Автор – Слава
СЕЛЬСКИЕ ИСТОРИИ
7 370 зн.
Сельское кладбище. Казалось бы - самое тихое и умиротворённое место на земле. Где уже ничего не заботит, не тревожит, не пугает. Но, в силу человеческих предрассудков, страшных легенд, домыслов и вообще склонности человечества к фантазиям, большинство людей обходит это место стороной.
Наше село расположилось на берегу реки и, разрастаясь, повторило её изгиб в виде подковы.
А кладбище, в конце концов, оказалось в центре подковы, и от одного края села к другому легли две дороги. Одна - по селу вдоль излучины - длинная и кривая; вторая - прямая и короткая, но мимо кладбища.
Вечером и ночью все обычно шли селом, невзирая на то, что на ночь собак спускали c привязи. Да и привязанные они мимоходящих не слишком жаловали, так что эта дорога так и звалась: "собаками".
А днём большинство, конечно, ходило короткой дорогой. А поскольку к кладбищу со стороны домов примыкали огороды, о ней так и говорили: "огородами".
Иначе их никак не называли, и для односельчан обычным был вопрос: "Как пойдём, собаками - или огородами?".
Моя бабушка жила на одном краю села, мы - на другом. Я ходил к бабушке часто: то воды наносить - колодец стоял далеко, то фрукты собрать, а то и просто поговорить о жизни.
Я был пионером, соответственно - атеистом, а бабушка - верующей, и нередко у нас случалась тихая беседа о том есть ли бог, нет ли. Говорили всегда долго, но каждый оставался при своём мнении, и мы мирно расставались до следующего раза.
Однажды вечером мама послала меня к бабушке за ситом. Наш обычный разговор затянулся, и когда я пошёл домой уже стемнело.
Кругом - особенная, ночная тишина. В небе - множество звёзд: побольше, поменьше, мелькающих и подмигивающих в тёплом воздухе лета, складывавших знакомые фигуры и улетавших в бескрайнюю темноту. Я надел на голову сито - закрыл лицо сеткой - картина стала совсем фантастической.
Тут моё воображение разыгралось - я представил себя в космосе.
И, занятый воображаемым путешествием, не заметил, что пошёл короткой дорогой. Почти у дома, переходя вырытый дождевой водой глубокий ров, снял сито - и только тогда понял.
Руки похолодели, ноги почему-то стали мягкими и перестали держать. Я свесил их, усевшись на краю рва, и припомнил известную на селе историю.
* * *
Шло начало августа. Жатва. На полях - горячая пора. Механизаторы работали почти круглые сутки: отдыхали только несколько часов глубокой ночи, чтобы к четырём утра снова выйти в степь.
Начать работу, пока зерно ещё влажное и не осыпается.
На время отдыха на полевом стане оставляли сторожевать деда Карпа. Днём тот дремал, ночью работал. А жил - на краю хутора за полкилометра от всё того же кладбища, мимо которого ходил и в степь, и к дому.
Ну, в четыре утра делать сторожу на стане уже нечего, пошёл дед домой. И не то, чтобы устал, но на рассвете в сон клонит.
Дошёл, дремля на ходу, до кладбища. И услышал лёгкий шорох в кустах.
Треснула ветка. Послышалось злобное рычание.
И когда дед Карпо, просыпаясь, раскрыл глаза пошире, сквозь редкую листву белой акации открылась ему в рассветной мгле невообразимая картина.
Над большим тяжёлым крестом у могилы дедового свояка взвилась вдруг белая голова с горящими глазами.
И от земли к ней потянулась чёрная фигура. Тонкими костлявыми руками она выцарапывалась из могилы по дубовому кресту - от креста шёл гул, словно колотили по пустому гробу - и хрипела в агонии.
В ответ голова вдруг вытянулась вверх и так жутко завыла с переливами, что у деда Карпа поднялся над головой его старый брыль, побелели и покрылись потом руки, за грудиной появился кусок льда, и всё поплыло в тумане.
Очнулся дед Карпо в родных сенях.
Сначала услышал поистине надгробный вой жены. Приоткрыв глаза увидел её - стоявшей над ним на коленях. Почему-то с кружкой в руке.
И пришёл в себя совсем: кружка была пустой - ледяную колодезную воду из неё перепуганная жена вылила деду на голову. А сам он лежал ниц на дверях в обрамлении косяка, что всё вместе в самом деле создавало впечатление гроба.
Стенки "гроба" и спину деда покрывали куски рыжей глины, которой дверной косяк был примазан в проёме к стене. И которая не стала сколько-нибудь значимым препятствием для ночного неудержимого прохода деда Карпа в собственный дом.
В тот же день всё село говорило, что дед Карпо не иначе видел своего давно упокоившегося свояка, который очень хотел что-то рассказать. Но поскольку дед ничего не понял, то непременно должен расспросить покойного на следующую ночь.
Ко всеобщему сожалению дед с должности сторожа в тот же день почему-то уволился.
* * *
Я медленно оглянулся - вокруг никаких мертвецов, упырей и вурдалаков.
* * *
Ещё бы.
Все забыли, что возле кладбища лежит ещё и тропинка к молочной ферме, по которой доярки каждый день в половине пятого идут на утреннюю дойку. Только, на всякий случай, собираясь по трое-четверо.
И первые проходившие в то утро видели, как на могиле дедового свояка лежал огромный рыжий пёс, который нервно стучал хвостом по земле и поглядывал на перекладину креста.
Где сидел кот - белый, как свежевыпавший снег. И уже не голосил с завываниями, а, едва увидев доярок, жалобно замяукал, чуть не умоляя снять его с креста и защитить от этого страшного рыжего супостата.
Доярки прогнали пса и забрали кота с собой - там, на ферме, он, бедолага, и "промучился" на молоке и мышах ещё почти шестнадцать лет.
А дед Карпо всё же снова пошёл в сторожа, но уже не на стан, а на ферму, и коротал теперь долгие зимние ночи с новым хорошим свояком - Котовасом.
* * *
Я прислушался.
Тишина.
Только стрекочут цикады и полевые сверчки создают в душе покой и радостное умиротворение.
Весь страх куда-то делся, и я решил для себя, что никогда больше не стану тратить время на путь "собаками". А в любое время суток начну ходить "огородами".
Сито я благополучно донёс до дома, и если моя кладбищенская эпопея на этом закончилась, то космическая, с которой всё и началось, имела продолжение.
Осенью я пошёл в пятый класс. И меня посадили за одну парту с Колей Войтовым - неординарным человеком с огромнейшим чувством юмора; вокруг него неизменно собиралась толпа детей.
Мы оба оказались большими романтиками и тайно мечтали о полётах в космос.
Неизвестное и страшит, и манит в свои дали. Так уж устроен человек: всё хочется узнать, потрогать, сравнить со своим; оценить, где лучше.
И вот однажды, не успел прозвенеть звонок на урок литературы, Коля очень серьёзно заявил: "Сегодня мы летим на Луну".
Да проще простого.
Космическим кораблём стала парта. Чтобы создать ощущение взлёта, мы упирались в подножку впереди стоящей парты, и коленями медленно поднимали передний край своей. Учительница сосредоточенно рассказывала об очередном литературном герое, а мы тайно, после отсчёта до трёх, начали полёт.
И быть бы нам первопроходцами космоса, но вдруг Коля застыл, повернулся ко мне и тихо скомандовал: "Возвращаемся". Я ошарашено смотрел на командира, который продолжил трагическим шёпотом: "Я торбу с хлебом забыл".
В общем, на этом полёт закончился. Я начал тихо икать от сдавленного смеха (урок, всё-таки), и учительница, жившая с Войтовыми по соседству и прекрасно знавшая Колины способности, тоже тихо заметила: "Николай, прекрати. А то я тебя выставлю за двери".
Коля сидел очень серьёзный и не возражал. В конце концов, с соседями нужно жить дружно, и не только в галактике.
На календаре значился 1953 год.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2014
Свидетельство о публикации №214080700114
Обсуждение здесь http://proza.ru/comments.html?2014/08/07/114