-- Давай меняться!
--Давай. А на что?
-- Я тебе – пупсика своего, а ты мне медальки вот эти.
Две девчушки десяти-двенадцати лет сидели на лавочке переулка под высокой вишней-шпанкой и играли «семью». Одна, что постарше, была папой, другая – помладше – мамой. Как и полагается, в семье этой были и «дети» -- манюхонькие толстопузые пупсики, без принятых сегодня в игрушечном деле опознавательных по полу признаков. По договоренности один из пупсов был девочкой, а другой – мальчиком. Причем, не простым, а мальчиком-негром, что являлось предметом зависти всех перулочных девчонок и даже девочек с соседней длинной «городской» улицы с четырехэтажными домами-благоустройками. Здесь же, на переулке, дома были одноэтажные, с уютными маленькими двориками, густо засаженными вишневыми, абрикосовыми и яблочными деревьями. Каждое подворье по высокому времени урожая не только обеспечивало себя самое на предмет зимних заготовок и летнего фруктопоедания, но еще и способно было потихоньку приторговывать так называемым горожанам. От этого последние часто обзывали частносекторовских «спекулянтами». Но фрукты все-таки покупали и с удовольствием поглощали. Здесь-то, в тиши фруктовых аллей и росли две закадычные подружки – Светка и Ирка.
Светка была девочкой-баловнем, поскольку воспитывалась матерью – бывшей детдомовкой и домохозяйкой и очень добрым папаней, слесарившем где-то на заводе. У Ирки все было гораздо сложнее, поскольку ее воспитывали все, кому не лень, из большой и дружной семьи фронтовика деда Ивана, бабуси Дуни, отца Николая и мамы Лилии. К этому же серьезному процессу время от времени подключался еще и двоюродный братец Ирки – Олег, который нет-нет, да поддавал тумака младшей сестренке по делу и без того.
Ирку вообще – били часто и очень сильно. Особенно отличался в этом ее отец, который страшно боялся, что девочка вырастет «лобурем». Что это такое, Ирка не знала, но слова боялась и старалась изо всех сил вести себя примерно. Но получалось это редко, потому что то Светка, то переулочные мальчишки все время тянули Ирку в какую-нибудь блудню, типа полазать по деревьям, побывать на близлежащей стройке, или того хуже – без спросу улизнуть купаться на Днепр, который тек недалече и манил в летний зной своими тихими заводями с красноперками, ершами и прочей сорной рыбешкой. Дети вылавливали ее марлей, растягивая с двух концов подобно бредню. Было много – делили и несли домой. А мало – варили или жарили тут же на костре. Вкуснятиииина!
За такие походы Ирку сначала лозиной лупила бабуся, а потом, возвратившись с работы вечером, ремнем охаживал отец. Так что задница Ирки болела всегда, за что ее и жалела сердобольная Светкина мама – Вера.
Обменяться медальками на пупсик было очень заманчиво. Ирка была готова отдать за этого пупсика даже самую большую свою драгоценность – открывающийся кулончик-сердечко, где она хранила заветную одуванчиковую пушинку, приносящую счастье. Но медали… Ирка стащила их из дедушкиной коробки, которая лежала рядом с похоронным тючком – дедушка и бабушка загодя заготовили себе одежду, «на случай». Там же лежали и «похоронные» деньги. Об этой полочке в доме знали все, потому что время от времени бабуся доставала вещи и бережно перетряхивала и сушила их, после пересыпая нафталином. От медалей тоже пахло нафталином. Они были желтые, пупырчатые и на одной стороне у них был профиль Сталина.
Дедушка иногда рассказывал про войну. Но большею частью тему эту не любил и всячески избегал, отвечая на вопросы внуков, что «им лучше об этом не знать». Ирка и Олег гордились тем, что дед пехотинцем прошел от Киева до Берлина, и что дважды был награжден. Но сам дед медали не носил, а просто хранил их в коробочке. «Пусть похоронят со мной. -- Говаривал он в шумные семейные застолья. – Вместе с войной и похоронят». При этом вся семья на несколько мгновений замолкала, а потом дружно начинала петь. Пели все очень хорошо и протяжно. В такие дни Ирка была предоставлена сама себе, бабуся забывала о лозине, а папаня становился добрым и даже начинал хвалиться Иркиными способностями. В одно из таких праздничных застолий Ирка и взяла дедовы медали, чтобы показать их подружке.
-- Знаешь, как мамке понравились медальки? – Продолжила пупсичные торги Светка.
-- Почему? – Зинтересовалась Ирка.
-- Потому что она росла в детдоме. Там, знаешь, как Сталина любили? Они и за завтраком, и за обедом, и за ужином говорили: «Спасибо Сталину за наше счастливое детство!». Там хорошо было.
-- И что? – Протянула Ирка.
-- А ничего! – Напористо ответила Светка. – Я даже пупсика тебе за них отдаю. А ты не хочешь. Я мамке подарю медальки. У нее день рождения завтра.
Ирка задумалась. С одной стороны для тети Веры ей ничего не было жалко. Тетя Вера ее любила и жалела. «Как они могут? – Словно говорила она, характерно покачивая головой, когда замечала у Ирки синяки. Нередко она даже плакала и прижимала голову Ирки к своей груди. И от этого Ирке всегда становилось обидно за себя и завидно Светке, что ее никогда не бьют.
-- День рождения… -- Протянула Ирка. – А, давай, вот эту ты подаришь, а эту – я сама тете Вере подарю. – Предложила она подружке. – И пупсика мне твоего тогда не надо. Я так просто подарю.
-- Давай! – Радостно подхватила Светка. Тогда завтра приходи. Мамка будет делать винегрет и «муравейник».
На следующее утро Ирка встала пораньше. Подставила головенку матери, которая всегда заплетала ей косички в такую тугую связку, что глаза Ирки растягивались в сторону ушей, а кожу головы щемило так, будто туда впились десятки иголок. В такие моменты Ирка начинала пищать, а мать скубла ее еще крепче, не реагируя на возмущения. Однако сегодня мысль о походе в гости так занимала Ирку, что она вытерпела экзекуцию без единого ойка, надела приготовленное матерью платьице и самой первой уселась за стол.
-- А чого цэ ты так скорэнько? – Спросила ее бабуся.
-- Бабуля, можно я к Светке в гости пойду? – Жалобно вопросила Ирка.
-- А хиба я тоби можу розришыты? – Хитро прищурилась баба Дуня. – Батька спытай, та матир.
-- А ты?
-- Я розришаю. Тилькы не довго.
И Ирка помчалась во двор за разрешением родителей, имея в запасе уже одно одобрение – бабусино.
-- Иди. – Строго сказал отец. – Если мама разрешает. Да без фокусов там. А то шкуру спущу!
После такого одобрямса получить мамино согласие уже оставалось делом чисто формальным и, захватив замотанные в платочек медали, Ирка быстро заглотила кашу и вырвалась из дворового плена на просторы переулка. Добежать до Светкиного двора, было делом нескольких минут. Запыхавшись, она буквально ворвалась в калитку, прошмыгнула мимо будки зазевавшегося Полкана и с торжеством ворвалась на кухню, где вовсю уже хозяйничала тетя Вера.
-- С днем рождения, теть Вер! А это – Вам. – И Ирка протянула на ладошке две дедовские медали.
Светка, по-видимому, еще спала. Тетя Вера взяла медали и присела у окна, разглядывая подарок Ирки.
-- Это от меня. -- Ткнула в одну из медалей Ирка. -- А это от Светки.
Не глядя на нее, тетя Вера покачала головой. Из глаз ее одна за другой тихо скатывались слезинки…
Потом был вкусный винегрет, торт «Муравейник», шипучий лимонад и, наконец, Светкин чердак -- место, где у девчонок был свой игрушечный домик. Забравшись по лестнице, девочки рассматривали с высоты тетьВерин огород, окрестные дворы и переулок. Через несколько часов Ирка засобиралась домой.
-- А тебе ничего не будет? – Робко спросила Светка, намекая на медали.
-- Да на них же никто не смотрит. Лежат и лежат себе в коробке. Дед сказал, чтобы с ним, когда умрет, похоронили. А тете Вере они нужней – видела, как она обрадовалась?
Дорога домой в этот раз показалась Ирке длиннее вдвое. Совершив поступок, она только сейчас поняла, какому риску подвергла свое собственное и такое нестабильное благополучие. Если кто-то узнает, что она без спросу взяла медали, да еще и отдала их – не сносить ей головы. Отец выдерет ее, «как сидорову козу». Но, что страшнее, ее могут заставить принести медали обратно. А этого Ирка не могла себе даже представить. Что она скажет теть Вере? Как объяснит ей, что подарок нужно вернуть? Надежда была только на одно – медалей хватятся еще не скоро, а там – будь что будет.
С такими невеселыми мыслями Ирка и подошла к калитке своего дома, где стояла какая-то неизвестная легковая машина. «Москвич» -- прочла она витиеватую надпись на ярко-голубом корпусе. «Ух, тыыы! Кто-то к нам приехал". – Мысленно обрадовалась Ирка, понимая, что любые гости сегодня даруют ей, если не помилование, то необнаружение пропажи.
Во дворе под дедовым виноградником за большим столом уже сидела и гудела большая взрослая компания.
-- А вот и дочурка. – Обернувшись к ней, как-то особенно весело сказал отец.
Гости зашумели и стали пристально осматривать застеснявшуюся Ирку.
-- Подросла.
-- Это мы года три назад у вас были? Да, уже невеста. Красавица.
Отец приобнял Ирку и, продолжая улыбаться, тихо и зло шепнул: «Марш в дом!». Сердце Ирки зашлось от недоброго предчувствия. Едва войдя в дом, она наткнулась на маму, хлопотавшую над блюдом.
-- Ты в бабушкин шкаф лазила? – Строго спросила мать.
Ирка потупила глаза и еле слышно пролопотала:
-- Да…
-- Брала там что-нибудь?
-- Брала.
-- Что? – Строго заглянув ей в лицо, прищурив глаза, резко произнесла мать.
-- Дедушкины медальки… Я их тете Вере подарила. У нее день рождения. Она детдомовская, а там – Сталин…
-- Что-что? – Почти выкрикнула мать. – А ну, повтори!
-- Сталин… -- Выдавила из себя Ирка.
-- Ме-да-льки? – По слогам на полу-крике проречитативила мать.
В дверях грозно и как бы из ниоткуда возник отец. В его руках был ремень.
-- Я больше не буду! – Вскричала Ирка.
-- Конечно, не будешь. – Твердо сказал отец и, приблизившись к девочке, резко нагнул ее, захватив маленькую голову коленями…
Свист ремня и вопли Ирки прервали веселое застолье. Гости потупились и торжественно с пониманием замолчали, прислушиваясь к крикам, исходящим из дома. Истошный вопль девочки лишь изредка прерывался положительными откликами тяжко вздыхающих мужчин и женщин: «Ну, а как? «, «Правильно, он – отец», «Разве так можно – украсть у дедушки медали?»…
Сколько прошло времени с тех пор, как Ирка оказалась зажатой в отцовских коленях, она не помнила. Очнулась она на диване с мокрым полотенцем на голове. Рядом, присев на корточки, заглядывала в ее лицо мама.
-- Ну, что? – Обратилась она к девочке. – Ты поняла, за что тебя наказали?
-- Нет. – Тихо сквозь слезы проговорила Ирка, еле ворочая в пересохшем рту языком.
-- Ах, нет? – Вскочила мать. – Мне, что – позвать отца?
-- Не надо. – Закрыла глаза девочка. – Я пойду и заберу.
За столом во дворе опять стихло. У калитки в сопровождении Светки стояла соседка тетя Вера. Поднявшись из-за стола, к ней подошел дед Иван.
-- Проходи, Иосифовна. – Обратился он к женщине. – У нас гости, праздник. Тридцатый уже день Победы. А у тебя день рождения, я слышал.
Женщина протянула ему записку. На линованном из школьной тетрадки листе он прочитал: «Не бейте. Я просила ее показать мне эти медали. А она убежала и забыла их забрать. Простите». И она протянула медали деду.
Страшная и неловкая пауза зависла над двором. На крыльцо вышла рассерженная мать. Из-за стола поднялся пьяный отец.
-- А ее не за это били. – Выхватив и прочтя записку, обратился он к женщине. -- Она медаль медалькой назвала. Вот, теперь будет знать, как правильно – медалька, или медаль…
Вероника Иосифовна укоризненно покачала головой, взяла Светку за руку и вышла из калитки.
-- Ишь ты какая! – Насмешливо произнес ей в спину кто-то из гостей. – Даже говорить не захотела. Цидульку какую-то ткнула.
-- Да, нет. – Благодушно возразил дед Иван. – Вера глухонемая. Контузия у нее была, когда детдом разбомбили.
Гости дружно и шумно вздохнули, и веселье продолжилось.