НА СНИМКЕ: Владимир Иванович Немировский, директор ДК «Академия» и первый директор Дома учёных СО АН (портрет неизв. художника).мне кажется в этом портерете нехватает доброты, присущей Володе.
Володя Немировский был поглощён планами использования Большого зала Дома учёных. Будучи одновременно и директором ДК «Академия», и директором Дома учёных, он стал центром притяжения всех, кто был в Академгородке связан с культурой во всей её многоплановости и многогранности. Обладая мощным интеллектом и незаурядными организаторскими способностями, он каким-то чудом успевал сделать всё, что требовалось, к нужному времени. С каждым, кто хотел, поговорить, – говорил. Просьбу любого, даже невыполнимую, – выполнял. Всё, что он делал, к чему бы ни прикасался, было озарено каким-то внутренним светом. С каким бы вопросом к нему ни приходили, Немировский относился как значительному. И через пару минут, каждый понимал, что этот вопрос, действительно, является ключевым или может стать таким.
Своим бархатным голосом с неповторимыми оттенками, слегка заикаясь, он обволакивал собеседника, а его порой рубленые афористические фразы были предельно точны. Точны настолько, что, если кто-то раньше собирался спорить, теперь просто прекращал даже попытки.
Его работа была настолько плодотворной, что я, несмотря на понятное беспокойство, даже прощал ему запойные срывы, которые, к сожалению, возникали всё чаще. Их причина мне осталась неизвестной, да я и не очень доискивался до неё. Пару раз я с ним говорил об этом. Говорил в лицо, что он может всех нас крепко подвести. Он в таких случаях молчал, понурив голову, и изредка бормотал что-то себе под нос. И обещаний никаких не давал.
В состоянии опьянения он до поры, до времени контролировал своё поведение во всём, кроме одного, – не мог остановиться и перестать пить. В таком состоянии он приходил к нам домой не один раз. Иногда я был дома, обычно это было часов в 10-11 вечера, иногда я был в командировке, и дверь ему открывала Любочка.
Как правило, он просил выпить, но мы ему не давали и укладывали спать, хотя он обычно долго не мог угомониться и звал меня куда-то. Однажды я решил пойти с ним, чтобы посмотреть, куда он меня зовёт. Сначала он привёл меня к какому-то дому, где его не приняли, сказав, ято они уже спят. Потом он привёл к дому Гали Ивановой. В комнате, которую она занимала, было много народу. Пели песни под гитару. Немировский спросил вина, но его не было. Тогда он присел куда-то в уголок и молча слушал.
Один раз, – как рассказывала Любочка, Немировский пришёл поздно вечером, а из одежды на нём были одни плавки. Где он оставил свою одежду, он не знал. Выпить, как и всегда, она ему не дала. С трудом уложила спать на диван. Утром рано, пока ещё он не проснулся, она сходила к Толе Бурштейну в соседний дом и попросила какую-нибудь мужскую одежду. Разумеется, у Бурштейна размер одежды был меньше, чем у Немировского, но другой все равно не было. Оставив дома одежду, завтрак и 100 грамм опохмелиться, она ушла на работу. Когда вечером она пришла домой, на столе лежала записка:
– Вам и всем Вашим друзьям полы мыть буду, и тем буду счастлив!
Володю было не остановить, – это я понимал тогда, понимаю и сейчас. И всё же, даже сегодня, когда я вспоминаю эти эпизоды и делаю их достоянием любого, кто прочтёт эти строки, я испытываю чувство грусти оттого, что не сумел спасти от самого себя этого удивительного человека с огромной душой, пожар в которой он заливал алкоголем.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2014/08/11/1947