Приложение к рассказам «Я и мой друг Сидор Перниандрович» и «Собачьи глаза»
Стармех Юрий Михайлович Кленов всю жизнь провел в море. Хотя специальность механика дает моряку возможность всегда найти работу на берегу, - не в пример судоводителям, чья профессия обрекает их на вечное прозябание на ходовых мостиках, - Кленов не бросал море, не спешил менять место работы. И совсем не помышлял о нормальной береговой жизни, о семье, об относительном покое.
Был он холост, в меру пьющ, несколько замкнут, близких друзей никогда не имел. На работе общался более с рядовым составом, чем с соседями по кают-компании. Мотористы, машинисты и канувшие в Лету кочегары - всегда раскованнее, никогда не подводят, не выгадывают, не юлят.
Вечно в море. Иногда во время многосуточного перехода сердце сковывает тянучая тоска о родном доме, о тишине, о пении петуха и наконец о женщине, такой доступной любому береговому балбесу.
На судне много таких неприкаянных холостяков. И это считается нормой. На то и моряк, чтоб без семьи, без нежностей... Соленый мат, выпивки в каждом порту и постоянные «допинги» в рейсе. В каюте, кроме непременных запасов, всегда под рукой технический спирт, который никогда не применяется по назначению. Тяжелая судовая жизнь. Железо, грохот, загазованность, никаких понятий о дне и ночи, - только вахты, разделенные безликими часами. Да неизвестно куда улетевшие годы.
Сейчас Кленов находится в отпуске. Два месяца свободы. Моряк решил провести их в старом доме у матери. У родного очага, где прошло детство, где все так дорого. Домик находится в пригороде. Мать держит небольшое хозяйство. Огородик. Плодовые деревья. Сараюшка, где когда-то держали свиней на убой. Сейчас там только куры. На дворе - как хозяин двора, привязанный к будке рыже-серый пес Джек, породы немецкая овчарка, приветливый и тихий.
Сюда не доносились городские шумы, ничто не вибрировало, не скрипело, не тревожили ни трели авральных звонков, ни звон склянок, зовущих на вахту. И это почему-то раздражало отпускника. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Не хватало чего-то привычного, близкого сердцу. Непонятная тишина сверлила уши, нависало ожидание чего-то тревожного, неминуемого. Проклятый сверчок по ночам донимал своим треском.
Море преследовало во всем. Ложась спать, бывалый моряк машинально подворачивал спальный матрас вдвое, - это на тот случай, если качнет, чтоб не вылететь из койки. Стоящий на столе графин убирал в закрытый буфет, чтобы эта стекляшка не грохнулась на палубу. Перед тем, как потушить свет, проверял все ли форточки закрыты на шпингалеты, - вдруг набежит шальная волна и все зальет. Непонятная береговая тишина преследовала повсюду. Хотелось прервать отпуск и бежать в море. Там-то уж все нормально.
По утрам Юрий Михалыч выходил на крылечко, закуривал, и каждый раз Джек, уложив голову на вытянутые вперед лапы, печальными глазами смотрел на молодого хозяина, как бы разделяя с ним житейские печали, так несправедливо ниспосланные им судьбой.
За долгие годы, проведенные в плаваниях, Кленов отвык от общения с животными. Да и откуда им взяться в морях? Лишь на некоторых судах держат кошек и собак, этих полунесчастных существ с медными ошейниками, да подобиями резиновой обуви на лапах. Считалось, что это уберегает их от электромагнитных воздействий. Животные делят с моряками все тяготы и недочеты судовой жизни. Как правило, все они любимцы команды. Кто из моряков не пользовался случаем погладить животину и даже наедине шепнуть несколько ласковых словечек? И Юрий Михалыч тоже мимолетом трепал попавшуюся на пути собаку и тоже ведал ей что-то свое, горемычное.
Дворовой пес Джек не очень привлекал внимание отпускника. Сторожевой брехун и только. Сидит на цепи, ну и пусть сидит, служба такая. Но однажды их сблизил забавный случай, поднявший собаку в глазах моряка на невиданную высоту. Как бы в герои.
Как-то вместе с матерью они наведались в город, к родне. Там пришлось заночевать. За хозяина в доме остался Джек. Поздно вечером явился гость. Старый соплаватель Кленова боцман Жвакин решил проведать молодого хозяина. И был он что называется «вусмерть пьян». Вошедши во двор, не глядя по сторонам, боцман направился прямо к дверям дома, по пути задев ногой собачью конуру. Затем начал колотить по всему, что могло звенеть и издавать гром. Никто не откликнулся. Джек не тронул чужого человека. Есть поверье, что собаки не кусают пьяного. Может, им противен запах алкоголя, может, наоборот сочувствуют потерявшим разум двуногим тварям. Во всяком случае штаны боцмана остались целыми.
Вволю настучавшись, «совсем дошедший» гость побрел обратно к калитке. Но, проходя мимо будки, споткнулся и упал. И наверное, очень захотел спать. Без разрешения и без страха человек головой вперед залез в собачье пристанище, где мигом отключился. Деликатному псу ничего не оставалось, как всю ночь под дождливым небом просидеть рядом, не смея нарушить покой необычного постояльца.
Рано утром хозяева вернулись. Незадачливый боцман продолжал почивать. Положив голову на его торчавшие из будки ноги, дремал уставший пес. Эта идиллическая картина привела Юрия Михайловича в восторг.
- Вот она - настоящая дружба человека и собаки! Какая солидарность! Какое участие! Вот бы так у людей!
Как теперь не относиться к Джеку как к равноправному товарищу!
В «целях поощрения» Юрий Михалыч стал на ночь отпускать пса с цепи. Пусть побегает! Собака, с детства не знавшая свободы, приняла это как дар. Каждый вечер сообразительное животное, натягивая цепь, начинало скулить, молящими глазами требуя амнистии. Всю ночь пес носился по поселку, а утром, как дисциплинированный работник, прибывал на место службы, подставлял шею для ошейника, суровым лаем оповещал мир, что дом под надежной охраной и тут же погружался в дремоту.
Шло время.
Однажды с собакой случилось несчастье. У псов есть обычай в игривом порыве разгребать задними лапами землю. Почти каждая собака проделывает этот ритуал. Что это? Выражения отличного настроения? Демонстрация самоутверждения? Кураж, наконец? Джек не был исключением.
Перед каждой ночной прогулкой, как только приближался хозяин, Джек начинал так яростно рвать под собой грунт, будто брал разбег.
В один из вечеров, совершая этот ритуал, пес напоролся левой задней лапой на неведомо откуда появившийся осколок разбитой бутылки. И распорол шкуру. Рана оказалась довольно глубокой. Обильно хлынула кровь. Вокруг собаки образовалось рыжее пятно. Бедный пес зализывал рану, но остановить кровотечение не мог. Хозяева вовремя заметили беду. Раненого пса затащили в дом. Юрий Михалыч обработал рану и наложил бинтовый жгут. Не пожалел марли. Джек забылся в тяжелой дреме.
Настала ночь. Все уснули.
Наверное, наложенный жгут был сильно стянут. Собаке стало больно. Зубами она умудрилась распутать бинты. Из незатянувшейся раны снова хлынула кровь. Бедный пес как мог зализывал рану. Кровь не останавливалась. И тогда, чуя конец, собрав остатки сил, животное подползло к кровати Юрия Михалыча и, приподнявшись, положило передние лапы ему на грудь.. Тот проснулся, услышал тихий скулеж.
Хозяева проснулись. Когда зажгли свет, то увидели залитый кровью пол и собаку, лежащую на полу без признаков жизни, уменьшившуюся в размерах.
Стало понятно в чем дело. Умирающая собака поступила так, как это сделало бы любое мыслящее существо: она обратилась за помощью.
Был снова наложен жгут, и перебинтована рана. Пса уложили на коврик, укрыли одеяльцем и Юрий Михалыч уже не посмел отойти от раненого.
Джек вскоре поправился. Уже через неделю животное требовательно поскуливало, явно намекая, что не против прогуляться по улице.
- Пес обратился ко мне за скорой помощью! - рассказывал потом Юрий Михалыч соседям. - Надо же, какая сообразительность! А ведь мог концы отдать!
Этот случай сдружил моряка с собакой. Моряк садился возле пса, чесал его за ухом и где про себя, а где вслух рассуждал о человеко-собачьих отношениях.
- Как это раньше меня не трогали откровенно доверчивые глаза? Ну разве это допустимо не замечать их?
В ответ слышались ворчливые нотки, прерываемые причмокиванием. Собаке было интересно слушать человека. Такой чести она не удостаивалась.
- Не могу я смотреть спокойно на вас, псов, прикованных к будке, - продолжал Юрий Михалыч. - Это противно природе. Каждое живое существо родится свободным. Природа уготовила ему двигаться, жить так, как жили предки. Цепи, решетки, тюрьмы - неестественные явления. Это выдумка злых тварей на двух ногах, которые почему-то обрели право поступать с кем угодно безжалостно и подло. Никто в подлунном мире не способен на такие злодейства, как эти твари. Мир жесток. Сильный убивает слабого. Но не сажает же его на цепь! И неизвестно, что страшнее: мгновенная смерть в пасти хищника или медленное затухание в клетке. Скажи, Джек, ведь тебе же хочется бегать, общаться с другими, свободно гулящими сородичами, жить по законам природы? Джек! А если я возьму тебя с собой на судно? Там тоже, понимаешь, тюрьма, добровольная тюрьма, но зато нет цепей и... посмотришь мир! Жратвы от пуза... У меня на диване будешь спать...
Джек свешивал голову то на одну сторону, то на другую. Юрий Михалыч твердо решил забрать с собой пса в рейс. Хотя бы на один рейс. Полюбился пес. Скоро кончается отпуск, опять море.
Но не суждено было собаке изведать новую жизнь, а моряку украсить однообразные будни присутствием живого существа в постылой каюте. Случилась глупая, дикая история.
Умерла тетка, сестра матери. С утра обитатели дома уехали на похороны. Собаку посадили на привязь, к вечеру рассчитывали вернуться. Но не вернулись. У матери начался сердечный приступ. Пришлось задержаться до утра.
А в это время дома... Настала ночь. Привыкший к ночным прогулкам, пес заскучал. Ветер свободно гулял за забором, мимо проносились ошалелые собаки. Джек начал самостоятельно освобождаться от привязи. Он с усилием тянул веревку, и в какой-то момент она не выдержала, лопнула. Свобода! С концом на шее пес побежал, счастливый, веселый, туда, где его ожидает настоящая собачья жизнь, с грызней, с ухаживанием за подругой. На пути предстал забор. Десятки раз Джек перепрыгивал через него, не прерывая бега. Поступил так и сейчас. Но на этот раз судьба сыграла с собакой злую шутку. Он зацепился за штакетник узелком и повис... Петля сдавила горло. Задние лапы не доставали земли. Пес скулил как мог.
Потом сосед рассказывал, что несколько часов слышались какие-то непонятные звуки, а что это такое не мог понять. Он ненавидел Джека.
Утром, когда хозяева вернулись, пес был уже мертв. На его открытых губах и под отвисшим хвостом, на веках ползали стаи зеленых мух, спутников смерти. Как быстро эти гадкие насекомые слетелись на свой зловещий пир. Тело еще теплое, в нем еще колышется жизнь, оно, может быть, еще не совсем обречено, грань, разделяющая два мига бытия - жизни и смерти, еще различима, но... Наверное, в природе все заранее распланировано, и задержки исключены.
- Вот до чего доводят ночные прогулки! - позлорадствовал сосед.
А Юрий Михалыч закопал собаку под тем же роковым забором в конце огорода, возле деревца-боярышника. Оградил колышками.
Находиться в этом доме уже не хотелось. Кончина собаки потрясла его. Послал в пароходство телеграмму с просьбой отозвать из отпуска.
Будучи пацанами, мы бы просто посмеялись вместе с живодерным соседом над глупой псиной, повесившейся на заборе, и тут же забыли о ней. Разве молодыми балбесами мы не пинали ради потехи пробегающую мимо собачонку? Не стреляли в детстве из рогаток по кошкам? Не смотрели равнодушно на страдания животных, да и людей тоже? Дети жестоки. В их пустых головенках еще не созрел тот комплекс любви к братьям нашим меньшим, который, как правило, зреет с годами. В поздние годы и комара порой жалко прихлопнуть. Юрий Михалыч был в таком возрасте, когда чувство сострадания к животным еще не обострилось. Чувство жалости придет позже. Но в душе он казнил себя. Смерть Джека на его совести. Не уследил. Не предусмотрел. А ведь хотел взять его с собой в рейс. Видимо, не судьба иметь собаку. Как не везет некоторым людям с женщинами, с начальством, с друзьями, так и ему на роду написано...
- Наверное, я отмечен какой-то каиновой печатью, - горько размышлял моряк. - Не хочу приносить зла животным , но все получается вопреки ... Несовместим я, наверное, с собакой. .. Уже угробил одну ... И вот теперь еще одна...
Вспомнилось Юрию Михалычу далекое прошлое, такое далекое, что почти размылось в памяти. Но некоторые фрагменты отпечатываются навеки.
Пятидесятые годы. Пароход «Дерсу Узала». Развозит с Сахалина уголь по дальневосточному побережью. Он на нем третьим механиком. Сейчас рейс в бухту Моржовую на Камчатке. Там предстоит забункеровать первоклассным сахалинским углем китобазу «Алеут».
Загрузился «Дерсу Узала» углем на рейде порт-пункта Красногорск. Катера типа «жучок» подвозили к судну груженые плашкоуты, и с них судовыми лебедками черное топливо на «парашютах» поднимали на борт. Обычно погрузка длится семь-десять суток, в зависимости от погоды.
Перед самым отходом в рейс кто-то из береговых грузчиков принес на судно двухмесячного щенка, рыжего беспородного песика размером с рукавицу. Подкинул. И едва судно подняло якорь, паровая машина начала набирать обороты, новый член команды обнаружился у камбуза. Смышленый щенок тянул через комингс остроносенькую мордашку, не сводя глаз с хлопотавшей у плиты кокши. Очевидно в его, едва начавшейся биографии, было немало и пинков и голода.
Пес сразу всем понравился. На него никто не шикал, не щелкал по носу. Его, кобелька, кто-то непочтительно прозвал женским именем Цунька, и оно закрепилось за ним. И в зрелом возрасте его звали так же.
Судно прошло залив Лаперуза, вышло в Охотское море. Стояла теплая, тихая, почти необыкновенная погода. Команда постоянно собирается как на «посиделки» на брезенте закрытого третьего номера трюма. Самое популярное место отдыха. Здесь можно и поспать, предаться воспоминаниям и даже побренчать на гитаре. Вместе со всеми на брезенте ошивается Цунька. Он сразу облюбовал это место. Каким-то акробатическим образом, с разбегу щенок научился взлетать прямо с палубы на брезент трюма. Разложившиеся в разных позах моряки не гнушаются пообщаться с ласковым, игривым существом. Мог ли знать глупый собачонок, что эта приветливая просторная площадка может стать для него лобным местом...
В бухте Моржовой «Дерсу Узала» уже ждали. В те послевоенные времена известнейшая в стране китобойная матка «Алеут» работала на твердом топливе. На угле же работали и ее китобои - «Энтузиаст», «Трудфронт», «Дельфин», «Касатка»... Сейчас трудно представить, как эти малюсенькие трудяги в шторма, без отдыха гонялись за китами, для поимки которых нужна скорость и скорость. А она зависела от кочегаров. Кочегаров твердого топлива. Только через добрый десяток лет появится громадина «Советская Россия» с дюжиной дизельных китобоев, быстроходных, комфортабельных, более, так сказать, человечных.
Меж высоких сопок с неуспевающими растаять за лето снегами, на совершенно тихой воде, посреди бухты стоял «Алеут». С одного борта к нему липли покрытые ржавчиной три китобоя с зачехленными гарпунными пушками, на другом, свободном, размахивая лопатами, толпились десятки промрабочих и моряков, демонстрируя немедленное желание приступить к выгрузке дефицитнейшего топлива.
Суда стали лагом. Вместо кранцев послужили туши необработанных китов. В то время большую часть этих туш не перерабатывали, выбрасывали за борт. Одна такая туша, гниющая и облепленная птицами, покоилась на воде, и от нее за версту несло нестерпимой вонью. Впрочем, и сам «Алеут» вонял не меньше. У каждой каюты, в каждом закутке стояли плашки с тлеющей ватой, режущей до боли глаза. И непонятно, для каких целей эта примитивная выдумка: то ли отпугивать комаров, то ли перебивать вонь гниения.
На прибывший углевоз сразу хлынули десятки незнакомых людей. Загрохотали лебедки, топот ног и чужие голоса напугали щенка. Перепуганный Цунька забился в кормовые помещения и никак не хотел выходить на палубу. Иногда кто-то, исходивший тошнотворной вонью, заходил в столовую команды, а она находилась на корме, и щенок скалил на него зубы. И трое суток, пока шла перегрузка, «Дерсу Узала» пополнял запасы пресной воды. На одной из сопок, на высоте около 100 метров, в расщелине, стояла обыкновенная железная бочка, в которую непрерывно стекала вода тающих снегов. Внизу бочки был приварен штуцер. К нему присоединяли пожарный шланг и, наращивая его, по земле, потом по воде, тянули до самого борта судна. Вода самотеком наполняла танки. Таким образом здесь пополняли запасы пресной воды все заходящие суда.
Наконец погрузка закончилась. Перестали грохотать лебедки, затихли непонятные звуки, замолкли чужие голоса.
Осмелевший собачонок впервые за трое суток выбрался на палубу. Двое матросов пожарным шлангом скатывали палубу, наводили чистоту. Остатки угля и прочего мусора стекались к шпигатам. Повсюду грудились какие-то неведомые доселе доски-лючины, рулоны брезентов.
Радостный пес забегал по палубе. Кончились муки заточения! Чужих нет, только свои, все прекрасно! Надо скорее добежать до знакомого места, где обязательно есть кто-то из отдыхающих моряков, где можно вволю попрыгать. Пес разбежался, привычно взлетел на комингс трюма и сразу же очутился в пустоте. Трюм был открыт. Не было ни бимсов, ни лючин, ни брезента на них. Была неизвестно откуда взявшаяся неведомая пропасть, которая никак не кончается... Бедный щенок упал с высоты двух десятков метров на грязную палубу пустого трюма.
Когда его подняли наверх, в глазах еле живого собачонка, кроме немого вопроса «За что?», ничего не было. Он даже не скулил. Только тяжело дышал, да из носа текла кровь. Боцман Жвакин, железный человек, якшавшийся со всеми морскими дьяволами, предложил избавить щенка от мучений - выбросить за борт и уже изготовил тяжелую шестеренку. На шею. Но никто из команды не принял это жестокое предложение. Все смотрели на лежавший тихий комочек и молчали, слишком близким он стал им.
Третий механик Юрий Михалыч нежно взял его на руки. Комочек дрожал, глазенки то открывались, то закрывались.
- Возьми его к себе! - сказал боцман. - Может, оклемается. Бывало, и люди падали в трюмы. И ничего - до сих пор бегают. Собаки живучи...
Стараясь как можно нежнее, Юрий Михалыч взял Цуньку на руки и понес к себе в каюту. Он уложил его на диван, обложил одеялом - что он мог еще сделать? Трое суток щенок почти не подавал признаков жизни... Хозяин каюты гладил его, шептал ласковые слова, и это, наверное, было лучшим лекарством. Собачонок стал оживать. Поправился и уже пытался покинуть место на диване.
Между моряком и собакой возникла самая настоящая дружба. Цунька, раньше относившийся ко всем членам команды одинаково ровно, теперь стал всех заметно сторониться. Признавал только одного человека. И человек привязался к собаке. Механик уже не мог уснуть, не потрепав на ночь за уши любимца.
Со временем пес «оморячился». Научился бегать по трапам вверх и вниз не медленнее любого матроса. Гадил только возле шпигата под трапом на верхней палебу, где постоянно плюхается забортная вода. На береговых стоянках дежурил вместе с вахтенным у трапа. Вступивших на борт посторонних ворчанием предупреждал, что вольностей и других неположенных вещей на своей территории не потерпит. Но как примерный семьянин обязательно возвращался в каюту третьего механика. Ее считал своим домом.
Он вырос, превратился в рыжего пса непонятной породы, средних величин. На берег не ходил и не пытался узнать, какая там жизнь. Запахи трав, вкус родниковой воды, земля, устланная зеленью, - все это для него было непонятным и необязательным.
Во время одной из стоянок хозяин попытался ознакомить собаку с природой, взял на прогулку. Но соприкоснувшись с неизведанным миром, пес обезумел. Глаза его налились кровью, он стал хрипеть, исходить пеной, катался по земле. Юрий Михалыч поспешил утащить питомца обратно на судно, в родную стихию, - в железо, грохот, испарения. И там Цунька сразу же «вошел в меридиан».
Но все же собаке пришлось жить на берегу.
Во время стоянки в Петропавловске Юрия Михалыча срочно отозвали. Ему предписывалось сдать дела и самолетом отбыть в Провидения. В этой бухте стоял пароход «Шкипер Гек», на котором надо заменить второго механика. Назначение с повышением, да и предстоящий рейс в Полярку заманчив. Но как быть с собакой? В самолет с собой не возьмешь. Юрия Михалыча начали мучить угрызения совести. Стараясь ничем не выдать себя, он стал готовиться к отбытию.
Пес все понял. Уже за сутки до разлуки перестал выходить из каюты. Он сидел в углу и не двигался. Только смотрел и смотрел, будто хотел как можно полнее вобрать образ покидавшего его хозяина. Как удалось Юрию Михалычу покинуть судно - одному Богу известно.
Собака тяжело пережила разлуку. Она совершенно изменила пса. Он похудел. Целыми днями сгорбленный ходил по судну, ни с кем не общаясь. Каждый из команды пытался приласкать его, но он не замечал внимания.
А в день отхода судна в рейс Цунька сбежал на берег. На тот самый, который был так негостеприимен. Зачем сбежал? То ли разыскивать хозяина, то ли осиротевшее место постоянного обитания стало постылым...
Его видели часто бредущим по территории порта. Вид у него был такой мученический, такой приниженный. Никто не пытался прогнать худое облезлое животное. Где проводил ночи пес, чем питался?
Иногда он подходил к швартующемуся пароходу и безучастными глазами рассматривал людей, стоящих на палубе. Может быть, еще таилась надежда встретить своего хозяина. Может, хотел вернуться к прежней жизни...
Среди моряков о нем шла молва. О верном псе, разыскивающем единственного, незаменимого человека, уже ходили легенды. Поговаривали, будто хозяин собаки упал в этом месте с причала и утонул. И поэтому пес никуда отсюда не уходит. Однажды в порт зашел «Дерсу Узала». Члены команды силой пытались затащить бедного Цуньку на борт, но он вырвался и скрылся в закоулках порта. Чуял , вернее не чуял , что хозяина здесь нет…
Прошел год.
Весть о бездомном псе рыжей окраски, встречающем все подходящие к пирсу пароходы, дошла и до «Шкипера Гека». Кленов уже был на нем стармехом, «дедом» по морскому. Старый моряк конечно же помнил о своем, как он считал, предательстве, по отношению к собаке, брошенной им в спешке в Петропавловске. И всегда казнил себя. Уж не его ли разыскивает целый год четвероногий друг?
И когда «Шкипер Гек» зашел в Петропавловск, Юрий Михалыч , не отдавая себе отчета, побежал на берег, на розыски. Сердце подсказывало - это он, Цунька, бедный пес, которого так бесчеловечно пришлось отшвырнуть от себя, ждет его…Собака его помнит. Неужели простой беспородный пес имеет такой огромный запас любви к нему, недостойному?
Они увидели друг друга издалека. Оба замерли, не веря в случившееся. Дед стоял на пирсе у самой воды, собака притаилась у стены гофрированного склада. Их разделяла узкая полоса метров в десять, уложенная шпалами, на которых лежали рельсы портального крана.
- Цунька... - прошептал дед. - Милый мой... Неужели это ты?
Собака дернулась и заскулила. Заскулила так жалостно и тоскливо, будто начала выговаривать накопившуюся за год разлуки боль. Глаза покрылись влагой. Она смотрела на воскресшего хозяина, как бы приходя в сознание. Она не бросилась сразу же ему на шею, как это сделал бы любой обыкновенный пес. Надо выдержать приличествующую паузу. Собака положила морду на рельс и замерла. Может быть, последние силы покинули ее? Может быть, нахлынувшие чувства собачьего счастья затуманили глаза?..
И в это время колеса портального крана пришли в движение. Стальная махина тронулась с места. Ничего не подозревающий пес продолжал лежать в томном блаженстве. Сейчас он стряхнет с себя оцепенение и с щенячьим визгом бросится на грудь самого любимого, самого желанного человека.
Дед не сразу понял о надвигающейся опасности. Но когда понял, было уже поздно. Он только успел закричать.
- Цунька! Беги! Беги! Крановщик, стоп! Стоп кран! Стоп, стоп!..
И на его глазах огромное безжалостное колесо наехало на морду мирно лежащей собаки. Миг - и половина ее как-то совсем буднично отвалилась на черный гравий.
По-звериному воя, Юрий Михалыч подбежал к бившейся в судороге собаке. Он пытался что-то сделать, остановить ладонью кровь, шептал ласковые слова. Цунька странно крутил укороченной мордой, издавая сиплые звуки. И смотрел не осуждающими, а какими-то недоуменными глазами.
Какая жестокость! Счастье, маленькое, а скорее громадное и единственное собачье счастье, - вот оно, рядышком, еще миг - и можно окунуться в бесконечное тепло человеческих рук, уже физически ощущаешь это тепло... И вдруг что-то непонятное, нереальное, безжалостное, не воспринимаемое сознанием страшной болью прерывает вся и все. За что?..
И у людей бывают такие чудовищно нелепые концовки. Но у них в отличие от безмолвных животных в этих случаях вырывается крик отчаяния, обиды, проклятия в сторону несправедливости. А пес молчал.
- Цунька! Цунька! - плакал стармех. - Как же это так? Что я наделал!
Кое-как он оттащил пса от проклятого места в тихий закуток. Собака тяжело дышала, взгляд был у нее посторонний.
- Цунька, потерпи, я за доктором сбегаю... Вылечим тебя...
И понимая, что уже ничего исправить нельзя, он все же побежал на судно. За судовым доктором? Подальше от виденного? В сознании уже играла предательская мысль о бесполезности затеи. Собака обречена. Никакой доктор уже не нужен. Случилось непоправимое. Он вернулся к собаке. С собой принес мешок, наверное, в подсознании была мысль уложить в него тело погибшего.
На месте собаки не оказалось. Мелькнула даже мысль, что она выжила и побежала разыскивать хозяина, его! Все будет в порядке!
Но кровавый след на гравии отмел эти предположения. След тянулся в ту сторону, куда он ушел. Собака поползла за ним. Разыскивать Цуньку не пришлось. Он лежал в нескольких шагах от проклятого места. Юрий Михалыч взял страшную голову в ладони, глаза у нее открылись. Умирающий пес дождался своего хозяина. Он не мог умереть, не дождавшись его. Теперь он спокоен, не одинок, рядом любимый человек, такой добрый, пришел... мы снова вместе...
В считанные минуты собака затихла. Пес умер, как подобает честному псу, тихо, скромно. Откуда-то уже налетели, будто их заказывали, зеленые мухи, и Юрий Михалыч прогонял этих насекомых, облепивших страшную рану и роившихся под хвостом. Потом уложил тело несчастной собаки в мешок.
Хоронить Цуньку пришли многие моряки со стоящих в порту судов. Все свободные от вахт пришли на пустырь неподалеку от порта. Судовой плотник изготовил ящик и тумбу на холмик. Буфетчица пожертвовала новую скатерть. Вырыли неглубокую ямку, проделали положенный ритуал, помолчали. Распили множество поминальных бутылок.
Много выпивший, но не пьяный Кленов бормотал со слезами на глазах:
- Что за наказание такое? За что так меня? Цунька, ну зачем так? Видно, не судьба...
И вот теперь, вспоминая те далекие годы, факт нелепой кончины любимой собаки, Юрий Михалыч сопоставлял его с более свежим фактом смерти не менее любимой собаки и убеждал себя, что какой-то злой рок, проклятье довлеет над ним. Вторая собака гибнет жуткой смертью по его вине. Нельзя ему иметь собаку, несовместим он с ней... Никогда больше не буду пытаться заводить собаку. Тогда Цунька, теперь Джек...
Юрий Михалыч плавает последний год. Скоро пенсия. Впереди ничем не привлекательная жизнь. Мать умерла, своей семьи не завел. Как привыкать к самостоятельности? Никто тебя вовремя не разбудит, не накормит, все надо делать самому. И по магазинам бегать, торопиться какие-то коммунальные платежи вносить, сдавать пустую посуду. А главное, рядом не будет товарищей по работе, исчезнут такие привычные судовые шумы, без аккомпанемента которых разве уснешь? Чего доброго, от тоски сдохнешь. И хоронить будет некому. Холостяк, одинокий. Многие пенсионеры заводят собак. Может быть, это единственный друг, понимающее тебя существо. Но мне нельзя заводить собаку. Гибли они по моей вине. Наверное, отмечен иудиной печатью. Ну, заимею я щенка, а его постигнет страшная участь. Нельзя. Почему говорят: собаке - собачья смерть? Какая-то сволочь додумалась так отзываться о единственном друге человека? Собака такое же Божье созданье, как люди, только гораздо порядочнее... Зачем же ее так? Скоро последний рейс. Пенсия. Стариков увольняют в первую очередь. На чудо надеяться не приходится. Полная демобилизация. Туши котел. Многие ожидают пенсию , как благодать , а ведь это ничто иное, как пинок в старость .
Но пока отпуск. Очередной, последний. Старый моряк живет в приличной двухкомнатной квартире со всеми коммунальными услугами. Хорошая меблировка, полный достаток. Каждое утро навещает старуха соседка. Делает уборку. Она и сторож и советчик, но не более. Ворчлива сверх всякой меры.
Уже две недели как в отпуске. Не было ни одного дня, когда бы не приходилось «хорошо посидеть» со старыми друзьями, которые уже на пенсии и живут серенькой перестроечной жизнью. В недостатках, но боевого духа не теряют. Чаще других приходится общаться с бывшим соплавателем, боцманом Жвакиным, дракон тоже на пенсии и тоже скучает по прежней жизни . Квартира его - как явочное место, здесь постоянно собираются ушедшие на покой моряки, и главный ориентир их встреч - бутылка. Не цветами же украшать скромный стол в скромной квартире! Да и хозяйка, толстенная Малина, тоже не девица из оранжерейных институтов, всегда готова поддержать компанию. Она проплавала почти всю жизнь. Иной женщине отсидеть в тюрьме срок немалый куда приятнее, чем отдать себя морю, которое иначе, чем добровольной тюрьмой, и не назовешь.
- Рада видеть тебя на своих костылях! - приветствовала она обычно заходящих гостей. - Не отдал еще Богу душу?
В тот вечер, когда Кленов зашел к Жвакиным, супруги были одни. Друзья устроились на кухне. Была распита одна бутылка, предполагалась другая. Под столом возле их ног, уютно устроившись, дремала собака. Это была сука породы американский стафф-терьер, средней комплекции, с некрасивой, как бы курносой мордой, тигриной раскраски. Звали ее по-морскому - Вира. Иногда она вылезала из-под стола, пила воду и опять укладывалась у ног хозяев. Поддерживала компанию.
- Скоро ощенится, - сказал Жвакин. - Вон брюхо какое!
- Сегодня я вызывала врача-ветеринара, - продолжила малина. - Собачка что-то заскучала. Зашла я в собачью лечебницу, это в каком-то грязном подвале, там мужик в халате цвета морской капусты. Надо, говорю, врача вызвать. Можно - отвечает. А сколько надо платить за вызов, чтобы осмотреть собачку? Пятьдесят рублей, говорит. Ну, думаю, недорого, сгодится. И точно, через минут десять прибежала тетка-ветеринар. Пощекотала собаку, подергала за ногу, дала таблеточку и сказала: «Все в порядке, с вас 300 рублей». Как триста? Пятьдесят же говорили! С пенсионеров много не берут! А та отвечает, что пятьдесят это только за вызов. А осмотр? А таблетка? А за такси кто платить будет? За какое такси? - возмутилась я. Ты бы еще на вертолете ко мне прилетела, расстояние до нас целых полкилометра! Но делать нечего - заплатила 300 рублей. Главное, что б собака здоровая была.
В течение монолога хозяйки собака изредка поглядывала на нее, хлопая глазами.
- Куда щенков девать будем? - вдруг спросил старый боцман. - Что с ними делать? Ведь за ними убирать надо, кормить. А они только и будут все рвать да царапать. Да тявкать. Утоплю я их!
Реплика была высказана как бы вскользь с вопросительным оттенком. И тут произошло то, что привело хозяев дома и гостя в изумление. До этого вроде бы дремавшая собака при словах «утоплю я их!» подняла морду, как-то тоскливо посмотрела на всех, подошла к боцману и стала лизать его руки. Она просто лизала, без эмоций, молча.
- Услышала... - прошептала хозяйка. - Вы видите? Она все поняла! Она просит не делать этого, не топить ее щенят... Смотрите, смотрите!
- Хм... - отозвался хозяин. - Точно. Все поняла. Ну и ну! Псина услышала! Эх! Ну не буду я этого делать! Не буду! Давай, щенись! Что я, изверг такой, чтоб животину жизни лишать! Ах ты, Вирочка!
В ответ собака смотрела ему в глаза и молчала.
- Щенись, щенись! - продолжал хозяин, поглаживая суку. - Не будем, не будем топить твоих детенышей. Отдадим в хорошие руки. Вот Юрий Михалыч возьмет себе одного, правда, дед?
- Нельзя мне, - буркнул Юрий Михалыч. - Не совместим я с собакой. Два раза держал я собаку, и все кончалось трагедией. Не возьму.
На следующее утро отпускник улетел на Запад, на курорт. Предстояло веселое времяпровождение, не исключающее романов и неожиданных встреч. Около двух месяцев отпускник не был дома.
В первый же вечер по прибытии в родные места Юрий Михалыч пошел навестить старого друга. Боцман Жвакин жил на соседней улице. В квартире Жвакиных творилось нечто невероятное. Восемь черно-рыжих комочков со взметнувшимися, как оголенные сабли, хвостами, носились по комнатам, ни на миг не останавливаясь, урча и пискливо тявкая. Повсюду валялись обрывки бумаг, тряпок, обуви, синели лужицы, тянулись тоненькие колбаски щенячьих испражнений. Судя по всему, хозяева уже не пытались придерживаться хоть какого-то порядка. Иногда вся щенячья орава, как по команде, сбивалась в кучу, срывалась с места с набрасывалась на лежащую Виру теребить ее соски. Она терпеливо давала себя на растерзание, потом ворча вставала, волоча за собой присосавшихся разбойников.
- Замучили! - стонал Жвакин. - Вконец замучили! Как я и предсказывал! Все рвут, окаянные, гадят, жрать не успеваем готовить! Ну, ничего! Я уже дал объявление в газету, пусть всю эту банду забирают! Я еще воспряну духом! Я еще жить хочу!
Говоря это, хозяин, однако, успевал гладить щенков.
Когда гость уселся в кресло, на него, как тараканы по стенке, тотчас стали карабкаться маленькие озорные существа, зубами и коготками цепляясь за одежду. Юрия Михалыча они сразу приняли за своего. Он пытался как-то отбиться от них, осторожно снимал с себя. Живые комочки добрались до шеи, до лица, щекотали язычками кожу. Руки сами собой начали гладить щенят, получая взамен какую-то непонятную теплоту.
- Ого-го! - уже млел Юрий Михалыч. - Ого-го! Сколько же вас, тварей Божьих? Восемь? Ничего себе... Четыре девочки и четыре мальчика? Поровну. Загадочна природа. Нет ни одного народа, чтоб одни мужики. Или наоборот - бабы. Как-то регулируется... А как звать потомство?
- По-нашему, по-морскому! - откликался старый боцман. - Девочек кличут: Ванта, Кница, Стеньга, Корма. А мальчиков - Бимс, Клюз, Фока и Шкертик. Фока самый хваткий, первый успевает к тарелке. Шкертик - хулиган, пробы негде ставить. Клюз - это вообще варвар, все рвет на части. А Бимс... Он самый крупный и самый порядочный. Умница...
Щенок, которого звали Бимсом, каким-то невероятным образом забрался на плечи гостя и спокойно лежал, будто занял свое законное место. Детскими доверчивыми глазками он поглядывал на лицо Юрия Михалыча, будто вопрошая: чего же ты меня не гладишь, разве я тебе не нравлюсь?
На его лбу, над левым глазом краснел дугообразный шрамик, как потом выяснилось, - след кошачьего когтя. Кроме приобретенной отметины у него имелась и природная - выше глаз выделялось круглое белое пятно, такое симметричное, гармоничное, ровное, будто Высший Творец в минуты вдохновенья лично подрисовал его кисточкой. Слепая природа не может такое вытворить.
Старый моряк, боясь пошевелиться, гладил щенка. Тот, закрыв глазенки, наслаждался незнакомой и в то же время естественной лаской.
- Всех продам! - ворчал хозяин. - Заберут! А чего не забрать? Хорошая порода, не линяет, не воняет псиной. Домашняя собака. Мечта домоседа! Возьми с собой в рейс, Юрий Михалыч, одного! Не пожалеешь!
Гость молчал. А щенки продолжали его теребить. Каждый старался ухватить какую-нибудь часть одежды. Добравшись до живого тела, тут же вонзали острые зубки. И непрерывно детскими глазенками постреливали в сторону его лица.
В этот вечер друзья крепко выпили. Жена Жвакина не отпустила на ночь глядя гостя. Она постелила ему на диване в большой комнате и оставила одного. Сон был крепок.
Ранним утром гость проснулся от непонятного шума. Дверь с треском распахнулась, в комнату ворвалась бешено-веселая стая щенков. Шустрых, любопытных, с торчащими вверх почти прямоугольными хвостами. Мгновение - и все восемь уже на диване. Огрызаясь и давя друг друга, щенки стремились добраться до рук и лица проснувшегося человека, успевая и лизнуть и укусить. Юрий Михалыч отбивался, как мог, отпихивал, прятался под одеяло, но добрые злодеи находили лазейки. Добравшись до заветного места, моментально замирали. Только что была кормежка, теперь наступало время поспать. Вместе с ними заснул и Юрий Михалыч. На его лице застыла добрая блаженная улыбка.
А когда он проснулся, то ощутил у себя под мышкой нечто теплое и незнакомое. Из складок одеяла выглядывала мордочка с мокрым носиком и белым пятном на лбу. Немигающе смотрели хитренькие глазенки. Это был Бимс. Рядом в разных позах дремали остальные щенята. Наверное, родная мамка не жаловала их теплом и лаской. А им так еще нужна была нежность.
Рука старого моряка невольно опустилась на головенку милого созданья, так уютно пристроившегося под мышкой. Скоро кончится ваше детство, милые щенята. Может быть, не совсем сытое и доброе, но все равно детство. Лучшего периода в жизни собаки, как и человека, нет. Продаст вас скоро дракон Жвакин неизвестным людям... Хорошо, если попадете в хорошие руки. Эх, Бимс! Милый щенок! Взял бы я тебя к себе. На руках бы носил. Да нельзя мне, не могу. Не хочу искушать судьбу.
Щенок с белым пятном на лбу зарывался носом все глубже по мышку, будто хотел как можно больше вобрать неожиданного тепла.
На завтрак супруга Жвакина, толстая Малина приготовила пельмени.
- Вставай, мужики! Чистите рожи! Сегодня любимое морское блюдо - пельмени! По 25 штук на рыло! Столько успела налепить. Когда все схаваете, выскажете мнение насчет качества. Жду похвалы!
Едва компания села за стол, из большой комнаты, где стоял телевизор, раздалась знакомая Юрию Михалычу с детства музыка. Транслировали старый добрый фильм «В 6 часов вечера после войны». Он схватил тарелку с пельменями и бросился к экрану. Не пропускать же волнующие кадры!
Удобно рассевшись в кресле и не отрывая глаз от телевизора, старый моряк изготовился к пиршеству.
Но не тут-то было! Привлеченные волнующими запахами, в комнату единой стаей ворвались щенки. Восемь подлинных разбойников. Став полукругом у ног, привстав на задние лапы, они вперили свои собачьи очи и молча стали ждать дани. Юрий Михалыч покачал головой.
Затем, никого не пропуская, каждому вложил в рот ароматный подарок. Щенки не проявляли никакой агрессивности друг к другу. Не выхватывали изо рта у соседа. Проявилась врожденная деликатность. Порода. Старый моряк улыбался. Пришлось еще раз пройти по кругу, поднося к мордочкам очередной пельмень. Детские глазенки внимательно наблюдали за дар приносящей рукою. Затем еще раз. На тарелке остался один пельмень, последний. Юрий Михалыч уже изготовился отправить его в рот - надо же изведать творение рук хозяйки, но щенок с белой отметиной на лбу так умилено уставился на этот последний пельмень, что ничего не оставалось, как вложить его в рот залезшему на колени смельчаку. И тут же донесся из кухни голос хозяйки.
- Ну как пельмени, Юрий Михалыч? Понравились?
- Отличные! - отозвался гость. - Только немного недосолены!
Случилось так, что целых полмесяца не заходил Юрий Михалыч к супругам Жвакиным. Болел. А когда зашел, хозяин сразу же объявил новость.
- А у нас осталось только два щенка! Шесть штук продал! И неплохо! Клюнул народ на объявление в газете. Два щенка осталось, самых красивых. Может, возьмешь одного? Не пожалеешь.
- Хватит продавать! - заверещала Малина. - Ну как с ними расставаться! Они мне как дети, будто я их сама родила! Не отдам!
Юрий Михалыч с тревожным чувством оглянулся по сторонам. Он уже не надеялся встретиться взглядом со щенком с белым пятном на лбу. Но именно тот, с белым пятном на лбу, стоял перед ним и не сводил глаз. Он подрос, на широкой груди сидела скуластая голова, резче обозначились тигриные полосы на шкуре. Но нисколько не изменились глаза. Вопрошающие, лукавые, вроде бы грустные.
Юрий Михалыч постарался отвести взгляд. Он боялся, что собака с немым укором будет смотреть на него: возьми меня! Возьми! Рука непроизвольно опустилась на загривок.
- Две собаки остались, - продолжал куковать боцман. - Две. Самые хорошие. Ты знаешь, Юрий Михалыч, я все думаю, как бы узнать, к кому они попали, те, что продал? Ведь может получиться так, что попадет в руки какой-нибудь сволоте. Бывает же такое. Одна будет спать в кресле, другая с голоду подыхать будет. Кому как повезет. Судьба.
- Не только у собак так. У людей тоже, - тяжело вздохнула хозяйка дома. - Все дело случая. Всем достаются мужья как мужья, - кому директор, кому генерал, а кому остальная мелочь. А то и грязь. Почему так жизнь устроена? Одинаковым девочкам уготованы разные судьбы. Идиотский случай, один-единственный, может все исковеркать, или наоборот... Расскажу я вам о себе. Пошли мы как-то с сестричкой, - давно это было, по молодости, - в сельский клуб, на танцульки. После войны. Бедность - не приведи Господь! Правда, мы тогда не понимали, что такое бедность, другой-то жизни не видели. Мы с ней двойняшки, всегда вместе. И пришли тогда на эти же самые танцульки два молоденьких лейтенантика. С близстоящей части. Стоят они у входа, ждут. Загадали они - это мы позже узнали, - что один из них знакомится с той девушкой, которая войдет в дверь первая. Может, в шутку, а может, и всерьез. Я как раз в тот момент первой шла. И надо же такому случиться - у самого входа отвалилась подметка у моего сандалия. Нагнулась я перетянуть ее шпагатиком, а мимо меня и порхнула сестричка. И познакомилась первой с Колей. С тем самым, с которым я должна была... И вышла вскоре за него замуж. Мне ж судьба уготовила другого, второго, Серегу, чтоб его черти в клочья драли... Так моя сестричка прожила жизнь припеваючи, генеральшей стала, а я со своим... Спился он быстренько, из армии выгнали, докатился до грузчика в магазине, меня ведьмой сделал, в море пришлось бежать. Когда мы недавно встретились с сестренкой, нас не признали, что мы родные сестры-двойняшки, до того жизнь нас сделала разными. Сестричка будто под стеклянным колпаком в оранжерее прожила - гладкая, сочная. А я... Эх, не отвались тогда злополучная подметка, я б сейчас генеральшей была, а Зойка ведьмой. Смешно. От простой подметки иногда зависит счастье. Тем и успокаиваю себя, что родной сестре повезло...
- А тебе что, не повезло со мной? - огрызнулся Жвакин. - Ишь, корму какую отъела! Генерала ей подавай!
Во время монолога хозяйки щенки Бимс и Стеньга лежали рядом, не шевелясь, не пропуская ни одного слова. Посреди кухни лежала мама-сука и тоже внимательно слушала историю с судьбоносной подметкой.
И все вместе иногда всхлипывали. А может, и ухмылялись.
После рассказа собаки повскакивали с мест и полезли ласкаться. Юрию Михалычу вдруг почему-то захотелось вывести Бимса на прогулку. Щенок еще ни разу не был за горизонтом квартирного бытия, откуда доносятся незнакомые звуки, долетают неизведанные запахи, где иная жизнь. Хозяин надел ошейник, прогулка началась.
Попав в незнакомый мир, собачонок сразу же выразил именно щенячий восторг. Солнечная поляна, полная дурманящих запахов, зеленые кусты, а главное простор! Ничем не ограниченное пространство. Сказка! Он попал в сказку. В новый мир, который несомненно будет принадлежать ему. Какая-то собака подбежала к нему и уже обнюхивает. И он ее обнюхивает, будто сто лет с ней знаком. Все естественно, просто! Они уже играют. Бимс рвется вперед, натягивая поводок, он бежит по тропинке, будто проделывал это не однажды. Он визжит от счастья! Какая славная жизнь! Как прекрасно!
Они гуляют недолго. Может быть, минут пятнадцать, ровно столько, сколько отпущено заключенному в тюрьме на прогулку. Когда шли домой, щенок, ошалелый от счастья, бросал на человека благодарные взгляды.
Ночью Юрию Михалычу не спалось. Щенок не выходил из головы. Почему-то не всякому животному выпадает естественная доля дышать свободой всю свою недолгую жизнь. Почему-то не каждой собаке выпадает кусочек счастья вволю побегать по солнечной полянке. Не исключено, что милого, доверчивого щенка новый хозяин посадит на цепь и не спустит с нее до окончания века. Будет несчастный пес, ничего не понимая, сидеть привязанный к ненавистной будке, с великой тоской в глазах, вспоминая о мимолетном видении, которое длилось 15 минут и навсегда осталось в сердце. Почему не пускают в тот светлый мир, ставший недоступным? Не от таких ли тоскливых мыслей воют по ночам каторжные собаки?
И в сотый раз задавал себе вопрос Юрий Михалыч: А стоило ли выводить Бимса в мир сказки? Не отзовется ли это потом болью, той самой, которая так известна человеку... Может, не надо было этого делать?
Не каждой собаке посчастливится вволю порезвиться на полянке. Мир жесток . Вступаешь в него с открытой душой, с верой в счастье и справедливость и не предполагаешь, что совсем рядом есть зло, насилие, смерть. И тебя, еще беспомощного, верящего в доброту и честность, почему-то первого начинают пинать и душить. Почему так? Показывают по телевизору собачий питомник в Южной Корее. Милые собаки виляют хвостами, играются, лижут руки добрым своим кормильцам, богам. И ни у кого из беззащитных тварей и в помыслах не может быть предчувствия, что их, таких ласковых, красивых, эти боги завтра пустят под нож. В Корее едят собак.
Природа создала собаку как дополнение к человеку. Народная мудрость гласит, что она друг человека. Так почему этот двуногий друг так жестоко, так подло поступает с верящими в него братьями нашими меньшими? Разве у него, как у бывшего щенка, нет детских воспоминаний о солнечной поляне?
Юрий Михалыч так углубился в размышления, что не заметил, как смешал в мыслях судьбы собачьи с судьбами человечьими.
Всю ночь он не спал. Бимс стоял перед глазами. Пятнадцатиминутная прогулка... Не отравит ли она жизнь несмышленому псу?
Не забрать ли его к себе? Плюнуть на все, воспитать, носить на руках. И тут же, как шлагбаум на пути, в сознании всплывали факты мученических кончин любимых животных. К чему он считал себя причастным. Над ним довлеет злой рок, может быть, проклятье! Нельзя рисковать еще раз. Не дано мне иметь четвероногого друга.
К утру он заснул. А проснувшись, не умываясь, не завтракая, почти бегом бросился к дому боцмана. Бимса надо забрать! Бог даст, на сей раз злая судьба обойдет стороной! Я все сделаю, чтобы уберечь...
Вот заветная дверь.
- А Бимса только что забрали, - буднично встретил старого моряка ошеломляющей новостью хозяин. - Хорошие деньги дал мужик. Наверное, повезло Бимсу. Осталась одна девочка. Может, возьмешь? Дарю.
- Нет... - отрешенно сказал Юрий Михалыч. - Нет...
На следующий день он ушел в рейс.
Последний рейс перед пенсией. Последний год службы морской.
И оказалось, что пенсия, которую всю жизнь ждешь, как освобождение, на самом деле - остановившееся прозябание. Как все нормальные люди он мечтал о времени, когда комплекс мук служебных канет в Лету, настанет райское успокоение, раскрепощение и полный кайф. Ни о чем не заботься, никуда не спеши. Но оказалось бесцельно убиваемое время и есть наказание.
Одинокому, неприхотливому старому холостяку становилось неудобно и скучно в своей квартире. Некуда себя девать. Дни тянулись медленнее, чем в тюрьме. Первое время спасали визиты к редким друзьям. Выпьешь - забудешься. Но и друзья не заполняют досуг. Да и скучно становилось с ними. Приелись, изговорились. Больше всего он наведывался к старому соплавателю, боцману Жвакину. Что-то связывало их, и не только прошлое.
Старый дракон увлекся разведением собак. Плодовитая Вира приносила щенков, и это оказалось прибыльным делом. Приплод раскупали. Молодые щенки, как когда-то их старшие браться, лезли к Юрию Михалычу лизаться, ласкаться, но ни один из них не привлекал внимания.
Дорога к Жвакину проходила мимо недавно выросшей на зеленой лужайке автостоянки. В немыслимо короткий срок юркие дяди выровняли площадку, убрали детские качели, обнесли все это туфтовое, грязное, дикарское, колючей проволокой, воздвигли ворота. И тотчас десятки иномарок устроили стойбище.
Вдоль забора забегали разномастные собаки, посаженные на цепь. Собак было три, по одной на каждую из сторон забора. Иногда они сближались, насколько позволяла цепь, и скулили. Наверное, ведали друг другу о постигшей их каторжной доле.
Юрий Михалыч проходил мимо, стараясь не глядеть в их сторону.
- Несчастные животные, - обыкновенно думал он. - Наверное, со щенячьего возраста прикованы к будке. Беднягам остается только лицезреть участок, огороженный забором, валяющееся кругом искореженное железо да двуногого человека, приносящего похлебку. А где-то вдали лают их собратья, доносятся незнакомые запахи, приходят и уходят машины... Наверное, где-то есть еще какой-то, иной мир?
Созданные природой двигаться, они годами сидят без движения. Зимой и летом. У них грязная, свалявшаяся шерсть, висящая клочьями. Хорошо, если густая. А если короткая, как у овчарки? Как ей зимой приходится на морозе? Бедные сторожевые собаки. Собачьи тюрьмы. Неужели в век электроники нельзя эти штатные единицы заменить приборами? Наверное, дешевле хозяину обойдется. Несчастные цепные собаки. Они почти не двигаются, разучились. На мир смотрят ленивыми глазами, их уже ничего не интересует. У самых ворот сидит крупный породистый пес. Такие в кино на своих спинах детишек буржуйских носят по цветущим газонам. Этот сидит. Глядит в какую-то магическую точку. Приходит сторож, приносит еду. Собака виляет хвостом, благодарит своего тюремщика, а когда тот уходит, опять погружается в свои вечные думы. Может быть, перед глазами стоят мимолетные картинки детства, когда так беззаботно и вольно позволялось играть с братьями и, утомившись, приткнуться к теплым материнским соскам. О чем же еще вспоминать? Хорошо, если двуногий хозяин не бьет беззащитное, не имеющее права огрызаться животное. А ведь сколько извергов в мире человеков. Как это у Маяковского?
Пьяный возница бьет падшую лошадь.
Глаз лошадиный вытечь готов...
За что? За то, что не в силах тащить непосильный груз? За то, что животное? А собачки, отправляемые в космос? Как они радостно ведут себя, как они отдаются рукам, завинчивающим гайки камеры, отправляемой в космос! А ведь есть еще боевые собаки... Двуногие, с волчьими сердцами, стравливают животных, ради щекотания своих порочных вкусов. Заставляют убивать друг друга. Одно упоминание об этих кровавых побоищах коробит цивилизованного человека. Владимир Маяковский как-то упомянул о бое быков, испанской корриде. Поэту пришлось присутствовать при зрелище, где безжалостно убивали животных. И он по-человечески пожалел, что у них вместо рогов не стоят пулеметы и что они не обучены стрелять по ревущей от восторга, жаждущей крови толпе... Вот и держателей собак цепных тоже не мешало бы собрать в одном закутке, огороженном колючей проволокой, да и спустить на них униженных животных, чтоб те сами разобрались что к чему.
Юрия Михалыча раздражали цирк и зоопарк. Жуткое впечатление на моряка произвел слон в заезжем передвижном зверинце. Серая громадина стояла на городской площади под палящим солнцем, прикованная тяжелой цепью к железной тумбе. Слон не переставая поднимал ноги, будто шел по родным джунглям. Шел, шел часами, не останавливаясь, ни на кого не обращая внимания. К чему в наше время зоопарки? Есть же телевизор, где в любой момент можно увидеть животных на воле в естественных условиях. Там они и смотрятся куда привлекательнее. А цирк? Это псевдокультурное заведение, где животных не только томят в клетках, но и заставляют плясать! Разве нельзя ограничить программы домашними животными - кошечками да собачками, которые с удовольствием выступают перед публикой? Когда-то в цирках выступали одни лошади. Других животных не было. Цирк был как конное зрелище. Собственно 13 метров, - диаметр манежа - традиционно-оптимальная величина для вольтижировки, а не танцплощадка для слонов.
У Юрия Михалыча много свободного времени. Он часто прогуливается не отходя далеко от дома, не заводя новых знакомств и увлечений. Он еще «не созрел» для береговой жизни. Его не тянет к доминошникам с утра до вечера суетящихся у стола из грубых досок. Не тянет к пивной бочке. А эту железную емкость полутонной вместимости постоянно подвозят в его район и не было случая, что бы возле нее не было очереди. Любители напитка утверждают, что это лучшее пиво в стране. Оборотистая продавщица едва успевает наполнять посуду. - стеклянные банки из под консерв - чайники, бутыли и даже ведра на всю бригаду.
Под одной из лодж первого этажа соседней девятиэтажки, прямо на асфальте нашел пристанище собаченок, скорее всего подкидыш. Он затаился под этой,
непригодной для жилья, кровлей, на ветру, защищенной разве от дождя.
Маленькая бездомная скотинка. Он непрерывно смотрит на дорогу, уходящую за горизонт. Наверное по ней ущел хозяин, оставив его здесь одного. Непонятно щенку почему он ушел , когда вернется, здесь так неуютно. Иногда пройдет мимо добрая душа, кинет ласковое словечко. Собачонок из вежливости махнет хвостиком и продолжит наблюдение за дорогой. Он ничего не понимает. И ведомо ли собакам что либо о людской подлости. Если она и есть , только не у его хозяина, у него такие теплые руки он единственны на белом свете, кому нужен этот серый комочек…
На косогоре часто появляются домашние собаки. Ухоженные откормленные. Они вальяжно прогуливаются почти не отходя от хозяев, как бы боясь самостоятельности . Трусливые ,инертные. Наткнется прогуливающийся барбосище на притаившегося в кустах мирного кота, не бросается на него, повинуясь врожденному инстинкту хватать усатую тварь, а брезгливо начинает принюхиваться, а кот не спасается бегством, а ощетинивается и сам идет а в атаку на своего вечного оппонента. Барбосище позорно пятится. Что это - деградация, или лень совсем одолела домашнего приживателя? А когда то псы сходились в смертном бою и за обглоданной кости . Сейчас лаять разучились На звонок квартирный не реагируют.
Беспризорный щенок спешит побыть в компании домашних собак. Он радуется случаю повеселиться с добродушными собратьями, они привлекательны . он общается с ними ,жизнь прекрасна!
Но скоро наступает отрезвление.
Хозяева уводят мимолетных друзей по домам, по подъездам, куда ему уличному изгою, путь заказан. Щенок опять остается один. Никому не нужный, наедине с тоской которая уже глубоко тронула щенячье сердце. Кто то подбросил старую телогрейку, сердобольная тетка с первого этажа подкормит бездомного подкидыша.
Во время одной из прогулок Юрий Михалыч заметил его. Ему захотелось приласкать собачонка он склонился над ним намереваясь положить руку на голову, но тот не дал незнакомцу прикасаться к себе – это дозволено только хозяину гладить и ласкать…Жалобно оглядываясь щенок забился в дальний угол.
Старый моряк каждый вечер стал навещать четвертого приятеля. Сначала собаченок присматривался, сторонился, но вскоре уже стал с нетерпением ожидать его прихода.
В собачьем сердце зародилась надежда обрести в этом добром человеке хозяина. Должна же наконец, кончится эта бездомная жизнь… Но человек долго не задерживается. Положит гостинец и спешит покинуть щенка. Юрий Михалыч уходит и уже знает, что собака провожает его молящимися глазами, а это уже казнь …
- Не могу я взять щенка – бормочет он под нос. - Я приношу собакам только несчастья… Какой то злой рок … я в это уверовал… несовместим…
А щенок продолжает сидеть возле своего неприветливого пристанища и смотрит уже не в сторону дороги, по которой ушел хозяин а в сторону косогора откуда должен появиться добрый человек. Маленькое щенячье счастье… Щенок поглощает лакомство человек молча наблюдает за ним, в раздумье теребя собачьи уши. Идиллия продолжается недолго Человек поднимается и не говоря ни слова уходит. Собака смотрит вслед и надеется, что человек обязательно вернется, скажет теплые слова, возьмет с собой. Щенок так уверен в этом. Но человек не возвращается и глаза щенка наполняются прежнец тоской. Никому он не нужный. Пришелец такой же жестокий человек, как его прежний хозяин, как все двуногие. Собаки с косогора имеют хозяев, спят в тепле, сыты, в любой момент могут обласканы. А он лишен этого. Почему ему досталась такая злая доля?
Человек не оборачивается. Более того он прибавляет шаг и скрывется за поворотом.
Со временем собака перестала проявлять прежний восторг. Не бросается навстречу, уклоняется от ласк. Что то изменилось в поведении пса. Он снова не сводит глаз с дороги, с той самой по какой когда то ушел его хозяин.. И моряк понял…- Собака потеряла к нему интерес. Приносящий пищу добрый человек никогда не возьмет его к себе. Не подарит простого собачьего счастья, которое и состоит то в том что бы быть вместе. Юрий Михалыч ставит пищу и уходит.
Почему то вспоминается Бимс, собаченок которого он мог бы взять к себе но не взял.
Но щенок обрел хозяина.
Его подобрал владелец ближней автостоянки, толстый мужик с кулацким ликом в добротном одеянии.
Автостоянки. Набитые железом и прокопченные бензиновой гарью площадки, ограниченные будками с прикованными к ним сторожевыми собаками. Есть ли в цивилизованном мире более гнусное зрелище.
Совсем недавно щенок бегал по косогору играл с домовыми собаками, жизнь несмотря на недостатки была веселой и безоблачной. И вдруг посадили на цепь. Бедный кутенок
не может понять что произошло. Его собачье сердце еще бьется в унисон с резвящимися невдалеке соплеменниками, он еще не остыл от игр , поведенных в их компании, глаза искрятся весельем. Но что то непонятное, жесткое, противное давит шею.
, не дает убежать. Он прыгает, прыгает, стараясь оторваться и каждый раз приземляется на одно и тоже место. Бедный щенок, он еще не понимает , что жизнь для него не начавшись, кончилась . Что ему уготована судьба цепной собаки-каторжника, прикованой к своей могиле. Человек, которого она обожествляла лишил животного того что ему положено от природы – бегать...
Юрий Михалыч не забывал своего знакомца. Одинокий пенсионер часто навещал его. Подросший и уже окрепший, пес сидел на цепи, в тени конуры, обдуваемый бензиновыми испражнениями.
Наступил декабрь. Гладкошерстный пес мерз. Выступающие ребра портили его облик... Подросший он сглатывал все, что приносил ему старый моряк. Иногда пес помахивал хвостиком и изредка бросал ничего не выражающие взгляды.
Их разделял забор. Пищу приходилось перекидывать через него. И каждый раз во время визита откуда то из под сторожки выскакивала грязная тоже голодная кошка. Дико крича она выхватывала из под собачьего носа кусочек съестного и мигом убегала на свое место. Юрий Михалыч чувствуя себя виноватым, подумывал как облегчить его участь.
- Отпустите собаку побегать, - попросил он однажды хозяина автостоянки. - Пожалейте пса.
- Еще чего!- огрызнулось кулацкое мурло. - Пусть сидит. Злее будет!
В январе Юрий Михалым приболел.
Почти весь месяц старый моряк не выходил из дома . То простуды, черт бы их побрал, то сердце, которое в морях никогда не давало о себе знать, щемило, то остеохондроз со своим дурацким названием мучает…- старость что ли начинает изламывать?
Подлечившись, «приведя себя в меридиан», он прежде всего решил навестить семейство Жвакиных. Больше навещать некого. Перед уходом подбодрил себя дозой спиртного.
Дорога шла мимо автомобильной стоянки, такой знакомой, такой нудной.
Вечерело. Скорее по привычке, чем из любопытства, пенсионствующий моряк бросил взгляд на территорию, уставленную автомашинами. Захотелось проведать «своего» щенка, который уже конечно вырос. Подкрадывавшиеся сумерки обволакивали территорию автостоянки. Было тихо и спокойно. Юрий Михалыч всмотрелся в знакомое место. В дальнем от ворот углу должен находиться его пес. Но его не было.
На его месте, возле фанерного ящика, не защищенный ни от ветра, ни от холода, лежал незнакомый черно-рыжий , короткошерстный, болезненного вида, отрешенный от всего , пес. У старого моряка защемило сердце и он уже хотел пойти в сторожку справится у дежурного куда делся щенок, который находился в дальнем углу? Что с ним, неужели неокрепший организм молодой собаки не выдержал январских холодов и она….Но тут же пришло оцепенение… Зачем узнавать? Услышать еще одну печальную весть и опять себя казнить переживаниями: почему не взял щенка к себе, не приютил, не спас… Еще одно живое существо ляжет тяжким грузом на совесть. Юрий Михалыч сгорбился и пошел прочь
Что то непонятное заставило бросить прощальный взгляд на лежащего у фанерного ящика незнакомого пса.
Всего на стоянке четыре собачьих ящика. Его самый плохой. Открытый с трех сторон , с залежалой тряпкой внутри. Из всех собак в этом собачьем Освенциме он выглядел сам жалким. Он лежал на голой земле , не шевелясь с полузакрытыми глазами. Рядом кастрюля с нетронутой замерзшей пищей. Виднелись черные комочки испражнений, никем не убираемые Тяжелая цепь прижимала голову к земле.
Необъяснимая жалость сдавила грудь моряка. Он почувствовал, что мистически сливается с собакой . Ему показалось , что человек и собака кровные братья матушки- природы. Они единоутробны. Это где то в пещерном прошлом нелепый, несправедливый эволюционный тычок отделил собаку от человека. Одного сделал гомо сапиенс другого пнул в собачью шкуру. Теперь по разным сторонам железного забора. В какой то миг собака открыла глаза в их мелькнуло что осязаемое, сближающее и понятное.
Откуда-то свалился мужик в телогрейке, явно пьяный.
- Жри, падаль! - пнул он собаку сапогом, ставя перед будкой миску с едой. - Или дохни скорей! Ночью выть будешь - шкуру сниму! Как с того, который до тебя…
Пес кое-как встал и как-то не по-собачьи, волоча левую заднюю ногу, попятился прочь от двуногого изверга. Глаза ничего не выражали.
- Сволочь, - мысленно выругался Юрий Михалыч, наблюдая эту картину. - Бить привязанного полуживого пса... Голодного...
Мужик в телогрейке ушел. Моряк продолжал рассматривать собаку. И тут он заметил, как она в упор смотрит на него. Смотрит умирающими, тусклыми глазами, в которых в миллиардную долю секунды зажглась неповторимая, где-то ранее виденная смешинка. Но она так не гармонировала ни с жалким обликом, ни с местом.
Их разделяла колючая проволока. Расстояние не более пяти метров. Собака попробовала сделать движение в сторону забора, но опять тяжело легла, положив голову на лапы. Она молчала и не сводила глаз с человека.
Мимо прошмыгнули два пацана лет двенадцати. Один из них, веселясь, швырнул камушек в сторону собаки, и она нисколько не среагировала, получив удар.
- Эй , Шварценеггер! - крикнул другой. - Ты еще не сдох?
- За что вы его так не любите? - обратился к ним Юрий Михалыч.
- А он воет по ночам. Спать не дает.
- Так ему же холодно, оттого и воет… шерсть ... голая. И будка не утеплена. А что с ногой-то у него? Перебита?
- Ее в боях откусили! Дрался с собаками! Оттуда выгнали , сюда отдали. Теперь сторожит. У, ублюдок!
- Да не! - возразил другой пацан. - Это сторож ему ее перебил! Я видел!
Пацаны. Безжалостные людские ростки. Как они бывают жестоки в детстве! Юрий Михалыч сам палил из рогаток по котам, разорял гнезда, да мало ли чего вытворял! Но это было... Сейчас и комара жалко прихлопнуть...
А пес продолжал смотреть на взрослого мужчину. Он не издавал ни звука. Не проявлял никаких эмоций, только смотрел и, может быть, думал… Из глаз, из-под слоя грязи, скрывавшей едва заметное белое пятно на лбу, падали капли. Как у человека.
Юрий Михалыч смотрел и у него тоже наворачивались слезы.
Он не понимал, что с ним происходит, в груди все сковало , и в то же время ощущалось какое то наполнение , в голове прояснялось и туманилось , и это было не следствие легкого опьянения, а здравая и четкая осознанность. Юрий Михалыч не понимая и не медля шагнул вперед.
- Бимс... – прошептал он. – Бимс… Бимс, ты ли это?
Собака молчала. Изверившаяся в человеке, она уже не могла верить что подошедшее двуногое существо проявит интерес к покалеченной, никому не нужной собаке.
Не отдавая отчета, без памяти Юрий Михалыч набросился на колючую проволоку и стал рвать ее голыми руками. Потекла кровь, но это не останавливало. Вскоре удалось проделать приемлемую дыру. Как мальчик, он юркнул в отверстие и ползком приблизился к собаке.
Она сделала движение и даже вильнула хвостом. И тут же его поджала. В собачьей голове, наверное, крепко сидела память о встречах с человеческим отребьем. Подойдет иной двуногий, вроде бы пообщаться ... И собака, терзаемая муками одиночества, готова уткнуться ему в колени, излить свои собачьи печали, услышать ласковые слова, поглаживание... Так она этого ждала! А человек дает ей пинка и проходит мимо. Все, как у людей. Доверчивый, перепуганный ребенок в целях защиты бросается за помощью к вроде бы доброму дяде. А тот совершает над ним насилие. Как поступает в этом случае ребенок? Плачет от обиды и недоумения. А собака? Тоже плачет.
Сидящие слева и справа от Бимса сторожевые псы почуяли недоброе. Они, натягивая цепи, тянулись к соседней территории, лая на чужака.
На их лай из бытовки выскочил все тот же мужик в телогрейке. Пытаясь выяснить, в чем дело, он начал всматриваться в наступающую темноту.
Но собаки неожиданно прекратили лай. Это успокоило сторожа, и он снова скрылся в дежурке.
Наверное, у собак есть чувство солидарности. Или сочувствия. Когда незнакомец взял в руки голову их собрата и стал ее гладить, шепча ласковые слова, они замолкли, завиляли хвостами и с великим любопытством стали наблюдать за происходящим.
- Бимс, Бимс...- шептал Юрий Михалыч. - Как ты попал в этот ад? Пойдем отсюда! Бежим!
Освободить собаку от ошейника было непростым делом. Тугой проволочной узел стягивал горло, и Юрию Михалычу пришлось приложить немало усилий. Обильно текла кровь, мерзли пальцы. Наконец ошейник отлетел в сторону. Но собака идти не могла. Бимс сделал неуверенное движение и тут же, кособочась, присел на месте. В глазах застыла боль. Если бы животные могли стонать! Они и скулить-то стесняются.
Тогда Юрий Михалыч взял собаку на руки и протолкнул в отверстие забора.
- Бимс! Бимс! Бежим! Ты на свободе! Прочь отсюда!
Бедная собака пробовала ковылять, ползти, но у нее ничего не получалось. Левая задняя нога волочилась по земле, и Бимсу ничего не оставалось, только выразительно смотреть на своего освободителя, как бы говоря, а нужна ли мне она, свобода?
Юрий Михалыч схватил в охапку беспомощную собаку и без оглядки побежал в сторону дома. Наступил вечер. Редкие прохожие видели пожилого мужчину, нежно несущего на руках молчаливого пса. Наверное, из-под машины вытащил беднягу..
.
Придя домой, Юрий Михалыч первым делом решил устроить Бимсу ванну. Собака покорно приняла водную процедуру. Грязные, худые, в шрамах, бока кишели блохами. Пес был не просто запущен - живым закопан в помойку. Пришлось мыть несколько раз. Шампунь оказывал магическое действие. Уже в ванне глаза собаки начали блестеть, все чаще хвост приходил в движение.
- Сейчас я тебя выстираю! - работал руками старый моряк. - Будешь у меня как новенький! Мы еще потявкаем!
Когда Юрий Михалыч вытер полотенцем собаку, вынес в комнату, та встала на три лапы и начала рассказывать о пережитом.
- Ай-ай-ай! - заливался пес, не смолкая. - Ай, ай, ай!
А рассказывать было о чем. О тех ужасах, которые выпали на его долю. О неудачной встрече в щенячьем возрасте, когда он так хотел, чтобы добрый гость взял его с собой. И не взял. Как он попал в руки жестоким получеловеком, заставившим его драться с другими собаками. Как его, покалеченного, больного, бросили умирать на цепи у будки. И о том единственном луче света, согревающем его сердце, - прогулке, где ему выпало счастье гоняться за воробьями по зеленой траве. Всего 15 минут. 15 сказочных мгновений!
Они снились каждую ночь... Да еще хранились в памяти запахи теплых рук незнакомого человека однажды приласкавшего щенка. Ничего другого не снилось и не ощущалось … И вот эти руки, опять… И это не сон! Неужели и сейчас ожидает разлука? Снова на мороз, в ошейник? И пес торопится рассказать много такого, что не под силу понять человеку. А человек трепет его по холке и тоже жалуется.
- Бимс! Бимс! Какие собачьи муки ты перенес! Если у человека бывают муки собачьи, то какие же муки испытывает собака! Бимсик, маленький! Не отдам тебя никому. Ты уже получил свое, отмучился! Больше с тобой ничего не случится. На руках тебя буду носить. – Ах ты собачей…псивый…
- Ай! Ай! Ай! - лизала собака руки и лицо человека.
По причине встречи был устроен небольшой пир. Из холодильника хозяин извлек все свои стратегические запасы. Бимс с достоинством уминал колбасу, бросая счастливые взгляды на Юрия Михалыча, а тот рюмка за рюмкой опорожнял бутылку водки.
Потом легли спать. Хозяин на кровать, Бимс на кресле, возле кровати.
Проснулся Юрий Михалыч поздним утром. Было уже светло. Какой-то теплый непривычный предмет присутствовал под мышкой. Он покосился и увидел невинные собачьи глаза со знакомой смешинкой. Нос и половина морды, как когда-то очень давно, будто уткнувшись в теплое мамкино тело, примостились у него под боком. Все остальное спряталось под одеяло.
- Ах ты, псина собачья! - умилялся человек. - Вспомнил.
Утром встал вполне обыденный вопрос – собаке нужна прогулка.
Хотя бы два раза в сутки. Соорудив ошейник Юрий Михалыч повел пса на улицу. До кустов добрались без приключений, надо идти обратно. Но тут до человека дошло, что они находятся в пределах видимости автостоянки. Там вполне могут их заметить. В подтверждении догадки. Юрий Михалыч увидел двух мужиков стоявших у ворот стоянки озабоченно глядевших по сторонам. Идти мимо них отпадало. Напрашивался выход - идти другой дорогой. Жилой массив состоял из шести здании составляющих непрерывную цепочку. Все сквозные подъезды в них давно замурованы бдительными жильцами, теперь что бы попасть на другую сторону надо обойти весь ярус .
- И мы обойдем его! – подмигнул псу Юрий Михалыч. - Так надежнее.
И не успел он договорить , как Бимс развернулся и направился к дороге по которой он никогда не ходил. . Пес прочитал мысли хозяина, иначе как объяснить его поведение. Юрию Михалычу ничего не оставалось, как идти за ним следом.
Старик с палочкой и хромая собака спокойно обошли дом и не обнаруживая себя вошли в свой подъезд. В дальнейшем этот путь стал постоянным.
Кто-то из писателей заметил, что в русской литературе о собаках пишут в минорных тонах, с трагической концовкой. «Муму» Тургенева, «Песнь о собаке» Есенина, «Варвар» Вадима Кожевникова, «Арктур гончий пес» Аксенова, «Соленый пес» Ф. Кнорре и совсем известное «Белый Бим, черное ухо».
Почему так? Почему на память приходят только истории о скорбных судьбах братьев наших меньших? Их травят, бьют, мучают, держат именно в собачьих условиях, а они нам руки лижут. Редко какой собаке удается умереть на коленях хозяина.
Наверное есть такие вещи о которых не получается писать весело: сироты, война болезнь…нищета…
Это повествование хочется закончить в мажорном тоне.
Жизнь покалеченного Бимса протекает сносно. Как бы замаливая грехи перед далекими Джеком и Цунькой, Юрий Михалыч отдает ему всю любовь. Первое время он, боясь преследований со стороны хозяев автостоянки, не выводил собаку на улицу, потом стал прогуливаться с ним по вечерам, а сейчас свободно и не спеша идет вдоль домов, раскланиваясь со знакомыми. Впереди собака ковыляет на трех лапах, за ней он, с палочкой в руках.
Вечера они проводят вдвоем, старый моряк и постаревшая животина. Хозяина уже не тянет ходить по гостям, навещать друзей. Да их почти и не осталось, возраст берет свое. Жвакин совсем стар, «категорически завязал». Приходится Юрию Михалычу дома, «сам на сам», рюмка за рюмкой. Старый моряк сидит в кресле, подопьет и развязывает язык. Собака лежит рядом, у ног, внимательно слушает все, что ни скажет хозяин. Иногда Бимс поднимает ухо, чтобы яснее уловить сказанное, да приоткрывает то один глаз, то другой. Бывает, неодобрительным ворчанием, высказывает несогласие. Юрий Михалыч с подробностями рассказывает о молодости, о скитаниях по морям и странам, где всегда, - можешь не верить - тепло, и собакам не приходится мерзнуть, и о многом другом...
А сегодня разговор коснулся политико-экономической темы.
- Ты уж не обессудь, дружище, что у нас сегодня ужин не королевский. Что-то соседи не приносят костей, на декофте сидят, наверное. Да как тут не сидеть! Цены, сам видишь, растут! А пенсия у меня совсем деревянная, как у дворника. А я 40 лет в морях ишачил. Кончится Бимс мой долларовый запас, придется мне, старому моряку, почетному работнику Морского флота, и тебе, покалеченному, идти на паперть, или помирать...
Собака моргает, соглашаясь с каждым словом. Но иногда ей приходится выражать настоящее возмущение, как например вчера. Изрядно заложивший за воротник хозяин, вспоминая детство, вдруг ляпнул такое, что у четвероногого собеседника отвисла губа.
- А не помнишь ли ты, Бимс, как звали моего старшего брата Колю? Где он?
Бимс от негодования удалился на кухню. Но не надолго. Он уже не выносит одиночества, как и хозяин.
Оба старые холостяки. Хозяин, не обретший женщину, и пес, не познавший собачьих свадеб. Они не терпят долгих разлук. Если хозяин уходит по делам из дома, Бимс залезает на специально приставленную к окну тумбочку и наблюдает за улицей когда он вернется.
Вечерами они прогуливаясь проходят мимо колючего забора автостоянки. Привязанные псы молча провожают их тусклыми глазами.
Старый моряк не может воздержаться от негодования. Он слегка подпит и филлипика его несколько фривольна.
- Господи! – бормочет он.- Выслушай своего верного раба ! Единственная просьба к тебе! Впрочем… почему это мы к Всевышнему обращаемся на ты… какого то писаришку в собесе мы, трясясь от страха, называем на вы… А тут… Но не называть же Господа Бога Ваше превосходительство… В том то и дело. Как с самым близким человеком мы с ним на ты… О Боже! Одного прошу. За безголосых тварей Твоих четвероногих, которых двуногие сволочи сажают на цепи.. Господи! У Рая есть Врата, кто этого не знает… А если есть врата, стало быть и забор имеется. И не малый наверняка. Так посади же Господи вдоль этого забора мучителей животных и в первую очередь хозяев автостоянок . Пусть они своими кулацкими глазами наблюдают сквозь щели как праведные души в вечном блаженстве пребывают. И грызут цепи воя на луну
Старик бормочет собака плетется рядом всем своим видом показывая, что целиком согласна.
Время идет. Кого судьба заберет раньше?
А может, оба в один день, бывало такое. А если случится, что хозяина раньше постигнет неминуемое? Проводят старого моряка одинокие человеческие фигурки в последний рейс, выпьют за помин души.
А собака? Куда ее? Новый хозяин, конечно, выгонит из квартиры старого покалеченного пса. Приплетется он к могиле хозяина, ляжет рядом, закроет глаза и будет лежать до тех пор, пока не слетятся, невесть откуда взявшиеся, зеленые мухи.
Но пока они здравствуют. Старик и собака
К О Н Е Ц.
12 август 2014.г.Владивосток Д.СТАРЦЕВ.