Костюмы я не люблю. Двадцать семь лет я проносил военную форму, и, выйдя на пенсию, предпочитаю джинсы и футболки (ну, или джемпера, по погоде). А костюм - слишком официозная одежда, неудобная и требующая должного ухода.
За всю мою более чем полувековую жизнь у меня было костюмов пять, не более (не считая школьных и военной формы). Второй костюм был свадебный, светло-серая тройка из мягкой ткани, сшитая на заказ в ателье. Костюмчик был всем хорош, кроме того, что нещадно мялся, и к концу свадебного застолья имел не очень праздничный вид. Был он надет ещё несколько раз, но через несколько лет я перестал комфортно чувствовать себя в пиджаке, жилет не застёгивался, и костюмчик плавно перекочевал из одёжного шкафа в мешок с тряпками.
Третий и четвёртый были проходными – так, на всякий парадный случай. В театр там, или на день рождения к солидным друзьям (это если не на выезде на пикник за город, тогда – мои любимые джинсы). Пятый костюм был приобретён к юбилею – все-таки полтинник стукнул, надо солидно выглядеть. В общем, как у многих, если не у всех мужчин нашего поколения.
Но свой самый первый костюм я запомнил на всю жизнь…
Стояло жаркое лето 1977 года. Жил я тогда в пгт Мга, (он же железнодорожная станция Мга, что немаловажно). Мне исполнилось шестнадцать лет, и у меня было ПОСЛЕДНЕЕ ЛЕТО ДЕТСТВА.
Только что я закончил девятый класс, самый балдёжный класс в школе. Экзамены были после восьмого, год назад, и будут после десятого, через год. Учёба мне давалась легко, да я толком и не заморачивался на домашние задания – делал только математику и писал сочинения Что было совсем не трудно – дома громоздились горы методической литературы, благо тому, что мама преподавала в нашей школе русский и литературу (к счастью, не в нашем классе). У неё были даже такие редкие издания, которых точно не было у нашей учительницы, и я смело мог, компилируя работы критиков и методистов, писать неплохие сочинения «в нужном русле». Дело в том, что в то время собственное мнение в сочинениях по литературе не приветствовалось, нужно было «выдерживать линию партии». Помню, как-то я решил пооригинальничать, и сравнил персонажей Грибоедовского «Горя от ума» с несвежим пирожным – «внизу зачерствевшая дворянская сдоба, на ней скисшие «сливки общества», и только на вершине, как украшение – вишенка (Чацкий), не испортившаяся в окружающей среде…» - вот как-то примерно так. Гордый своей «кулинарной» находкой, показал сочинение маме (как я уже рассказывал, преподавателю русского и литературы). Она отметила «оригинальность», но настоятельно не советовала включать это в сочинение, во избежание негативной оценки. Так пропала моя идея, и я стал «писать, как все».
Так что поводов «посвятить лето подготовке к выпускным экзаменам и поступлению в ВУЗ» у меня не было, и я собирался от души отдохнуть перед последним классом школы. Конкретных планов на отдых не было, на юга мы тогда не ездили.
Первый раз в Крым я попал уже в 91-м, после «августовского путча», когда мы с женой подкинули сыновей бабушке, и улетели в Симферополь. Славно отдохнули в Севастополе, хотя уже намечался некий разрыв в отношениях с Украиной, были проблемы с деньгами (кроме советских рублей, нужны были ещё какие-то купоны, которых не хватало). Но это тема для другого рассказа…
Можно было съездить в Москву навестить родственников, но это было запланировано на август. Так что июнь и июль у меня были свободны. И тут ко мне подходит мой друг, Салават (конечно, он тут улыбнётся в седые усы, и скажет, что всё было не так. Но я буду «врать, как очевидец». Потому что я ТАК запомнил, и в моей реальности всё происходило именно ТАК. А если у него другие воспоминания, возможно, что его похитили инопланетяне и стёрли память, заменив её другой псевдопамятью).
Так вот, он подходит, и говорит:
- Есть возможность заработать неплохие деньги.
- А что нужно делать? Грузчиком я не пойду, и бутылки собирать тоже.
- Никаких бутылок! На станции набирают путевых рабочих, на ремонт железной дороги. Можно работать с 16 лет.
- Ну давай, попробуем… Деньги – вещь нужная.
Что это за работа, я тогда ещё не представлял (если бы представлял – ещё сто раз подумал бы, прежде чем согласиться ;). Но деньги были нужны позарез. Дело в том, что я давно мечтал о магнитофоне. (Не забывайте, на дворе стоит конец семидесятых, в дефиците ВСЁ). Но в Питере можно было достать недорогой кассетник. И я понял, что моя мечта стала на шаг ближе.
Вечером я подошёл к маме, и так, издалека, затеял разговор о своей любви к музыке и прямо таки насущной необходимости завести «мааааааленький магнитофон». Мол, у друзей есть, у старшего брата, Сергея (он старше меня на 10 лет), тоже есть. Один я обездоленный. На ожидаемый мамин ответ, что она, как бы, и не против, но бюджет семьи не выдержит столь крупной покупки (а стоил простенький кассетник по тем временам немало, рублей 210-220, (для сравнения, оклад инженера составлял 120 рублей), у меня был заготовлен железный аргумент. Нет, не так – АРУМЕНТ. Я заработаю деньги сам (ну, немножко добавите, если не хватит)…
Маму мой «трудовой энтузиазм» порадовал. Принципиальное «добро» на начало трудовой деятельности (и, главное, последующее приобретение вожделенного магнитофона) было дано.
Назавтра мы с Салаватом отправились трудоустраиваться. Железнодорожный начальник был рад нашему приходу (план горел, а рабочих рук остро не хватало). Мы написали заявления о приёме на временную работу, получили инструктаж по технике безопасности на работе, расписались в каких-то бумагах. И стали настоящими монтёрами путей 2-го разряда. Учитывая, что о работе монтёров мы знали весьма относительно (ну, разве что видели, как они работают, всё же жили в пристанционном посёлке), то какими знаниями и навыками должен был обладать монтёр путей 1-го разряда, страшно было представить. Возможно, работы, для которых мы предназначались, требовали квалификации не меньше 2-го разряда, поэтому нам его и «даровали».
И вот наступил наш первый рабочий день.
Ни свет – ни заря я встал под противный звон будильника, «через не хочу» впихал в себя завтрак (ну кто хочет есть в такую рань), собрал с собой пакет с бутербродами и термос с чаем (столовой в предполагаемом месте работ не предвиделось), и бодро зашагал к конторе. Там уже собралась бригада, в которую мне предстояло влиться на предстоящие полтора месяца, до конца июля. За давностью лет, имена и некоторые обстоятельства позабылись, поэтому возможны «фактологические ошибки», впрочем, не меняющие суть описываемых событий. Так что, извините, совпадение имён и обстоятельств случайное…
Бригадир, Иван Петрович, маленький сухонький мужичок лет пятидесяти, с хитрым прищуренным взглядом, представил нам бригаду. Кроме него, был ещё один рабочий – Саша, рослый крепыш лет сорока, простоватый с виду, но, как оказалось впоследствии, добродушие сочеталось в нём с весьма развитым чувством юмора, правда, своеобразного. Ещё в бригаду входили три работящих тётки крепкого телосложения, относившиеся к нам, мальчишкам, с материнской заботой. Имён я, к сожалению, не помню. Пожалуй, назову их Вера, Надя и Люба. И «усиление» бригады – я, Салават и ещё двое наших ровесников.
Познакомившись, бригада выдвинулась на место работы – станцию Малукса. И начались нелёгкие будни монтёра путей. Мы делали обход путей в поисках опасных участков, и производили их ремонт с заменой сгнивших шпал. Если кто-то не представляет, что это такое, поверьте – это нелёгкий физический труд. Тут и лопатой намашешься, выкапывая сгнившую шпалу из слежавшегося грунта, и натаскаешься этих самых шпал (хорошо, если не стрелочный перевод ремонтируешь, там шпалы длиннее в два раза). А если ещё с заменой рельсы – вообще, туши свет и сливай воду… Целая куча народу (для таких ремонтов бригады объединяли), как муравьи, облепляют тяжеленную рельсу, захватив её специальными клещами, и мелко перебирая ногами по шпалам, спотыкаясь и матерясь, тащат к месту установки… Был ещё один проблемный момент – подбивка балласта под шпалу. Для этого существуют специальные шпалоподбойки, чем то похожие на отбойный молоток. Они вибрируют, и бойком загоняют балласт под шпалу. Агрегат весьма нелёгкий, да и дёргается, как бесноватый, и после некоторого времени работы на нём, с непривычки, руки отваливаются, и невольно забывшись, пытаешься помочь себе ногой. Вот тут то и засада – сумасшедшая машинка больно лупит по неосторожно подставленной ноге, оставляя синяки и ссадины. Через некоторое время все ноги были сине-чёрными, а руки продолжали дёргаться, хотя подбойник был выключен. Причём, как я упоминал, лето было ОЧЕНЬ жарким, солнце палило, с водой были проблемы, да тут ещё, как на грех, у меня обострилось хроническое воспаление слухового прохода, и я почти ничего не соображал от дикой режущей боли, лишь слегка смягчаемой мазью. Но работу не бросал, это превратило бы в призрак мои надежды на приобретение магнитофона. Так что я терпел и работал, работал…
Потом бригаду перевели на более спокойный участок, где были железобетонные шпалы, и наша деятельность свелась к многокилометровым «прогулкам». Один из нас шёл с ключом и отворачивал гайки, крепящие рельсы к шпалам, за ним второй поливал из чайника смазку на гайки, и следом третий завёртывал гайки на место. Работа несложная, но нудная. Чтобы не сойти с ума, мы орали песни, рассказывали анекдоты и истории из жизни. Иван периодически замерял уровень уклона пути и расстояние между рельсами. Причём всюду таскал свой путевой шаблон с собой, не спуская с него глаз даже во время отдыха. Люба, хихикая вполголоса, рассказала нам причину столь трогательной заботы Ивана о приборе. Оказывается, тихоня Саша однажды зло подшутил над бригадиром, когда тот оставил шаблон без присмотра на время обеденного перерыва, и пошёл купаться в ближайшее лесное озерцо. Саша, злобно ухмыляясь, закинул прибор в болото, мол, нечего разбрасывать казённое имущество где ни попадя. Освежившийся, довольный Ваня подошёл к месту, где оставил одежду и злосчастный шаблон, и улыбка сползла с его лица. Прибор стоил немало денег, Ване однажды уже пришлось возмещать стоимость «безвременно погибшего» под колёсами поезда агрегата, беспечно забытого на путях. После получаса безуспешных поисков, Саша сжалился над начальником, и показал, где лежит «утопленник». Бедный Ваня, громко матерясь, вынужден был лезть в болото выручать несчастную железяку. Измазанный по пояс в болотной тине и грязи, Ваня мог только бессильно ругаться – жаловаться на Сашу было бесполезно, всё равно не уволят, и так работать некому. А попытка набить Сашино лицо была заранее обречена – громила двухметрового роста с кулаками, как пивная литровая кружка, забивал костыли в шпалу с пары ударов… Так что бедный Ваня попрыгал, стравил пар, и понемногу отошёл. Но с тех пор берёг инструменты особо бдительно.
Приходилось быть бдительными и нам. На крутых изгибах пути, да ещё за леском, видимость была никакая, и однажды мы, как партизаны, чуть не пустили поезд под откос. По идее, было окно (перерыв в движении поездов), и мы спокойно поставили домкраты, подняли часть пути и меняли подкладки под рельсовое крепление. Неожиданный состав выскочил из-за поворота, со страшным скрежетом снижая скорость (машинист всё же заметил переносные предупредительные знаки, установленные нами, но скорость снижалась очень медленно). С выпученными глазами, мы метались, сдёргивая домкраты. Буквально за несколько десятков метров до летящего состава, мы успели вырвать из под рельса последний домкрат. Поезд промчался, пошатываясь на незакреплённых к шпалам рельсах. Было жутковато…
А потом наступил АД. Бригадиру поступило указание выделить несколько человек на мебельную фабрику, на подъездные пути, точнее на участок, ведущий к хранилищу формальдегида. Иван, как истинный джентльмен, пропустил вперёд женщин и детей. Сам с Сашей остался на важных обходных работах, а мы на неделю оказались в самом жутком месте, где мне "посчастливилось" побывать за всю жизнь.
Защитных средств нам, конечно, никто не выделил, даже очков и респиратора. Поэтому приходилось работать зажмурившись и не дыша. Две-три минуты в бешеном темпе откапываешь разъеденную формальдегидом шпалу, потом бегом до маленького парка в некотором отдалении от зловонной, разъедающей глаза и лёгкие, бочки. Отдыхиваешься, отплёвываешься, и снова в бой. Потом выдёргиваешь старую шпалу, на её место подтягиваешь новую, прибиваешь, подбиваешь ломом балласт (пневмоподбойника, конечно, нет), и за новую шпалу… К концу дня еле волокли ноги, хрипло дышали, а красные слезящиеся глаза почти ничего не видели. Но впереди маячила зарплата, и вместе с ней долгожданный магнитофон!
Мы с братом уже съездили в выходные в Питер, присмотрели неплохую модель. Мне не хватало всего 30 рублей, так как за полтора месяца каторжных работ я заработал 180 рублей. Это были, по моим меркам, огромадные деньги, раньше я такой суммы в руках не держал никогда (напомню, 120 рублей в месяц получал инженер, а тут я, мальчишка – школьник, заработал столько же).
Но магнитофон всё же под разными предлогами оставался только в планах. «Надо подобрать оптимальную модель», «Сейчас нет возможности добавить, подожди немного, вот вернёшься из Москвы…»
И вот я вернулся. Наступил новый учебный год, последний школьный. И однажды, в один «прекрасный» момент, в ответ на своё напоминание о магнитофоне, я услышал:
- Мы не будем покупать магнитофон. У тебя сейчас завершающий год учёбы, нужно готовиться к поступлению в ВУЗ (а я планировал поступать в военное училище). Тебе некогда будет заниматься музыкой. Лучше мы купим тебе костюм на выпускной вечер. Ты должен выглядеть достойно.
Мне сначала показалось, что я ослышался:
- Как костюм?! А магнитофон? Мне же обещали! Я за этот магнитофон горбатился полтора месяца, преодолевал боль, усталость, травился на складе формальдегида, и сейчас – КОСТЮМ? Да в гробу я его видал!
Эта фраза прозвучала у меня в мозгу, но вслух я её не стал озвучивать. Спорить было бесполезно…
На выпускном я был в новом костюме. Возможно, он был красивым, и я в нём выглядел достойно. Мне было всё равно. Я без особой радости получил аттестат (средний бал 4,5). А если бы учился, мог бы и медаль получить, как старшая сестра (и, забегая вперёд, младший сын). Но ленивая апатия, вдруг навалившаяся на меня, и конфликт с некоторыми учителями (например, с физичкой, ведшей по совместительству астрономию, и влепившей мне четвёрки по обоим предметам, которые я знал на отлично, но…).
Особой радости не было и на последовавшем застолье с танцами (даже после того, как втихаря, при соучастии трудовика Володи и физкультурника Вити, выпили какого-то вина, как «вступившие во взрослую жизнь»). Потом мы бродили по ночным улицам, о чём то говорили, спорили… Выпускной прошёл, и всем было глубоко наплевать, в каком я костюме. И в первую очередь, мне самому.
Потом я поступил в военное училище (конечно, Ленинградское, железнодорожных войск и Военных сообщений, правда, не на путейца, а на воздушные сообщения), и покинул дом. Приезжал только в отпуск, ну и иногда на выходные (ехать было недалеко, от училища, расположенного на набережной Мойки, 96, до дома, при хорошем раскладе, я добирался меньше, чем за пару часов). Нужды в ношении костюма не возникало…
Когда после выпуска я приехал в свой первый офицерский отпуск, перед отправкой на Урал, мама, собирая мне вещи в дорогу, предложила померить выпускной костюм. За годы учёбы в училище из мальчика я превратился в крепкого мужчину, занятия физической подготовкой, бегом, гимнастикой преобразили мою фигуру. Конечно, костюмчик не хотел натягиваться, трещал по швам…
Я больше никогда не видел самый дорого доставшийся мне костюм. Его дальнейшая судьба мне неизвестна. А через два года у меня появился Второй костюм.
А магнитофон я всё-таки купил. В 1983 году, в Челябинске, где я тогда служил, по блату, в магазине Военторга. (Дефицит, однако…). И слушал музыку, в основном итальянцев (Сан-Ремо), откуда у меня любовь к итальянскому языку и Италии (ну, об этом в последующих рассказах).
А костюмы я не люблю до сих пор.