Ненависть, испытанная впервые отличается особенной яркостью и силой. В шесть лет я ненавидела страстно, до скрипа в зубах. Итак, ненависть н е и с т о в а я. Источником являлся соседский дедок, ежедневно приходящий к нам в дом, как только родители возвращались с работы.
Каждый вечер превращался в кошмар. Родители меньше чем за год построили дом, и пока медленно, но верно продвигались внутренние работы, все мы жили в большой, но одной комнате. Старикан сидел там же, и выкурить его не представлялось возможным. Не помогал даже включенный на полную мощь бобинный магнитофон. Разумеется, переодеваться после работы маме приходилось буквально за дверцей шкафа. Я ненавидела его до потери сознания, до темноты в глазах.
Посовещавшись, родители бросили все силы на установление ЗАБОРА, что принесло избавление и относительную независимость. Помню, как хохотала мама, включая громко музыку, предварительно закрыв двери, зашторив окна, и делая вид, что мы не слышим стуков и криков (вот дедуган, ну, чудак). Не мытьем так катанием вся семья обрела свободу. Это было счастье.
Разрушение ненависти запомнилось надолго. И потому с ним, казалось, было покончено. Ан, нет! Совсем неожиданно меня поджидала ненависть с п р о в о ц и р о в а н н а я коллегой-самодурой.
Мадам доводила нас, коллег работающих в одном кабинете, до белого каления. Мы все бегали как скаженные вокруг ее стола – пропала супер важная бумажка! Ах, нет, вот же она, под носом, куда же вы смотрите! Нет, это не она! Вы ее случайно не брали? Вы не шарили в моем столе? Я всегда кладу ее здесь! Сейчас смешно, но тогда из нас вычленялось слабое звено – самый сочувствующий коллега, всегда готовый прийти на помощь – и доводилось до нужного каления, то есть до слез. Самым неприятным для меня было то, что посторонние видели меня в слезах, проявление такой слабости до сих пор считаю невозможным на глазах людей. И как только эти слезы выдавливались, мадам резко менялась – начинала жалеть, сочувствовать, в порыве раскаяния обнимать, плакать-извиняться. В те дни я мечтала, что как-нибудь схвачу ее за шею, буду трясти и прикладывать об стену, пока она не заткнется. Ужасно опустошающее чувство!
Был в моей жизни период, связанный со сложной, а потому весьма интересной работой. За этот опыт выживания в террариуме своей судьбе я благодарна: тогда пригодились все знания и опыт, а после этого никакой коллектив с напряженным психологическим климатом не был страшен.
Где-то через три-четыре месяца сосуществования со змеючками и скорпионами, я уже управлялась со всей работой, включая весьма сложные взаимоотношения между работниками. В работе, в общем, наметились заметные улучшения, но чтобы выдерживать тот темп, во время получасового обеда мне нужно было хотя бы закрыть глаза, расслабиться, перекусить, в конце концов.
Казалось бы, своими законными тридцатью минутами можно было распоряжаться как мне угодно. Та да, сейчас. Меня быстренько вызвали на директорский ковер и отчитали: нечего гулять по парку – нужно работать (в фирме была отлично налажена система слежки и доносы). Даже во время обеда? Естественно!
Так я испытала ненависть х л а д н о к р о в н у ю. Поступила, конечно же, по-своему, пришлось создавать видимость согласия с «высшим» мнением, но теперь в парк я ходила тайно и принципиально каждый день, еще и потащила с собой нашего дизайнера, скромного, трудолюбивого парня, которого имели и в хвост и в гриву. И научила его…хорошему. В то время меня захватила книга «Бедный папа, богатый папа». В моем пересказе идеи, почерпнутые там, сделали мальчика задумчивым. Не прошло и месяца, как он, умничка, уволился и нашел классную работу, а затем, я слышала, начал свой бизнес.