Автобиография. Сколько раз по всяким служебным поводам писать-то её пришлось за жизнь свою. И не вспомнишь. А тут телефонный звонок из Союза писателей – надо, мол, тебе автобиографию подготовить для альманаха тверского землячества. Выслушал, согласился и призадумался: уж больно не хочется в очередной раз путь свой излагать по схеме начальника отдела кадров: родился, учился и т.д., и т.п., и прочее. А как иначе? Да что гадать-то – многие мои стихи, как и у любого поэта зачастую, автобиографичны. Подумалось: «Вот они тебе и помогут уйти от шаблона». А почему бы и нет?
Итак, 1955 год, Калининская (ныне Тверская) область, «Лихославль – провинциальный городишко, / Здесь три школы есть и даже два завода, / Тридцать улиц, где шеренгами домишки, / И двенадцать тысяч разного народа. / Скорый поезд тут стоит одну минуту, / Три часа езды от суетной столицы …». В молодой семье вчерашнего морфлотовца, а теперь бравого шофёра Соколова Юрия Алексеевича и его красивой жены, учительницы райцентровской школы, Серафимы Семёновны родился первенец. «Минуло тихо десять лет Победы, / И, где-то пару месяцев спустя, / Родился я – как раз в разгаре лета. / Довольно торопливое дитя…»/
Мои родители – люди деревенские: деревни Фёдово и Виноколы соседствуют меж собой и до города рукой подать. Середина лета – пора сенокосная: мужики по росе с косами, а бабы ближе к полудню с граблями и с вилами – все корм домашним кормилицам на зиму заготавливают. И мать моя со всеми вместе. Вот, видать, и перетрудилась. Почувствовав, что я на белый свет заторопился, в копне свежего сена отлежалась, отдышалась... тем же днём и родила меня раньше срока положенного в родильном отделении райцентровской больницы. 16 июля это было. Нарекли меня, как и было принято, по календарю церковному – Владимиром.
Жили мы поначалу в семье матери, в большом доме Воронцовых, деда Семёна и бабы Маши, где и младший из её братьев с женой и двумя мальчишками обитал. «Семь детей у бабушки было / Дочек две, а сыночков пять. / Этот счёт война изменила: / Трём досталось в земле лежать. / Двое братьев живы остались / И вернулись с грузом наград, / Что едва на груди умещались, / Как солдаты – за рядом ряд…». Старший мамин брат жил недалече, считай, что по соседству, в примаках. И тоже имел двоих детей. «Мой дед Семён простым был по нутру: / Спокоен, рассудителен, умён. / В большой семье учил детей добру. / Лесничим был, любил природу он…». И хоть и был я в ту пору младшим из внуков, да совсем ненамного поотстал от тех, кто постарше. К тому же в большой деревенской семье никогда не баловали детей, не сюсюкались с ними. Так что начальное воспитание моё получилось, думаю, правильным – народным.
Деревня наша отстояла лишь на пять километров от Лихославля, а по прямой и менее того. «Деревенька моя, Виноколы мои Виноколы! / Больше сотни дворов на холме. А какие просторы! / А какие поля! А луга с разнотравным дурманом!..». В ясную погоду с холма, почти что полностью, как на ладони, виден город, расположенный ниже. Туда мы и переселились к трём годам моим, когда отец перевёз старый прабабкин дом вместе с ней самой. После деревни с двумя улицами маленький городишко казался мне большим-большим. «Город детства – удивительный и скромный, / C трёх сторон окрест унылые болота. / В 58-м он был такой огромный, / Мне как раз тогда исполнилось три года...». Няньки из прабабки не получилось, ибо ненадолго она пережила этот переезд, и стали меня водить в детский сад. Однако, после свободы деревенской, установленный режим коллективного воспитания показался мне, видимо, угнетающим, нивелирующим моё детское, но индивидуальное «Я». Знать с того, обретя к пяти годам право на собственное мнение, я тут же им и воспользовался, гордо заявив: «В садик больше не пойду!». И сейчас удивляюсь, почему меня услышали, ломать не стали: то ли мать проявила педагогический подход, то ли отец увидел в этом первое проявление характера, что в деда Алексея.
Деда Алексея видеть мне не довелось. Говорят, был он человек дельный, с головой и с руками, но и с норовом великим. А потому как-то был нещадно бит мужиками городскими, занемог, да и ушёл в мир иной, оставив жену свою Ольгу Ивановну с двумя пацанами на руках: шестилетним Колькой и Юркой двухгодовалым. Мало того, несколько месяцев спустя, и хозяйство своё справное с собой забрал: в одну ночь хутор со всеми постройками, скотиной и скарбом домашним сгорел дотла. Выскочила баба Ольга моя из дома сквозь пламя, как спала, с дитями под мышками, да и пошла у них жизнь горемычная. В ближайшую деревеньку Фёдово, где и домов-то чуть более десятка, к родственникам подалась. Чьими силами, молитвами ли домик в одну комнатку со временем им там справили – не знаю того, только в нём и детей она вырастила, и сама преставилась много лет спустя. Работала, сколько сил хватило, в колхозе, да хозяйство своё держала. Тем и жили. А хуторские земли лесом поросли, один только пруд старый остался. Его и сейчас именем хутора сгоревшего – Новинки – зовут. Имя-то какое!
Всё это, конечно же, известно мне большей частью по рассказам родителей. Однако ранние детские годы, проведённые в деревне, не только глубоко врезались в память, но и научили понимать и любить природу, ценить землю и людей, работающих на ней, воспринимать жизнь деревенскую, ту, какой она тогда была, наиболее естественной для человека. Оттого, наверное, и строки в стихах моих, как воспоминания и ощущение потребности вернуться: «там неба синь, там воздух чист, там дышится легко…»; «стадо, пахнущее молоком»; «васильки разбежались по ржи»; «родной деревни тишина – лекарство для души» ; «раз жива деревенька моя, в детство всё-таки можно вернуться». «Я живу теперь в шумном городе,/ на асфальте не встретишь берёз,/ потому, вот уж ночь которую,/ вижу дом и деревню, где рос…». «Всё чаще хочется махнуть на всё рукой, / уехать прочь: подальше, в глушь, в деревню/ и обрести там истинный покой/ среди лугов, полей, лесных деревьев…». И, наконец: «Раз хочется – махни на всё тотчас: / видать, пора задуматься о главном».
Может быть это и есть самое главное в моей биографии. Ибо всё остальное – такое же, или почти такое же, как и у многих других: средняя школа (Лихославльская №1) ; учёба в институте (окончил гидрофак Калининского политехнического в 1977году и факультет управления Московского финансово-экономического в 1992г.- уже заочно) ; работа: (на строительстве Загорской гидроаккумулирующей электростанции; в конструкторско-технологическом центре Минводхоза СССР; в промышленном и экономическом отделах горкома, а затем, около десяти лет, на руководящих должностях муниципальной службы в подмосковном Пушкино; совсем немного на государственной службе в структуре бывшего Минимущества РФ; последние годы – эксперт по земельно-правовым вопросам в одном из московских адвокатских бюро).
Более сорока лет трудовой жизни уместились менее чем в десять строк.
Стихи пишу со школьных лет. Первые публикации – в районной газете г.Лихославля в 1990г., позднее – в подмосковных газетах, во многих сборниках литературного объединения «Русич» (г.Пушкино), в журнале «Поэзия». В 2001 году в издательстве «Русаки» вышла моя первая самостоятельная книга стихов «Открытый разговор». Положительная рецензия на неё была опубликована в газете писателей «Литературная Россия». Её автор – известный писатель Олег Николаевич Михайлов, доктор филологических наук, зав.сектором Института мировой литературы РАН – хорошо знал нашего великого земляка и моего тёзку – классика русской словесности, поэта Владимира Николаевича Соколова, а также его стихи с упоминаниями о нашем родном городе. Поэтому для меня было отрадно, что свою статью О.Н.Михайлов назвал «Родом из Лихославля», особенно отметив в ней мои строки, посвящённые малой родине, родной деревне. В том же 2001 году я был принят в члены Московской городской организации Союза писателей России. В 2002г. в издательстве этой организации вышла вторая книга моих стихов «…И невозможное – возможно».
Любимые современные поэты: Евгений Евтушенко («Усталость самого измученного тела / легка в сравнении с усталостью души…»), Роберт Рождественский («… – Полетать хотел? / – И теперь хочу. / – Аки птица, говоришь? / – Аки птица, говорю. / – Ну, а дальше как? / – Непременно взлечу!»), Иосиф Бродский с его неповторимым взглядом на мир (« Третью неделю туман не сползает с белой / колокольни коричневого захолустного городка…»), Владимир Высоцкий (« И четыре страны предо мной расстелили дороги, / И четыре границы шлагбаумы подняли вверх…»), вдумчивый Андрей Дементьев (« У мужчины должен быть характер. / Если есть – считай, что повезло…»), Римма Казакова (« Перестрадаешь – поймёшь, / хоть велика будет плата, / что неприемлема ложь, / как бы ни ранила правда…»), печальный Николай Рубцов («Я слышу печальные звуки, / Которых не слышит никто…»).
Поэзия для меня не хобби, не увлечение. Она – любовь. Она – состояние души. И чем дольше живу, тем больше я это понимаю.
«…И время – к закату, / нас полдень давно отделил от рассвета. / Всё – вроде, как надо, / вот только для счастья чего-то всё нету. / Чего? – Не известно. / Успеем иль нет разгадать ожиданья? / В печальное место / конец и начало придут на свиданье. / Сольются в две даты. / Меж цифрами втиснется маленький прочерк. / И чьи-нибудь взгляды/ по ним равнодушно скользнут, между прочим... / Останемся в прошлом…». И кажется мне, что пока я ещё не в прошлом, пора признаться, наконец, самому себе: невозможно быть счастливым, оторвавшись от земли родной, забыв её. Но: «…Чтобы её забыть / следует умереть. // Только покуда здесь / в списках я, а не там, / наперекор всему / и вопреки годам, / лжеморали ханжей / и табуну табу, / не покривив душой, / благодарю судьбу / за величайший дар, / преподнесённый мне…» И дар этот – умение любить: малую родину, поэзию, женщину.
Я обязательно вернусь к тебе, родная Тверская земля.
Владимир Соколов
2003
P.S. всё так и вышло: уже седьмой год живу "в трёхстах верстах от суетной столицы/ в лесной глуши..." в старо-уездной земле Валдая… на Тверской ноне земле… в окружении благих бологовских озёр.
2014