Гл. 1. Жара, малина и мысли о жизни.
Был субботний день начала июля, немилосердно палило жаркое солнце, словно бы застывшее в голубовато-белесом, вылинявшем от жары небе, на котором не было видно ни единой тучки.
Пётр Максимович стоял в густо разросшемся малиннике хуторского двора отца, умершего шесть лет назад. Собирал в трёхлитровую банку обильную, но мелковатую в этом году ягоду.
Неприкрытая, коротко стриженая, седая макушка и широкая крепкая его спина, обтянутая белой майкой, были привычны к врачующему солнечному жару. Правда, был сегодня этот жар, откровенно говоря, чуток излишним. Но Пётр Максимович не придавал значения подобной мелочи и привычно отдавался плавному течению прихотливо-изменчивых мыслей.
То с приятным удовлетворением думал он, что на различную фрукту в этом году будет хороший урожай и внукам его старшим будет что точить своими острыми детскими зубками. То вспоминал он о выгоревшей картофельной ботве и озабоченно думал, что осенью придётся где-то искать подешевле и, естественно, чтоб получше картошку.
То думал он с привычной лёгкой тоской и уже без стёршейся незаметно злобы о давней ссоре и драке со старшим зятем. Зять вмешался, когда он, будучи выпивши, хотел поучить чуток Лизку. Думал, что надо бы переступить через свой застарелый и заматерелый гонор – Серёжка, в общем-то, парень довольно неплохой. Да не так-то всё это просто, как может показаться со стороны.
А потом мысли его скатывались незаметно к работе, о которой думалось с удовлетворением и гордостью. Получалось вроде, что сейчас, будучи уже на пенсии, он как бы нашёл нежданно-негаданно своё новое, может быть как раз то единственно-истинное призвание, которое, говорят, должно быть у каждого человека, живущего на этой земле.
В последнее время, когда уже стал он всерьёз подумывать об уходе с шахты, его забрали с ремонта опрокинутого сильной бурей козлового крана, на котором он в последнее время работал, и послали в командировку, добывать дефицит для отдела главного механика.
И тут-то вдруг у Петра Максимовича прорезался редкий талант, столь нужный для всего шахтоуправления. Он с первого же захода добыл такое, чего не могли добыть опытные снабженцы. И сразу же необыкновенно возрос в глазах начальства, превратившись из мелкой сошки в незаменимого, по сути, «спеца».
И тогда он решил остаться, польщённый и очень гордый своим новым талантом, неожиданным и таким нужным его родному предприятию. Он ведь проработал здесь, как истинный патриот, тридцать с лишним лет, все годы после возвращения из армии. Да, он решил остаться и ещё какое-то время поработать, пока есть рвение, честолюбие и интерес, пока есть здоровье и силы. Так и мотался он в последнее время по крупным заводам и базам области, добывая всякий важный дефицит для целого шахтоуправления.
А потом мысли его уносились к недавней поездке на Азовское море с женой и внуком Виталиком, сыном младшей дочери. Они втроём поехали в пансионат для сельских работников по дефицитнейшей семейной путёвке, которую достала неведомым образом шустрая младшая дочь.
Говорила, сияя, с глупым сорочьим хвастовством, что какой-то влюблённый в неё молодой директор совхоза, привёзший ей до этого целое ведро отборной черешни, сам предложил ей «горящую» путёвку. Дочь эта работала на хорошей должности в Госбанке.
Почти две жарких июньских недели блаженствовал он на буквально раскалённых к полудню, целебных азовских песках и в парной морской воде, напрочь забыв о врачах, не советующих отдыхать ему на море в столь жаркое время года. Сердечко иной раз пошаливало, да и давление, бывало, поскакивало.
А вечерами, прихватывая заодно больший кусок короткой июньской ночи, три их сдружившихся семьи, примерно одногодков, очень хорошо отдыхали.
Уложив внучат, они варили на морском берегу уху из свежих бычков, пойманных на мелководье марлевым неводом, рубашкой, а в особо удачных случаях и просто руками.
Пили белое вино, вызывавшее лёгкое, приятное опьянение, омолаживавшее их на десятки лет.
Пели любимые ими, устарелые сейчас песни, взахлёб говорили о жизни.
И вообще, забыли они там о своём пенсионном возрасте, и были, как в далёкие, но незабываемые годы радостны, смешливы и бодры, были счастливы…
Продолжение следует.