Мы с Колей Штанько праздновали завершение публикации в «Известиях» нашей документальной повести «Отчий дом» в любимом ресторане известинцев с неофициальным названием «У Бороды», что в Доме актера. Событие для нас не рядовое, поэтому праздновали с размахом. Или лучше сказать – интенсивно. Короче, основательно «надрались». Когда пиршество перевалило на ту сторону полуночи, в ресторан влетел посыльный из «Известий»
- Вас срочно просят в редакцию!
Он рассказал, что Аджубей пообещал Анастасу Ивановичу Микояну к завтрашнему утру, ко времени официальной встречи Германа Титова, выпустить книжку о его полете. Там уже вовсю идет работа, Гольцев с Мамлеевым – составители. Они говорят, что вы очень им нужны.
Наш шустрый главный редактор любил такие фортели – всех обскакать, удивить быстротой реакции на события. Журналистам старшего поколения известна примечательная в этом смысле история.
Редактор английской «Санди таймс», приехав в Москву, имел неосторожность похвастаться известинцам, что Чарли Чаплин пообещал ему для первой публикации главы из «Автобиографии», которая вот-вот должна была выйти в свет. А при том англичанин упрекнул наши газеты в неоперативности и недостаточной находчивости. Гость за порог, и Аджубей развернул бешеную активность, чтобы утереть нос хвастливому гостю.
Вызвал лондонского корреспондента «Известий» Владимира Осипова:
-Бегом к Чаплину, у нас завтра же должны быть отрывки из его книги «Автобиография»!
Через два часа звонок:
- Алексей Иванович, Чаплина я с большим трудом, но уговорил. Его условие: гонорар - черной икрой!
Известный международник Мэлор Стуруа был отправлен в Елисеевский магазин, купил четыре килограмма черной икры, помчался в аэропорт и уговорил летчиков компании «Бритишь Эрвейс» доставить ее в Лондон. Собкор Осипов встретил икру в аэропорту, а потом притащил в отель, где жил Чаплин, огромный сверток – кастрюлю из известинской столовой, набитую льдом, выпрошенным у мороженщиц, с горой икры. «С ума сойти! - сказал Чаплин. - Эти парни поставили меня в тупик». И отдал рукопись.
Осипов ночью перевел и передал по телефону стенографисткам текст на целую газетную страницу. Его тут же опубликовали (кажется, у нас тогда был уже вечерний выпуск,то есть напечатали эксклюзивный материал в тот же день!) Потрясенный редактор «Санди таймс», увидев в «Известиях» то, о чем мечтал сам, нашелся лишь в одном: позвонил Аджубею и попросил разрешения прислать своего сотрудника на стажировку в нашу газету…
Мы вышли из ресторана, я поглядел на отяжелевшего соавтора и сказал ему:
- Понимаешь, Коля, две пьяных рожи для редакции – это слишком. Ты, пожалуй, иди домой, тебя там жена ждет, а у меня номер в гостинице ночку и пустой постоит!
Так и порешили.
Пришел в редакцию. Гольцев объяснил, что именно от меня требуется: вычитать наш с Колей «Отчий дом», который занимает большую часть книги, и сделать подписи к фотографиям. Мне отвели комнатку поближе к типографии, я сел за стол, удобно положил на него руки, на них голову и…сладко уснул.
Не знаю, сколько спал, но проснулся оттого, что Валентин теребит меня за плечо и этак заботливо, ласково предлагает:
- Саш, ляг лучше на диванчик и поспи, гранки будут еще часа через полтора.
Я перебрался на диван, и мир для меня исчез.
Он снова появился, медленно прорезываясь в тумане, когда я почувствовал, что меня трясет множество рук и зовет по имени хор голосов. Коллеги-журналисты, корректоры,ребята из типографии говорили потом, что будили меня всем кагалом и всеми способами, вплоть до применения жестоких средств, вроде холодной воды. Достигнуть результата удалось далеко не сразу.
Но все же я поднялся. Гранки уже лежали на столе. Я сел за него, устроился поудобнее и…уснул прямо на гранках.
Не помню – как, но меня все же подняли, и я все же начал читать. А потом принесли фотографии, и я уже в несколько более нормальном состоянии стал сочинять к ним подписи.
Около пяти утра, выполнив свою миссию, весело шагал по улице Горького вниз, к любимой гостинице Москва. Светило солнышко, утренняя свежесть воздуха бодрила, и мои мозги явно оттаивали от вчерашней дури и ночной усталости.
И вдруг, как вспышка: что я только что написал под фотографией Александры Михайловны, мамы Германа? Она оказалась последней в наборе иллюстраций. Портрет был отличный: снимок сделан чуть снизу, и подбородок героини как бы приподнят, глаза обращены к небу, на просветленном лице полуулыбка, гордый вид...Я долго думал, что же написать под этим снимком. Вспомнилось, что Германа кто-то назвал Сыном неба. И я написал: Мать сына неба!
Боже, так ведь и написал! «Мать сына неба» – какой бред! Отец - небо, а она его жена что ли?.. Кинулся искать телефон. К счастью, быстро нашел, нащупал в кармане двушку, две копейки. И тоже к счастью Гольцев сразу ответил.
- Валентин! – закричал я,- печатать уже начали?!
- Сейчас начинаем.
- Остановите, ради Бога! Там же бред в подписи к портрету Александры Михайловны!
Оказывается все прочли подписи, но никто не задумался над моей впечатляющей фразой - «Мать сына неба»!
Что-то мы на ходу сочинили с Гольцевым, и машины были запущены. А уже, примерно, в 10 утра Микоян раздавал на трибуне Мавзолея нашу книжку всем участникам встречи – на это есть фотографическое свидетельство