Слово о любимом брате

Владимир Цыкалов
                СЛОВО О ЛЮБИМОМ БРАТЕ

       Исследуя анналы своего архива, наткнулся на бережно хранимую газету, где на четвёртой странице, в правом верхнем углу, в траурной рамке указаны официальные данные: звание, инициалы, фамилия. И фотография с текстом
глубокой печали:
       "… июля 1985 года при исполнении служебных обязанностей скончался заместитель командующего ВВС по тылу – начальник тыла ВВС ЧМФ полковник… Военно-Воздушные Силы потеряли опытного работника тыла. Вся его сознательная жизнь была отдана беззаветному служению Родине… На всех постах с чувством высокой ответственности относился к порученному делу, отдавал все силы, знания и опыт обучению и воспитанию личного состава…, награждён шестью медалями. Светлая память о верном сыне советского народа, навсегда сохранится в наших сердцах".
       Помню, как обычный сон мной был утрачен с момента получения страшной телеграммы. Поэтому я почти всю ночь просидел на лоджии санатория, где нас разместили, слушал ленивый морской прибой, курил одну за другой сигареты.
       И это после трёхлетнего полного отказа от курения – после похорон отца. Мне тогда казалось, что забросил в тартары курево в одночасье, раз и навсегда. Но то была ошибка – вот о чём молчит наука. Но не об этом речь…
       Позже я листал-перелистывал словно наяву две страницы того документа под названием "Автобиография": "… родился в 1940 года…,  в 1947 году вместе с родителями переехал, … в 1948 году поступил в среднюю школу, которую окончил в 1958 году…".
       Ах, как плотно здесь стоят годы! Так плотно, что за ними совершенно не видны события. А они были. Да такие, что заслуживают отдельного и подробного разговора!
       Я попробую перечислить те события, которые – печальные вперемежку с радостными - привнесли свои коррективы в формирование характера моего брата – тогда ещё маленького человека. Вам же предстоит самим решать, насколько они значимы.
       Начало войны. Проводы папы на фронт. Голод и холод грозных годин. Слёзы матери и бабушек. Пугающее известие о "без вести пропавшем" отце и следом "похоронка", в которую мама не верила.
       Рождение и быстрая смерть от двухстороннего воспаления легких братишки, не прожившего и года. Серые дни и тёмные ночи ожидания. Бурное ликование людское по поводу окончания войны. Нежданное письмо из Заполярья и долгая железная дорога от азиатского тепла до края вечной мерзлоты. Незабываемая встреча с живым и невредимым отцом маленького семейства. Коммунальная жизнь в бараке. Ушибы, раны и болячки детства. Рождение - второго брата, а через пару лет и третьего брата. Детские затеи и няньканье младших. Похороны второго брата, которому было отпущено неполных четыре года… 
       В эти же годы пробуждение любви к физкультуре и спорту. Именно любви, а не временное увлечение. Не так себе – не "абы как: туда-сюда – поди сюда", а по-настоящему, по-взрослому, на полном серьёзе.
       Вам нужны доказательства? Так вот ведь они.
       Вернее сказать, она – "Маршрутная книжка № 2 на совершение самодеятельного туристского путешествия по маршруту из посёлка Северный через населённые пункты Сыр-Яга – Седловая – Карское до посёлка Халмер-ю и обратно", выданная Городским Комитетом физкультуры и спорта 20 марта 1957 года.
       В составе группы из девяти сверстников-ровесников в течение шести дней было пройдено на лыжах 140 километров. Ребята шли не налегке, а со снаряжением индивидуальным (на одного человека - спальный мешок и телогрейка) и коллективным (на группу – примус,  кастрюли, запчасти с ремонтным набором и 4 литра керосина). Каждый нёс с собою провиант (на всё время путешествия – начальный вес более 40 килограммов).
       Это была далеко не прогулка до побережья Карского моря, а проверка всех и каждого на дружбу и прочность.
       Март на Крайнем Севере – это ещё не весна, а Карское море – одно из самых холодных морей России. И тогда, стоя на его берегу, друзья-товарищи решили вернуться сюда ещё раз, но не лыжах, а на аэросанях, которые они соберут собственными руками. Однако мечта не реализовалась по множеству объективных и субъективных причин.
       Возможно, кто-то рискнёт предположить, что мой брат преуспел на спортивной лыжне, коллекционируя грамоты и кубки. Таки нет, господа хорошие и милые дамы! Его стезя – стезя боксёра. Сей выбор продиктован жёсткими условиями тех лет. Какими?
       Осмелюсь напомнить, что Воркута, расположенная за Полярным кругом и ставшая городом с 1943 года, - это населённый пункт, основная деятельность жителей которого является угледобыча. Горняцкий труд, мягко говоря, не из лёгких и не очень-то популярный. А топливо стране всегда необходимо. Поэтому на помощь аборигенам в обязательном порядке направляли временщиков в спец.вагонах и под неусыпном контролем.
       После войны подземных трудяг значительно прибавилось. И произошло смешение принудительных поселенцев, уркаганов и бывших военнопленных. Это была гремучая смесь людских изломанных судеб, "подогретых вечной мерзлотой". Конфликтные ситуации нередко перерастали в драки – в лучшем случае и в худшем случае – в поножовщины.
           Такой "худший случай" произошёл и моим братом.
       В один из праздничных вечеров, как обычно, организовались в Доме культуры шахтёров танцы. Молодёжь ринулась туда. Все ребята, как на подбор: красавцы – да и только. Чуваки были - что надо. Не в том смысле, что они были не "Человеками, Уважающими Высокую Американскую Культуру". А в том, что были они своими, стопроцентными парнями, на которых можно положиться в любой ситуации, если хотите – защитниками, мушкетёрами и большими романтиками.
       Брат выделялся среди них. За ним охотилась целая армия влюблённых в него барышень, они при виде его буквально падали штабелями. Сам он, прищурив левый глаз, по этому поводу говаривал: "Бывало, обернёшься, а они лежат ровно сложенными рядами и справа, и слева от дороги".
       Парень леповидный, смелый и справедливый, да в придачу похожий на любимца публики – индийского киноактёра Раджа Капура (при случае посмотрите фильмы "Бродяга" и "Господин-420" с его участием, заодно и песни послушайте). Таких любят и борухи, и чувихи, и румяные батоны (в переводе со сленга 50-х годов: "и девушки свободных нравов, и девушки-стиляги, и девушки-нестиляги, но участвующие в вечеринках").
       Всё, что сейчас напишу, замешано на двух рассказах – самого брата и нашей мамы. Вам остаётся определить, что от кого я услышал о том инциденте, и где отсебячил.
       Посредине вечера троё припаренных шанавриков, пришлых с ТЭЦ-2, имели неосторожность оскорбить девицу: она, видите ли, отказалась "пойти попрыгать" с самым бойким из них. Шум привлёк внимание моего брата. Он шухнулся в эпицентр свары. Не успела "румяный батончик"  доложить, как брат рассёк мотив, обозначил свой мстительный прищур и метнулся в сторону "дерьма ходячего". Тот, видя такое дело, предложил "побазлать на ветерке". Вышли на улицу. Беседа предстояла с глазу на глаз. Секунданты по тем законам отвалили к забору. обменялись парой-тройкой буцков. Тут, недолго думая и чувствуя, что силёнок против брата маловато, ТЭЦовский "шпандюк малосольный" выхватывает "перо-бабочку", крутанулся и с коротким размахом - тырсь…
       Если бы брат не повернулся в этот момент боком, то кто его знает, чтоб последовало. Удар пришёлся в верхнюю треть наружной поверхности левого плеча. Кровь стала заливать рукав новой, купленной на-днях и сразу полюбившейся, белой рубашки. Совокупность этих двух обстоятельств повлекла за собой усиление злости моего раненого брата. От короткого и ювелирно точного хука фраер показал подошвы, полетел вверх тормашками в сугроб. Пока явилась в полном составе ватага наших на помощь, непрошенные гости успели смыться. Куда и когда они тогда растворились – до сих пор нерешённая загадка.
       После обследования раны и раневого канала, на кожные покровы левого плеча наложили металлическую скобку, тем самым соединив ровные края телесного повреждения, повлекшего за собой легкий вред здоровью.
Рубашку отстирали, её левый рукав мама потом заштуковала на следующий вечер. Когда мой папа с парой сослуживцев посетил ТЭЦ-2, выяснил, кто пырнул его сына. Очевидцы рассказывали, как просил прощения главарь шайки-лейки: "Дядя, прости, мы не знали, что это твой сын. Клянусь мамой!"
       Не ведаю, почему шпана посёлка и его окрестностей побаивалась папу. Такой добродушный, внимательный к окружающим, справедливый человек, к мнению которого люди прислушивались. Сам он нам ничего не рассказывал.
Правда, ходили слухи, что бывших военнопленных боялась вся уголовная шелупонь, стараясь обходить их за версту.
Вскоре тот фраер мокрозадый нашёл моего брата, клятвенно извинился при всех, кто в это время присутствовал при их разговоре. Так конфликт уладился. Но осадок, как и рубец на руке, остался на всю жизнь…
       По рассказам очевидцев, в те годы "раковые шейки" (это далеко не конфетки, а так называли милицейские синие с красной полосой машины) не успевали выезжать по вызовам на всяческие серьёзные разборки со сведением счётов "преступных элементов". А тут ещё подрастающее поколение со своими прибамбасами…
       Как вы сами догадываетесь, кадровый дефицит системы правоохранительных органов советской власти способствовал популяризации песенной подсказки: "При каждой неудаче давать умейте сдачи – иначе вам удачи не видать". Молодёжь в тот период почти поголовно увлеклась боксом.
       И в тех рядах оказался мой старший брат. Его увлечение неожиданным образом обогатило мои познания. Я стал разбираться в боксёрских понятиях. На смену общенародным выражениям "удар под дых" и "зуботычина" пришли специфические названия: "апперкот", "джеб",  "джолт", "свинг", "хук", "клинч", "уклон". Я понял, чем отличаются "нокаут" от "нокдауна" и "спарринг" от "ближнего боя". И я узнал, что такое "раунд", а рефери – это судья на ринге.
Скрывать не буду: я в школе козырял этими знаниями в среде моих одноклассников, а дома тайком погружал ладони в боксёрские перчатки брата и прыгал до одури перед трельяжем, изображая бой с тенью.
       Мало того, был ещё один период в моей жизни, когда мой брат тренировал меня в домашних условиях. Сначала брат научил меня, как следует формировать кулаки для ударов, после чего заставлял бить кулачками по его ладоням. При этом ладони брата перемещались в различных направлениях, под разными углами и с каждой тренировкой всё быстрее и быстрее. Так нарабатывалась моя реакция.
       Должен вам заметить, что бокс, как вид спорта, – это не просто кулачный бой, а целая наука. Сразу всё в нём не охватишь и не освоишь. Для этого требуются три составные: время, старания и терпение. Всё перечисленное уже имелось в моём арсенале. Оставалось лишь подкачать собственные силёшки, что и было сделано в кратчайшие сроки под неусыпным контролем учителя.
       Настала пора, когда я научился правильно бинтовать кулаки эластическими бинтами, не только надевать, но и "работать" в боксёрских перчатках. В этот период брат стал приносить по вечерам с собственных тренировок самые настоящие так называемые "тренерские лапы". Эти особо изготовленные приспособления с перчаточными элементами, созданных для погружения в них кистей тренера, позволили мне освоить силу ударов, преимущественно в область лица противника.
       Следуя изречению "За спрос не бьют в нос", я не стеснялся спрашивать и переспрашивать Толю обо всём, что касалось этого вида спорта. Он часто мне повторял: "Запомни раз и навсегда: лежачего не бьют, а ждут, пока он встанет". Его рыцарские поучения я впитывал, как губка. По его словам, я ходил у него в достойных учениках: выверенная боксёрская стойка помогала мне перемещаться прыжками на полусогнутых ногах, закрывать свой корпус, нырять и уходить от ударов виртуального соперника, рационально применять сконцентрированную силу для нанесения основного удара.
       К сожалению брата, всё же бокс не прирос ко мне, как и я к нему. Но те тренировки не прошли даром, и в жизни они мне пригодились. Особенно успешно у меня получался отработанный комплекс таких движений, как уклон с резким переносом веса тела на правую, а затем на левую ногу в момент "молниеносного" проведения, исходя из обстоятельств, апперкота или хука. За что спасибо моему домашнему тренеру!
       В отличии от меня,"способного и перспективного ученика, но не оправдавшего тренерского доверия", - мой старший брат достиг значительных успехов в боксёрском умении.
       Немного позже мы возвратимся к этой теме. А пока…
       Пока, уважаемые, вернёмся к строкам его автобиографии:
       "После окончания школы поступил работать в 3-ю автомобильную колонну комбината Печёр-Шахто-Строй в качестве слесаря моториста. Спустя пять месяцев направлен руководством автоколонны на курсы шоферов, которые закончил до призыва на военную службу работал шофёром в вышеуказанной автоколонне…"
       Автомобиль и автодело – это вторая любовь моего брата.
       Помню, как в его лексикон вторглись раз и навсегда термины, которые для меня были совершенно не понятны: "бампер", "жиклёр", "кардан", "клиренс", "магнето", "ступица", "подвеска (оказалось, что она никакого отношения к королеве Франции Анне времён мушкетёров не имеет), "трамблёр", "карбюратор", "аккумулятор", "акселератор (с годами выяснилось, что он ни в коем разе не влияет на человеческую акселерацию и появление акселератов)", "амортизатор", "трансмиссия" т.д., и т.п.
       Да, чуть не забыл: часто звучало тогда в нашей семье странное слово "лайба". Потом пришло понимание, что это автомобиль, требующий постоянного ремонта. "Лайбу" вверяли новичку, тем самым проверяли - на что он способен в плане автодела, иначе говоря - "из того ли места растут его руки" и "дружна ли голова с руками". Это был своеобразный экзамен. И его мой брат сдал на "отлично". А с отремонтированным грузовиком - "ГАЗиком" – не расставался почти пять лет…
       "В 1963 году призван Воркутинским городским военным комиссариатом на военную службу и направлен в Челябинское военное автомобильное училище, которое кончил в июле 1966 года…"
       Челябинское военное автомобильное училище, сокращёно – ЧВАУ. Чтобы представить рвение курсанта-призывника, ознакомьтесь с красноречивым фрагментом из газетной статьи подполковника П.Кондратьева, секретаря парткома упомянутого училища:
       "...На тренировках, учениях, в часы массовой работы получал практические задачи по подготовке и проведению бесед, тематических вечеров, собраний. Для того, чтобы курсант хорошо овладел методом индивидуальной работы, посещающие проводимые им беседы, учили, как надо говорить с людьми, слушать их, изучать запросы и интересы. Трудно сказать, насколько разовьются организаторские способности в будущем, но уже и теперь ясно, что курсант стал неплохим организатором и воспитателем...
       Будучи в ЧВАУ, курсант продолжил занятия боксом. И он достиг чемпионского титула города Челябинска. Им гордилось всё училище.
       Сей факт в совокупности с успешной учёбой позволили оказаться в "великолепной семёрке". Ровно семь молодых офицерах были направлены после выпуска из училища в Крым.
       С этого момента началась его военная карьера. Продолжаем читать автобиографию:
       "В августе 1966 года был направлен в распоряжение Командующего Краснознамённым Черноморским Флотом для прохождения дальнейшей службы.
       9 сентября 1966 года был назначен на должность командира взвода войсковой части 42835 Авиации Краснознамённого Черноморского Флота.
       В декабре 1967 года был назначен заместителем командира войсковой части 26924 по технической части. В мае 1970 года был назначен на должность командира войсковой части 26924 Авиации КЧФ.
       В 1972 году поступил учиться и в 1976 году окончил Военно-Воздушную Краснознамённую Ордена Кутузова академию имени Ю.А.Гагарина.
       26 июня 1976 года назначен командиром автотехнического батальона войсковой части 49311.
       3 сентября 1976 года назначен начальником штаба войсковой части 49311.
       4 декабря 1979 года назначен командиром войсковой части 42835.
       14 декабря 1982 года назначен начальником штаба тыла войсковой части 70092.
       26 июля 1984 года назначен заместителем командира – начальником тыла войсковой части 70092.
       После перечисления всё родных и близких ему людей полковник (мой брат)  поставил дату - 21 января 1985г.
       В данном документе отсутствуют детали. Даже та, что ему в Севастополе всучили "задрипанную" автороту обслуживания ВВС ЧМФ, и что через год она, благодаря стараниям моего брата, оказалась в почётной троице показательных подразделений…
       И вот мои руки жгут две выписки. Казённые и страшные:
      "Выписка из Приказа Командующего Краснознамённым Черноморским Флотом  = 1985г. гор.Севастополь
       О катастрофе вертолёта ВВС флота
       9 июля… днём в ПМУ при перевозке пассажиров в количестве трёх человек потерпел катастрофу вертолёт ВВС ЧФ. На второй минуте полета после взлёта произошла раскрутка оборотов двигателя и несущего винта сверх допустимых пределов... Вертолёт при посадке разрушился. Пассажиры от полученных травм скончались, члены экипажа получили ранения. Причиной лётного происшествия явился отказ двигателя из-за неисправности его регулятора оборотов…"
       Утверждают, что между двумя датами на кладищенской табличке умещается целая жизнь. А кто в это сомневается?
       Помнится, мама мне рассказывала про моего старшего брата. Было то время военное – крутое, трудное, холодное, голодное. Одним словом, лихая година. Так случилось – мужчины ушли на фронт, защищать общую мать – Родину. А в тылу, кроме стариков, больных, юродивых да немощных, остались бабушки, матери, дочки, сыновья и внуки. Чего только не было! Но как бы там ни было, детям всегда лакомый кусочек находился. Да они и сами лакомства себе придумывали. Кто бы мог подумать, что вкуснее напрочь высохшей и твёрдой (это ещё мягко сказано) прошлогодней кукурузы нет ничего на всём белом свете?..
       В хозяйстве нашей бабушки военное лихо встретила и пузатая, пучеглазая, меланхоличная корова с красивым именем Зорька. Утро каждого дня моего брата, тогда ещё шустрого пацанчика, начиналось с большой, если не сказать – большущей, алюминиевой кружки, всклень наполненной добрым парным молоком. Только грянула канонада весенних гроз, как увидел свет Господень слюняво-губастый телок. Месяца полтора, а может, даже два, он с моим братом кормился сначала молозивом, питательнее которого и не придумаешь, а потом тёплым, из-под вымени молоком. Но та суровая година всё же сделала своё грязное дело – доверчивое, лупоглазое теля враз осиротело. Куда делась туша любимицы Зорьки – можно только строить предположения, об этом никто никогда не говорил.
       Но зато всегда вёлся рассказ о моём брате, который в одно из самых первых утр после исчезновения крупнорогатой огромной коровы он обнаружил в огороде на привязи закадычного молочного друга - телёнка. Сжимая в руках кружку-подружку, мальчишка внимательно оглядел животное со всех сторон – и с боков, и спереди, заглядывал и сзади, и под живот, но вымя так и не находилось. Почувствовав тщетность всех своих действий, обескураженный малец в сердцах бросил на землю пустую металлическую кружку и процедил сквозь свои молочные зубы: "У, татана плоклятая!"
       Начиная с послевоенных времён, когда на двор приводили новую, очередную (ничто не вечно под луной) корову, по окрасу напоминавшую ту рогатую красавицу-кормилицу с чёрно-белыми пятнами, её непременно назвали Зорькой.    А байка про малыша с кружкой до нынешних дней передаётся по наследству следующим поколениям. И всегда она сопровождается доброй улыбкой, потешаясь над тем, насколько тщательно обследовал коровообразное животное голодный пацанчик в поисках доительно-поительного аппарата… 
       Если говорить о терпении моего брата, то оно было в нём в полной мере. Когда наш парень увлекся перерисовкой из книг известных в стране и мире людей, многие поражались не столько идентичности, сколько кропотливости прорисовки мелких деталей (волос, их параллельных завитков, морщин, родинок и т.п.). Понимающие в искусстве рисования люди отмечали глубокие задатки таланта и рекомендовали всерьёз заняться этим направлением. Но брата
интересовало совсем другое…
       Довольно часто вспоминаю рассказы его сослуживцев и подчинённых. Вот некоторые эпизоды сказания о командире и человеке – моём брате.
       …Его хорошее настроение узнавалось сразу, когда звучал вопрос:
     - Дневальный, где у нас служивый народ?
     - Все в автопарке, территорию убирают, - отвечал тот заученной фразой, предварительно щёлкнув каблуками.
     - Всё правильно. Теперь вам работу буду искать и днём, и ночью, натощак и после обеда. Лишь бы не сидели, как говаривал наш старшина, "сложа ноги в руки". Кстати – пока не забыл. Сколько раз я тебя просил: следи за собой — обувь не чищена, форма грязная! А если враги объявят войну? Я от вас ничего не требую. Я только требую, чтобы вы беспрекословно выполняли все мои требования.
       И лишь только после всего этого или подобного традиционного диалога разрешалось улыбнуться и пожать протянутую ладонью вверх сильную руку командира.
       Когда "офицер-отец" (чин придуман подчинёнными моего брата, а ещё приклеилось за ним прозвище "Де Тревиль" – читай А.Дюма "Три мушкетёра") ехал из штаба, выставленные посты наблюдения сообщали друг другу о положении бровей командира – горизонтально спокойные или насупленные, даже успевали разглядеть степень движений носовых крыльев: если они раздувались учащённо – жди "лещей копчёных" на завтрак, обед и ужин.
       По мере необходимости или накопления негатива практиковался общий "разбор полётов" (второе название того действа - "чих-пых"). Мне довелось присутствовать на некоторых из них в период начала военной карьеры моего брата…
       "Вставай, страна огромная, Вставай на смертной бой С фашистской силой тёмную, С проклятою ордой…" – знаменитая песня в исполнении не менее знаменитого хора ансамбля песни и танца имени Александрова напряжённо звучала на всей территории автороты, включая уголки помещений и на плацу.
     - Опять "Де Тревиль" не в духе. Кто проштрафился?..
        На плацу полувольно - полусмирно томился в тревожном ожидании личный состав, готовый в любую секунду по первой букве вытянуться в парадное "смирно".
        В кабинете за однотумбовым, видавшем виды, письменном столом на деревянном венском стуле восседал мрачнобровый молодой лейтенант ВВС ЧМФ. Отложив в сторону полученный "ни свет, ни заря" циркуляр из штаба, он зычно выдохнул:
     - Писарчук!..
        Удивительно, что лицо, выполняющее обязанности секретаря – летописца ротных лет и происшествий, а попросту – ротный писарь (соответственно рангу или ранжиру царскому), действительно имело фамилию – Писарчук.
     - Писарчук…, - повторил через паузу глазосуживший офицер, - вызывай по одному с левого фланга.
         Матрос среднестатического телесного покроя проворно взял под козырёк бескозырки и через мгновение появился на лестничном трёхступенчатом подиуме – крыльце.
         На улице было свежевато после ночного дождя. Ещё заспанное солнце смотрело в большую проталину на облачном небе, а тяжёлый тёмный край проталины нависал над ним, стремясь поскорее затянуть серой тиной облаков это внезапно открывшееся окно.
         Появление на крылечке "особы, приближенной к амператору", предвещало невесть что-то, но, наверняка, отнюдь нерадостное. Может быть, именно это чувство вытянуло во фрунт всех стоящих на плацу.
        Писарчук, надвинув бескозырку до самой переносицу, тем самым просигналив автороте о настроении командира, глянул на сразу замолчавшую шеренгу, резко перевёл взгляд налево и вопросительно вздёрнул бровь, как бы спрашивая у матросов о ком-то.
        Мичман неожиданно вырос из ниоткуда, словно джинн из бутылки. Тщетно пытаясь скрыть своё запыхавшееся паровозное дыхание, он коротко уточнил: "К командиру?"
        После утвердительного кивка ему почему-то резко захотелось стоять в строю. Захотелось раствориться в массе товарищей в тёмно-синей робе, укрыться за монолитностью шеренги. Захотелось ощутить себя маленькой, безответственной и неразличимой частичкой большого целого. В голове буквально пролетело: "Хочется? Перехочется — перетерпится!"
       Правый фланг облегчённо выдохнул, а левофланговый мичман, поправив форменную пилотку, прочеканил пространство до подиума и, оглянувшись — как бы прося поддержки, скрылся в тёмном прямоугольном проёме кабинета, где его встретил вопрос:
     - Ну, и..?
     - Товарищ командир, разрешите доложить…
     - Хватит рассусоливать! – сердито прервал старший офицер. – Вчера именно с этих слов началось, но так до сегодняшнего утра не закончилось. Ты – кто?! Или как?! Не хозяин слова?!
       Последовал эмоционально напряжённый, фонетически напичканный неформальной лексикой, короткий разговор, после чего перед личным составом реализовались суровобровый лейтенант и краснолицый мичман.
       Командир долго разглядывал шеренгу, ничего не говоря и не двигаясь с места. Каждый, на кого попадал его взгляд, словно бы ещё больше вытягиваясь, и плотнее прижимал потные ладони к бёдрам. Постояв так недолго, командир в полном молчании повернулся и скрылся в "штабном кабинете местного значения".
       Растерянный пунцовый мичман поспешил было за ним, но тут же вернулся, скомандовал: "Вольно! Разойдись по рабочим местам!" - и снова исчез в чёрном проёме дверном проёме.
       Строй буквально рассыпался и разбился на группки. Не сговариваясь, все закурили почти одновременно. "Что тут не то! Лучше бы наорал" - слышалось то тут, то там. Строились версии, высказывались догадки...
       Особо зоркие обратили внимание, что до начала разборки офицер успел испачкать манжеты свежее поглаженной жёлто-кремовой рубашки. А это означало, что командир что-то выявил не то во время личной проверки и "трепетного прикосновения" к деталям каждого "железных автоконей".
       Позже "офицер-отец" совершил индивидуальный обход нерадивцев. Он не терял пустые слова увещевания и не давил на психику. Он конкретно - пальцем - указывал на выявленный им изъян, спрашивал матроса-водителя "что это такое?" и тут же сам отвечал "это жутко!" Далее уточнялось время повторного контроля и звучало стартовая команда из давно забытого анекдота: "Огонь по сонькиной хате!"
       В процессе устранения неполадок каждый матрос знал, что к командиру можно обратиться в любой затруднительный момент, и он не только не откажет в совете, но реально, не переодеваясь, готов залезть и с тобой поковыряться в моторе или нырнуть под машину… 
       Брат не баловал меня частыми рассказами о военной службе. Сей момент он объяснял очень просто:
      - Братишка, сказать честно, все, что случалось, случилось и будет случаться, как говаривал твой тёзка – пролетарский поэт Маяковский, "в нашей буче – боевой и кипучей", мало того не перескажешь, но и не вспомнишь. Каждый день какой-нибудь иероглиф и нарисуется. Да такой – что хоть стой, хоть падай, хоть плачь, хоть смейся. Ведь в армию, на флот и в военно-воздушные силы набирают без интеллектуальной линейки. Я не имею в виду офицерский состав. Правда, и среди офицеров-спецов встречаются свои шалопаи по жизненной теме. Да ещё какие!..
Он был прав. Всего не запомнишь и не перескажешь. Но с непредсказуемой периодичностью каким-то образом сама по себе у моего брата возникла потребность поведать то, что он называл "случайный случай из нашего сурового бытия".
       Часто в моей памяти всплывает одна незатейливая история, к которой брат имел непосредственное отношение в самом начале своей офицерской карьеры.
       Я до мелких деталей помню тот тёплый вечер на черноморском берегу, когда мы сидели вдвоём по старой братской привычке. Эта привычка появилась после, как однажды Толя сказал: "Хороших людей вокруг много, но ближе родного брата нет никого".
       Мы сидели и отчитывались друг перед другом о том, как прожили очередной год разлуки, обсуждали и советовались. Постепенно и незатейливо приблизились к заветной шкатулке юмора, которую постоянно пополняли новинками. После нескольких анекдотов я как ответственный за сбор армейского маразма процитировал: "Запомните: фамилия моя Товарищ, а зовут меня Майор!"
     - "Майор" говоришь? Был в моей практике один такой майор, - брат не спеша начал свой рассказ. – Мне ещё в штабе предупредили, что есть такой "фрукт". И сразу посоветовали присмотреться к нему и не давать ему спуску, держать в поле зрения, но не приближать ни в коем случае. Майор беспардонный, но где-то наверху у него была косматая рука. Он, естественно, пользовался этим преимуществом и куражился над матросами. Представь себе… Идёт проверка боеготовности части. Понаехали генералы-проверяльщики. Вдруг смотрят, что все суетятся, а по аллее идёт только что призванный матросик. Майор решил выпендриться и подзывает его к комиссии:
     - Эй ты, замудонец, а ну-ка, подойди сюда!
     - Товарищ майор! Матрос Замудонец по вашему приказанию прибыл!
     - Ты что, солдат, у тебя и правда - такая фамилия?
     - Никак нет, товарищ майор! Но ведь у Чапаева все чапаевцами были!
       Офицеры, оценив глубину подтырки, засмеялись. Майор покраснел, тут же отвёл матроса к автомобилю и давай ему мозги полоскать. О чём речь шла, не знаю, но вдруг слышу:
     - Да пошёл ты…!
     - Каким тоном разговариваем, салага?
     - Чего надо?
     - Не успел скорлупу сбросить, а уже на дисбат тянешь, однако… Эх ты, болезный, плохи твои ладушки-делишки…
     - Шёл бы ты, майор, от моей машины…
       Не вмешайся я тогда, неизвестно, чем бы закончилась их перепалка.
       После того случая майор заимел на салажонка зуб. И удумал расправу. Но не своими руками. Заказал это мощному, коренастому и верному ему прихвостню – мичману со странной фамилией "Дылик". Матросня меж собой его Дылдой кликали. А я его "каптенармус" звал, что означает "ротный завхоз". Хлюст ещё тот: если приказали,  рад стараться.
       Как-то прохожу мимо гаража, смотрю - мичман приступил к осуществлению задания. Дошло до того, что он щёлкнул матросика по носу. В ответ тот вгорячах замахнулся, но его руку перехватила ручища Дылды.
     - Присягу забыл?! На старшего по званию руку поднимать нельзя. Понимаешь, чижик, - ни-и-зя!
     - А тебе дозволено распускать руки?!
     - Если я и правда распущу, то у тебя позвоночник в штаны высыплется.
     - А ну, брысь под лавку, шакал! – я предотвратил назревавшую драку (а это мне нужно?)…
       Брат помолчал немного и продолжил:
    - Нельзя допускать, чтоб один человек над другим издевался. Тогда мы трое разошлись. Для того, чтобы ещё раз встретиться. Вместе. В моём кабинете. После того, как матросик выписали из лазарета. Его избили братья-близнецы по науськиванию мичмана. Откуда такие берутся? Ради мизерной поблажки готовы изуродовать любого. Только пальцем укажи, или фотку покажи. Что за ублюдки?!..
       Пришлось мне служебную проверку проводить. Вызвал к себе матроса и мичмана. Спрашиваю:
     - Слушай, мичман, правда, что ты видел, как били двое? Что молчишь? Ты и сам знаешь: was wissen zweie, das weiB auch das schwein – то, что известно двоим, известно и барану.
     - Свинье.
     - Schwein… Да-да, по-немецки это свинья. Пусть будет свинья. Так ты видел или…?
     - Никак нет! – отчеканил Дылда. – Не видел.
     - А вот он утверждает, что ты при этом присутствовал. Может, он просто врёт?
     - Так точно!
     - И часто он так врёт? Может, у него это болезненное?.. Что молчишь? Ладно, иди. А ты останься… За кого воюешь, дурачок? Они тебя все так же вот сдадут. Ты это понимаешь?
     - Мне всё равно. Но так поступать нельзя!
     - Я делаю всё, чтобы тебе помочь. Но я не могу быть здесь бесконечно.
     - Всё будет нормально, товарищ командир. Я не один. Я с вами, даже если вас нет рядом…
       Это его "даже если вас нет рядом" запало мне в душу. Сам он щупленький по сравнению с ним, но духом силён – не сломаешь…
       Времячко, словно мячик, прокатилось. Майора по приказу сверху пришлось в "зампотехи" перевести. Как человек – дёрьмовенький. Однако, что у него не отберёшь - автодело знал как "Отче наш".
       Казалось, что травля парня закончилась. Но это лишь казалось. Как потом оказалось. Не всё и не все успокоились. Злопамятные на нашей планете так просто не исчезают… 
       Зима наступила в понедельник. Ровно первого декабря. С того дня прошло полторы недели. Всё это время погода бесновалась, насылая на железный скворечник дожди и драчливые ветра. Осень умирала медленно, в агонии. Но накануне стихия сникла. Ветер улетел и больше не возвращался, дождь иссяк.
       Ночью ударил мороз и выпал снег. И всё осеннее кончилось. И всё зимнее началось…
       Наш матрос вошёл в кабинет:
     - Я не могу ехать.
       Зампотех (по прозвищу "зам. по потехам") оторвал глаза от строчек и посмотрел с таким выражением, с каким обыкновенно смотрят вглубь полутёмной комнаты, войдя с яркого света.
     - Что? Не понял… Почему не можешь?
     - Я нездоров – у меня глаз болит. Правый. Мне нужно после обеда отпроситься в поликлинику. В город. К врачу.
     - Чепуха. На территории пятой роты есть поликлиника. А в третьем взводе есть и амбулатория. Кажется, тамошняя фельдшерица тебе знакома? Как раз она тебя и вылечит. Поезжай.
     - Товарищ майор, я серьёзно, у меня уже второй день болит, всё сильнее и сильнее. Мне нужно к специалисту.
     - Перестань. Готовься к отъезду. Часа через три выезжаете.
       Матрос вышел из штаба и ему, как он рассказывал, почему-то припомнилась ситуация трёхдневной давности.
       Просторный кабинет, напряжённая атмосфера. Майор даже не пытается  сдерживать свои эмоции, раскаляясь всё и больше и больше:
     - …И он с совершенно непостижимой наглостью заявляет, что приказов он выполнять не будет, дисциплина не для него, уставы не для него, присягу он принимал просто так и что вообще плевал он на всю Советскую Армию и Военно-морской Флот с высокой башни. Так, моряк с печки бряк?! Я спрашиваю, так?!.. Отказываешься подчиняться??! Экая гадина! Гадина! Вот ведь заведётся такой и всю роту лихорадит из-за него. Да что там роту, - весь батальон. Это всё наша треклятая демократия – всё нянчимся, уговариваем. Я, потомственный офицер, и должен унижаться, перед кем? Перед паршивым матросом. Вот нате вам, пожалуйста… Благодари бога, что в Советской стране живёшь. При царе я выписал бы тебе полторы сотни шпицрутенов, взяли бы тебя вот за эти рученьки немытые да повели сквозь строй. И палками, палками!.. Что смотришь? Думаешь, в Советской стране управы на тебя не найти? Ошибаешься. В дисбате сгною, гадина! Возьмите-ка его за руки, за ноги да киньте как есть в машину.
     - А поесть-то можно? Перед дорогой? Я сегодня даже не обедал, - неожиданно неуверенным голосом спросил морячок.
     - Поесть? Так ты голодный?.. Ну конечно, конечно, можно. Вот и молодец, - майор сменил гнев на милость. – Поешь и поезжай. Машину пока к столовой перегонят. Мичман, проследите за этим лично.
       Оказавшись на улице, он медленно спустился с крыльца, медленно обогнул стоявший перед домом грузовик и, что было силы, кинулся во весь опор. Однако погони не было – майор замешкался и вышел на крыльцо, когда матрос уже скрылся из виду…
     - Нашли мы его достаточно быстро, - вздохнул брат. – Горячий от высокой температуры. Потому и сбился с пути. Потерял ориентировку в окружающей местности. Горячий и зябнущий одновременно. Мы его прямиком в госпиталь. Наша расторопность спасла и глаз его, и жизнь… Комиссовать его пришлось потом. По состоянию здоровья. Вот вам, тычинки, и пестики!..
       Чтобы составить настоящий портрет брата, расскажу о его (как он говаривал) профессиональной коллекции.
Крылатые выражения комсостава он начал собирать в те годы, когда критиковать вооружённые силы критиковать запрещалось. Поэтому верили, что там умнейшие кадры, полная дисциплина в русском командном языке. На поверку вышло, что и в той семье не без урода.
                "Военизированные выражовывания":
        Горло болит?! Учите устав — болеть не будет.
        Голова у солдата — чтобы думать, а мозги — чтобы соображать.
        До каких пор это кончится?
        В строю нельзя ни в носу ковыряться, ни в других местах.
        Намотай себе на усы; нет усов — мотай на уши, вырастут усы — перемотаешь! Но запомните: усы отращивать мало — надо работать.
        Не ковыряй в носу – мозги поцарапаешь.
        Подполковник — это же дважды майор.
        В армию берут здоровых, а спрашивают, как с умных!
        Главное при погружении под воду – не пукать в скафандр, а то всплывём!
        Письмо из армии: "Мама, нас учат убирать снег и варить картошку. Если враг нападёт – мы ему дорогу расчистим и жрать приготовим"…
         Каждый раз – при разговоре по телефону или при прощании в аэропорту – Толя (мой старший брат – старший офицер по призванию - Анатолий Константинович Цыкалов) непременно с улыбкой произносил традиционную фразу: "Желаю тебе моря удачи и дачи у моря!" Это был намёк на то, что помнит разговор о нашем переезде в Севастополь и " постоянно толкает камень по дну морскому". Но не успел поставить тот камень на нужное место…
         За то, чтобы побыть, посидеть, пообщаться какое-то время – пусть час, два или, в крайнем случае, несколько минут – со своим братом, я отдал бы многое. Как и с моими малыми братишками. Царствие им небесное!..