Идет трагический для Руси 1572 год. По градам и весям гуляют голод и чума, собирая богатую «жатву». Войска Ивана Четвертого терпят неудачи на севере в затяжной Ливонской войне. На пепелищах опустевшей Москвы грает воронье. Враги, ближние и дальние, готовятся нанести последний удар по ослабленному гиганту.
Крым, апрель 1572 года. Под сводами Бахчисарайского дворца звучит музыка. Гибкие танцовщицы стараются усладить взор крымского владыки. Девлет-Гирей возлежит на подушках, погруженный в раздумья..
Двадцать один год назад ставленник и вассал османского султана Сулеймана Первого Великолепного он стал ханом Крыма. Два десятилетия воинских походов и битв, поражений и побед лежат на его плечах: безуспешная попытка помешать походу русских на Казань, неудачное наступление совместно с турками на Астрахань – с одной стороны, с другой – разорительные набеги на Литву, Польшу и Русь.
- Немало мы их пограбили, добра и живого товару увели, - думал хан, - Аллах сподобил в прошлом году и до Москвы добраться. Жалко, огонь планы нарушил. Буря разнесла пламя так, что нечем стало поживиться. Сами-то едва ноги унесли по рязанской дороге. Говорили люди, главный московский воевода «затхнулся от пожарного зною». А царь-то ихний хорош! Еще от серпуховских переправ, узнав, что мы с Угры, с запада, зашли, бросил армию и в Ростов укатил. И что бы мне тогда не сесть на Москве? Да, видно, Аллаху так было угодно. Он, Всевышний, милостив к нам более, чем к маловерному выскочку Мамаю! Победа над Иваном далась так легко, что мы даже замешкались от успеха. А ведь можно было…Когда московиты уже готовы были отдать Астрахань в обмен на мир с нами…
Хан Гирей живо вообразил, как царь Иван Грозный вручает его послам грамоту на владение Астраханским ханством. Сколь широки были бы тогда его владения! Степные ногайцы и астраханские татары платили бы ему дань – хану Крымскому и Астраханскому!
- Турки не дали, шакалы! – закипел злобой Девлет-Гирей.- Султан за обезьяну меня держит, чтобы таскал ему каштаны из огня, да побольше! Принесу я ему Русь на блюде – будет ли он терпеть меня? Раздвинут османы свою империю до Москвы-реки и Урала…Зачем им тогда хан Крымский? Тут же зарежут меня, как барана! А ведь я пока здесь сам себе хозяин и владыка.
Хан Гирей невольно сдвинул брови и хрустнул сжатыми пальцами, унизанными перстнями. Он, словно пес, получивший пинка, скалил зубы на хозяина. Чуял запах легкой добычи, которой не хотелось делиться ни с кем.
Крымский владыка уже заранее расписал между своими родственниками и мурзами уезды, волости и города России. Словно медвежью тушу на куски поделил: кому- пожирнее и поболе, кому – поменьше да попостнее!
- Ныне мы покажем неверным всю свою силу! Не побрезгуем и османской помощью: султан послал нам много артиллерии да семь тысяч отборных янычар. Большие и малые ногайцы дадут конницу. Степняки, они конники отменные. Адыгские князья обещали послать свои отряды, - подсчитывал Гирей, - тысяч пятьдесят конных будет да пеших семьдесят. Итого: сто двадцать тысяч соберем. Вот когда запоет царь Иван! Что не удалось безродному Мамаю – волею Аллаха свершу я!
----------------
Москва, Кремль, начало мая 1572 года. Опершись на посох, высокорослый и всегда с царственной гордой осанкой государь Иван Четвертый Грозный стоял теперь, ссутулив спину, и глядел мутным взором с высоты кремлевской стены на свежее пепелище своего стольного града.
Год назад, в 1571-м, крымские татары подожгли предместья Москвы. Внезапно налетевшая буря разнесла пожар по городу. Страшные взрывы пороховых погребов сотрясали воздух. Бежавшие в панике москвичи, сме-шавшись с татарами, гибли тысячами. За три часа деревянная столица выгорела дотла. Татары без фуража и продовольствия ушли обратно в степи.
Сейчас, весной 1572-го, на пепелищах стучали топоры, пугая стаи воронья.
А враг уже снова маячил на подходе к наспех возводимым укреплениям столицы.
Тоска когтями беды скребла душу Иоанна Грозного:
- Вот и конец! Все напрасно! Зря, стало быть, изводил изменников боярских да лелеял опричнину. Хитрые ханы и султаны не дремали. К самому сердцу царствия подобрались. Угроза второго ига нависла над нами. Однако пересудами да посулами ноне с татарами не совладать. Думал: отдам им Астрахань – уймутся! Вишь, Астрахани им мало показалося! Всю Россию великую пожрать затеяли собаки. На, скуси шиш, Гирей! Скусить-то скусит, да ведь и руку оттяпает. Вместе с головой…Не спасут и стены кремлевские.
Царь еще раз оглядел панораму строительства укреплений:
- Робят мужики справно. Только выдюжат ли заслоны напора татарского? Хану Крымскому Гирею султан турецкий своих янычан шлет – гораздых стрельцов с огненною стрельбою. Большая и Малая Ногайские орды конников дают. Адыгские князья – туда же. Да казанцы покоренные хвост подымают. Сказывали Воротынского ведомцы: тысяч сто с лишком у Гирея набирается. А у нас? Супротив ихнего- вдвое меньше будет.
Иоанн тяжело вздохнул. Жуткий страх овладел царем. Страх за судьбу власти, семьи, отчины. За судьбу России.
- Бог вручил мне, недостойному рабу грешному, царствие. Неужли сгинет оно в геенне татарской? Нет… Ни в кои веки не должно допустить такого позора, - размышлял царь, – надобно уходить в Новград. Казну государеву, книги древние, себя, семью, двор, Думу боярскую – всех выводить. Новеградские непролазные леса и болота завсегда были преградой для татар. Во всякие времена.
Иоанн живо представил себе картину предстоящей эвакуации: вереница возов с добром и людьми, одного золота и серебра в слитках, звонкой монете и изделиях потянет на несколько тысяч пудов. Всего, значит, возов этак четыреста пятьдесят будет… Помимо того, тысячи надежных стрельцов-охранников.
Он окинул взглядом плотников и продолжил раздумья:
-Чего ради укрепляем теперь царствующий град наш? Кто его оборонять должон? Кому в бранных трудах верховодить? Холуев да инородцев у нас хватает, а толковых браненосцев – малым-мало… Окромя , стало быть,Воротынского доверить оборону некому. Чую: вражина он мне, литовский выкормыш! Однако из Рюрикова роду-племени, пес сторожевой! Не могет же Рюрикович магометам продаться? Меня продаст, а веру православную и отчину - николи не продаст. С Божьей помочью он будет биться насмерть. А в Ливонию я его и на дух не пущу.
Грозный перебирал в памяти всех своих полководцев:
- Митка Хворостинин, воевода опричной, дитятко мое верное, один супротив хана не сдюжит. Поводыря себе требует, да и казаки ему не шибко внимать будут. Мишка Черкашенин, атаман ихний, только Воротынскому пособлять согласится…Верховодить должон Воротынский! А если он сгинет? И град Москва падет? Что тогда? Тогда казна русская и царь-батюшка в Новеграде целехоньки останутся. И Россия, авось, устоит… Есть казна и царь – есть и Россия. Нет их – нет России. Захватят татаре Воротынского – туда ему и дорога! Стало быть, так Богу угодно. А царю Русскому в полон идтить негоже!
Государь с силой ударил острием посоха о камень.
-----------------
Итак, Иван Четвертый определил главных военачальников обороны Москвы: Воротынского. Хворостинина и Черкашина. Что это были за люди?
В чьи руки вложил вновь собравшийся бежать с поля брани Государь Всея Руси бразды управления войсками на ближних подступах к опустошенной Москве?
Назначенному головным воеводой князю Михаилу Ивановичу Воротынскому было 62 года. Происходил он из древнего рода Рюриковичей. Свою фамилию черниговская ветвь вела от города Воротынска , полученного в родовое владение в середине 15 века князем Федором, женатом на внучке Великого князя Ольгерда Литовского. Сначала Воротынские служили «на обе стороны», то есть и Литве, и Москве, но в конце 15 века перешли вместе с отчинами в московское поддан-ство, оказавшись, на свою беду, между двумя враждебными сторонами.
Род Воротынских, угасший в конце 17 века, выдвинул из своей среды несколько видных представителей, сыгравших заметную роль на службе у князей и царей Московских. Но самой яркой звездой Воротынских был Михаил Иванович!
При Иване Грозном в 1551 году он получил почетный титул «царского слуги», в 1552-м при взятии Казани возглавлял большой полк, отогнал назад в Крым большое войско хана Девлет-Гирея. В 50-х-начале 60-х годов неоднократно руководил русской армией на южной границе. Но в разгул опричных чисток знатных боярских родов его заслуги перед царем и Отечеством не были учтены. В 1562 году у него конфисковали удел, пытали и отправили в ссылку вместе с семьей на Белоозеро. Спустя четыре года государь «простил» его, вернул отчину, наградив чином боярина. Воротынский занял место в Думе и сделался наместником царя в Казани.
Но ненадолго. Вскоре снова отняли родовые земли и дали новые отдаленные уделы в Стародубе, Нижнем Новгороде и Муроме, а также доверили руководство сторожевой службой и оборонительными укреплениями на юге России.
Исходя из практического глубокого знания дела, 16 февраля 1571 года головной пограничный воевода Воротынский подписал Указ сторожевой службы. По сути, первый уставной документ пограничный войск России!
В 1571 году, когда царь бежал от крымских татар в Ростов, Воротынский находился в походной Думе. А на следующий год Михаилу Ивановичу предстояло принять на себя командование объединенными войсками земства, опричнины и казаков Дона, а также ополченцев.
Несмотря на свою маниакальную ненависть к высокородным князьям и боярам, Иван Грозный не мог не уважать полководческий талант Воротынского – первого на Руси практика и теоретика пограничной службы.
- Воротынский – давний враг Девлет- Гирея. Уж он-то знает, как с ним управиться, - рассуждал Иоанн, - если еще двадцать лет тому назад от Казани его отогнал. Да и всю свою воинскую жисть, почитай, с татарами мается. Надежней его нету никого!
---------------
Сведений об опричном воеводе Дмитрии Ивановиче Хворостинине немного. Дореволюционные справочные издания ограничивались по его адресу несколькими строчками типа: «Князь, боярин, воевода 16 века, родился в 20-х годах, умер в 1591 году. Участвовал в походе на Полоцк в Ливонскую войну (1563), захватил Оберпален (1578), в Шведской войне командовал передовым полком(1582), усмирял бунт татар в Казани(1583), разбил 20-тысячный отряд шведов под Нарвою (1590)».
Поразительно! Везде изъяты сведения о полководческих подвигах князя Хворостинина в оборонительной операции при Молодях(1572) и защите от поляков Пскова под начальством боярина И.П.Шуйского (1581).
Совершенно ясно одно: к сорока годам это был уже опытный полководец своего времени и блестящий мастер маневренного тактического боя. Несомненно, Иоанн ценил его боевые заслуги и полностью доверял своему опричному воеводе.
--------------
Отправляя в 1570 году своих послов во враждебные Крым и Турцию, Иоанн отписал Указ «На Донец Северский» атаманам казацким и казакам с повелением, чтобы те обеспечили охрану его «посольского засыла». В Указе говорилось: « И проводить посла из Рыльска велели к Азову Мишке Черкашину».
Именно в том же году Донскому Казачьему Войску было дано старшинство, то есть оно было официально признано нерегулярным воинским формированием, состоявшим на службе у русского царя и имевшим особые льготы. Кстати, по свидетельству польского воеводы Замойского, в обороне Пскова принимали участие десять тысяч казаков под началом Михаила Черкашина.
Подобно Ермаку, Черкашин принадлежал к числу выдающихся атаманов Войска Донского. Но, если первый происходил из бедных «голутвенных верховых» казаков, то второй – из зажиточных и справных «низовых». Каждый из них обладал здоровым честолюбием и стремился к единовластию на Дону. Только атаман Черкашин был у царя в большой чести, а Ермак, без приказа громивший Ногайскую орду, все более впадал в государеву немилость…
Тем не менее, вклад донских казаков в поведение многодневной кровопролитной операции при Молодях неоценим. Черкашинцы использовали на подступах к столице богатый степной опыт обороны под натиском превосходящих сил противника.
-------------
Заранее располагая разведывательными данными о подготовке нового нашествия крымчаков и турок, русские спешно стягивали к засеке военную силу, подвозили продовольствие, снаряжение, орудия, боеприпасы, круглый и пиленый лес.
К началу июня 1572 года был создан оборонительный плацдарм в междуречье рек Оки и Пахры. По своим очертаниям на карте он напоминал гигантский треугольник площадью около пяти тысяч квадратных километров. Его вершины: на севере - село Молоди, на юго-западе – город Калуга,на юго-востоке – Коломна. От Молоди до Москвы примерно пятьдесят километров.
Если эту сухую абстракцию перевести на образный язык, то можно представить себе лежащую на дне реки огромную рыболовную снасть- вершу- с широкой входной частью и узкой горловиной. Зашедшая туда рыба выбраться уже не может. Основание созданного Воротынским «плацдарма-верши» опиралось на реку Оку с широким «входным отверстием»в районе серпуховских переправ. А сельцо Молоди было как раз той «узкой горловиной», из которой «пойманная рыба» не сможет выйти.
В Молодях, Калуге, Коломне, Серпухове были созданы укрепленные в инженерном плане районы и базовые лагеря. Здесь головной воевода рассредоточил 12 тысяч дворян с их дружинниками из 24 тысяч конников, 2035 стрельцов с «ручным огненным боем» при 20-ти пушках, 3800 донских конных казаков с пятью малыми пушками, а также фитильными пищалями и пистолями, около десятка тысяч необученных разношерстных ополченцев. Кроме того, двести дворян с дружинни-ками составляли подвижный речной отряд сторожей для обороны переправ через Оку.
Все энциклопедические издания оценивают численность войск вторжения одинаковой цифрой в 120 000 человек, в то время как Россия смогла выставить лишь 60 000. Казалось, исход битвы был заранее предрешен!
-----------------
Основные силы русских войск Воротынский сосредоточил под Коломной. Тем самым он надежно прикрыл подходы к Москве со стороны старой рязанской дороги. Однако год назад татары вторгались в московские пределы и с юго-запада – от реки Угры. Поэтому туда, в Калугу, Воротынский выдвинул передовой полк во главе с воеводой Хворостининым. Вопреки давней традиции, передовой полк превосходил по численности полки правой и левой руки. К тому же, Хворостинину был придан подвижной речной отряд на Оке.
Михаил Иванович, реально оценив ситуацию с двукратным перевесом сил противника, еще в середине июня собрал в своей ставке в Коломне Военный Совет. Воеводы, атаманы, тысяцкие собрались в просторных палатах коломенского боярина. Опричнину представлял Дмитрий Хворостинин, казаков - старший атаман донцов Михаил Черкашин, от земщины выступал сам Воротынский.
Воеводы полков объединенного войска обсуждали стратегический план по отражению крымско-турецкого нашествия, предложенный Воротынским.
- Друзи и братия! – начал Михаил Иванович, - крымско-турская орда во главе с Девлет-Гиреем затеяла разорение и погибель Отечества нашего. Вы ведаете замысел мой, где и сколько стоит наших полков. Вот что доносят ведомцы и сторожевые атаманы: враг уже на подступах к нашим южным рубежам. Одними укреплениями засечной черты да обороной переправ через Оку на протяжении 180 верст нам татар не одолеть. Да подадите мне, друзи, совет свой. Как нам быти? Как не пустить врага к царствующему граду нашему?
Все собравшиеся молчали, глубоко задумавшись.
Тут поднялся атаман Черкашин. Донские казаки, происходившие от древних скифских воинов, вобрали в свою плоть и кровь тысячелетний опыт существо-вания в Диком Поле в постоянных стычках с тюркским кочевым населением.
- Вели мне, князь, слово молвить, - спросил он у Воротынского.
- Говори, атаман.
- Тут надобно хитрость применить, - предложил Черкашин. – Не можно нам с татарами в чистом поле лоб в лоб биться. Так все поляжем, порублены да побиты. Надобно «гуляй-город» по нашему казачьему обычаю, засесть в ём с пушками да пищалями и оттудова ужо басурман колошматить. А оне пусть себе приступают.
- Добрый совет держишь, атаман, - кивнул Воротынский,- однако скажи, как ты разумеешь, в коем месте надобно изладить «гуляй-город»?
Черкашин замешкался, почесал в затылке:
- Вишь, князь, я ить не тутошний, не московский, стало быть. Откель мне знать ваши ямы да канавы? Горки да пригорки?
Воеводы заговорили, загалдели враз, обсуждая различные варианты.
-Вели мне сказать, князь, - вставил Хворостинин. – Татаре в прошлом годе набегали на Москву по главной серпуховской дороге. По твоему разумению,ноне, выходит, с конницею и обозами поганые снова по ей же потянутся. А там у речки, у Рожая, село Молоди, где ты замыслил поставить силы казаков. У тех Молодей – холмище… Видали, небось, что твоя гора! Дак что, ежли на том холме и устроить «гуляй-город»?
- Молодцы, робяты! - одобрил предложение Воротынский. – Энту вершу для нашей рыбы надобно строить наскоре. Покуда рыбина та хищная нас самих не пожрала!
----------------
Вечером 22 июля 1572 года головной воевода зачитал Обращение к войскам:
- Братия мои! Славимые во вселенной воины-браненосцы! Тати нежданными воронами налетеша, попалиша, разориша и оскверниша стольный град Москву. Ужели теперь матери, жены и сестры разбойникам в поругание даша? Глядите зорче, святыми воинниками небес высоты наполняются. Волю Божию делаем. Не убоимся положить главу за веру православную! Бог любит воинство. На Всевышнего уповая, кровь свою прольем. С Богом на устах обрящем победу над змием антихристовым! Аминь.
Утром следующего дня крымчаки и турки вторглись в пределы Московской Руси. Легкая татарская конница авангарда направилась к Туле. 25-го числа враги предприняли попытку перейти окский брод у Серпухова, но были отбиты русским полком речной стражи. На хорошо укрепленных позициях у речных переправ, снабженных ловушками, русские воеводы ожидали подхода главных сил крымской орды. Испытав прочную оборону русских, хан предпринял серию атак в районе Сенькиного брода выше Серпухова.
Под покровом ночи 28 июля конница ногайцев сломила сопротивление несколь-ких тысяч сторож речного отряда, захватила переправы и открыла татарам путь на северо-восток к главной серпуховской дороге.
С восходом солнца к месту прорыва на Оке подоспел от Калуги воевода Хворостинин с передовым полком. В это время шла переправа главных татарских сил. Столкнувшись с ними и почуяв их многократное превосходство, Хворостинин дрогнул: «Лучше не лезть пока на рожон, поберечь людей», - решил он и уклонился от боя.
Полк правой руки сделал попутку перехватить крымчаков в верхнем течении реки Нара, но был отброшен. Передовые колонны хана Гирея вошли вглубь оборонительного плацдарма русских войск, в наш тыл, и, больше не встречая сопротивления, бодро двинулись к серпуховской дороге.
Миновав Молоди и далее перейдя речку Пахру, татары расположились лагерем на ближних подступах к Москве, устроив ханскую ставку.
----------------
… Гирей, выйдя из шатра, раскинутого на пригорке, окидывал взором расстилавшееся внизу поле, вернее сказать, пустошь, как бы оценивая его пригодность для будущей битвы, и всматривался вдаль. По его расчетам, оттуда, с юга, должны подойти русские войска, чтобы дать ему, Гирею, сражение. Но горизонт был чист.
Накануне разведка донесла, что русского царя Ивана в Кремле нет. Нет там ни казны государевой, ни бояр, ни Думы – никого нет! Кремль пуст…
- Зачем он, Гирей, стоит теперь здесь, посреди пустоши? – размышлял хан. -Грабить в Москве нечего, а сесть в Кремле и управлять русским народом? Но…где тот народ? И народу-то не видать…
Запах удушливого смрада и гари бил в ноздри. Среди черноты полного разорения вдали одиноко белели брошенные новые срубные укрепления. Гирей был в полном недоумении:
- Вот он достиг того, о чем всегда мечтал еще хан Мамай. Вон там – Москва! Вот она, рукой подать! Что же теперь? Где же собаки-русы?
-------------
Хворостинин следовал в хвосте арьергарда, отборную конницу которой возглавляли сыновья хана. Его, Хворостинина, разведчики и гонцы постоянно держали связь с головным воеводой, штаб которого уже достиг Молодей и расположился в добротной пятистенной крестьянской избе. Когда очередной гонец прибыл туда от Хворостинина с известием, что обозы хана миновали Молоди, Воротынский срочно приказал:
- Скочи наскоре назад и скажи мой приказ: Задержи, мол, Димитрий, хвосты татарские да обозы ихние. У них, слышь, в хвостах-то сыновья Гиреевы, конные, обозы с хлебом да фуражом стерегут. Пусть Димитрий заманивает их в «гуляй-город». Хоть все лягут костьми, но пусть задержат татар!
Хворостинин уже и без приказа головного понимал: «теперь или никогда!» Во что бы то ни стало нужно остановить продвижение татарских обозов, завязать бой!
Он терпеливо выжидал удобного момента. Наконец, завидев охранение ханских царевичей, он скомандовал авангарду своего полка броситься в атаку.
Казалось, застоявшиеся в засаде кони готовы были смять на скаку хоть слонов! Не выдержав неожиданного натиска, татары в панике бежали, и, пре-следуя их, авангард Дмитрия домчал сторожевой полк царевичей до самой ставки их папеньки, за Пахру.
Хан пришел в ужас: «Пока он тут размышлял о смысле жизни, его отпрыски попали в беду!»
- Всех тысяцких и мурз – ко мне! – скомандовал он охране. – Срочно поднять все ногайские полки! Все назад, к Молодям!
Удобно отдыхавшим в шатрах ногайцам пришлось спешно разыскивать своих пасшихся лошадей, заседлывать, и вскоре 12-тысячное конное войско
летело во весь опор на юг, к месту неожиданного, навязанного проклятыми урусами сражения!
А битва начинала входить в свою основную фазу. Она разрасталась.
Стратегический оборонный замысел на начальном этапе стал приносить свои первые плоды. Выражаясь военным языком, были претворены в практику: 180-километровая оборона переправ на водной артерии - реке Оке, пропуск арьергарда врага вглубь территории, дробление сил противника, отрыв арьергарда для нанесения удара с тыла.
- Слава тебе, Господи, - удовлетворенно улыбнулся в усы воевода Воротын-ский, снимая шелом с мокрого от пота редковолосого чела.
--------------
Холм у села Молоди, выбранный советом воевод и атаманов для строительства укрепрайона, был тщательно подготовлен в инженерном отношении: вокруг вырыты три кольца трехметровых рвов, вбиты острые колья-щетины двойной засеки, между ними набросаны предательские мины-чесноки , одинаково болезненные для пяток пехоты и копыт коней. Проходы в «гиблых полях» знали только три боярина. Так что «верша для хищных рыб» была устроена капитально!
Загодя в укрепрайон были доставлены сборные конструкции. Пока Хворостинин ввязывался в бой с крымскими царевичами, пока его полк мужественно отражал атаки трехкратно превышавших сил противника, атаман Черкашин с казаками развертывали на оборудованной высотке «гуляй-город».
Скрипели колеса казачьих телег. Этот скрип тонул в грохоте тяжелых деревянных щитов, которые казаки с натужным уханьем сбрасывали с возов. Словно по мановению волшебной палочки возникла на холме рукотворная крепость…
Большой полк укрылся за ее стенами. Пушкари готовили орудия к бою,
пищальники заряжали ручницы.
Согласно плану головного воеводы, Хворостинин отступал. Своим маневром он увлекал конницу царевичей в район «гуляй-города». А там ее уже ждали пушки и пищали, направленные в упор! Картечный щквал обескуражил татарскую конницу. Хлебанув свинца, татары отошли прочь.
Тем временем, от ханской ставки, назад к Молодям, мчались главные силы Девлет-Гирея. Воротынский готовился к новому штурму. Помимо большого полка внутри импровизированной крепости, остальные силы прикрывали фланги и тыл. На подходах к укрепрайону, за рекой Рожай, стояли три тысячи стрельцов «с огненным боем на пищалях».
Многотысячная лава ногайской конницы, шедшая на всех рысях от Пахры, обрушилась на стрелецкий заслон. Стрельцы стояли насмерть и полегли все до единого.
Когда взмыленные кони со своими свирепыми наездниками попытались копытить казачий холм, в грудь им ударил огненный град из ядер, картечи и пуль. Мигом тогда у подножия «гуляй-города» выросли завалы из конских и человеческих трупов.
Главный татарский воевода Дивей-Мурза расположился в шатре за полтора километра от поля сражения. Вот уже час с лишком никто не доносил ему о ходе битвы. Не получая известий, он нервничал и, стоя у шатра, прищурившись, силился разобрать, что происходит вдали, у подножия русского холма.
- В чем же дело? Почему мурзы не шлют гонца? – думал он. Наконец, не выдержав томительного ожидания, приказал:
- Седлайте коня! Я сам должен понять, что затеяли урусы!
Через пять минут Дивей-Мурза в окружении свиты выехал на боевые позиции.
- Никак большой воевода татарский к нам в гости пожаловал, - сказал, наблюдая из-за куста вблизи русских позиций, один из пластунов «резвых детей боярских». – Надобно встретить его с почестями!
И «резвые дети боярские», разом выскочив из укрытия и до смерти напугав свиту воеводы, кого убили, а кого пленили. Теперь главный татарский воевода Дивей-Мурза был в руках русских!
------------
Только поздним вечером, на заходе солнца 30 июля закончилось кровопролитное сражение. Кроме плененного Дивей-Мурзы татары лишились и других военачальников.Были убиты предводитель ногайской конницы Теребердей-Мурза и еще трое знатных крымских мурз. Общие потери со стороны крымчаков были огромны. Русские на этот раз одержали полную победу. Но, когда, поредевшие изнуренные полки укрылись за дубовыми стенами «гуляй-города», запасы провианта начали быстро таять. И, как пишет летописец, «учал быти голод людем и лошадем великой».
31 июля и 1 августа крымчаки и турки атак не предпринимали. Шла перегруппировка сил. 2 августа после затишья хан Гирей бросил на посторный штурм «гулй-города» всю свою конницу и пехоту. Крымский владыка повелел своим сыновьям выбить у русских Дивей-Мурзу.
Вновь задрожали дубовые стены казачьей крепостицы, утыканные стрелами, изъязвленные пулями, картечью, ядрами битые…Повинуясь приказу неумолимого владыки, пешие крымчаки, согласно летописи, «изымалися у города за стену руками, и тут многих татар побили и руки поотсекли бесчисленно много».
К исходу дня натиск на крепость начал ослабевать. Заранее зная возможность использования рельефа местности, Воротынский оставил «гуляй-город» и, продвигаясь по дну лощины позади позиций, неожиданно вошел в тыл крымчакам.
Прежде, чем покинуть позиции, Михаил Иванович передал командование артиллерией «гуляй-города» и небольшим отрядом немецких ландскнехтов Хворости-нину, условившись подать тому сигнал.
Хворостинин ждал. Когда сигнал поступил, он велел дать залп из всех орудий , а затем с криком «Ура!» вылез из крепости. Вместе с ним бросились в атаку оставшиеся бойцы. В тот же момент с тыла ударили полки Воротынского.
Татарское войско впало в замешательство и начало в панике спасаться бегством. Русские рубили тех, кто хоть как-то пытался сопротивляться, остальные сдавались в плен сотнями. Воеводы десятками «выколупывали» из их числа знатных мурз.
На другой день русские преследовали бежавшего врага и разгромили арьергарды численностью в пять тысяч всадников, оставленные ханом на Оке.
Победа объединенной земско-опрично-казачьей армии над крымско-турецкой ордой была поистине блестящей. Русские доказали, что, применив военное мастерство – умелую стратегию, тактику, смелые маневры, можно добиться победы над врагом, имеющим даже двукратный перевес в военной силе. Огромная заслуга в этом принадлежит головному воеводе Воротынскому, а также воеводе Хворостинину и атаману Черкашину. Как справедливо указал Р.Г.Скрынников, «разгром крымской орды под Москвой в 1572 году положил предел турецко-татарской экспансии в Восточной Европе».
--------------
… Некому было славить великую победу объединенных русских войск на утренней заре 3 августа 1572 года. Лишь на следующий день отыскали напуганного попика, чтобы вместе с полковыми батюшками отслужить благодарственный молебен в местной церквушке да помолиться за упокой душ погибших.
Какова же была судьба головного воеводы?
Прошло совсем немного времени после возвращения в Московский Кремль Ивана Грозного, когда в начале 1573 года князь Михаил Иванович Воротынский был схвачен по ложному доносу и брошен в застенок. Сердце пожилого славного воителя земли русской не выдержало несправедливой расправы и пыток, от которых он и скончался на дыбе.
Воистину: избави Бог от подобной царской милости! Это позорное деяние власти черным пятном легло на светлую память героев битвы при Молодях. Но еще печальнее забвение деяний предков в памяти неблагодарных потомков.
В соавторстве с Юрием
Литвиненко
июль 2003г.,
иллюстрация Ю. и Т. Литвиненко
Опубликовано в газете
"Уральские военные вести", №75,
9-12.09.2003г., №52 -2005г.