставлю тебе. Мне это на фиг не надо. – завершил Кацевич.
- Да пошел ты… - огрызнулся Егор и уставился в поплавок.
Кацевич Миша нырнул в листву леса, а Егор стоял как обгаженный дерьмом с ног до головы и трясся от злости. «Ведь нормальный парнишка был раньше» - думал он с досадой – «в первом-втором классе с горки вместе катались, всегда конфетами нас угощал. Веселый был, добрый. Что ж случилось-то? Как будто заразили чем-то вроде мозгового вируса в начале девяностых…». Докурив всю пачку, Егор собрался и поплелся обратно, решив заглянуть к Ваньке.
Когда он вошел в поселок Каменка, виляя хвостом, тут же подбежала уже знакомая по прошлой пьянке собака, какой-то мужик махнул рукой в знак приветствия. «Прям знаменитость какая-то» – подумалось ему. Егора охватило неприятное чувство от воссоздания картины недавнего торжества после той незабываемой рыбалки.
На скамейке у своего дома сидел Ванька и курил.
- Здорова, а чего ты на рыбалку не пришел? – еще перед калиткой спросил Егор.
- Да ветерок не с той стороны пошел, карась брать не будет, - объяснил Ванька, лукаво приподняв свою белесую бровь.
- А мы вот надергали, - Егор раскрыл пакет, Ванька заглянул.
- Ой ё, зачем же так-то?
- Да это… ладно… не было карася.
Глава.8
Рыбинспекция
От улицы Долгоозерная до улицы Шаврова вдоль проспекта Авиаконструкторов протянулось несколько бетонных строений относимых к серии №137. Непонятно почему и зачем входная дверь в данном типе застройки располагалась на метр с лишним выше уровня земли. Никаких приспособлений для колясок детских и инвалидных не предусмотрено. Поэтому часто можно было видеть, как в мороз из парадной двери выбегал мужик чуть не в семейных трусах, чтобы помочь жене поднять тарантайку с младенцем; или, за неимением первого, мы наблюдаем ритмичное подпрыгивание детской головки из-за перил и выражение сизифовой тяжбы на лице мамаши; или удалой подхват внуком инвалидной коляски с иссыхающим от времени и геополитических передряг стариком.
Алгебра со своими гармоническими принципами продиктовала инженерам и архитекторам относительно оси абсцисс (уровень земли) придумать антитезу в виде ряда ступенек вниз, в подвал, где за дверью было что-то такое, о чем бы мог догадываться лишь Кафка. В нормальном пространственно-временном континууме дверь всегда была заперта, но в некоторых, немногочисленных случаях из щелевой приоткрытости не просто валило мочой и калом, но и струился слабый свет.
После нескольких чирков огонь зажигалки возник, стал быстро нагревать низ чайной ложки. Жидкость в ее ложбинке скоро зашипела, запузырилась. Дэн закатал резинку чуть выше локтя. В этой тошнотворной тускло освещенной обстановке, наполненной прикрытым газетой калом, лужами, бутылками, шприцами и окурками было тихо. Лишь нетерпеливые вздохи, нервные поклацывания закатываемой на плечо резинки напыляли глухую шумовую суету и тревогу. Игла мягко под слабой дугой вошла в обколотую дорожку локтевой вены, шприцевой цилиндр принял струю вишневой жидкости, но правая кисть уверенно надавила поршень - наркотик внедрен в кровяное русло. Дэн отвалил свою голову к холодной стене. Несколько минут посидеть и потом просто пройтись, прогуляться.
- Уф-фф… кайф… - прошептал он.
Ну вот, пора выходить. Железная дверь со скрипом распахнулась, на пороге показался одуревший Дэн – в заклепанной косухе, хаер торчком, зрачки расширенны, на губах играет вялая улыбка. Весь мир вокруг превратился в калейдоскопический глюк с четкими очертаниями предметов и в тоже время размытым и разноцветно-мутным внутренним содержанием. «Есть Я и мой глюк… офигительный, четкий глюк…» - подумалось Дэну. Он поплелся куда глаза глядят, вращая головой и также улыбаясь. Через какое-то время он оказался на мосту. Дэн нашел в кармане яблоко и стал грызть. Мост был не через реку, а через огромный пустырь и связывал одну часть Приморского района с другой, застроенной на побережье Финского залива. Погода пасмурная, но безветренная. Похоже, будет гроза. Лохматые серые тучи повисли над мрачной гладью залива, видневшегося между высоких кирпичных домов улицы Яхтенная. Хорошо и уютно – пространство сжалось, все вокруг посерело, и было готово погрузиться в объятья теплого дождя. Холмистый пустырь под мостом с редкой порослью был завален бетонными блоками с торчащей арматурой. Среди лопухов и вербы виднелись автомобильные покрышки, куски труб и прочий крупногабаритный лом, напоминавший скелеты вымерших техногенных динозавров после глобальной экологической катастрофы.
На одной из покрышек у потухающего костра сидел Титтонен с прутиком в руке, с нанизанной на него коркой хлеба. Дэн за два укуса превратил яблоко в огрызок и метнул его с моста в Ивана. Тот, очнувшись от удара огрызка по голове, незамедлительно метнул в Дэна обломок кирпича, но промахнулся.
- Здорова, Тито, - медленно произнес Дэн.
- Хай! Сигареты есть?
- Щас спущусь.
Дэн дошел до конца моста, перепрыгнул грязную канавку и прошагал к Ивану. Иван, не глядя на гостя, вытянул руку и получил одну сигарету. Он прикурил от обуглившегося прутика.
- Ну че? – спросил он.
- Да ни че, - растянуто ответил Дэн, - нормально все.
- Втырился уже?
- Так то на приколе… как рыбалка?
- Регулярно.
- А-а…, а я слыхал, ты хачиков кидаешь.
Ванька сжал зубы, посмотрел в сторону в угли.
- Ты ширялово у кого берешь?
- Где беру, там и беру…
- Ну вот и не лезь со своими расспросами «кидаешь, не кидаешь». Сам разберусь.
- Не обижайся, Тито, - Дэн присел рядом и приобнял его за плечо, - ты бы сходил в рыбинспекцию. Пускай они разберутся.
- В инспекцию…, - усмехнулся Ванька, - вон видишь домик, - он показал в сторону Лахтинского разлива, где в кустах виднелось небольшое деревянное строение.
- Где?
- Ну вон зеленый, на строительный вагончик похож.
- А-аа… типа вижу.
- Вот это и есть местная рыбинспекция.
- Ну и сходи к ним… скажи чтобы они разобрались с этими…э-э… браконьерами.
- А пошли вместе! – вдруг предложил Иван.
- Ну пошли… - равнодушно согласился Дэн.
Они двинулись через пустырь к небольшому леску на берегу разлива. Подойдя к домику, Иван сильно постучал ногой в дверь, отчего задребезжал торчащий из стены умывальник. Из-за двери донеслось хриплое ворчание и кашель. Через минуту на пороге показался пошатывающийся мужик в драном ватнике, напоминавший типичного бомжа. Землистого цвета лицо лоснилось, белки глаз с желтизной, на голове строительный подшлемник.
- Здорова алканавтам! Васек, а где Борька? Спит что ли?
- А, это ты Ванька? – пыхнул перегаром на ребят мужик, - там он, - указывая в темную пустоту.
Пацаны ввалились в помещение. Посередине стоял деревянный стол, обитый клеенкой с трогательными васильками. По бокам находились нары с грязным тряпьем, на полу целый арсенал пустой посуды. На столе полбутылки портвейна, два стакана, консервная банка с окурками и спящий Борька.
- Вы, ****ь когда-нибудь спалите свою хижину, - сказал Титтонен, повертев в руках бутылку, - столько этой дряни жрать, прикинь Дэн?
- Мужики, а чего у вас сети-то на реке стоят? Почему браконьеров не ловим? – грустно и развязано поинтересовался Дэн.
- Какие сети? Нет никаких сетей… где сети? – недоумевал Васек, впиваясь пустыми стеклянными глазами в пустоту.
- На реке, ептую!!! – вдруг заорал Дэн, - вы че, козлы совсем оху..ли!? Какого хера хачи сети ставят!!? – все остолбенели, Ванька аж глаза выпучил, мол, чего с ним.
- Чего? – стал возмущаться мужик, подходя к Дэну. Тот моментально всадил свой кулак ему под глаз, отчего инспектор рухнул на нары.
- Ой, бл..дь…, - протянул он, - Ванька, чего он? Скажи ему.
Титтонен засмеялся. Тут поднял голову Борька. Иван подошел к нему и со всей силы вернул голову на место лицом вниз:
- Уроды!
- Не трогай его! Ванька! Мы завтра на разлив идем, - приподнялся Васек.
- Ты лучше скажи - это хачики вас напаивают? А, сука?! – Ванька пнул первого по ноге. Тот хрипло выругался и закашлял:
- Нет, мы не знаем. Валите отсюда, пацаны. Я завтра позвоню… видишь мы отдыхаем? – инспектор раскинулся на досках и закинул ногу на ногу.
- Пошли от этих козлов, - сказал Титтонен, - без толку сейчас.
Дверь хлопнула, пацаны закурили.
- Вот так, Дэн. Вот она твоя рыбинспекция. Я как ни зайду – всегда бухие и ни хрена они тут не делают. И на разлив никогда не выйдут, и звонить он никому не будет.
- Тогда ты позвони.
- Да? – Титтонен лукаво взглянул на Дэна, - позвони, позвони… ага… я еще в том году пытался.
- И чего?
- А ничего! Типа да-да… хорошо… приедем… куда?… то да се…. И в итоге один хрен! Понимаешь, мы тут вообще никто. Везде бардак. Только бабки, одни бабки все решают.
- Надо взорвать всю эту фигню, перестрелять всех на хрен!
- Перестрелял один такой, самого на помойке нашли.
Пацаны прошли через пустырь и вышли на дорогу. Дождь не пошел, напротив – тучи ушли в сторону, и с западной стороны над заливом небо рассекало три широких луча, как от прожекторов.
***
Через два дня утром в лачугу рыбинспекторов заглянули Артур с Зурабом.
- О, мужики, как дела? – вяло говорил Зураб, вытаскивая из пакета бутылки портвейна и водки.
- А-а, - обрадовались Борька и Васек, вставая с нар - Зурабчик с братом пришел. Нормально все. Садись.
Артур стал доставать консервы и беломор.
- Чего нового? Говорят, карась пошел?
- Да сейчас карасик нерестует, недели через две брать будет.
- А где его наловить можно?
- Да в Глухарке, в самом начале. Там травы нету. На тесто, на червя, на…
- Глухарка, это где? – перебил Зураб.
- Ну как же? Ты когда с Планерной в лес заходишь… там сразу после камыша.
- А, знаю, брат, - вспомнил Артур, - помнишь, мы там шашлык делали, на берегу. Там еще вода такая мутная.
- А-а. Помню. И чего, в этой канаве карась есть?
- Полно!
- Крупный?
- До двух килограмм. Только клюет вяло.
- Ничего, мы секрет знаем – мы положим в воду чего надо, он сам в корзину и приплывет.
Борька и Васек засмеялись.
- В садок.
- Да какая разница, в садок в мешок… главное чтобы народу немного было.
Васек и Борька недоуменно переглянулись, но после того как взгляд Васька упал на бутылку портвейна, он сглотнул и посмотрел на Зураба.
- Наливай, давай. Чего у тебя фингал под глазом? – спросил Зураб.
- Тут вчера или позавчера двое пацанов заходили, - заговорил Васек, сдирая зубами пластиковую пробку с горлышка, - Вроде видели… как вы… ну… ловили в Каменке. Орали тут, по башке мне бутылкой заехали… обидели короче.
Зураб тут же напрягся и озабочено посмотрел на Артура. Оба присели на нары.
- Как выглядели? – спросил Зураб.
- Один панк в заклепках и с этой… прической как взрыв на макаронной фабрике, мудак гнойный… а другой Ванька Титтонен - рыбачок наш местный. Тоже, козел… спьяну что ли, злой был как собака.
- Как этот Ванька выглядит? – допытывался Зураб.
- Ну такой шустрый, худой. Белобрысый. Курточка у него желтоватая, прорезиненная, в кепке.
Братья переглянулись, Артур ударил тыльной стороной ладони о ладонь. В их взгляде вспыхнула возбужденная ясность и какое-то полное понимание всего на свете.
- Как-как его зовут? – торопливо спросил Артур.
- Да Ванька Титтонен, его тут все рыбаки знают. Он такой мастер – любого обловит!
- Он на заливе рыбачит?
- Да везде! И на Лахте, и на заливе, и на Каменке, и на Глухарке. Он вообще из лесу не выходит, как снежный человек живет тут, - с усмешкой пояснил Васек.
- Плот есть у него?
- Я не видел. Но лодки у него нет. У отца была, но стянули. Давно еще.
- Есть у него плот, - заговорил из угла Борька, наливая, - маленький такой, легкий... ну что, может накатим? А то после вчерашнего….
- Не мужики, нам пора. Еще увидимся. Пока! – сказал озадаченный Зураб, вставая.
- Ладно, заходите! До свиданья, - ответили инспекторы.
Артур и Зураб поспешно вышли наружу, сильно захлопнув дверь. Зураб закурил и посмотрел в небо:
- Понял, брат? Это точно он.
- Тот, который на рынке был?
- Он, он! И рыбу он тогда из наших сетей продавал! Ах, бараны мы! Он у нас в руках был, понимаешь?
- Надо на рынок ехать, у всех спрашивать будем.
- Правильно, брат. А когда туда снова придет, нам скажут.
- И что мы с ним сделаем? – спросил Артур.
- Сначала бабки повесим, а не даст…
Они помолчали, что-то соображая.
- Не ссы, се нормально будет, - сказал Зураб и кивком позвал брата.
Братья побрели к дороге. Зураб позвякивал ключами, Арик закурил и бросил взгляд в сторону разлива. Было солнечно и тихо. Зашли в перелесок, поднялись по пригорку на дорогу. На обочине стояла белая копейка.
Глава.9
Рыбалка седьмая.
Слава Богу, экзамены закончились. С грехом пополам все было сдано, в отчетных листках издевательски кривлялись четверки и тройки. Лишь две вещи своим радостным ожиданием оттеняли серое и тяжелое аттестационное настроение. Это были начавшийся клев карася и грядущий выпускной, веющий страстно-пугающими ароматами алкогольного блуда.
На следующий день после экзамена ребята собрались идти на Каменку за карасем. Зацвел шиповник, погода стояла жаркая, без ветерочка. Накануне вечером Иван сбегал на проверенное место реки и разбросал приваду – пропаренный овес. В семь часов утра все трое стояли перед входом в юнтоловский лес, курили и смеялись. Снасть нужно было переделать – теперь у каждого на удочках болтались легкие поплавки-гусинки, мелкие крючки, в карманах опарыш, червь и тесто.
На карте хорошо виден этот резкий изгиб реки. Яма в полтора метра полого переходит в заросший кувшинкой и прочей водной растительностью участок, где в «окнах» можно испытать фортуну на крупного карася.
- Пацаны, кидайте аккуратно в «окна», чтоб не зацепить. Я вот здесь встану, - предупредил Иван.
- Тито, я до окон не доброшу. У меня лески пять метров, а дома вона где! - объяснил Егор.
- Блин, вот в эти, - Иван ткнул пальцем в те редкие места, где травы почти не было, а мутная вода казалась неподвижной.
- Да мы поняли, Титко! – посмеялся Вовчик, - шутка юмора е-мае!
Все закинули удочки, расселись.
Прошло полчаса, час, полтора.
- Ну и где твой крупный карась? – зевая, поинтересовался Егор.
Иван промолчал, вытащив удочку и проверив наживку.
- Набздел Ивашка, - сказал Вовчик, - никаких карасей тута нету!
- Ну и вали отсюда! – раздраженно огрызнулся Титтонен.
- Ну и жара…
- Слышь, Вов, а давай за киром-лимонадом сходим? Тут рядом, - оживленно предложил Егор.
- А бабки есть?
- Есть!
- Да-к чего ж ты тормозишь? Погнали!
Егор и Вовчик оставили свои удочки и Титтонена одного на берегу и помчались обратно в город. Тот прилег на куртку, да и задремал...
Через полчаса:
- Подъем, Сусанин! – повеселевший Вовчик тоненькой струйкой лил хершиколу на Ивана.
- Пошел на, мудак! – совсем озлобился Иван, которого на жаре здорово разморило.
- На выпей лучше, - Егор поставил кружку с бурой жижей перед его банкой с червями, - не перепутай – это пьешь, этим закусывай.
Вовчик загоготал. Иван ничего не сказал и сел на берег, всматриваясь в воду. Поплавка не было. Иван схватил удочку и потянул. Та дугой и как-то вправо наискось. За натянутой леской потянулась охапка кувшинок и что-то еще. Иван быстро перескочил в сторону и спустился к воде. Он стал подматывать катушку и зашел в воду. Пацаны застыли, лишь глазами сопровождая резкие и упругие движения Ваньки. Все происходило быстро. Когда, наконец, показалось тело темно-золотого цвета, Титтонен зашел по колено в воду к кувшинкам и уверенно схватил рыбу за голову.
- Карась?! – спросил Вовчик.
Там все перепуталось – и леска и поплавок с грузами и крючком и пучок кувшинок, но карась под кило болтался в руке Ивана.
- Вот так, алкаши, вы опять обломались! – обрадовался Иван.
Стало не до портвейна. Алкаши притихли. Полчаса, час, полтора – и снова ничего, лишь Ванька вытянул карасика грамм на триста.
- Вот скажи мне Вовчик, - произнес Егор, - почему ему постоянно везет? У него все, а у нас полный абзац?
- Ему там их, наверное, его знакомый водолаз насаживает, давай лучше бахнем?
Иван злорадно улыбался, глядя в их сторону, но ничего не сказал.
В том месте, где изгибалась Каменка, метрах в пятидесяти справа от ребят, был очень живописный бережок. Ловить там было невозможно – очень быстрое течение, а вот полежать в траве на солнышке самое то. Светло и чисто. Вовчик и Егор смирились со своим дилетантизмом, плюнули на удочки, взяли бутылки и бутерброды и отправились туда поваляться и болтать о всякой чепухе. Иван не обращал на них никакого внимания. Оно полностью был во власти тоненького поплавка из гусиного пера, застывшего в тисках густой подводной травы. Но через какое-то время Ваньку что-то отвлекло - справа началось явное оживление. Иван привстал, закурил и увидел сквозь решетку тополиных ветвей, как на полянке уже было четверо – его приятели и две девушки. Они что-то обсуждали и, судя по настроению спора, Ванька догадался, что пацаны заняли чужое место. На эту мысль наводило то, что у девушек были полотенца на плечах. Ивану почему-то стало немного завидно, что ли. Одиноко. Но он снова перевел взгляд на поплавок - тот был неподвижен. А там уже все удобно расположились, и слышалась оживленная беседа, сменяемая девичьим смехом. Иван вынул снасть – червь был в полном порядке и снова закурил. В кружке было немного портвейна, но уже было что-то не то. Рыбачить не хотелось. Он то и дело искоса поглядывал вправо, где уже образовалась теплая компания, как говаривал Дэн - тусовка. И это все без него, на его территории! Одна была стройная, темненькая, средняя стрижка до плеч, другая чуть полная с длинной косой. Идти туда к ним? Ни за что! Позовут? Жди, как же! Иван выпил остатки вина и швырнул поплавок в окно, но промахнулся и попал как раз на кувшинку – ну все, зацеп ко всему прочему! Титтонен тянул удочку туда, сюда и все без толку. Сильнее? Нельзя – оборвешь. Заходить в воду – будет выглядеть смешно и глупо.
- Тито!!! – заорал Егор. Иван тут же оглянулся.
- Ну чего там кита тянешь?
- Ага, акулу, мать вашу... – пробубнил себе под нос Иван и перестал дергать кончиком, пытаясь показать, что действительно держит крупняка. В это время все четверо сорвались с полянки и пошли к Ивану. Титтонен с облегчением заволновался.
- Смотри, каких мы тебе русалок привели! – сказал Егор, - крупнее твоего карася!
Девчонки были очень веселые, наверное, тоже угостились этой бурой дрянью:
- Ой, а я хочу на рыбку посмотреть! - сказала темненькая, с любопытством изучая новое место, около деревьев.
- Я тоже, я тоже, - лепетала вторая, чуть не запрыгав.
- У тебя там кило на пять карась? Тащи его! Тащи! – со смехом, под гогот Вовчика, шутил подвыпивший Егор.
- Зацеп у меня, - отрезвляюще сухо произнес Титтонен.
- Забей! Давай лучше к нам, выпьем! У нас еще одна бутылка есть!
- Ребята, а вам не много будет? – наиграно забеспокоилась вторая с косой.
- Марина, все в полном порядке, - успокоил Егор, - вот, знакомьтесь, герой всего Юнтолово – Ванька Титтонен. Рыбу руками ловит!
- И еще кое-чем, - добавил Вовчик.
- Да ну вас, идиоты! – сказала темненькая.
- Это Таня, - указал развеселившийся Егор на нее, - а это Марина! Пошли к нам! Хватит фигней страдать!
- А рыбку, а рыбку, - засуетились девушки.
- Во! – Егор поднял высоко великолепного золотого карася над собой.
- Ух ты-ыы…, - протянули девчонки, - это ты поймал?
Иван засмущался и положил удочку, глядя в сторону.
- А я и не знала, что здесь такая рыба есть. А ее есть можно? – спросила вторая
- Ну да, - скромно ответил Иван.
- Ой, я так рыбку люблю! – сладко промяукала Таня и Иван залился густой краской.
- Ща-ща все сделаем! – воскликнул Егор, - вот Ванька вам все приготовит. Вов иди за дровами, щас костерок сообразим!
- О, давайте, давайте! – оживленно поддержали девушки.
Все смотали свои удочки, забрали вещи и перешли на ту залитую солнцем полянку. Парни забрели в лес, захрустели ветки. Из ямки, окруженной несколькими булыжниками, пошел дымок. Голубой и розовой пастилой на зеленом засияли чистые полотенца.
- А купаться здесь можно? – спросила Таня.
- Ну…, - засмущался Ванька, - мелковато, метра полтора. Таня с любопытством разглядывала потупившего глаза Титтонена.
- Давай-ка лучше накатим! Ребят, вы чего как не родные? Девчонки давай! За рыбку надо промочить! Ванька, давай чисть карасей, костер уже готов.
Титтонен внутренне расслабился, разомлел, повеселел. Нутро его обогащало новое чувство – какое-то томное будоражащее ожидание. Пугающее и завораживающее волнение. Надо сказать огромное спасибо Егору. Он всегда был заводилой, душой компании. Вовчик был грубоват, но спокоен. Мирно шутя с Мариной, он изредка ковырял веткой в углях. Иван же вообще стушевался. Он то и дело поглядывал на Таню, а она лукаво постреливала своими карими глазками ему в ответ, отчего Титтонен краснел и делал вид, что смотрит в костер. Жарища все усиливалась. Девушки к портвейну вообще не притрагивались, и были очень раскованы. Они быстро разделись, оставшись в купальниках, отчего у Ивана совсем закружилась голова, и он уже просто боялся смотреть на Таню, которая то и дело встречала его взгляд на своем животе или груди. Действительно, ее фигура была великолепна стройна. Желтый купальник так бережно огибал все ее молодые прелести, так трогательно и нежно подчеркивал все то, что и так не нуждалось в подчеркивании, что Ивану приходилось либо сидеть, поджав ноги, либо быстро прошустрить спиной к компании к костру, делая вид, что там не хватает прутика или укатился уголек. Таня все просекала моментально, она уже мало обращала внимания на пристающего и пылающего в своих высоких речах Егора. А тот то и дело не упускал случая обхватить ее за талию.
- Тань! Выходи за меня замуж! – вскинул руку пьяный Егор и выплюнул карасиную кость.
- Да конечно, вот только школу закончу…
Глава.10
Любовь. Дискач и все такое.
С этого момента внутри Ивана что-то щелкнуло, что-то изменилось. Что именно не понятно, только рыбалка отошла на второй план. Его старый четкий надежный мир снастей, удочек, воды, костров и залитых закатным солнцем зарослей тростника надломился под натиском чего-то гораздо более сильного и всеобъемлющего. То, что внутри надломилось, стало быстро заполняться каким-то тоскливым и трепетным вакуумом, приводящим в состояние неуверенности и страха. Огромный Юнтоловский лес, реки и Лахтинский разлив мельчали, рыба взяла курс на дальний кордон, черви расползлись, а леска стала натягиваться и, наконец, оборвалась в душе Титтонена. Пустоту поглотить собиралась серая гадюка одиночества, прикончить которую могло только одно существо на этой земле – десятиклассница Таня.
В тот вечер у костра ребята засиделись допоздна и уже на закате провожали девчонок до дому. Вечер был прекрасен, всю дорогу Иван молчал, и меньше всего ему хотелось расставаться. Однако блеснул лучик надежды – Марина сообщила, что после завтра у нее выпускной, и она всех ждет на дискотеке. Что такое дискотека Иван толком не понимал, но зато понимал четко одно – он там будет. По дороге к своему дому расплывчатые мысли Титтонена перетекали от кувшинок к карасю, от карася к Тане, от лукавого взгляда Тани к шуткам Егора, от его возгласов к Марине с Вовчиком, от них к пахучей свежей сладковатой рыбе. От этого всего к тропинке через темнеющий лес и аппетитной попки Тани, от леса к смеху и дороге, от дороги к панельным домам и прощаниям. И снова взгляд, талия, ниспадающий на шею локон. Все Таня, Таня… одна сплошная Таня. Короче, Иван влюбился, но этого не осознавал. Когда Титтонен подходил к дому, то мысли стали сгущаться вокруг его самого, его бедности, его матери, о его друге-конкуренте Егоре и вообще полной безнадежности его положения. С каждым шагом он впадал в омут отчаянья. Иван вошел, достал с полки трехлитровую банку, выпил стакан какой-то барматухи и сразу отключился. На следующий день Титтонен тоже бухал.
На третий его разбудили веселые Егор и Вовчик:
- Ёксель-моксель! Ты чего? Сегодня ж дискотека!
Титтонен со свинцовой головой стремглав оделся, и пацаны погнали на рынок приводить Ивана в порядок. На оставшиеся после последней операции «браконьер» деньги были приобретены новые джинсы, синяя рубашка, кроссовки и так кое-что по мелочи. В квартире Егора Ивана затолкали в ванную, где он довольно долго возился с настройкой нужной температуры воды, потом переодели, причесали и вышли на балкон курить.
- Смотри-смотри, Вован как ей херово, - сказал Егор, выпуская струю дыма на ползающую по стеклу окна муху.
- Ну чего? Сегодня кого трахать будем? – спросил Вовчик.
- Ты вроде как с Мариной? А я с Танечкой.
Титтонен сжал зубы и горько затосковал.
- А че? Маринка нормальная… я б ее…, - Вовчик, свистанув, дважды сделал движение согнутыми руками, напоминающее отталкивающегося двумя палками лыжника.
Недовольный Титтонен стоял у балконной периллы и сплевывал вниз. Его новый облик был непривычен – розовощекий, курносый с зализанными назад волосами, в синей рубахе он напоминал не то Трубадура из мультфильма, не то Емелю. Такие же припухлые веки и губы. Егор и Вовчик выглядели куда более стильно. Первый в длинных серых шортах и черной рубахе с коротким рукавом на выпуск, второй – легкие белые брюки, и белая футболка.
За час до дискотеки ребята отправились в ларек за выпивкой – три портвейна, шесть пива, два шампанского, три пачки сигарет. У школы №579, где договорились о встрече с девушками, минут за пятнадцать были уничтожен один портвейн и три пива. Подходила другая молодежь. Все выпивали и много курили. Наконец, со школьного крыльца, держась за руки, спрыгнули Марина и еще какая-то девушка, пониже. Обе в традиционной школьной форме с большими белыми бантами.
- О! Ребята, привет! Это Аня! – представила подружку Марина. Аня оказалась довольно симпатичной блондинкой, но немного перекрашенной.
- А где же Танька? – не выдержал Титтонен.
- Сейчас придет,… а вот она! – со стороны домов шла веселая Таня. Она весело улыбалась, раскинув руки. Титтонен обрадовался, взволновался. Все зашли за угол, хлопнуло шампанское, и началось…
Ни речь, ни разговор, ни беседа – не одно из этих слов здесь ни как не подходят. Спич, базар, треп – уже лучше, но все-таки нет… это был такой балаган из самых что ни на есть идиотских шуток, подколов-приколов, смеха… и если бы не смех, то, разобрав все содержание «беседы», можно было подумать что общались счастливые умалишенные. Лишь Иван помалкивал, он совсем стушевался. Все было ему так не привычно и чуждо, но где-то пугающе-радостно. Он чувствовал какую-то другую свободу. И самое главное, что Таня, которая притягивала все его внимание, так же как и позавчера лукаво поглядывала на него в ответ. Сегодня она была невероятно хороша – короткая, узкая темно-синяя юбка и легкая светлая кофточка, какие-то завитушки на голове, блестки на щеках… и опять эти движения, эта грация…
В семь вечера распахнулись облезлые деревянные двери школы, толпа повалила внутрь.
Праздничная официальная часть кончилась, стулья убрали, открыли спортивный зал. Пришлый народ рассредоточился вдоль стен и по углам. С потолка свисал большой зеркальный шар, разноцветные лампочки крепились к шведской стенке, за миниворотами в районе стойбища спортивных коней и козлов располагалась диджейская зона.
- Все, пошли! – воскликнул Егор. Ребята быстро допили из стаканчиков, Вовчик выбросил окурок, Ванька нахмурился. Маринка засунула пакет с бутылками под крыльцо подсобки.
- Потом занесем, когда темно будет, – пояснила она.
В спортзале погас свет. Ванька, скрестив руки, стоял в дверном проеме, с любопытством оглядывая пространство зала. Синим, рыжим и красным загорелись фонарики, завертелся блестящий шар. По стене поползли радужные пятна. Вдруг из колонок застучало так, что Титтонен схватился за живот. Казалось, тяжелые стуковые комки отдавались в солнечное сплетение. Шар закрутился быстрее, пятна замелькали, а промежутки между ритмичными басовыми ударами заполнились краткими щелчками, напоминающими звук «ц». Так что получалось: пу-ц-пу-ц-пу-ц-пу-ц-пу-ц. Вдруг в центр, словно мячик, резво поскакала полная фигура в кенгурухе. Это была отличница Вика Косташинская. Ловко подпрыгивая на одной ноге, ссутулившись и склонив корпус вбок, она стала выбрасывать свои локти в разные стороны. С другой стороны выскочил Миша Кацевич, похожий на модного маленького терминатора – яркая желто-бело-черная кожанка, черные узкие очки, джинсы, кроссовки и смазанный гелем чубчик. Квадратные движения, ритмичное выбрасывание ног в разные стороны придавали композиции что-то математически безупречное. Поверх затянувшейся колотушки «пу-ц-пу-ц» наслоилась басовая партия, похожая на однотонные жирные пунктиры. Зал стал постепенно заполняться, выскочили Егор и Вовчик. Первый отличился неповторимой шарнирной артикуляцией в локтево-коленных сочленениях, второй просто притоптывал на месте, по-боксерски согнув руки. Титтонен от удивления открыл рот – картинка ему показалась столь нелепой, что он расхохотался и плюхнулся на длинную скамью. Он и не подозревал, что это несуразное движение десятков тел под однообразный пунктирный долбеж и есть та дискотека, которую все с нетерпением ждали. Мелькали руки, ноги, какие-то прыжки, хлопки, притопы – черт знает что! Он достал сигарету и закурил, с большим интересом всматриваясь в выхваченные цветовыми пятнами фигуры. Вдруг ощутил неприятную закрученную боль в ухе.
- Ты че, козел, оху.л совсем!? – проорал охранник. Через мгновение Ванька оказался на улице. «Может домой пойти» - подумал он от обиды. «Но как же? Ведь Таня!» - оставить ее там с этой оравой – это было выше его сил. Надо миновать охранника. И ему удалось. Через незаметный подсобный вход на второй этаж, потом вниз, оттуда в раздевалку и он с другой стороны, где плотно закрыт танцующими телами. Но курить, конечно, уже не стоит. Теперь бы найти ее. Человек двести сотрясало все помещение под модные зарубежные хиты. Из колонок какая-то женщина выкрикивала дерзким голосом «ноу-ноу! Ноуноу! ноу-ноу! Ноуноу! ноу-ноу! Ноуноу денс ноу лимит!». Группа парней, человек двадцать, схватились друг за дружку шеренгой и, на манер канкана выбрасывая колени и ноги вперед, орали это нескончаемое «ноу-ноу!». В шеренге орали и обезумевшие Вовчик с Егором. Вот Вика Косташинская все равно что упражнения делает - откидывает тучное тело назад и в бок и, как будто желая набить морду всевышнему, дергает руками вверх. Вот какие-то пацаны, девки. Эти как дуболомы скачут, а эти извиваются словно опарыши. Где же наши?
Ванька двигался вдоль стены, вглядываясь в темноту. Музыка менялась – и Modern talking, и Haddaway, и Bad Boys Blue, и многое-многое другое современное и хитовое. Световые вспышки были резки и недолги, чтобы было можно что-то увидеть. Вроде бы вот она, но миг затемнения - и уже кто-то другой изгибается, суча руками. Наконец долбеж кончился, тряска прекратилась, мужик из-за козлов в микрофон объявил белый танец. «Что такое белый танец?» - думал Титтонен, разыскивая Таню в толпе. Вдруг услышал совсем близко, слева:
- Вот он! – Маринка продиралась к нему, держа за руку подругу, - пригласи-ка ее! – шепнула она Ваньке в самое ухо. Началась медленная музыка, приглашать не пришлось – Танька обхватила худое тело Титтонена и потащила в гущу зала. «Не плач, еще одна осталась ночь у нас с тобой…» - потянул грустный голос из колонок. Это Таня Буланова начала свой слезоточивый хит, другая Таня, поважней, положила Ванькины руки к себе на плечо и талию. Титтонен не знал чего делать, он затрепетал, заволновался и, когда Таня плотно прижалась к нему, испытал сладострастный ужас и стыд, понимая, что она прекрасно чувствует его природный стержень. Капелька хищной наглости была в ее улыбке. В тот момент, когда штормовое волнение перемешало музыку и толпу в общую илистую муть, голова закружилась и губы встретились – неуверенный разоблачающий поцелуй. Этот остренький червячок во рту, округлость бедра, хрупкие предплечья… Ванька начал заваливаться вместе с ней, но быстро успокоился – Таня резко отстранилась и засмеялась, игриво глядя на Титтонена из-под темной челки. Он вдруг почувствовал знакомую рыбацкую уверенность – «есть! теперь она моя». Танец продолжался уже вне музыки, вне этого микростадиона с колыхающейся, словно подводные растения, биомассой. После Булановой пошел романтичный посвист под гитарные бреньки- это начало хита группы "Scorpions" "Wind of change". В зале раздалось несколько восторженных восклицаний. Еще поцелуи, еще обнимания и прижимания. Дикая эрекция, жадная страсть, сладострастная дрожь… ее обжигающие карие глаза, округлости полудетского лица, шея плечо, талия. Хотелось слиться, проникнуть, поглотить, впитать ее всю… но она все во время отстранялась, смеялась, дразнила…
Меж тем Иван заметил, как Егор обнимал Аню, а Вовчик Марину. Это было просто счастье! Танька моя, только моя! Голова кружилась, мыслей не было, Таня была пьяна и Иван Титтонен тоже. Они присели на скамью.
- Ванька, ты такой клевый… такой крутой… хочу с тобой на рыбалку… возьмешь? – мяукала она, двигая близкими бедрами.
- Да, давай завтра? – тепло улыбнулся Иван и положил ногу на ногу.
Таня засмеялась:
- Такой смешной!... Завтра не могу… - они поцеловались.
Когда все вышли курить – уже темнело. Что-то допивали… о чем-то болтали… было хорошо, спокойно, свободно… Вовчик отошел блевать, Егор повел Аню к дому, Иван, шатаясь, предложил пойти в лес, пожечь костер… все превратилось в безумие и сладкий бред, все смешалось…
Они расстались где-то у самой школы. Еще была слышна музыка… смех…, Таня жалась к нему…, они целовались снова и снова, чуть не падая в конце. Мир качался в разные стороны как девятый вал Айвазовского. Мимо тянулись косяки пьяных поющих рыб. Оказалось, что Таня живет прямо напротив школы. Иван попытался запомнить парадное и номер квартиры… Он сел закурить, а Таня сказала, что сейчас выйдет…
Асфальт с окурком в слюнной лужице стал, разворачиваясь, расти, приближаться. «Я сильно пьян» - понял он. Иван мотнул головой и огляделся. В темноте прямо перед ним нарисовалась белая машина – копейка. Титтонен тут же очухался. Он подошел ближе. Под капотом он увидел «а3826ЛД» (!).
- ****ный в рот!!! – заорал Титтонен, схватил пустую бутылку и замахнулся. Но был остановлен Таниной рукой.
- Вань, что ты!? С ума сошел?
- А? – опешил Титтонен.
- Тебе домой надо. Где ты живешь? Давай провожу?
- Не-не… сам…
- Марина, Вова! - крикнула Таня, - помогите ему! – Марина с Вовой двинулись к ним.
- Ну вот, возьми, - Таня засунула бумажку с адресом и телефоном в карман его рубашки, - аккуратней будь. Позвони мне! Ладно? – Таня быстро чмокнула Ивана в лоб и юркнула в парадное, как отпущенная плотвичка.
- Таня! – пролепетал Иван, но тут же был подхвачен Мариной, на которой уже висел Вовчик.
Утро было встречено с тяжелой головной болью. Уставший полуживой Титтонен с трудом оторвался от коврика на кухне, долго вспоминал и соображал где он. Ополоснув лицо и шатаясь из стороны в сторону, он обнаружил Вовчика в одной из трех комнат. Тот мертвецки валялся на диване полурастегнутый, в кроссовках. Башка взъерошена, рот широко раскрыт. Повезло, что родители на даче. Титтонен попил воды из-под крана, не выдержал, рванул в сортир, основательно проблевался. Еле нашарил свое, замотал кое-как шнурки, облокотясь о косяк распахнул со скрипом дверь, захлопнул. Соскальзывая, сваливался со ступеньки на ступеньку. Посидел с пять минут на улице, побрел в Каменку.
***
«Все! Новая жизнь! К черту этот старый дом, эту убогую чухонскую судьбу. Эти рыбы, одни рыбы! Таня! У меня есть Таня!!!» - примерно под такие раскаты эмоционального салюта Иван Титтонен с силой драил свои зубы старой пожелтевшей щеткой на улице у ржавого умывальника на следующее утро. Он побежал в город. У Егора он позвонил Тане, и оказалось, что она пересдает какой-то экзамен и будет ближе к вечеру. Ну что ж, к вечеру, так к вечеру. Вера Семеновна – мама Тани, с которой общался Иван, долго и настороженно выясняла, кто ее спрашивает, в какой школе учится и все такое прочее. Беседа Ивану не понравилась. Он не блеснул ни красноречием, ни манерами, ни всем тем, что может понравиться строгой одинокой женщине, которой уже за сорок. С Егором они пошли к Вовчику и долго обсуждали прошедшее веселье. Оказалось, что в постели Аня неотразима, а Вова как лох обломался. Что Иван, если б не Таня, мог круто влипнуть с машиной. И вообще вечер был незабываем и все очень круто оторвались. Вова утверждал, что Егор привирает, так как уже общался с Мариной, а та уже общалась с Аней. В общем, спор Егора и Вовчика чуть не привел к ссоре, однако было ясно, что Ивану круто повезло.
- Ну чего, может на рыбалочку все вместе съёрзаем? – спросил Егор.
- Не, пацаны, я уже с моей договорился. Потом… в другой раз.
Вечером Титтонен в той же одежде, что на дискотеке, только еще с пакетом своих старых рыболовных вещей, прогуливался с Таней по Планерной вдоль канавы, некогда связанной с Глухаркой. Теперь из воды торчали старые качели, покрышки и прочий мусор. Они медленно шли рядом. Что-то изменилось. Трезвые они стали немного стесняться друг друга, общались как-то на расстоянии, не держась даже за руки. Иван хотел закурить, но почему-то вовремя останавливал руку, рефлекторно тянущуюся к сигаретам в карман. Медленно прохаживаясь по грунтовой тропинке, Иван много рассказывал про рыбалку, про погоду, про лес, снасти и прочие тонкости рыбацкого скарба, отчего Таня начинала иногда скучать, но другой тематики у Титтонена не было. Таня быстро поняла, что Иван избегает всего того, что связано с его близкими, домом, будущим. Однако это ее не особо смущало, и она снова просила рассказать про какой-нибудь забавный случай из рыбацкой жизни. После Титтонен понял, что хочет узнать кое-что и от нее. Его более всего интересовало, был ли у нее кто-нибудь, но Тане тоже было от чего ускользнуть. Вечер заканчивался быстро.
- Ой, уже десять. Домой надо. Мама волноваться будет.
- Я провожу.
У парадной они стояли друг напротив друга и боялись встретиться взглядом.
- Ну ладно…
- Когда на рыбалку пойдем? Завтра можешь?
- Ой нет, дела… давай послезавтра?
- Давай, я зайду в семь.
- А не поздно?
- Ну давай в шесть, только ты не выспишься.
- А-а! – догадалась она, - ты… утра?
- Ну конечно!
- Тогда давай в восемь?
- Поздновато… ну ладно… давай. Я зайду.
- Нет, я сама выйду, - Таня посмотрела ему в глаза, быстро поцеловала в щеку и скрылась в темном проеме парадной двери. Ванька радостно поежился, теплой лавиной облило всю душу – мол, иди спокойно домой и не волнуйся.
Через день ровно без десяти восемь утра Иван Титтонен сидел у дома Тани и курил. Белой копейки рядом не было.
Глава.11
Рыбалка восьмая
Раздался щелчок кодового замка. Иван взволновался, но на крыльце появилась нервная такса, а за ней, на поводке зевающий толстый мужик. Солнце взошло, район отсыпался в летней тишине, ожидая зной. Обильно цвел шиповник, у панельных домов раскидывалась щедрая рябина и черемуха. Освещенная утренним солнцем детская площадка с грубыми металлическими сооружениями, раскрашенными в тусклые цвета, напоминала о прошлой вечеринке пятнами, бутылками, окурками. Титтонен начал волноваться, потому что уже прошли десять минут, и в это время давно пора уже было сидеть на Каменке с удочкой. Тани все нет и нет. Прошло еще пять минут. Щелкнул замок, Иван встрепенулся. На крыльцо выползла старуха с серым тряпичным мешком и побрела в сторону универсама.
«Чего по утрам столько старух вылезает?» - с раздражением подумал он. Прошло еще десять минут, Титтонен не на шутку стал волноваться. Где Таня? Может она того? Он закурил и стал о чем-то думать. О чем-то своем.
Вдруг он услышал, как распахнулась форточка где-то наверху и ему под ноги упала карамелька.
- Я иду! – услышал он долгожданный голос. Только он поднял голову, как форточка закрылась. Он взял конфетку, бросил окурок, и взволнованный встал. Сердце в груди начало отдавать где-то в шее. Очередной звон замка - и на крыльцо выпорхнула Танька. Белая футболка, светло-голубые джинсы с закатанными почти до колен штанинами, легкие белые тенниски.
- Привет! – буркнул Титтонен, - что в пакете-то?
- Так перекусить…, полотенце.
- А че без куртки?
- Ты чего? Такая жарища! Идем?
- Вот дождь начнется, да и вообще комары, клещи всякие… - настоятельно пояснял спешащий Титтонен.
- Клещи?
- Да пойдем уже! – раздраженно и взволнованно произнес Иван, тут же поймав себя на грубости.
До места он старался идти быстро, поскольку карась скоро перестанет брать, поэтому Таня немного отставала. Он то и дело останавливался, не понимая как можно так легкомысленно относиться к рыбалке. Но минут через тридцать они были на месте. Тот же бережок, вода спокойна, ни души, только духи.
- Тут так здорово! – воскликнула Таня. Она скинула пакет и села на траву. Иван сильно волновался от своего не одиночества, делал вид, что пришел ловить рыбу и стал быстро налаживать снасть. Таня с интересом спокойно и весело наблюдала за ним. Титтонен был как в западне. Будь он один, то плевать он хотел на все и вся, но теперь к нему в дом пришла симпатичная гостья, и он ее любил, хотя не осознавал этого. Он боялся этого. Его руки делали неуверенные и неловкие движения, червь соскальзывал, заброс не получался, а Таня все улыбалась. Он чувствовал ее спинным мозгом позади себя и никак не мог поверить, что еще пару дней назад страстно обнимал ее.
Наконец заброс сделан, хоть чуть-чуть не туда (да и черт с ним) и Иван сел на берегу.
- Титтонен! А Титтонен? Почему у тебя такая смешная фамилия?
- Это финская фамилия, - после паузы пробурчал он.
- Ты что из Финляндии?
- Нет, я местный… предки дальние оттуда. Этот лес называется Юнтолово, а разлив – Лахта – это все тоже финские названия, мне отец говорил… - он обернулся и увидел в метрах трех от себя улыбающееся милое личико Тани. Она смотрела как-то игриво и по-доброму одновременно. Ему стало легче, и он неловко улыбнулся.
- А у тебя какая фамилия? – спросил он, вернувшись к поплавку.
- А смеяться не будешь?
- Не-а.
- Финтифлюшкина, - Титтонен усмехнулся.
- Ну вот, а говорил…, - наигранно обиделась Таня.
- Не…я…
- Да я пошутила. Серова, моя фамилия.
Солнце поднялось. Бушующий обильной зеленью берег реки Каменки источал спектры запахов и звуков, начиная от чваканья водяных гадов, сливающихся со щебетанием и чириканьем пернатых, и, заканчивая, стрекотней насекомых. Комаров было мало. Слепящее солнце как бы зафиксировало в зное все вокруг, надломив время. Ничего не менялось, вода спокойна, ни один лист не дрогнет, все звуки слились в один монотонный фон, поплавок стоял как часовой у Мавзолея.
- Тебе в куртке не жарко? Снял бы. – Иван послушно снял куртку, оставшись в футболке.
- А сапоги твои? – Титтонен потихоньку один за другим спихнул ногой о ногу и сапоги, снял и носки.
- Че у тебя не клюет?
- Ну так мы пришли во сколько? Уже все… клев кончился… видишь какая жара?
- Рыбке жарко… она, наверное, в тенек ушла отдыхать.
- Да какой на фиг тенек? – раздражался Иван, но снова поймал себя на излишней грубости, которая происходила от растерянности, неуверенности, - карася высиживать надо, - поправился он.
Таня сняла футболку и джинсы. Иван не смог обернуться, но он все слышал. У него начало колотить в груди. Уже никакой рыбалки… что дальше? Никого. Первый раз наедине с полуобнаженной любимой девушкой. Только палящее солнце, звенящая зноем жизнь, терпкий запах всего зеленого и цветастого, голова кругом. Невыносимо. И тишина…
Она встала, он это услышал… вся душа ушла в живот, в пах… сердце настойчиво и неотвратимо накачивало кровь туда… … откуда-то прилетел сладкий трепет уничтожающий все рыболовное и вообще все нутро Ивана. Что же сейчас? Что же сейчас? Как пугающе сладко… как сладостно и жутко…
Она подошла ближе, вытянулась и тряхнула головой. Ее чуть вьющиеся локоны распались по шее и щекам – Иван это увидел краем глаза. Непослушными руками он достал сигареты и, искусственно кашлянув, чтобы прийти в себя, закурил. Она стояла рядом в метрах двух с боку в том же желтом купальнике. Иван дернул головой в ее сторону и вернулся на стоящий поплавок. О! Боже! Этот профиль… этот переход от шей в упругую небольшую грудь, от нее животик не сразу вниз, а как бы чуть скошен вперед, а потом после сладкого бугорка туда – скос вниз и назад и тут же плавная линия бедер обратно волной вперед и снова назад. И все так плавно… сладко…
У Титтонена кружилась голова, в паху пожарище и этот долбанный поплавок – вертикальный, спокойный, прямой. Хоть бы колюшка клюнула что ли…
- Вань можно мне половить? – мягко спросила Таня.
- А? - Титтонен весь гудел как трансформатор, обернулся, покраснел – эти феминные формы… идеал… Она поняла, села рядом. Ее запах прямым ударом добил нашего славного рыбака, героя Лахты и всея Финляндии, этого придурка, грозу всех окуней и щук, этого наглеца и психа – кидальщика бандитов, этого фанатика – повелителя лещей и плотвы, этого гопника и раздолбая – бога карасей…
Она взяла удочку и нежно провела по ней своей миниатюрной ладошкой. Титтонен встревожено посмотрел на нее… она побледнела и из лукаво-игривой стала взволнованно-серьезной. Тут же залилась краской и Иван, одурев от умоисступления грузно, смешно, по-медвежьи повалился на Таню. Вершина сладострастия была где-то совсем близко, и он понял, что секунда пребывания на этой вершине стоит всей его жизни.
Камера отъезжает в сторону, мы видим пышущий зеленью лес на том берегу, плеск мелочи в кувшинках, пролетающую над цветками стрекозу. Слышим вздохи… потом стоны… стонут оба.
Первый раз Титтонен кончил быстро. Угадав финальный аккорд, Танька оттолкнула его, и ее живот тут же заблестел на солнце от густого семени. Она зачем-то размазала, нюхала руку, потом вытерла полотенцем. Он снова возбудился. Второй акт, произошедший сразу после первого, был чуть подольше. Она покачивалась у него на коленях, поставив свои локти ему на плечи и обхватив сзади его голову. Его нос и язык резвились меж двух упругих колючих бугорков. Головокружение, сладкий мед вожделений и ласк. Еще и еще! Да! Да! Вспышка и Титтонен отваливается как насосавшийся кровью клещ. Третий – Танька пищала на весь лес, дополняя всю его знойную звуковую красоту, а Иван гладил ее спину и активно дышал - происходил минут десять. Взрыв! Томные ласки, поцелуи, жадные стоны… потом отвал. Отдых и вздохи. Таня быстро сгребла куртки, штаны и полотенце ближе к кустам и они развалились с сигаретами в зубах, не говоря ни слова. Слишком высоко в небе плыли ватные обрывки облаков. Она прильнула к его плечу, а Иван тупо смотрел на еле шевелящуюся листву над головой.
- Ты ловил рыбку, а поймал меня, - тихо промурлыкала она.
- Угу, - отозвался Титтонен.
- Дурачок…, - сладко прошептала она ему в ухо и обняла крепче. Он положил ладонь на ее бедро, пальцами полез туда под трусики. Она задышала, он тер ее лобок, она нашла его член…, одурели, уснули минут на десять.
Очухавшись, они вспомнили про чай и бутерброды, говорить не хотелось, но надо.
- Интересно, что там с червяком…, - задумался Иван, - может, склевали?
- Так посмотри.
Иван неловко пошатываясь в семейных трусах подошел к берегу. Вскоре в его руке заблестел небольшой окушок.
- Ой, рыбка! – воскликнула Таня.
- Блин, заглотил, зараза, – констатировал Титтонен, ковыряясь пальцем во рту рыбы.
Он поменял наживку, взял сигарету и забросил. Поднялся небольшой ветерок. Весь берег зашевелился в ярких откликах лучей. Начался клев мелочи. То окушок, то плотвичка каждые пять минут садились на его удочку, но он ловил без азарта. Таня ходила туда сюда, поворачивалась так и этак, выставляла ножку вперед, наклонялась и рукой отбрасывала свои локоны, поворачивалась спиной… он увидел упругую попку, оформленную желтыми трусиками, и его лапы опять потянулись к Тане. И снова… и снова…
- Ты моя сладкая, - наконец что-то неуверенно произнес Иван относительно к Тане после пятого раза, и попытался нежно обнять ее.
- Дурачок, ты мой…
Они долго лежали вместе и очень мало говорили. Было хорошо, уютно, спокойно.
- Ты меня любишь? – спросила она.
- …? - Иван не знал, что и как сказать. И вообще он не знал, как надо говорить. Ему было сложно сказать «да, я люблю тебя». Но она и не требовала этого.
- Я тебе нравлюсь очень-очень?
- Да, нравишься, - ответил Титтонен. Это было проще, но все равно он сказал это неуверенно, как ребенок. Она крепко обняла его, и они отключились в тени часов на пять…
Вечерело. Рыбалка давно закончилась. Они лежали и смотрели в небо. Он гладил ее плечи и был опустошен. Потом был костер, чай, бутерброды. Уходить не хотелось, они постоянно обнимались и целовались. Она, придя в себя, начала его расспрашивать о всякой чепухе, учила правильно целоваться.
- А у тебя, до меня был кто-то? – спросил Иван.
- Нет, ты первый, - соврала Таня.
Начался вечерний клев. Таня поддерживала костер. Она аккуратно расстелила полотенце, сложила все вещи и села в задумчивости, обхватив колени. Титтонен стоял с удочкой и дергал то окушков, то плотвиц, то густерок.
- Щас бы ушицы сварить, здорово было бы, - сказал он, - котелок нужен.
- Есть хочется, - поддержала она.
- Слушай, у меня тут недалеко котелок есть, давай схожу. Это минут пятнадцать. Там и соль есть.
- Как? Тут? У тебя?!
- Ну да. Есть у меня тайничок там ближе к Лахте. Ты посидишь тут, подождешь меня?
- Ой, Ванька глупыш! Ну куда ж без тебя я пойду – я не знаю ничего. И оставаться не буду – страшно.
- Чего? – засмеялся Иван, - что тут бояться?
- Пойдем вместе.
- С тобой долго будет… посиди, не бойся, здесь никого нет.
Иван бегом через лес срезал ближе к разливу, туда, где хранил плот и обнаружил, что плота нет. Он вспомнил с ужасом, как ушел тогда, оставив плот на берегу. Прибежал к тому месту, но плота не было. Он был потерян. «Ну и черт с ним» подумал Титтонен. Он взял котелок, ложку, соль и вернулся на берег, затратив на все про все двадцать минут.
- А я рыбку поймала! – воскликнула Таня, немного наклонившись стоя у реки и поправляя волосы, - это кто?
- А… это густерка, - ответил Титтонен ей. Она с азартом следила за поплавком.
Была горячая уха, обнимания и болтовня. Начало темнеть. Иван и Таня, обнявшись, сидели у костра. Иван, после колебаний все-таки спросил:
- Тань, а почему ты меня… ну это… почему со мной…?
Таня повернула к нему свои большие, но не печальные глаза.
- Ты знаешь… ну… в тебе что-то такое есть… что-то настоящее. Я очень люблю природу, все детство провела на природе, но не здесь. Мы в деревне жили, потом сюда переехали. В общем… друзья твои – Егор и Вовчик – они городские. Дискотеки там, тусовки, шмотки. Это все быстро надоедает. А тут красиво, и ты тут как свой, как у себя дома. Все знаешь… рыбу вон какую ловишь. Мне когда Егорчик про того карася сказал… так это я заставила всех к тебе подойти… они все кричат, болтают… весело, конечно, но что-то не то. Пустое все. Вот женятся они и будут у ящика валяться, а мне скучно так. Мне интересно ходить везде, смотреть. Вот костер горит, уха горячая, вон звезды на небе, птички щебечут и спокойно и красиво. Я суету не люблю. А ты как раз такой уверенный и спокойный, правда, только тут. Там на дискаче ты был очень смешной. А тут…. У тебя вот и удочка эта и червяки твои и всякие там… ну как его? В общем, как-то складно все сочетается. Вот берег, вот ты сидишь и ловишь. Это очень все складно смотрится, понимаешь? Поэтому ты хороший, очень хороший, хоть пьешь и куришь и плохо выражаешься иногда.
Она помолчала, потом взглянула на Ивана и тихо произнесла:
- Я тебя полюбила.
Иван не удержался и обнял ее и поцеловал под ушко:
- Я тоже, - прошептал он. Они поцеловались.
- Ты очень красивая… у тебя вот такие классные… эти, упругие и вот, – он начал гладить ее бедра.
- Не надо Вань, хватит…, не сейчас… давай лучше пройдемся по берегу, сидеть надоело.
Небо стало темно синим. Если в городе еще светло, то в лесу уже мрачно. Поплавок еле видно. На небе появилась полная луна как безмолвное пустое лицо, брызнувшее вокруг себя несколькими веснушками звезд. Взявшись за руки, они пошли босиком по тропе.
- Ты очень сильный, хоть и щуплый. Посмотри какая луна… Ой! – рядом из кустов выпорхнула крупная птица, и Таня прижалась к Титтонену.
- Ты чего? – весело сказал он, - не бойся…, вроде совка вылетела.
- Тут совы есть?
- Конечно.
- Я их только в зоопарке видела. Ты знаешь, - продолжала она, - я тебя, кажется, видела раньше… зимой. Ты у лунки сидел в сером ватнике, да? Там, на разливе, да?
- Точно, в сером. А ты как там оказалась?
- А мы тогда с подругой на лыжах катались, я еще палкой в лунке застряла… вот ругалась, на вас, рыбаков, - засмеялась она.
Они дошли до непроходимых зарослей кустарника и повернули обратно. Иван стал рассказывать про зимнюю рыбалку. Таня с интересом слушала.
- Мне очень нравится зимний закат, - начал откровенничать Иван, - так красиво когда небо и снег становятся розовыми. Вспоминается что-то далекое и вечное. Просто уходить не хочется.
- Да, я помню. Мне тоже нравится. А тебе там не холодно?
- Нет, привык. Я вообще к любой погоде привык. Один раз в лесу спал, когда дождь со снегом был.
- А ты смерти боишься? – вдруг спросила Таня.
- Чего?
- Ну, смерти? - они остановились на своей полянке у прогоревшего костра.
Титтонен закурил и посмотрел на небо. Оно стало еще темнее. Луна уперто светила ему в лицо так, как будто она задала этот вопрос.
- Я не знаю… что это такое? У меня отец умер. Теперь, наверное, не боится… не знаю…
- Ну, вот я сейчас тебя зарежу, - хихикнула она, - или вот маньяк сейчас из кустов прыгнет и убьет нас. Тебе не страшно?
- Маньяки у вас в городе ходят…, а ты меня? – он рассмеялся, - милая…
Они поцеловались и пошли дальше по берегу.
- А я боюсь. Вот раз и все – ничего нет, страшно… а иногда хочется умереть…
- Ты чего?
- Ну просто так, интересно, вдруг что-то и есть… там…
- Да брось ты эту ерунду молоть!
- Нет, погоди… смотри какие звезды, - они посмотрели на небо, - вот эти звезды когда-то были людьми. Один умирает и возникает новая звезда, а кто-то рождается и умирает звезда – понимаешь? Хотя в Библии наоборот.
- Ты что в Бога веришь?
- А ты нет?
- Нет.
- Хм…
Тропинки не было видно. Они снова дошли до тупика из кустов и снова повернули. Пот стопой Титтонена липко квякнула лягушка.
- От сука, блин!
- Раздавил?
- Фиг знает, наверное,… щас звезда загорится.
- Дурак! – обиделась Таня.
Титтонен испугался, что обидел:
- Таня, Танечка, я не хотел… пойдем домой?
- Погоди, - Таня подняла с земли маленького лягушонка, из которого торчали кишки.
- Да-а… а ведь мы такие же…, - задумчиво произнесла она, отчего Ивану на мгновение стало чуть жутковато. Он взял труп и бросил его в воду.
Она снова повела его вдоль реки. Совсем стемнело и какое-то время они медленно брели босиком по сырой глине молча.
- А ты знаешь, я ведьма…
- Чего?
- Ну про меня так говорили, - успокаивающе засмеялась она, - я могу заворожить.
- Кого?
- Ну тебя, например! – она схватила его за плечи, как будто желая укусить за ухо.
- Да ну…
- Ну вот у нас в деревне когда курочку надо зарезать, меня зовут. Я ее успокаиваю. Я и кроликов успокаиваю и котят.
- А вы что котят режете? – засмеялся Иван.
- Дурак, ты Титтонен! Я вообще все живое люблю, у меня, мама говорит, зеленые пальцы.
Они дошли до кустов и развернулись. Титтонен посмотрел на Таню. Она завела свои локоны за ухо и опустила глаза. Лунный свет искрился на ее волосах, и делал ее лицо и лоб бледно мраморным. Иван бросил взгляд на воду, на темный лист кувшинки, но вдруг испугался оттого, что его темнота, расширяясь, стала затягивать в какой-то туннель. Тут же что-то очень быстро со стороны леса сбоку тускло и настойчиво замелькало, как маячок. Иван вздрогнул и обернулся, но там ничего уже не было.
- Тань пойдем домой, поздно уже!
- Ой, да! Пора! Мама уже, наверное, волнуется, - она взволнованно посмотрела на него своими большими глазами.
- Давай собирай все! Хватит ходить тут! – они быстро засуетились, все скомкали в пакеты и рванули в гущу леса по тропинке, которую Иван Титтонен знал на ощупь. Через десять минут они были уже при выходе из леса на теплой травянистой опушке, залитой белым светом луны. Успокаивающе слышались гудки машин и лязганье трамвайных вагонов.
- Давай последний разик, Тань? – он взял ее руку и приложил к своему эрегированному члену. Таня начала громко дышать.
- Нет, не надо… не хочу…
- Ну давай, Танечка, милая… девочка моя… пожалуйста… Тань…
- Отвали, дурак… не надо, - приторно дышала Таня, - но под напором оставшейся страсти они все-таки завалились на полянку… и буквально через час оба крепко спали каждый у себя дома.
Глава.12
Рыбалка девятая.
Танька уехала, на каникулы в родные сельские пенаты, где половина ее жизненных сил было взращено чрез поколения рязанской губернии. Другая половина – отцовская – происходила из вологодской области, и те спонтанные воспоминания Титтонена о своем суровом и счастливом детстве под песню «Где же моя черноглазая где?» имели пророческие корни. Ванька затосковал. Сильно. Сначала глодало, тянуло, давило у шеи. Ни есть, ни спать не хотелось, пах жгло, но совсем скоро в душе взросли и заколосились ядреные камыши. Зашумел летний, горячий лес, заплескалось в прибрежной траве, поплавку захотелось взять реванш и вновь встать на стражу в торфяной мутноватой пучине. Вдруг вспомнилось - берет карась. Можно было конечно ловить на мысу, но лещ обленился, да и ловить его надоело. Если он есть, то есть – наловишь порядочно, а если так, один два… неинтересно торчать из-за этого весь день, отмахиваясь от мошкары. Леща было наловлено в этот сезон порядочно. Теперь гораздо интересней карась, хитрый и осторожный. До двух килограмм. Червь, тесто, опарыш. И кто же теперь настоящий Ванька Титтонен – безмозглый рыбак-фанатик или взрослеющий влюбленный юноша, было уже не понятно.
Иван около шести утра как обычно прикрыл калитку, до тошноты надоевшую своим скрипом, и с легкой бамбуковой удочкой полетел к лесу. Всю дорогу он думал о Тане, но боль разлуки, подлеченная рыбьим жиром, отступала. Еще в полукилометре до сосняка Титтонен заволновался – на пустыре перед входом в Юнтоловский лес поплавком белела легковая машина. «Ну вот, наконец» – подумал он. Осторожно, прячась в придорожных кустах, подкрался, подошел к ней. Убедившись, что никого нет, прошуршал резиновыми сапогами к копейке и узнал номер – «а3826ЛД». Тут же нашел кирпич, но со стороны улицы Шаврова, да и со стороны Планерной стали появляться люди. Титтонен выругался, бросил оружие и нырнул в сосняк – ничего не поделаешь, пока можно узнать, чем на этот раз занимаются браконьеры. Проходя вглубь леса, он продолжал материться на останки от уикэндов тупых бездельников и жадной толсторожей сволочи, и вскоре проскочил через канавки к тропе. Иван всегда на рыбалку шагал быстро, ритмично, ловко огибая кустики, кочки, выступающий корни, стволы, но только не теперь. Он двигался как лесной кот, озирая и обнюхивая все вокруг. Ни в коем случае не засветиться! Рыбалка на крупного карася была испорчена.
Как только показался просвет между береговых берез и испаряющаяся гладь Глухарки, Иван замер. У противоположного берега, метрах в двухстах от него по колено в воде стоял человек. В руках он держал веревки, тянущиеся к этому берегу через все русло. Титтонен осторожно попятился и стал потихоньку уходить от воды в глубь леса. Удостоверившись в том, что находится в безопасной зоне видимости, он, не спеша, побрел вперед. Идти было тяжело – тропинки не было и Иван пробирался сквозь заросли кустов, разбавленными одинокими березками и осинами, стараясь хрустеть как можно тише. Берег толком не видно - надо лезть на дерево. Титтонен нашел подходящее и, стараясь как можно меньше нарушать шум птичьих голосов, полез наверх. Когда верхушки кустов остались внизу и впереди были лишь редкие стволы, он уперся взглядом в проблемную точку. Полуголые Зураб и Артур медленно брели по колено в воде с бреднем, каждый вдоль своего берега. Тащить бредень через все русло шириной около 40 метров было очень тяжело. Они прошли вперед совсем немного и тот, который был на дальнем берегу, стал тянуть веревки на себя, предварительно привязав свою часть бредня к березе. Второй вошел в воду, нырнул, переплыл, выбрался на берег брата, взял веревки. Активно таща, Зураб и Артур подтянули к берегу плескающуюся, словно кипящую, серебристую рыбную массу. Первый держал веревки, второй подбежал с сачком и мешком из-под сахара. Дальше они в течение минут пятнадцати переловили всю рыбу и завязали до верху полный мешок. Они потащили мешок на берег и поставили его рядом с еще одним, тоже полным доверху. Потом сели и закурили. Титтонен скрежетал зубами, дрожал от ярости всем телом, материл десятиэтажным матом…, вдруг быстро спрыгнул и помчался обратно в город. У Титтонена уже отшлифовывался план. «Лишь бы Вовчик был в Питере!» - пульсировало у него в голове.
Зевающий и недовольный Вовчик отворил дверь.
- Вован, бензин у тебя есть? В гараже… есть?!
- На хера тебе? Мотоцикл что ли спер?
- Одевайся – все расскажу. – тот с показным неудовольствием зашлепал в комнаты.
У отца Вовчика был москвич, он хранился в гараже неподалеку, на окраине. Там была целая куча всякого барахла и был бензин. Вовчик по дороге почти не слушал Титтонена, всячески сопротивлялся уговорам попасть в лес, но под напором, сдобренным перспективой пива и мнимой подружкой Тани – сосалкой и давалкой - привел в отцовский гараж. Там, громко зевая, объяснил, куда и как наплескать немного бензина.
- Хочешь фейверк посмотреть? – хищно спросил Титтонен, завинчивая пластиковую бутылку с горючим из-под херши-кола.
- Да ну его! Я в эти блудняки вписываться не буду.
- Приссал? Ну и чеши спать! - буркнул Титтонен, на что Вовчик обиделся, - да ладно, ладно… скоро зайду с киром.
Иван побежал к пустырю, минуя размякших от жары прохожих, пышущие зеленью дворы, садики, увядшие клумбы и моля всевышнего, чтобы автомобиль был на месте. Тот стоял как прежде, чуть скособочено к лесу, на пыльном с обломками кирпичей и щебнем пустыре. Народу было немного, да и то в основном пенсионного возраста. В лес пока никто не шел. Иван открыл крышку бензобака, сделал огнеопасную дорожку из бутыля метров в десять и чиркнул спичкой. Легкое прозрачное с голубым основанием пламя долетело до отверстия бензобака… полыхнуло и рвануло так, что у Ивана, стоящим уже далеко от копейки за сосной, заткнуло уши и мощно толкнуло химически горючей вонью в грудь. Он жадно по-дьявольски захохотал и побежал по кустам в сторону своего поселка. В полукилометре от происшествия он спокойно закурил. Над лесом возвышался и клубился прямой черный столб метров в пятьдесят. Закономерно, основательно, ровно. Титтонен в обход дошел до своего жилища. У скамьи бросил удочку и червей, взял какие-то деньги и побрел к дому Вовчика. Также в обход.
- Выглянь-ка в окно, - сказал Иван прямо с порога, держа в руках пакеты с выпивкой.
- Ого! Ох..ть… - протянул Вовчик, наблюдая как за окном вдалеке над лесопарком рассеивалось серое туманище…
- Это я браконьерскую машину взорвал, - хвастанул Иван.
- Ну ты даешь… они если узнают – тебе пиз..ц.
- А по х..! налей-ка лучше, - Титтонен, щурясь, вглядывался в дымящееся небо.
- А чего ты там про телочку говорил? – пробужденное воодушевление рождалось в глазах Вовчика вместе с пеной из-под открываемой пробки.
***
- Ну что, Арик, устал? – шлепнул по плечу Зураб брата, когда они сели на три битком набитых рыбой мешка.
- Да…, - протянул тот, выпуская дым, - тут на четыре-пять точек… сколько это по деньгам-то примерно?
- Не знаю, брат…, но много, это точно… чего грустный такой?
- Да маму вспомнил… дом… горы…
- Скоро поедем брат, домой… деньги заработаем - уедем. Слушай, дай еще вино и сыр.
Они сообразили бутерброды – разломали батон, сверху положили по неряшливому куску брынзы и по пучку кинзы. Оба задумались. Плохо шло рыбное дело, доверенное дядей Сафаром. Ведь как они тут? В родном селе, далеком, горном, маленькие Зураб и Артур гоняли ручьевую форель хворостинами, делали плотины, доставали руками. Вся семья радовалась – «ай Зуря и Арик молодцы! Настоящие рыбаки!». Хорошо жило село в советские времена. Были колхозы, клубы, соцподдержка. А грянул ПУТЧ – встало все, развалилось. Лишь в больших городах еще теплилась жизнь какая-то, пошла коммерция, бандитизм. У дяди Сафара были старые связи с Питером. Вот и выплыло подполье и разделилось на кормные сектора – кому что по нраву - мясо, или овощи-фрукты, алкоголь, шмотки, молоко… а братьям досталась рыбная доля – на мол, действуй по нраву своему. Разделяй и властвуй. Зураб и Артур сидели на берегу Глухарки, обедали, молча глядя в сырую глину под ногами.
И тут справа раздался глухой гром, они вздрогнули и повернули головы – над лесом, со стороны города взметнулся столб черного дыма.
- Что это, Арик?!
- Не знаю, Зураб…
Через секунду у обоих возник единственно возможный вариант.
- Плять!!!
Они метнулись в сторону города.
- А рыба?!
- Сиди тут! – всполошился Зураб, - нет, вместе пошли, быстро!
- А рыба?! Вещи?!
- Рыбу в кусты! Нет!!!
- Побежали! - крикнул Артур, - бляаааадь!!!
- Сука!!! Быстрей!!
Все перепуталось, братья метались, не понимая что делать. Не помня себя, ломая кустарник, понеслись к машине. Проваливаясь в окололесном болотце, хватаясь за тростник, подтягивая руками ноги, матерясь, увидели полыхающий пустырь. Там уже собрался охающий и взволнованный народ, с Шаврова подъезжала милицейская машина. Полуголые братья в закатанных до колен трениках и кедах на босу ногу, схватившись за черноволосые головы, как ошпаренные бегали вблизи, но когда увидели милицию, осторожно попятились обратно в лес. «Что с машиной? Что с рыбой? Что делать-то? Но только не менты!» - лишь это мелькало в их глазах, когда они встречались взглядом. Добежав до места промысла, они сдуру выплеснули один мешок полудохлой рыбы обратно в Глухарку. Увидев результат, испугались еще больше: рыба неотвратимо гибла. И тут зашелестели кусты - мимо них к городу шел рыбак, он с изумлением покосился на всю эту слизистую мерзость, словно в мыльных пузырях прибиваемую к берегу. Испуганные братья прижались спинами к березам. Ошеломленный рыбак смотрел то на рыбу, то на них. Он не успел и слова произнести, как братья попрыгали в воду. Плескаясь, они перебрались на тот берег, оставив два мешка.
- Это он поджег! Он! – кричал Артур. Уже не разбирал пути, несся в лес.
- Машина! Машина! – бубнил Зураб. Перепрыгивал, спотыкался, - убью!
Они скоро выбрались на замусоренный пустырь и надолго замолчали. Безысходный ужас переполнял обоих. Потеря сетей, улова, барахла и шестидесяти тысяч в прошлые разы по сравнению со взрывом машины казалась сущим пустяком. За весь сезон им почти ничего не удалось заработать, тогда как остальные братья неплохо поднялись в своих сферах промысла. Они давно отдали долги дяде Сафару, и он все с большим недоверием и подозрительностью поглядывал на Зураба с Артуром, когда те клялись, что дела идут хорошо и все вопросы будут решены в самое ближайшее время. Теперь без слов было ясно одно – нужно устранять главную помеху, Ваньку Титтонена.
- Как мы его найдем? – после получасового молчаливого отходняка спросил Артур.
- Не знаю… пасти как барана что ли у леса или на рынке?
- Я бы на его месте на рынок не пошел. Он знал номер машины, значит, все понял еще тогда, на рынке, когда мы…
- Ай, умник, да ясно уже! Я думаю так – надо чтобы кто-то его заметил, когда он сюда приходит, и нам позвонил. Нужен…
- Брат! Брат! – перебил Артур, - там же стоянка, там есть человек…
- Точно! Утром за машинами на работу люди ходят, значит, вахтеры не спят, значит, договоримся за бутылку.
Так и решили. Они вернулись обратно, собрались, потащили два тяжеленных мешка из леса. Дохлая рыба равномерно дрейфовала по всему истоку Глухарки. Занесло и в камыши.
Глава.13
Рыбалка десятая. Последняя.
До приезда Тани оставалось три дня. Конец августа выдался дождливым, серым. Но было тепло. Откормившаяся за лето рыба клевала плохо, в основном мелочь. Пацаны, порядком охладев к рыбной ловле, все больше гоняли мяч по полям у поселка. Титтонен иногда участвовал, безазартно бродил у ворот, подпинывая в удобный момент сапогом полусдутый мячик или, сняв кепку, подставлял обритую голову. Подошла урожайная пора – Егор и Вовчик разъехались по своим дачам. Их руки вспомнили грубый обхват рукоятей лопат и граблей, тогда как Титтонен не изменял своему облупившемуся кое-где бамбуковому удилищу. Он рыбачил регулярно. Светало теперь позже, и пенопластовый поплавок замирал на воде не в пять-шесть утра, а в семь-восемь.
Вот и теперь, закутавшись в свой старый прорезиненный плащ, Титтонен сидел в устье Каменки под теплым дождем. Поток воспоминаний и бессвязных мыслей заполнял его накрытую капюшоном голову после редких поклевок небольшой плотвы. «А и пусть, что мелкая» – думал он – «на завялку самое то. И Танька любила поковырять желтоватую плоть, да и с пацанами будет с чем пиво попить. Осенью хищник пойдет, спиннинг новый на браконьерские деньги купил, блесен разных…а там глядишь и в ноябре-декабре ледок встанет. Вот и ледобур титановый тогда опробуем. Браконьеры пропали куда-то – ни сеток, ни лодок, ни машин не видать. Наверное, справился с задачей, довел до конца, а значит пойдет рыбка как раньше. Значит, и жить дальше будем. Вот только Таня… тут рыбацким делом не обойтись, мир-то вокруг какой. Неужели придется в школу опять идти? А потом? Учиться чему-то надо? В рыбацкое дело идти надо. Только в рыбацкое. А что там, как сейчас? По морям? Залив? Ладога? А там своих дельцов полно. И не известно еще каких. Вона тут какие рыбинспекции… а черт знает… советоваться надо, думать… а ладно… после…
О, клюет.
Плотвичка, грамм восемьдесят. Вона еле зацепилась… иди в мешок к своим рыбятам… где там наши червячки, молодцы? Давай-давай сюда… скользкий зараза, верткий. Хороший все-таки крючок с бороздками, червь жирный. Куча гниет за домом – вот они на отходах такие и вырастают… ныряй. Оп, и сразу поклевка… что ты дрочишь-то? Бери нормально, а то толкает туда-сюда. Бульк-бульк… оп! Есть. Вот так притапливать надо, иди ко мне родная… красноперочка… жирненькая. Прыг в мешок.
Да… Танечка моя… как бы не гульнула в своей деревне. Приедет – намекну, по глазам узнаю. А глазки-то у нее большие карие, выразительные… ох, ты где ж ты моя черноглазая где? В Вологде, Вологде, Вологде-где…. в дооооме, где резной палисааад… как мы тогда с мужиками-то ездили на Лемболовское... у дяди Жени приемник с этой песней играл… Главное вчетвером влезть в один мотоцикл! Ексель-моксель. Я мелкий в люльке с Толяном, дядя Женя с батей на самом… жара, пыль… ох и рыбалка была! Кружки на щуку ставили, леща в ямах натягали, одуреть… а еще тогда с ними же по осени в канавах двух налимов взяли. Вот это уха, так уха! Блин, лодочку бы тоже справить – с Танькой поеду на канавы перед ледоставом, кружки надо только найти да наладить. Только там какая-то гнида деревья валить начала… оп клюет! Плотвичка…
И что ж они все сюда ходят-то толпами жрут и жрут? Жрать дома надо. Тут-то чего? Лови рыбу, грибы собирай, ягоды. Жрать-то зачем? Так хоть убери за собой. Тфьу, ептую! Эх…
Вон еще плотвичка. Это ничего грамм под сто двадцать. Скорей бы лед встал. Пацанам все расскажу, покажу. Научатся ловить. Они ведь как думают – дырку просверлил, крючок опустил и сиди. Шыш. Ветерочек так пошел, значит так надо, а если на ямку, то так, а эту подкормить, да не булками, а отрубей возьми, мотыльком сдобри. Тут же все чуять надо. Мормышки вот купят яркие – красные, зеленые, золотые, светящиеся – на них только мелюзга глупая хватать будет. А крупная рыба умна. Она-то и выросла, что умна была. Ее обмануть надо…
Чего там клюешь или нет?
Да-а… ее обхитрить надо. Вона как меня батя учил мормышки лить – нет-нет да и сделаешь заусенец какой хитрый. И вот уже игра по-другому идет. Эти трясут как погремушки, а тут положил маленькую, невзрачную на дно илистое и тук… тук… тук… она и проглотит, потому что знает - не мормышка это вовсе, а животинка. А мелюзгу дергать – дело не хитрое. Там где мелочь крупняк не ходит. Оп! Еще плотвец.
Хорошая рыба мелюзги сторонится – сожрано там все, пусто. И места она свои кормные держит, и знаю я такие места… ничего… порыбачим этой зимой. Танька с Анькой и Маринкой на лыжах рассекать будут, а Вован с Егором полосатиков дергать, да вино с чаем прихлебывать. Все же нельзя им все секреты сразу. Может и не рыбаки они вовсе. Скисают быстро, за бутылкой чуть что бегут. Посмотрим… хотя вона тогда Егор Вовчика на санках тащил, когда тот ногу поломал. Этот тащит, а тот с больной ногой на рыбалку в минус десять. Нормуль. Ведь потянуло их что-то с такой силой. Это видать, когда я им окуней показывал. Не те, что у них – матросиков, а нормальных горбачей по двести-триста грамм. Заразил, значит. И хорошо… лучше, чем на диванах… да и тяжко одному… Эх батя, батя… куда ж ты ушел?... сколько время-то? Или рыбаки-на часов-на не наблюдают-на? Танечка… где-то девять, наверное. Похавать что ли?... а дождик все идет и идет. Ровно, тепло. Капли крупные, редкие… хорошо тут… где картоха наша? Вот хлебушек, печенюги мокнут, блин… а, вот картошки… чайку…
Опа… идет вроде кто-то…»
Титтонен притих и навострил уши. Справа слышался ритмичный шелест шагов и вроде брань. Он быстро прожевал, отставил крышку от термоса в сторону, пригляделся в лес, и… волна ужаса окатила его с головы до пят. Он узнал лица братьев – метров двадцать. Метнулся в лес, те услышали, побежали. Густой непролазный кустарник заслонил спасительный путь. В воду? Но там…
- А сука!!! – заорал один с берега. Он в сторону. Удар сзади по голове. В глазах потемнело. Еще и еще удар. Второй бил бутылкой водки, та расплескивалась. Первый вынул нож, Титтонен тут же очухался в умопомрачительном ужасе, выхватил свой.
- А гады!!! – махал он перед собой, скаля зубы. Полоснули по руке – неожиданно - резкий пронзительный вдох, нож в траве. Еще удар. Ванька упал. Он извивался, дергал ногами и отмахивался, хватал за рукава и шкирку, рычал, огрызался, орал. Они избивали ногами по животу, по бокам, по голове. Он уже перестал чувствовать, ватное безразличие как будто обложило его со всех сторон. Лишь запах и привкус чего-то медицинского, до тошноты отвратительного залило все лицо. Глаза заплыли – через щелки серело и зеленело, потом густо заплывало черным. И сквозь ветви, тяжелые капли слышалось рычание, дикие визги, почти лай.
- Сдохнешь сука, сдохнешь!
На ноги навалилось тяжелым… три молнии под самые ребра и ясная, но невыразимая мысль, похожая на «Вот оно самое! Не может быть!» пронзило сознание Титтонена.
Пьяные братья отшатнулись, выхлебывая из окровавленного горла бутылки, попятились в стороны.
- Уходим! – закричал Зураб. Оба понеслись в лес. Ванька Титтонен остался на земле, корчась и стоная. Окровавленные руки цеплялись за мокрую траву. Лицо разодрано, местами вспухшее. Он вскрикнул и покатился к воде, вцепился в тростник, ноги ушли в ил. Уловив внутри последнюю нить силы, он попытался приподняться и увидел свой живот.
- Нет!!! – хлюпая, кашляя, пытался орать он. Но лишь хрип со стоном выходил вместе с кровавой слюной. Придется осознать и принять свою неминуемую кончину. Титтонен вцепился ногтями в глину и заплакал. В воду сбегал кровавый ручеек.
Невероятное доселе чувство жуткого глубокого одиночества овладело всей его сутью, всем телом. Но тающее сознание уже начинало вытравлять страх и ужас. Это происходило в сопровождении странных видений. Когда последняя нить силы пыталась заставить его вернуться к жизни, он начинал чувствовать стук своего сердца, который почему-то переходил в ритм, очень напоминающий тот с дискотеки. Пу-ц-пу-ц-пу-ц…, проносился лик Тани, всплывали какие-то обрывки. Танцующие человечки, похожие на маленьких роботов, подпрыгивали, крутили руками и ногами в разные стороны, десятками уносясь в бесконечную даль тьмы. Однако все это заканчивалось ясной и статичной картинкой – цветастая гора мусора застывала в пустоте, и сознание вновь таяло. Потом по новой – слабая, но настойчивая жажда жизни вызывала прояснение, стук, танцующих робото-человечков и снова кучу мусора. Так происходило несколько раз, но в последний эта куча вдруг распалась на отдельные фрагменты, потом под тот же стук, эти фрагменты стали собираться в какую-то дурацкую карусель с клоуном в ее центре и она завертелась. Танцующие и прыгающие человечки были вокруг всего этого маразма… пошли какие-то разноцветные шарики, пузыри, огоньки… Ванька зло усмехнулся, стукнул кулаком по земле и внутренне процедил: «да пошли вы все на ***!». Он просто отпустил все это и сладостно ушел в вечность.
Ванька Титтонен умер 26 августа 1993 года.
***
- Арик! Надо убрать труп, – отдышавшись, сообщил Зураб, когда они, обезумев, пробежали почти половину леса до города и присели на бревно.
- Дай сюда, - Артур выхватил бутылку и сделал большой глоток, - не могу я.
- Надо убрать труп, брат.
- Да как? – Артур выжимал рукав.
- В воду брат.
Оба молча, продираясь сквозь густую зелень, побрели обратно на место.
Ногами в воде, лицом вниз на берегу лежал труп. Братья стащили его в воду, но было мелко. Тогда Зураб пошел шарить длинной палкой дно и, найдя скат в яму, почти у самого мыса, крикнул:
- Сюда!
Кое-как таща вдвоем, помогая палками, они подволокли тело вдоль берега к яме, привязали к шее камень и спихнули длинным бревном. Тело, распахнувшись прорезиненным плащом, медузой пошло на дно. Похлебали озерной воды, посмотрели друг на друга обезумевшими красными глазами, развалились в густом тростнике без сил.
Глава.14
А был ли мальчик?
До поезда оставалось всего восемь минут, Таня не находила себе места. Прислушивалась, дергалась, мотала головой, вглядываясь в темноту привокзальной площади.
- Ну что ты бесишься? – раздражалась Вера Семеновна, - не приедет твой Вадик, бросил он тебя.
- Ну мам! Он обещал.
- Знаешь сколько у него таких как ты?
- Да ты ничего не понимаешь, мама! Он любит меня! – Таня сжала от досады кулаки.
- Ох ти шли! Любит! Знамо дело – любит-приголубит, а на завтра и как звать забудет. Думаешь, он тебя весь год будет ждать? За тыщу километров-то?
Вдруг послышался звук мотоциклетного мотора.
- Вон едет! – обрадовалась Таня и рванула к зданию вокзала, оставив маму и сумки на перроне.
- Поезд через пять минут! – лишь успела вдогонку крикнуть мать.
- Стоянка! – напомнила Таня.
Не слезая с мотоцикла, опершись одной ногой, у фонаря в пятне света стоял Вадик – высокий, плечистый в кожаной жилетке на голое тело. На одном плече вытатуирован орел, на другом – свастика. Вся жилетка в американских значках, булавках, заклепках. Из-под кепки «Coca cola» выбивается кудрявый чуб, во рту папироса.
- Ну че? Едешь в свой Питер?
- Вадичка, я буду очень скучать, - Таня чуть не плача обхватила его торс, сильно прижалась. Вадик затянулся и выплюнул окурок в лужу.
- Вадик, что ты молчишь? Скажи что-нибудь?
- Что-нибудь, - послушался он и развязано заржал.
- Ну Вадик, Вадичка! Миленький! Я же уезжаю. Ты будешь писать мне?
- Ну.
- Ты обязательно мне напиши! И я буду тебе писать. А скучать ты по мне будешь?
- Ну, – он цикнул плевком сквозь зубы на сырой асфальт.
- Я тоже, тоже буду по тебе скучать, очень сильно!
Со стороны привокзального магазина послышался резкий свист. Вадик обернулся и увидел двух пацанов в спортивных куртках и шароварах с поднятыми руками. В каждой руке по бутылке пива.
- Тебе вроде на поезд пора.
- Вадичка, Вадя! Поцелуй меня!
Тот хмыкнул, развернул кепку козырьком назад, ловко подсадил ее к себе на сиденье, облокотил на руль. Высунул длинный язык и с развратно-наглым выражением лица зашевелил им. Таня жадно присосалась к нему, крепко обхватив накаченную грудь. Послышался вокзальный сигнал о прибытии и крики матери.
- Ой, все! Сейчас заметит, - Таня спрыгнула и повлеклась к перрону, постоянно оглядываясь и махая ладошкой. Вадик закурил, крутанул ручку, завел и тут же удрал в сторону магазина.
- Ну чё? Посадил свою овцу на паровоз? – спросил один из пацанов подъезжающего Вадика.
- Да пошла она… - он принял уже открытое для него пиво.
- Правильно, не хер этих питерских здесь… погнали лучше к Ирке? У них второй день уже киряют. Там все – Маня, Рита, Томка.
- Садись уже…
- На дальней станции сойдууу… - протянул второй и заржал.
***
В конце августа Егор и Вовчик вернулись в Питер. Начался последний учебный год. В один из выходных решили пойти на рыбалку, зашли вечером в Каменку, их сразу встретили местные с расспросами. Выяснилось, что Ваньку Титтонена не видели больше недели. Его мать, обезумевшая от пьянства, уже ничего не соображала, а Танька с порога сделала такие глаза, что стало совершенно ясно – ей теперь не до него. Она бредила Вадиком - каждое утро лазила в почтовый ящик, но была и другая проблема – нереально большая задержка. Она прекрасно понимала, что беременна от Титтонена и необходимо срочно и тайком сделать аборт. Как искать Ваньку пацаны не знали. В милиции разводили руками и всячески намекали замять проблему, ибо разыскивать беспризорного парня дело гиблое. «А что же органы опеки?» - интересовались они. «А что же милиция?» - интересовались органы опеки. Пацаны понимали, что дело нечисто, но ввязываться, когда столько забот в предстоящем году, когда необходимо выбирать свой дальнейший жизненный путь и все силы положить на достижение его благополучного старта, не решались. Нутром они понимали, что это не их дело. Просто походили на рыбалку, научились кое-чему, ну познакомились с хорошим парнем, настоящим рыбаком, мастером, а уж его рыбные дела – это его дела. И нечего соваться. Ну чего он в конце-то концов? Школу бросил, будущего у него нет. Вон и Танька его разлюбила, судя по всему. А им в ВУЗ меньше чем через год поступать, а с таким послужным списком за прошлые года и думать нечего. Всего пара-тройка пятерок, да и то… даже при всем желании что-то выяснить почти невозможно. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Если милиция с органами опеки всячески открещиваются от проблемы, убеждая в ничтожности результата, то что смогут сделать они – эти два раздолбая?
- Может, Ванька вообще уехал куда-нибудь, он же это… хе-хе финн, - сообразил Вовчик.
- Фиг знает, - не верил Егор. Он понимал, что дело плохо. Все эти дерзкие разборки с браконьерами, по сути, бандитами ничем конструктивным закончиться не могли. Это и к бабке не ходи. Просто пропал человек, геройски сгинул, не устояв перед этим варварским миром с его жестокой борьбой за жизненный ресурс. А у них впереди другая жизнь, они же не такие рыбаки. Просто это надо воспринимать как очередной опыт, урок, да и про уроки забывать не стоит.
Все реже стали ходить Вовчик с Егором на рыбалку. Эти прогулки стали похожи на те, когда они еще не были знакомы с Титтоненом-рыбаком. Поплавки вяло колебались на водной ряби, покуда опорожнялись очередные порции портвейна и выкуривалась очередная пачка примы. Встал лед, но и с него рыбалка представляла жалкое зрелище – горки мелких окуней и плотвы у лунок, иногда подлещик и ерши. В один из морозных дней Егор увидел Ваньку у островка.
- Вовчик! Вона Ванька сидит! – крикнул он. И действительно - тот же ватник, та же шапка и ящик тот же. Они сорвались и чуть не на перегонки побежали к тростниковому островку:
- Ванькаааа!
- Титоооо!
Но, подбежав, они встретили недовольный взгляд какого-то старика с испитым лицом. Тот выругался и вернулся к своим удочкам. «Не пришел твой Ванька, не пришел. Значит и карасика не будет» - почему-то вспомнил те слова Егор - «Да, действительно, в отличие от него, от Ваньки Титтонена, Терминатор пообещал «айл би бэк» вот и вернулся».
Борьба с браконьерами все же прошла не напрасно.
Разговор братьев с дядей Сафаром был крайне неприятен и тяжел. Деньги нужно было срочно возвращать, и Артуру с Зурабом ничего не оставалось делать, как уйти в еще более жесткий криминал. Попытка «толкнуть налево» крупную партию героина привела к одной роковой для Зураба разборке. Его застрелили в подъезде, а Артур попался с партией прямо на точке. Получил двенадцать лет строгача.
А аборт прошел удачно. Таня хорошо запомнила звук удара маленького эмбриона об эмалированную посудину.
Эпилог
2014 год, июль. По восточному побережью Лахтинского разлива отстроена новая часть Шуваловского проспекта – отличная трасса с примыкающим кварталом современных высоток, с грибной скоростью нагромоздившихся за какие-то три-четыре года. Меж редких ив, среди прибрежного тростника в безоблачное ослепительное небо восходят десятки струек дыма от мангалов и костров, наполняя всю округу ароматом жареной свинины. Детские крики, пьяные голоса, песни, плеск воды часто прерываются шмелиным назойливым шумом крутых авто, убивающих свою летнюю резину о раскаленный асфальт. Яркая, вечно кишащая детская площадка громоздится на высоком берегу Глухарки. Еще выше вырос надувной батут. Везде десятки людей, ребятня, коляски, ролики, скейтборды, бегуны, велосипеды. Чуть вдали диснейлендовской фигурой виден кусок кольцевой трассы над зеленью леса. Район вырос, подошел вплотную. Окреп.
На обочине затормозил джип с финскими номерами. Вышли – молодой человек в фирменной походной робе и девушка в футболке и джинсах с большим фотоаппаратом на шее и в красной кепке. Девушка по-английски сообщила что-то молодому человеку, указав на пологий песчаный берег. Тот открыл багажник, вытянул громадную сумку и здоровую увесистую коробку. Через пятнадцать минут лодка с мотором были готовы. Под любопытными взглядами ребятни и прохожих завелись, отчалили в сторону разлива, оставляя клин на мутно-охристой глади Глухарки.
На мысу, на пучке примятого тростника спал абсолютно голый человек. Удочка, с развивающимся на кончике обрывком лески, была откинута в камыш, в руке зажат поплавок, а рядом с ворохом одежды стояла недопитая баклажка «Жигулевского». Лодка пролетела мимо к Каменке, но тут же затормозила. Мужик открыл один глаз, схватил штаны, прикрылся, привстал. Лодка дала медленный задний ход.
- С Вами все в порядке?! – крикнула девушка.
- Да-да, все нормально! – отозвался мужик, суетливо подгребая шмотки и надевая очки.
Иностранец что-то сообщил девушке.
- Оденьтесь, пожалуйста! Вы можете сильно обгореть! – посоветовала та.
- Да ничего я сейчас!
Они отвернулись, мужик натянул трусы, джинсы и майку, потом нашел кепку и уставился на приезжих.
- А Вы что на рыбалку?! – спросил мужик, почесывая пучковатую щетину с проседью на подбородке.
- Нет, мы экологи! – ответила девушка и отмахнулась от слепня, - тут товарищ из Финляндии исследует, я помогаю. Мужик усмехнулся:
- А чего тут исследовать? Конец заказнику! Вона рыбы нету давно! Все загадили! – мужик подкинул поплавок в ладони.
- Наоборот, - поясняла девушка, - мы хотим взять пробы, чтобы померить, разобраться.
- А-а, вот оно что…
- Вы кстати эту местность хорошо знаете? Глубины там… где речки впадают?
- А то? Я тут двадцать лет рыбачу.
Девушка что-то сообщила иностранцу, тот, подняв густые брови, сразу воодушевился и стал что-то бойко объяснять ей, глядя на мужика.
- Это Микко – эколог из Финляндии, я – Рита. Вы бы не могли рассказать все, что вы знаете о Юнтоловском заказнике?!
- Да не вопрос.
Лодка причалила, они вскарабкались на илистый берег, Микко достал диктофон, девушка приготовилась переводить.
- Так, для начала нужны общие сведения – все что знаете.
- А что я знаю?
- Ну расскажите про Юнтолово, как Вы здесь проводите время, в чем особенности заказника.
- Экологи, говорите…, - мужик отвинтил пробку, хлебнул, вытянул подбородок, почесал пепельную щетину, - видите этот пень?
Гости повернули головы, увидели.
- И там, дальше, еще один. И там за кустом третий. Так вот, тут на мысу раньше три огромных тополя росли. А лет десять назад, или одиннадцать, их спилили. Пустили на дрова, года за три сожгли все. Вона сколько углей, одна зола вокруг. Мусор валяется. А домов тех и в помине не было. А в начале девяностых всего того района вообще не было. Только-только строить начали. Вон по тому берегу везде деревья росли, кустарник такой густой, что не продраться было. А теперь видите? Каждые десять-двадцать метров – все усижено. Вон видите там сколько мусора валяется? Никто никогда не убирает. А посмотрите справа – видите мысок с кустарником? Между ним и нами впадает река Каменка в разлив. Мы раньше пацанами в устье окушков, густерок дергали завсегда. Щучка попадалась, карась был. Теперь – все, шиш. На том мыску я столько сетей старых видел. Там браконьерский лагерь – даже соль с дровами припасают в сухом месте. Они ночуют там. Вот как. Воооон там и там два островка тростниковых, видите? Зимой подлещика брали на четырех метрах по тридцать-сорок штук. А в том месте плотва, ерши, окунь крупный, и другое, даже судачок попадался на мормышку! Я тогда за рыбалку до семи видов рыб ловил – пакет рвался, народ с залива приходил, когда там не клевало. Человек пятьдесят сидело. А теперь? С десяток окуней по перволедью и полная глушь. И с лодок теперь почти там не ловят – мелюзга одна…
Э-ээх… тут такая раньше рыбалка была, что вы… я тогда 32 вида рыб насчитал. Тут есть местные и проходные, те которые на нерест заходят. Сколько леща и плотвы с залива сюда прет по весне! Если бы вы знали! Даже форель, сиги попадались! Но там за железкой, где был пост ГАИ, знаете? Ну вон там, где залив начинается… там база инспекторская. Они весь вход в Лахту сетями загораживают и что сюда теперь зайдет? По весне всю Каменку заштопают, и ни щука, ни лещ, ни плотва, ни окунь, ни другие не пройдут. И что сделаешь? У них моторки, снаряжения, права. Не заказник, а вотчина б.дь какая-то получается. А ведь рыбы – звено в пищевой цепи. Нет рыбы, значит, нарушается вся экосистема. Э-эх…
Пивка не желаете?... как хотите, а я хлебну…
Тут такая отличная кормовая база для малька! А нерестилища все загублены. С Каменки, со всего водосбора, со свалок городских и помоек столько дерьма сюда приносит. Вот Вы померьте своими приборами, сами и убедитесь. А кислородный режим? Сколько кислорода на гниение всего этого тратится? Фиг знает, думаю много. Можете померить?
А ведь тут, между прочим, краснокнижный кустарник растет – восковник болотный и пролет редких видов птиц. Какие-то гады даже вырубать этот кустарник вздумали, чтобы разрешили зоопарк здесь строить. Слыхали эту историю? Выходит что ж – скопление экзотических животных за решеткой важнее куска первозданной природы? Вы кстати знаете, что в этих местах были археологами обнаружены следы неолитических стоянок? Что это значит? Это значит, что люди здесь жили на протяжении нескольких тысяч лет. Вдумайтесь – тысячи лет. Восемь, шесть или пять – не важно. Важно, что очень давно здесь поселились люди. И как вы думаете, чем же они в основном занимались? Ну уж ни как не скотоводством. Конечно, рыбалка была основным жизненным промыслом. Издревле здесь жили рыбаки – те люди, которые передавали опыт из поколения в поколение. Этот опыт усложнялся и оттачивался. Люди знали такие тонкости, до которых не догадается и не прочтет ни в одной монографии ни один ихтиолог. Эти жизненно необходимые навыки со временем затачивались не столько на результативный сиюминутный лов, сколько на долговременный промысел, рассчитанный на выживание многих поколений местного населения. Люди были заинтересованы, чтобы рыба хорошо ловилась и в будущем. Это ясно как сегодняшний день. Поэтому люди научились беречь, ценить, если хотите, уважать окружающую их природу. Не было в них этой, знаете ли, претензии на «венец творения» или «хозяина природы». Потому что это глупо и гибельно. Мало того, окружающий мир был населен весьма могущественными силами, перед которыми немудрый человек слаб и ничтожен. И жили люди так. И долго жили, и рыба была всегда в достатке. Так что же произошло? Два десятка лет против тысячелетий и всё! Рыбы нет, заказник гибнет. Что случилось? Э-эх…
Царь Петр триста с лишним лет назад задумал тут на болотах строить город, на манер европейского, этакий парадиз. Тут и выход к морю и защита рубежей и вообще новая столица – «окно в Европу». Петербург, Петр – корень один – камень, если с греческого перевести. Каменная крепость, обшитые камнем реки и каналы, дома. Все каменное, да только базис какой? А основа та же – болото. Есть ощущение устойчивости? Словно мысль, идея сама в себе ни на чем не основанная. А Вы в курсе на каком камне стоит медный всадник? Памятник нашему первому императору Петру на чем стоит? Камень-то этот тоже отсюда, с Лахты. «Гром-камень» называется. Целая история как его сотни людей чуть не полгода тащили отсюда к набережной. Там в городской части столько на строительство Питера людей положили со всей Росси, камней приволокли, вперемешку с костями утрамбовали – город готов. Но отсюда для памятника, для символа империи тащили Гром-камень с трудом. И я не хочу сойти за какого-нибудь стебанутого мистика или еще кого, но порой кажется мне, что был Гром-камень здесь что-то вроде древнего хранителя, тотема. Не раскромсали же его местные на топоры и якоря за тысячи лет. Вот и нарушилось без камня что-то вековечное, пошло-поехало. Конечно, все понятно – надо Россию подымать, за прогрессом успевать, строить, развиваться. Только есть и обратная сторона медали. Гонка прогресса привела к чему? Не получилось из России толком империи. Потому что все, на чем она основана, эти идеи и проекты – не наши. Наша основа – бурлящее живое болото, хаос, а статичный и четкий имперский проект, камень то бишь – это Европа. Да только тонет этот проект, и сыпется в это болото, все что хочешь, оно все принимает, переваривает, требует еще, пузырится, растет. Все эти кока-колы, компьютеры, мировые бренды и прочее – мегамассы всего и вся, а былой порядок жизненного уклада навсегда похерен. Э-эх… вот такая экология… чего там, осталось чего?...
Видите, весь берег усижен? Туту на вскидку уже человек сто пятьдесят насчитать можно. Все отдыхают. Жарят шашлыки и выпивают. А чего? Очень удобно – вышел из дома, зашел в магазин и вот он берег разлива. Район то наш, Приморский, престижным считается во многом из-за Юнтоловского заказника. И квартира тебе и природа. Да только тут разница есть большая – квартира она твоя, личная, твой дом и очаг, а природа – ничья, общая. «А чего я буду за других убирать?» - говорят они, а сами думают «да ладно, одной банкой больше одной меньше…». Это первый момент. Второй – почему так много народу? Потому что растет город, ширится. А почему растет? Потому что здесь бабло вертится, работа есть. Вторая столица, как никак. Покидает народ России свои малые родины, свои истинные родовые дома и едут сюда за деньгой. Потому что там труд неконкурентоспособен, нерентабелен. Грубо говоря, здесь ты заработаешь столько за минуту, сколько там за день. Здесь кучкуются все эти офисы, банки, концерны, инфраструктура вся, которая управляет ресурсом всей страны. А любой бизнес обязан расти и развиваться, иначе он тут же будет проглочен жестокой конкуренцией. Поэтому и мегаполис вслед за этим разрастается, как на дрожжах. Вполне закономерный, объективный процесс. Но это еще и глобальный процесс – весь мир таков. Не успел, чуть сдал – и ты уже в аутсайдерах. Поэтому и отбор идет на такие качества как быстрота реакции, хваткость, а проще говоря, ненасытную жадность и рвачество. А что такое жадность? Чем она подстегивается? Ведь это когда постоянно чего-то не хватает, правда? И где та грань, когда уже все, хватит? Когда станет понятно, что пора прекращать строить, расти? Нет ее, этой грани. Ибо нехватка эта убогой человеческой натуре присуща. Вселенная бесконечна, значит и возможности роста бесконечны. Если так рассудить – все вообще бесконечно, кроме одного – жизни. А пойми человек, что жизнь у него одна и это самый бесценный дар, тогда все станет конечным, и вселенная и время. Тогда и поймет человек, что вечная погоня, нажива – путь в никуда. Это псевдожизнь. Мнимое бытие, словно сон. Чем отличается сон от яви? Во сне человек никогда не спрашивает, не сомневается в своем бытии, он в потоке. Не может во сне человек спросить «а может все это сон?» или «а не сплю ли я?». Также и алчный человек не способен спросить «а зачем собственно?», «а для чего?», «кто я? что я?». Мир для такого ясен, прост и понятен. Вектор от исходной точки лучом бьет в бесконечную даль. Но, только осознав свою смертность, бесконечность вдруг предстает в виде непостижимой загадки жизни, где ценность не там или там, а здесь и сейчас, в каждом моменте. И если Вам хорошо жить в помойке с мыслями о грядущем рае – ради Бога. Только оставьте эти детские жалобы о бардаке при себе. Э-эх…
В общем, гибнет тут все. Факторы на первый взгляд разные – и браконьерство, и мусор, и растущий мегаполис и промышленность и прочее, но, если вдуматься, причина одна. Чужие мы все тут. Где наш истинный дом, где наша земля? Родились там, а живем там, работаем вообще черт знает где. Все разрозненно, бессвязно.
А я знал одного рыбака. Вот это был по-настоящему местный, хозяин. Погиб он в неравном бою с пожирающей массой жадности. Браконьеры его замочили, молодого совсем. Было бы хоть сотня таких парней – цвел бы заказник, а теперь все – гибель.
Можно, конечно, пытаться брать все это под контроль – следить, облагораживать, брать мзду, но волей-неволей заказник превратится в обыкновенный парк с его неизбежными кафе и лодочными станциями. А парк – это часть мегаполиса и его жизнь будет определяться урбанистическими законами. Искусственное это будет место. Ненастоящее. Наш человек в отличие от европейца быстро отличит искусственное от естественного. Это уж точно.
Может, идеальным выходом для Юнтоловского заказника было бы просто его закрыть?
Как думаете? Хотя да, исследуйте сначала, померьте все, напишите. Эх! Финнам наш заказник важнее чем нам! Дожили мать вашу!
А почему так? А потому что мы боимся, как бы не отстать от мира, и ресурсов на охрану нашей земли уже не хватает. Да говорено уже сколько, надоело…
Мужик замолчал, зорко уставившись вдаль. Экологи тоже молча что-то соображали. Рита очнулась:
- Ну спасибо, Вам. А как Вас зовут?
- Смирнов Егор Иваныч, тридцать шесть лет, безработный.
Собираясь, Микко дружески похлопал сидящего мужика по плечу со словами «don’t worry». Гости уехали, а мужик глубоко вздохнул, глядя в небо, и снова прилег на тростник. Со стороны залива надвигалась свинцовая туча.
Конец
Санкт-Петербург 2014