Папа Костя

 

                Папа Костя родился 8 ноября 1913 года в Днепропетровске, был высоким стройным брюнетом, с карими глазами,  скромным  и серьёзным молодым человеком, которого по распределению, после окончания техникума, направили на консервный завод механиком. Потом он женился на нашей маме Валентине (молва гласит, что она легкомысленно почти сбежала почти из-под венца с другим молодым человеком к нашему будущему папе).

                В 1938 году 5 июня у них родилась Галя,  моя старшая сестра. Молодая семья жила в частной отдельной квартире тихо и счастливо.  Папа был человеком творческим, у него было много рационализаторских предложений по усовершенствованию  заводской техники.

                Но началась сокрушительная война, неимоверной, величайшей  жестокости, в раз изменившая мир и людей. Разрушила города, смела с лица земли сёла, обездолила, осиротила миллионы детей. А сколько погибло взрослых и детей, ужас. Страшное непоправимое горе принесла война  почти в каждую советскую  семью.
 
                Эхо войны -  голод, разруха, нищета сразу после войны, тяжкие года восстановления  городов и сёл, индустрии, промышленных предприятий страны в пятидесятых, шестидесятых годах.
 
                Надо сказать, что перед началом войны, папу посылали в Воронеж на курсы подрывной деятельности в тылу врага. Там он обучался со своим другом Федей (маминым двоюродным братом).

                Был такой рискованный случай: папа с  другом Федей  на станции Острогожск  «разукрасили» паровоз  как  фашистский и на нём добрались до Курска, где хозяйничали немцы. Там разведали, что нужно было и опять, благополучно, возвратились домой на том же паровозе. Острогожск ещё не был тогда оккупирован фашистской  нечестью.

               Итак, война, папу как молодого специалиста оставляют на заводе, чтобы он контролировал ситуацию, если придут фашисты. Консервный завод немцы разбомбили, а на сушильном  заводе папа собрал надёжных слесарей и с ними, скрываясь, украдкой из основного оборудования выкручивали – вывинчивали основные  детали, чтобы нельзя было работать. Детали надёжно спрятали до лучших времён. На консервном заводе он организовал людей и  придумал, смастерил мельницу, чтобы молоть муку для немецких лошадей. Так как на консервном заводе было много битого стекла и стеклянных банок папа и его помощники тайком добавляли битое стекло в муку. Фашисты об их проделках так и не догадались.  Пришлось папе работать при немцах всё время, так как получил другое задание – смотреть в оба, чтобы фашисты не взорвали завод при отходе из города и вредить им, чем только можно.
 
           Долго ещё жители города, многие работники завода ничего не знали о его заданиях (всё держалось в секрете не только в войну, но и потом лет двадцать). Папа ездил в Воронеж и всё просил, чтобы, наконец,  реабилитировали, рассказали всю правду о его деятельности во время оккупации. Особенно он переживал, когда  умер секретарь горкома партии, который и давал папе все задания. Папа получал косые взгляды  от сослуживцев, некоторые плевали вслед сразу после войны. Потом стало немного лучше, но тяжкое бремя секретности давило папу многие годы.

           Теперь-то я понимаю, как ему было  нелегко жить и работать с этим тяжким грузом. В оккупации карту минирования завода немцами папа сделал тайком  и передал нашим саперам, когда пришли наши войска. Он их встречал первым при подходе к заводу, принимал самое активное участие в разминировании. И завод остался цел и невредим. Его любимый завод, которому он отдал всю свою жизнь от должности механика до главного инженера.

           Так как мы жили в центрально-чернозёмной полосе, то фруктов и овощей всегда было в изобилии, консервный завод работал непрерывно. Впоследствии  консервный завод объединили с сушильным  заводом, и стал он называться – плодоовощным комбинатом.

           Папа  наш был заядлым рыбаком и охотником. В свободное от работы время он собирал снасти и бегом на речку. Там он отдыхал душой и придумывал  свои рационализаторские предложения. Надо сказать, улов был хорошим подспорьем для семьи. Щуки, сомы, налимы, вьюны, красноперки, окуни – какой только речной рыбы мы не ели! Помню, папа привёз сома, которого положили во всё корыто, где нас купали. Голову ему рубили топором, потому что ножом отрезать голову сому было не реально. Бабушка  рыбу жарила, стряпала котлеты, делала заливное из рыбы, пироги и расстегаи – всякую всячину -  что только можно было придумать.
 У  нас, помню, жила чёрная с белыми отметинами на лбу собака, кажется, лайка.

           Но она как-то быстро от чего-то умерла, вроде бы, её покусала бешеная лисица. Охотился папа с хорошим своим знакомым  - писателем Троепольским, который  писал повести и рассказы.   Известный кинофильм «Белый Бим  чёрное ухо» был написан по его сценарию.
Папа стрелял уток, чирков, зайцев (у меня была заячья шапка, а у сестры  - воротник), ещё помню лисью горжетку с головкой, лапками и хвостиком. Так что вкус зайчатины и мяса дикой утки я помню до сих пор.

             Папа очень красиво рисовал, когда я его спросила, где научился, он коротко ответил: « В детском доме». О его родителях я ничего не знаю, (осталась одна фотография  их на вид интеллигентной семьи в красивой богатой одежде), по ней можно судить, что семья папы не была бедной.  Известно, что  папа и его сёстры  Женя и Лена, да ещё Маруся  почему-то воспитывались в детдоме.  Маруся была артисткой, но мы её не видели никогда, даже на фотографиях.

            В конце шестидесятых к  нам в гости приезжала тётя Лена  с дочерью  Галей. Фотография тёти Жени с семьёй долго  стояла у нас на комоде, видимо, присланная с письмом.

            В 1980году мы с мужем Ваней были в круизе по Средиземному морю: Греция, Кипр, Египет, Сирия, Турция. Пароход выходил из Одессы, а там жили папины сёстры. Прилетев в Одессу, мы взяли бутылку вина, коробку конфет и пошли искать родственников по известному адресу.
Мы встретились с тётей Женей  и её семьёй. Тётя Женя позвонила и быстренько пришла  тётя Лена с  Галей на встречу с нами. Мы хорошо пообщались. Больше мы никогда не виделись.
На похороны папы никто из его родных сестёр не приезжал и связь  постепенно оборвалась.

                Мы с Ваней воспользовались случаем, до круиза купили себе билеты и по возвращении из круиза сходили в золочёный знаменитый и блистательный  Одесский оперный театр. Там мы слушали «Евгения Онегина» и посмотрели «Лебединое озеро», с превеликим удовольствием, хоть и не первый раз. Балет понравился больше, потому что в опере пели пожилые артисты, Евгений Онегин с  Владимиром Ленским  после сорока лет -  моветон. А уж Лариных,  Татьяну и Ольгу играть и петь взрослым тёткам – и подавно. Но все равно мы  ничуть не жалели, что сходили в этот прекрасный, неповторимый театр. Отдохнули душой, что называется.

              Папа умел играть на пианино, будучи пенсионером, сочинял стихи и делал к ним красивые зарисовки. Некоторые стихи с его рисунками-иллюстрациями хранятся у Лили, как память о дедушке Косте.
    В середине шестидесятых годов о папе и других подпольщиках и партизанах Великой отечественной войны стали печатать статьи и очерки  в Воронежской областной газете  «Коммуна» и нашей районной газете  -  «Новая жизнь». Только тогда, папа облегчённо вздохнул, а удивлённые жители города могли гордиться земляком. Раньше говорили, вернее, шушукались:  «фашистский  прихвостень,  а занимает должность большую, руководящую. По блату, наверно». (Правда, я обо всём этом даже не догадывалась,  дома разговоров на эту тему я не припомню).  Конечно, так говорили некоторые, но всё равно было неприятно слушать такое. Не заслужено. Обидно.

             Приезжали журналисты, корреспонденты  из разных издательств. Вышла книга о партизанском движении, где была глава, посвященная папиной деятельности в тылу врага.

            Но, когда книжка вышла в свет, папы уже не было в живых. И маму приглашали на собрания-заседания и встречи вместо папы. Отдавая почести, о которых папа, наверное, мечтал всю свою жизнь.

           Военные и послевоенные годы, нервное перенапряжение не прошли даром – они подорвали здоровье нашего папы. У него много лет была язва желудка и двенадцатиперстной кишки, которую, в конце концов, благополучно прооперировали в Воронеже.

           Папочка всегда был очень скромным, тихим, отзывчивым человеком. Неистовым трудоголиком. Сколько себя помню, всегда, и ночью, и в выходные, если случались поломки, аварии на комбинате за папой прибегали женщины, а потом приезжала сначала телега, запряженная белой лошадью (почему-то в память врезалась белая лошадь, очень красивая она была), а позже – грузовая машина. Папа  не возвращался домой, пока не найдёт и не устранит все неполадки и  неисправности.  Зачастую хлопотная ночь плавно переходила в трудовой день, а вечером он приплетался домой чуть живой от усталости. Сушильный завод был его гордостью: почти все агрегаты, части оборудования были усовершенствованы им самим за многие годы работы.

          Сколько помню, он всегда дома что-то рисовал, придумывал, чертил. Красиво отточенные карандаши и бумага всегда были при нём.
 
          До войны на сушильном заводе сушили морковь, лук, капусту, картофель для советской  армии. После войны папа придумал оборудование, чтобы  делать кашу в брикетах и в стеклянных банках: рисовую, гречневую  т.д. С мясом и без него. По его разработкам делали вкуснейшую халву и подсолнечное масло. К  различным праздникам  работникам завода давали (вместо премии) трехлитровую банку пахучего, душистого масла и кусок халвы – вкусные подарки.

         Папины инновации, как говорят сегодня, давали новую интересную и разнообразную работу  консервному заводу.

  ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ